Ты Играешь Грязно

Ночь. Окна в комнате Нико были распахнуты, ветер тянул за тонкие шторы. Он стоял у стены, прислонившись плечом, и курил, медленно, молча, затягиваясь так, будто пытался задержать в лёгких не дым, а мысли.

Тлеющий огонёк сигареты вырывался из темноты на пару секунд, и снова гас. Его лицо освещалось только в этот миг: бледное, напряжённое, с застывшими глазами. Он явно не спал. И не собирался.

Телефон на столе вибрировал коротко. Нико не сразу повернул голову, но всё же подошёл и взял трубку. На экране — «Père».

— Что? — голос у него ровный, без эмоций.

— Нам нужно поговорить, — голос на том конце был спокойный, низкий, отточенно властный.

Нико чуть прищурился, но по-прежнему не выказал никаких чувств.

— Когда? Куда лететь? Я не в городе.

Пауза.

— Я у ворот.

Связь прервалась.

Нико остался стоять с телефоном в руке. Он даже не выругался. Только долго не двигался, смотря в пустоту, как будто этот голос, это короткое «я у ворот», парализовало что-то внутри.

Он выкинул сигарету в окно, перекинул пальто через плечо и вышел из комнаты.

Фонари во дворе били ровным тёплым светом. В воротах стояла чёрная машина. Перед ней мужчина в безупречно сшитом пальто, с жестким профилем и пронзительным взглядом. По обе стороны от него — охрана. Лица, которые не показывают эмоций.

Нико спустился по ступенькам. Его шаги были ровными, он держался привычно холодно. Но внутри напряжение. Грудь сдавило. Он всё чаще косился в сторону виллы — точнее, на верхний этаж. На ту сторону, где сейчас спит Лео.

Отец даже не посмотрел на него. Лишь кивнул — больше своим людям, чем сыну, и спокойно пошёл к дому, пройдя мимо него. Нико молча пошёл следом. Шаг в шаг.

Когда дверь за ними закрылась, воздух в доме словно сгустился. Нико выпрямился, будто по стойке смирно, и ждал, когда начнётся разговор.

Отец медленно прошёлся по гостиной, осмотрелся, небрежно бросил взгляд на интерьер. Его лицо оставалось непроницаемым. Потом он повернулся к сыну, наконец заговорив:

— Значит, ты решил играть по-своему?

Тон был спокойным. Но за этой ровностью чувствовался металл.

Нико ничего не ответил. Только взгляд снова метнулся на лестницу — быстро, почти незаметно.

Но отец, конечно, заметил.

— Кто наверху?

Тишина.

— Нико. — Голос стал чуть ниже. — Это важно?

Нико чуть отступил в тень, скрестил руки на груди, не ответил сразу.

— Нет, — выдохнул он, — это не имеет отношения к делу.

— Не имеет? — отец усмехнулся краем губ. — Ты живёшь здесь. Не на базе. Не в Париже. А здесь. На побережье. Один?

Он подошёл ближе, и на миг в его взгляде мелькнуло то, что Нико ненавидел — подозрение, почти насмешка.

— Ты расслабился, сын.

Тишина повисла снова.

И Нико впервые за всё время опустил глаза.

Отец выждал паузу. В его лице холод. Даже не раздражение, а равнодушный расчёт.

— Я говорил с Готье, — начал он, как будто между прочим. — Дочь у него выросла, красивая, воспитанная. Уже согласован союз. Через месяц. Завтра увидишься с ней.

Нико не двинулся. Только чуть дернулся угол его рта, не то усмешка, не то отвращение.

— Я не давал согласия, — тихо сказал он.

Отец сделал шаг ближе, встал почти в упор. Их рост, осанка — будто отражение, но в глазах одного было железо, в другом — напряжение, едва скрытая ярость.

— И не должен. Это не о тебе. Это о нас. О семье. О защите. Твоё положение не частное, Нико. Ты — представитель. И если ты думаешь, что можешь жить как обычный человек, водить мальчишку под носом у всей структуры, и при этом требовать уважения…

Он замолчал. Слова зависли между ними, как удар.

— Это не слабость, — выдавил Нико. — Это не имеет отношения.

Отец усмехнулся. Коротко. Как лезвием.

— Всё имеет отношение. Особенно слабость.

Он повернулся к выходу, сказал уже на ходу:

— Подумай. Но решение принято. Свадьба будет. А насчёт этого мальчика — избавься. До того, как я решу сделать это сам.

И ушёл. Без оглядки.

Нико остался. Взгляд его остался в пустоте, где только что был отец. Он медленно сел на подлокотник кресла, провёл рукой по лицу и долго не двигался.

В доме снова повисла тишина.

Утро наступило медленно и тихо. Лео проснулся от слабого света, пробивающегося через лёгкие шторы, и от приглушённого шума прибоя, доносящегося издалека. Он лежал на спине, не сразу соображая, где он. Комната была незнакомо прохладной, но уютной — уют, который ещё не успел стать привычкой.

