Покоряя Кавказ

Собираться на природе каждый год стало уже традицией для большой семьи Местоевых.

Они арендовали несколько спринтеров, собирали всех женщин и детей, скупали ящики с едой и напитками и отправлялись в родные ингушские горы. Обычно это случалось в мае, реже в апреле. Вот и в этом году решили пожарить шашлыки на природе именно в мае.

Халид делегировал все дела в фирме своим заместителям и тут же купил билет до Магаса. Но до семейной поездки оставались еще целые сутки, и он поехал в город, в котором прежде никогда не бывал, да и бывать не хотел — во Владикавказ.

Фати была изумлена, увидев его. Парень был изумлен своим поступком не меньше, но виду не показывал, претворяясь, что это решение было самым естественным.

— Покатаемся? — он кивнул на колесо обозрения.

— А что, в Ингушетии таких нет? — спросила ошарашенная девушка и тряхнула головой, вспоминая момент поважнее. — Ты вообще в Москве был!

— Был, — кивнул Халид утвердительно. — Но решил навестить родственников. А тут вдруг оказалось, что от Магаса до Владикавказа всего сорок минут езды.

— Ты на машине приехал из Москвы?

— Нет, прилетел, но у моей семьи достаточно машин, чтобы одолжить мне в Ингушетии, — улыбнулся он.

Девушка нахмурилась, похоже, не понимая, как вести себя с ингушом, нагрянувшим к ней во Владикавказ. Встречи в Москве были куда беззаботнее, ведь там они общались в отрыве от реальности, игнорируя разные нации и веры, мнение семьи и невозможность общего будущего.

— Покатаемся? — повторил парень.

Они покатались и на каруселях, и на колесе обозрения, с которого раскрывался весь Владикавказ, погуляли по парку и съели по мороженому. Потом Фати показала своему гостю набережную Терека и суннитскую мечеть. Весь вечер Халид зачарованно смотрел на нее: на ее обаятельную улыбку, сверкающие черные глаза и мягкий коричневый костюм, в который хотел укутаться, как в плед.  

Домой он ехал по ночной трассе и думал, как же ему жить дальше. Вся жизнь, такая еще недавно простая и понятная, перевернулась для парня. Черное и белое смешалось в серое, доброе и злое переплелось в тугой узел. Все, что прежде было однозначным, приобрело миллион новых значений. Молодой ингуш не хотел называть это любовью, как в романтическом фильме, но именно такое объяснение приходило ему на ум.

— Что будет дальше? — спросила его девушка на верхушке колеса обозрения.

— Я поговорю с родителями, — ответил он.

— Они примут невестку-христианку? — удивилась она.

«А ты могла бы принять ислам?» — спросил Халид ее, но про себя, не смея спросить этого вслух. Он знал, что такой вопрос напугает Фати, и она отдалится от него, растворится.

— Иногда такое бывает, — сказал парень туманно.

И на трассе посреди редких жёлтых огней, под черным небом, он ясно для себя осознал, что будет бороться за нее — с семьей, обычаями, мнениями общества. Друзья и близкие не поймут его, возможно, некоторые даже отвернутся. Но Халид не отыщет ни в одной ингушке того, что отыскал в этой черноглазой осетинке.

— Купил шашлык? — спросил его брат, когда он приехал на место сбора.

— И решетку с шампурами тоже привез, — кивнул парень, открывая багажник.

— Отлично, — отозвался Мурад, помогая ему достать многочисленные пакеты. — Ребята как раз уже подготовили уголь и мангалы.

— Как невестка? — поинтересовался Халид здоровьем его беременной жены.

Хава носила их первенца, и срок уже перевалил на третий триместр. Врач сказал, что будет мальчик, и вся семья с нетерпением ждала их маленького джигита. Парню тоже не терпелось увидеть своего первого племянника.

— Хорошо, слава Всевышнему, — отозвался брат. — Анализы в норме, жалоб нет. Даже вон пошла с женщинами салаты резать.

Местоевы весело проводили время, подготавливая стол. Мужчины занимались мясом, женщины делали салаты, овощные, сырные и фруктовые нарезки, мариновали шампиньоны, которые затем вместе с овощами мужчины также поджаривали на мангале. Дети носились между ними, играясь и дразнясь. На базе отдыха стояли батуты и длинные горки с ватрушками, поэтому нередко к их забавам присоединялись и взрослые.

Зеленые великаны гор окружали россыпь деревянных беседок и мангалы, от которых ввысь поднимались клубы ароматного дыма. Облака кусали горные верхушки, скрывая их в своей воздушной пасти. Густые деревья и буйная трава поглощали приехавших ингушей зеленых морем. В Ингушетию пришло лето.

Всего их было больше двадцати человек: родители Халида, старший брат его отца с женой, их сын с женой и двумя детьми, их пятнадцатилетняя дочь, младший брат отца с женой, тремя дочками и сыном, невесткой и двумя детьми, сам Халид, его старший брат с беременной женой и средний — Маас.

