Песни Мёртвой Луны

Отчего-то в этот раз обстановка за обеденным столом складывалась напряжённая. Давящий воздух жаркого дня словно сжимал гортань, не давая шевельнуться связкам. Слова были как будто задушены и не могли вырваться наружу. Так, все семеро домочадцев трапезничали в абсолютном молчании, вслушиваясь в стрёкот цикад и далёкий шелест моря, в глубокие пароходные гудки.

Внезапно нарушился монотонный стрёкот – это до сих пор молчавшая Сиэль неожиданно для всех подала голос:

- Мне кажется, на нас кто-то смотрит, когда мы гуляем с Альбиной.

Все замерли, устремив на неё удивлённые взоры. Они давно забыли, как она говорила, как звучал её голос – ведь долгих пять лет она словно бы была верна какому-то обету молчания. Никто не ожидал, что голос её будет не по-детски вкрадчив и тих. Только Альбина старалась скрыть загадочную улыбку. Ей был привычен этот голос и наедине с сестрой изображал её незримый абрис. Он сообщал ей многие тайны, первой – и самой главной – был сам.

Сиэль поняла, что не была услышана: слова заглушил голос. Глаза подёрнулись чёрной мглой, слишком похожей на отчаяние. Она крикнула бы – только достучаться! И мать, и тётка, и бабка – все непременно должны узнать о том, что кто-то наблюдает за сёстрами. Отец обязательно защитит их. Мефу же не будет никакого интереса. Кажется, он бесстрастно отнёсся и к тому, что Сиэль вообще что-то сказала, как будто бы знал всегда: она может говорить. Холодное лицо его не выразило и тени удивления. Он как ел овощной салат, так и продолжал, позвякивая вилкой о край тарелки. Видимо, его было просто невозможно чем-либо удивить – и это пробуждало искреннюю жалость. В то же время он вызывал и отторжение. Может быть, он сам, добровольно, отказался от собственных чувств, взамен на холодность рассудка?

- Бросьте удивляться! Я могу говорить! – возмутилась девочка с фиолетовыми глазами. – Да, вы услышали мой голос. Теперь послушайте мои слова: за мной и Альбиной кто-то наблюдает.

Мать словно очнулась. Сначала резким движением она притянула Сиэль к себе, нежно прижала её, а затем, проведя рукой по шелковистым волосам, сказала:

- Наверное, тебе так только кажется.

- Нет, мама, нет... Я чувствую его взгляд, мама. Он идёт за нами к морю, а когда мы садимся на берегу, он смотрит на нас из тамарисков.

Варвара смотрела на них. Она догадывалась, кто мог следить за Альбиной из зарослей тамариска. Она знала: Гаврила влюблён. Объектом его обожаний стала Иоланта с белоснежными волосами – слепая Альбина. Его ужаснуло, что она не может видеть мир, но одновременно и придало сил: ей не будет дела до его невзрачной внешности. Она точно будет любить его душу.

- Слышите? – Альбина замерла с поднятым указательным пальцем. – В дверь звонят. Я открою, - и встала со стула.

Она ушла в дом босиком, прошла по коридору в прихожую, открыла дверь. С улицы дунул порыв тёплого ветра, задев её лицо лёгкой москитной сеткой. Она откинула тюль привычным движением.

- Здравствуйте, - услышала она голос, принадлежавший тому юноше, который однажды уже приходил зачем-то.

Он жил в гостинице. Приехал со своей бабушкой. С автостанции их проводил отец.

Они странные – эти квартиранты...

- Да, добрый день, - поздоровалась Альбина, осторожно опираясь на косяк. – Вы пришли зачем-то?

Юноша смущённо улыбнулся, забывая, что она не видит ни его лица, ни того, что он залился краской. Нервно зарывшись руками в глубокие карманы брюк, он выдавил нерешительно, обращаясь к Альбине:

- Мне быстро... Нам нужно... хозяйственное мыло...

Альбина смотрела на него пустыми глазами, но видела смятение. Она чувствовала запах пота, улавливала напряжение в голосе, слышала стеснённость в движениях.

- Я принесу, - кивнула она, делая шаг назад, но юноша остановил её, схватив за руку сквозь тюль

Девушка испуганно отшатнулась, но он не выпускал её. Она дёрнула рукой, желая высвободить запястье.

- Отпустите, пожалуйста... – пролепетала она. – Отпустите, иначе я буду кричать.

Незнакомец покорно разжал пальцы.

- Извини, Альбина. Дело в том, что мыло – только предлог. Ладно, до свидания.

Удивлённая Альбина осталась стоять на пороге, потирая хрустевшее запястье. Она вслушивалась в звук удалявшихся вниз по лестнице шагов.

Что это было? Зачем?

Она вся дрожала от волнения – или от ужаса. В памяти её всплыли бесцветные образы, зыбкие чувства, уже посещавшие её однажды – той ночью, когда какой-то шутник вложил ей в руки цветок магнолии. Вдохнув сладкий дурман, она почувствовала, как что-то тут же переменилось в ней. Душа встрепенулась от пробудившегося ото сна чувства неумолимой эйфории, как будто под влиянием психоделиков. Она чувствовала в себе неимоверные силы, но не могла и пальцем двинуть, словно всё тело налилось свинцом. Ей оставалось лишь сидеть, как прикованная, и наслаждаться мгновениями, стыдиться собственных эмоций и стараться не подавать виду.

То же самое она пережила и в этот раз, когда чьи-то горячие пальцы схватили за запястье и обожгли сквозь невесомый тюль, нагретые переплетения которого с болью впивались в кожу. Если бы могла, то покраснела... Изнутри она сгорала со стыда и какого-то мазохистского наслаждения. Временами ей и впрямь приносила наслаждение собственная неполноценность, унижение или прямое издевательство.