Телефон лежал на прикроватной тумбочке. Лео взял его в руку, мельком посмотрел на экран, никаких новых сообщений, звонков или уведомлений. Всё спокойно.

Он сел на кровати, потянулся, натянул на плечи худи, потом медленно встал. Внизу в доме ещё никого не было — тишина и пустота, только в кофемашине ещё тёплый поддон, а в воздухе витал запах свежезаваренного кофе.

Лео направился на кухню, открыл холодильник, взял йогурт и ложку. Сел за стол, медленно ел, размышляя о том, что будет дальше, но стараясь не думать слишком много — сегодня он просто хотел прожить этот день.

В этот момент в дверь кухни вошёл Нико. Его лицо было спокойно, почти безэмоционально, волосы аккуратно зачесаны назад, на запястье блеснули часы.

— Поешь и одевайся, — сказал Нико, не отводя глаз от чашки с кофе.

— Куда? — спросил Лео, отложив ложку.

— Одевайся.

— Если я не хочу? — голос едва слышный, но твёрдый.

Нико не ответил сразу, молча посмотрел на Лео, потом спокойно отвернулся и направился в гостиную.

Лео остался сидеть, почувствовав, как внутри всё сжимается. Через полчаса они уже выходили из виллы и направлялись к автомобилю.

Дверь машины захлопнулась глухо, с привычным щелчком. Лео устроился у окна, держа руки в карманах толстовки, будто защищаясь от холодного взгляда Нико. Тот не сказал ни слова, только коротко кивнул водителю, и машина тронулась с места, мягко катясь по мокрой мостовой Ниццы.

Снаружи мелькали пальмы, сверкающие витрины, мокрый асфальт и редкие прохожие под зонтами. Внутри — молчание. Но не комфортное. Давящее, с подтекстом. Нико сидел, опершись локтем о подлокотник, и смотрел в окно, будто там был кто-то интереснее Лео. Будто он был просто шум в салоне, временная тень.

Лео украдкой посмотрел на него. Ни одной эмоции. Слишком спокойное лицо, как у человека, который всё просчитал и уже знает, чем всё закончится.

Минут через десять он достал телефон, просто чтобы занять руки, пролистал ленту. Ни уведомлений, ни сообщений. Он уже знал, что Клод не писал.

Он опустил телефон, выдохнул, и взгляд его скользнул наружу, как раз в тот момент, когда машина свернула к ресторану.

— Выйду на немного, — сказал Нико, и это «на немного» прозвучало как «без тебя». Он даже не посмотрел на Лео. Просто распахнул дверцу и вышел, поправляя воротник пальто.

Лео остался сидеть. Пальцы на коленях сжались.

Он не спрашивал, куда. Слишком поздно.

Через стекло он увидел, как Нико поднимается по ступеням. Рядом, из другой машины, выходит она. Высокая, уверенная, в белом пальто. Даже волосы идеально уложены. И в её взгляде не было и доли страха перед Нико. Наоборот.

Они поздоровались, как будто виделись раньше. И, видимо, не раз. Нико наклонился вперёд, что-то сказал ей на ухо. Лео не слышал, но по тому, как девушка улыбнулась, он понял, это не деловой тон.

Они вошли внутрь. Но не исчезли — наоборот. Через пять минут уже сидели на открытой террасе с видом на море. Лео видел их через стекло, как Нико что-то говорил, опершись рукой о стол.

Лео смотрел, как официант приносит вино, как Нико берёт бокал и делает несколько сухих глотков, не отвлекаясь от разговора. Девушка кивала, не более. Между ними пустота, которую Лео почувствовал всем телом.

Он сжал руки в кулаки, пытаясь не думать о том, что происходит. Почему он вообще здесь? Почему стал свидетелем этого? Внутри поднималась тяжесть, которую не унять.

Он откинулся на спинку сиденья, глаза продолжали следить за ними, пока холодок не опустился на плечи и не затянул всё вокруг.

Нико вернулся к машине спустя какое-то время, ступая уверенно и сдержанно, как всегда. Лео сидел, скрестив руки на груди, не отрывая взгляда от окна. Когда Нико подошёл, их взгляды встретились на долю секунды — Лео сразу же отводит взгляд, не скрывая раздражения.

— Что не так? — спокойно спросил Нико, садясь рядом.

Лео чуть морщится, собираясь с мыслями, и с заметным недоумением в голосе говорит:

— Что происходит? Почему ты вообще сидел с ней? Кто она тебе? Или это какая-то постановка?

В его голосе слышится не ревность, а скорее недоумение и даже обида. Лео не испытывает к Нико романтических чувств, скорее лёгкую симпатию и привязанность. Но он хорошо знает, как Нико ведёт себя по отношению к нему, с жёсткой ревностью и собственнической строгостью, которая полностью ограничивает Лео в общении с другими людьми, особенно с девушками.

