Глава 24. Разбитая бутылка вина
Унылые тёмные коридоры: по полу кафель, стены в извёстке. Тени, медленные тени движутся в полумраке. Окна забраны в решётки.
Жутко...
Меф чувствовал себя такой же бесплотной тенью, словно высвободился, переступив этот порог, из собственного тела, расплылся по артериям коридоров, по кабинетам и палатам, став первозданно свободным. Только эта свобода не радовала его. Он слышал далёкие отголоски, словно доносившиеся из прошлого, со всех концов: они звенели в склянках физраствора, скрипели и скрежетали пружинами кроватей, завывали ветром в трубах. Он пристально вглядывался в полумрак, скрывший вуалью все лица, пытался различить одно-единственное...
Он шёл сюда, чтобы позвать с собой ту, у которой были глаза волка и душа дикого зверя, пускай она уже пела свои песни другому. «Если ты не пойдёшь со мной, я убью его,» - так бы он ей и сказал, не утруждая себя в дознаниях: кто же этот человек? Он не знал - а пришёл бы в ярость. Войдя в кабинет главного врача, спросив его о том, где его Луна, услышал в ответ страшные слова:
- Теперь она моя Луна. Я на ней женился.
Меф отшатнулся. Глаза его округлились, как от страха.
- Что? – он замотал головой, как будто желая стряхнуть ту липкую паутину, вмиг оплетшую его разум. – Не ожидал от тебя. Как ты мог?!
- А ты как мог? – парировал врач. – Она совершенно здорова, а ты заставил меня поставить ей несуществующие диагнозы. Нас с тобой рознит то, то у меня ещё осталась совесть, Меф. А ты даже не пришёл к ней за эти семь месяцев...
- Она бы не захотела меня видеть, - попытался оправдаться молодой человек, но вышло слишком нелепо.
- Думаешь, сейчас захочет?
Меф тяжело вздохнул. Всё равно ему не верилось: неужели его Луна теперь поёт свои песни этому человеку? Нет, не может быть. Не должно быть. Луна и её песни принадлежат ему.
Молниеносным движением схватил графин со стола доктора. Вода ударилась о стеклянные стенки. Звон – и окровавленные осколки, блеснув в свете настольной лампы, упали на оргстекло. С серебристого абажура настольной лампы стекали алые капли. Кровавые ручейки бежали по стеклу, из-под которого смотрела с фотографии женщина с волчьими глазами. Отколотое горлышко графина оставалось зажато в руке Мефа. Тяжело дыша, он смотрел на кровь в тёмных волосах.
Он весь дрожал – не от страха, а от ярости. Всё ещё. Липкий пот проступил по всему его телу, а ему казалось, это кровь, та тёплая кровь, что струится по столу и капает на пол. На вкус она, должно быть, сладка, как десертное вино. Один вид её уже опьяняет...
Меф положил на стол горлышко от графина, последний раз взглянул на тело – ещё тёплое, но уже пустое. Как графин без воды. Как выпитая бутылка «чёрного доктора».
- Нет, разбитая бутылка, в которой ещё что-то оставалось, - возразил сам себе Меф, распахивая окно, за которым не было решёток.
Дохнуло вечерней прохладой. Повеяло солоноватым ветром с моря. Меф встал на подоконник. Там, из-за забора, на него смотрели жёлтые глаза домов. «Что ж, меня, должно быть, тоже ждут к ужину,» - подумал он, делая шаг в темноту. С небес на него пристально смотрела луна глазами печального волка.