У старшего дяди был ещё один сын, но Тагир жил в Америке, и родные уже почти позабыли, как он выглядел. Тагир был ровесником Халида, они вместе выросли, вместе ходили в один класс. Он был парню ближе остальных братьев и сестер, однако жизнь развела их по разным материками.

За столом, когда все отвлеклись на еду и разговоры со своими соседями, Халид решился заговорить с отцом:

— Отец, помнишь семью из предпоследнего дома на нашей улице? — зашёл он издалека.

Мужчина задумчиво кивнул.

— Конечно, помню. Они торгуют медом, и их мед самый лучший в республике.

— Их младший сын вроде женился на грузинке? — парень претворился, что вспоминал, хотя помнил это предельно чётко.

— Да, на христианке, — вздохнул Касим.

— И они еще не развелись? — Халид сделал вид, что удивился.

— Нет, живут в мире и согласии, — возразил отец. — У них родились дети: сын и дочь.

— А почему ты спрашиваешь? — напряглась мама, словно почувствовав, что парень расспрашивал не просто так.

Он нарочито небрежно пожал плечами.

— Да так, сегодня проезжал их дом, вот и вспомнил. А еще мой знакомый из Москвы, тоже вайнах, женился на осетинке, вот я и задумался.

Никакого, конечно, знакомого, женившегося на осетинке, у него не было, но важно было посмотреть на реакцию родителей. Вайнахами называли чеченцев и ингушей, и они редко женились не на своих, еще реже — на осетинках.

Касим растерянно почесал бороду и отозвался:

— Такое возможно, хотя и не поощряется нашим обществом.

— Но, видимо, твоему знакомому все равно на мнение общества там, в Москве, — укоризненно добавила мама.

— Нет, не все равно, — покачал головой Халид. — Он честный и порядочный, верит во Всевышнего и помогает землякам. Разве справедливо перечеркивать все его достоинства и заслуги всего лишь выбором невесты? К тому же такой же честной и порядочной.

Услышав его последние слова, средний брат, Маас, сидевший по левую руку от него, хлопнул его по плечу и усмехнулся:

— Собираешься жениться? Если так, я даже уступлю тебе свою очередь.

— Кто собирается жениться? — изумился Мурад.

— Халид, — ответила Хава, услышав конец разговора.

— А мы ее знаем? — встрепенулся ее муж.

Парень шумно перевел дух. Он хотел тихонько поговорить с отцом про межнациональные браки и постепенно подвести к тому, что с осетинкой тоже можно было строить семью, а братья превратили это в шумное обсуждение его личной жизни.

— Халид? — рассмеялась мама. — Да он, кроме своей работы, ничего больше не видит, — добавила она с сожалением.

— И правильно, — одобрил Касим. — В таком возрасте нужно строить карьеру. Глава семьи должен крепко стоять на ногах.

— Так мы ее знаем? — не понял Мурад.

— Поверь, если у меня появится избранница, ты первым об этом услышишь, — пообещал Халид, нагло обманывая.

— Просто он рассказал нам про своего знакомого из Москвы, который женился на осетинке, — объяснил отец.

— На осетинке, — с презрением повторила Хава.

Ингуши хоть и редко, но женились на девушках других наций, а вот ингушки могли выйти замуж только за ингушей. Как и мусульманин мог жениться на немусульманке, но мусульманка могла создать семью только с мусульманином. А кроме того, в Ингушетии мужчин было во много раз меньше женщин. Неудивительно, что девушки с неприязнью относились ко всем, кто занимал их место.

— Нет, жениться на другой нации или даже на другой вере — возможно, хотя и не поощряемо, — сказала мама. — Но на осетинке — ни за что. Не понимаю, куда смотрели родители твоего знакомого.

— Но ведь сейчас у нас с осетинами нет конфликта, — сказал Мурад.

— Конфликта нет, — согласился отец, — и земли нет. Ведь Владикавказ стоит на исконно ингушских землях.

— А может, поиграем в волейбол? — предложил Маас, дождавшись, пока Касим договорит, чтобы не перебить.

Остальные дружно поддержали, и напряжённая обстановка разбавилась щепоткой облегчения. Для всех, кроме Халида. Он расстроенно пялился в свою тарелку с недоеденным мясом и даже не видел, что перед ним было. Родители не примут Фати, понял парень отчетливо и тоскливо. Как и ее родители не примут его. А ни он, ни она не смогут отказаться от своих семей.

Волейбол Местоевы любили и всегда возили с собой мяч на природу. Даже девушки играли, хотя были в длинных юбках и платьях. Ингушки вообще не носили брюки, даже широкие: на них для женской половины республике существовало негласное табу.

Хава носила хиджаб. Она покрылась сразу после свадьбы, хотя Мурад ни к чему ее не принуждал. Ее красивая голубая шейла развивалась по ветру, подчеркивая синеву ингушского неба. Двоюродная сестра Халида от старшего дяди не носила платок. Ей было всего пятнадцать лет, она жила в Москве и не задумывалась об этом. Для игры в волейбол Дана собрала длинные густые волосы в хвост. А вот сестры от младшего брата отца хотя и не были покрытыми, но носили или косынки, открывавшие лишь передние пряди, или нежные ленты и ободки.