Она направилась вглубь по коридору, пошатываясь, как больная. Странные пережитые ощущения пропускали по её телу лихорадочные импульсы. Её всю трясло. На спине выступал холодный липкий пот. Она с трудом удерживала равновесие, готовая рухнуть при первом же неточном шаге. Именно поэтому, а не от слепоты, она придерживалась за стенку.

Но всё же она оступилась – распласталась на затоптанном ковре, раскинула руки крестом и захохотала. Глаза тяжелели от слёз. Влажные щёки горели. Голос немыслимой силы, казалось, сотрясал стены, угрожал разрушить железобетонные блоки, как шутливое дуновение весеннего ветерка сломать карточный домик, разметать карты по зелёному сукну. Альбина хохотала, подобно безумной. По потолку над нею стремительно ветвились ломаные трещин, желавших разверзнуться в бездну космического простора, где бы светили звёзды и мелькали кометы. Белизна свода отражалась в незрячих глазах, словно утопая в небесном просторе. Альбина видела бы на потолке космос, как увидела бы в глазах сестры, но природа поскупилась. Она ничего не видела, но чувствовала, как внеземной холод сжимает грудь, не позволяя сделать вдох, как она, не выдерживая давления, рвётся изнутри, лопается, словно резиновый мяч.

Хохот загубило сдавленное хрипение в попытках сделать хоть глоток воздуха. Прежде чем забыться, надо уловить то, что так явственно промелькнуло в голове средь смешавшихся мыслей: «Пока не увижу их лиц, не уйду». Она думала о тех, кто грубо хватал её за запястья и нежно целовал руки.

А вокруг неё кто-то суетился. Ей скрестили руки на груди, в головах положили дурманящие лилии. Её обнимали жёсткие подушки. В ушах звенел многоголосый пречет. Басовитый голос нараспев читал заупокойные. Позвякивали цепочки кадила, питая воздух ладаном...

- Как живая, - слышались голоса. – Ангел!

Эти слова чуть пошатнули монотонный тихий шум, всколыхнули дымку ладана. Вдруг мужской голос, принадлежавший кому-то, чьего имени Альбина не могла вспомнить, провозгласил с возмущением, не побоясь нарушить священную тишину церковной обители:

- Кто отпевает самоубийц?!

Кто-то сорвался с места, рванулся к гробу – или постели – где возлежала Альбина, начал шлёпать её по щекам холодными влажными ладонями и звать по имени:

- Альбина! Альбина! Очнись! Открой глаза!

Голос, неясно кому принадлежавших, звал её то как будто издалека, то звучал над самым ухом. Он словно метался в пространстве, одновременно звучал из нескольких мест. Он говорил ей открыть глаза – так жестоко, цинично. Она же слепая! Что глаза открыты, что зарыты – ей всё один кромешный мрак. Глаза нужны лишь затем, чтобы плакать.

Вопреки своим неприятным чувствам, она всё же повиновалась голосу и разомкнула веки. В глаза ей ударил белёсый свет, прожигая до сетчатки. Глазам с непривычки было больно.

- Я вижу... – прошептала она, свыкаясь со странными ощущениями.

Постепенно сквозь яркий свет перед глазами проступало далёкое голубое полотнище, как ясный полупрозрачный кристалл – близко и далеко, чётко и зыбко. Голубая высь словно грозила обрушиться, и сердце Альбины замирало от волнения. Она ощущала себя непривычно, не в своём теле. Всегда она чувствовала себя выше, а движения свои – размеренней.

Свежий воздух пропах жёлтой степью. Она повернула голову, по-прежнему лёжа на земле. Её окружала стена золотистого ковыля и серо-сиреневатой лавандовой дымки. Сквозь стебли алели пятна маков, удивлённо глядя на неё чёрными серединками. Синели васильки. Все стебли были облеплены белыми раковинами улиток.

Откуда-то доносился Варин голос:
Как были те выходы в тишь хороши!
Безбрежная степь, как марина,
Вздыхает ковыль, шуршат мураши,
И плавает плач комариный...

Альбина приподнялась на локтях и огляделась. Сквозь навернувшиеся на глазах слёзы она увидела сидевшую в траве Варвару. Это была женщина с рыжими волосами, собранными в пучок на затылке. Альбина осторожно подползла к ней, чуть шурша травами, и легла на спину возле неё. «Надо мной небо, - подумала она. – А оно – как море...» Она повернула голову, подложив руки, и взглянула на Варвару снизу вверх. Та замолкла.

- Варя, - попросила её племянница, садясь на траву, - распусти волосы.

- Зачем, Сиэль? – удивилась она.

- Сиэль, - повторила девочка тихо, чтобы не было слышно, но потом повысила тон. – Распусти, пожалуйста. Я хочу посмотреть, - особенно благоговейно подчёркивая последнее слово.

- Ладно, - с недоумением согласилась Варвара, заводя за голову обе руки.

Рыжие пряди рассыпались по плечам, по лопаткам, подобно огненному водопаду. Альбина протянула руку, запустила пальцы в рыжие волосы, коснулась их кончиком носа и втянула холодящий аромат хны, от которого свербило в носу.

- Мне всегда казалось, твои волосы мягче, - шепнула Альбина, отстраняясь.

Варвара испуганно вздрогнула.

- Всё. Пошли домой.

Она встала на ноги. Альбина не шевельнулась, заворожённо глядя на свободное платье лёгкой материи на тётушке.

- Как красиво, - прошептала она. – Вот, что такое красота...

Варвара обернулась.

- Ну? – улыбнулась она. – Пошли.

Альбина покорилась. Встала на ноги – и бросилась догонять её.

J4]Q