На этой базе отдыха сетка для волейбола уже была натянута, поэтому, поделившись на команды, сестры и братья с их жёнами сразу приступили к игре. В каждой команде получилось по пять человек. Халид тоже любил волейбол, но сегодня предпочел смотреть со стороны, оставшись в беседке вместе с родителями, дядями и тетями. А дети продолжили резвиться на батутах и горках.

— Не играешь? — беременная Хава присела рядом с ним. — Я бы сейчас с радостью.

— Пройдет всего несколько лет, и ты будешь учить нашего парня играть в волейбол, — пообещал Халид с улыбкой.

— Пусть на то будет воля Всевышнего, — с надеждой вздохнула Хава.

— Пусть будет, — поддержал он ее. — Готова к материнству? Или волнуешься?

Девушка рассмеялась.

— Я поговорила с мамой, и она сказала, что даже со мной, пятым ребёнком, не была готова к материнству. Наверное, это одна из немногих вещей, к которой никогда не бываешь полностью готовой.

— Быть отцом тоже непросто, — задумался парень.

— А тебе бы подошло, — Хава посмотрела на него с озорством. — И Мурад был бы так рад стать дядей!

— Мураду подарит племянника Маас,— спихнул Халид «поручение» на среднего брата.

Девушка рассмеялась, но ее смех оборвался, когда они вдвоем услышали шелест шин по гравию со стороны парковки. Она озадаченно взглянула на деверя.

— Мы кого-то еще ждем? — спросила Хава.

— Может, заблудились? — предположил парень, поднимаясь со скамейки. — Ты подожди здесь, а я сейчас проверю.

— Это гость, которого мы ждем, — остановил его отец.

Мама хитро улыбнулась.

— Почему же мы тогда начали есть? — растерялся Халид. Это было совсем не в традициях гостеприимных кавказцев.

— Наш гость так захотел, — объяснил старший брат Касима, Ахад. — Он пытался сделать тебе сюрприз.

Посмотрев в сторону парковки, жена Ахада увидела кого-то и, уронив вилку, ахнула. Халид обернулся и увидел шагавшего к ним парня. Он точно был ингушом, но за его солнечными очками скрывалось незнакомое лицо. Лишь что-то смутное всколыхнулось внутри Халида.

— Тагир! — воскликнула жена Ахада и, вскочив, трогательно прижала руки к груди.

— Сын, — с гордостью произнёс отец, терпеливо сидя.

— Дождались, — улыбнулся Касим брату. — Я тебе говорил, что Всевышний услышит нас и однажды он вернется в родные края.

— Слава Всевышнему, — произнесла мама Халида в приятном волнении.

Жена младшего брата всхлипнула.

— Как это умилительно, когда дети возвращаются к родителям! — проговорила она сдавленно.

— Но они должны быть самостоятельными, — возразил ее муж. — А пока птенец не улетит из гнезда, он не станет орлом.

— Ас-саляму алейкум, — обратился Тагир ко всем, подойдя к столу, и, сняв солнечные очки, приблизился к отцу. — Здравствуй, дада́.

Они обменялись сдержанными рукопожатиями, словно и не были в разлуке много лет. Ингушские родители сдерживали проявление чувств к своим детям, особенно при других. Но мама с благодарностью Всевышнему обняла долгожданного сына.

— Халид? — повернулся к опешившему брату Тагир, и они пожали друг другу руки уже куда теплее.

— Я запомнил тебя восемнадцатилетним пареньком, — ошарашенно произнес он сильно возмужавшему Тагиру.

Тот был более широкоплечим, но будучи немного ниже Халида, казался, более накаченным. Тёмно-каштановые волосы были модно подстрижены на американский лад, карие глаза смотрели зорко и пытливо. Семь лет назад Тагир в одиночку улетел в Штаты учиться и превратился в уверенного, образованного мужчину. Не осталось и следа от того робкого прыщавого мальчишки.

Одет Тагир был в темно-синие брюки и голубую рубашку поверх снежно-белой футболки, на запястье сверкали дорогие часы, кроссовки выглядели простыми, но явно принадлежали бренду. Парень учился на программировании, затем стажировался в Google, а после занимал крупную должность в американском банке.

— Я тоже запомнил тебя таким, — улыбаясь, ответил Тагир. — Но ты сильно повзрослел. Нана говорила, ты открыл юридическую фирму в Москве?

— О делах потом, — заверил Халид. — Лучше расскажи, какими ветрами тебя занесло к нам?

— Атлантическими, — рассмеялся парень. — Атлантическими.

— Тагир вернулся на совсем! — не выдержав, раскрыла его мама.

— На́на! — протянул он с укором.

— Насовсем? — изумился Халид. — Но чем ты, программист с американским дипломом, будешь заниматься у нас в Ингушетии?

— Подумаем, — уклонился от прямого ответа Тагир. — Может, и в Москву съездим. Что ты такой хмурый? — перестав улыбаться, он хлопнул брата по плечу. — Или не рад меня видеть?

— Рад, конечно! — улыбнулся Халид, спохватившись. — Просто не ожидал. Но тебя очень не хватало Кавказу.