И вот сейчас Лео смотрит на ситуацию иначе: если Нико может так ревновать его и контролировать, то почему сам позволяет себе такую близость с другой женщиной? Почему Нико оставил его в машине, а сам спокойно общался с кем-то в ресторане? Это кажется Лео несправедливым — словно двуличие. Он хочет, чтобы Нико проявлял к себе ту же строгость и не позволял себе «лишнего», если сам ограничивает Лео из-за ревности.

Нико молчит, не торопясь с ответом. Потом пожимает плечами, пытаясь сменить тему:

— По крайней мере, скоро мы улетаем обратно в Париж.

Лео не отступает, спрашивает прямо:

— Кто она, вообще?

Нико иронично поднимает бровь и усмехается:

— Что, ревнуешь?

Лео молчит, отвернувшись к окну. Он не ревнует. Ему просто непонятно, почему Нико так по-разному относится к ним двоим, почему он позволяет себе то, что запрещает Лео. В воздухе между ними повисло напряжение, холодное и отчётливое, как невидимая стена, которую пока никто из них не готов разрушить.

Машина плавно тронулась и вскоре свернула с дороги на знакомую аллею, ведущую к вилле. Лео молчал, уставившись в окно, его мысли путались, обида и непонимание не отпускали.

Водитель спокойно вел машину, не нарушая тишину. Нико сидел рядом с Лео, держа руки на коленях, взгляд сосредоточен на дороге впереди.

Когда они подъехали к высоким воротам виллы, огни дома мягко мерцали в вечернем сумраке, создавая контраст с холодной атмосферой внутри машины.

Водитель остановил машину, и Нико повернулся к Лео.

— Мы дома, — тихо сказал он.

Лео молча вышел из машины, бросив взгляд на входную дверь, где царила тихая пустота, будто и в доме висела эта невысказанная напряжённость.

Они вошли внутрь без слов. Нико направился к своей комнате, а Лео задержался на секунду в холле, ощущая тяжесть между ними и внутри себя.

— Завтра поговорим, — тихо прозвучал голос Нико из глубины коридора.

Лео только кивнул про себя и поднялся по лестнице, погружаясь в мысли, ещё не готовый к разговору, который неизбежно должен был случиться.

Наступил вечер следующего дня. В доме было тихо — даже слишком, как это часто бывает, когда накапливаются слова, но ни один из них не произносится вслух. Солнце уже давно опустилось за горизонт, оставив после себя тёплое золото на стенах кухни, плавно переходящее в серо-синие тени.

Лео сидел за столом, склонившись вполоборота к окну. Локти лежали на столешнице, пальцы сплелись в замок — слишком туго, как будто он сжимал себя изнутри. Перед ним стояла пустая кружка, остывшая ещё с утра, и рядом — рассеянно открытая книга, на которую он давно перестал смотреть. Он не читал. Он думал.

С кухни открывался вид на внутренний дворик виллы — силуэты пальм, дрожащие от лёгкого ветерка, свет, падающий с террасы, и всё это будто бы происходило где-то очень далеко, не здесь.

Лео вспоминал вчерашний вечер. Ту девушку, ресторан, их смех — чужой, раздражающий. Его собственное отражение в стекле машины, злое, растерянное. Тишину в пути. Холодную фразу Нико: «По крайней мере, скоро мы улетаем обратно в Париж». И, главное, — ту стену между ними, невидимую, но ощутимую до боли в груди.

Сейчас всё казалось ещё более абсурдным. Он не чувствовал к Нико любви, не считал себя влюблённым. Но Нико так уверенно ограничивал его — в словах, в действиях, в знакомствах. Так жёстко ставил границы, будто имел право. А теперь сам позволял себе сидеть в ресторане с какой-то женщиной на глазах у него, будто ничего не значило. Лео скривился и выдохнул сквозь нос.

Шаги. Лео обернулся.

В кухню вошёл Нико. Спокойно, как будто его вовсе не было целый день. В одной руке — бутылка тёмно-красного вина, во второй — два бокала. Он выглядел, как всегда, собранно: простая тёмная футболка, часы, волосы аккуратно зачёсаны назад. Его лицо было почти безмятежным, как будто разговор, обещанный вчера, не висел между ними с самого утра.

— Ты серьёзно? — едва не сорвалось у Лео, но он промолчал, наблюдая, как Нико без слов ставит бутылку на стол, потом садится напротив, на том же самом стуле, где всегда. Привычно. Словно каждый вечер они проводят так.

Нико разлил вино. Медленно, не глядя на Лео. Один бокал подвинул ближе к нему, другой взял в руку. Сделал глоток. Устало откинулся на спинку стула.

Тишина повисла между ними. Густая, как это вино в бокалах. Лео смотрел на него, не притрагиваясь к напитку. Его подбородок чуть дрожал от напряжения, но голос прозвучал спокойно, почти отрешённо:

— Ты говорил, что мы поговорим.

Он не требовал. Он просто напомнил. Без давления, но в этих словах было всё: усталость, накопленное недоумение и ожидание, которое Нико сам же и создал.

Нико посмотрел на него, спокойно, без тени раздражения. Но взгляд этот не был тёплым. Он был изучающим. Как будто он пытался понять, с чего начать. Или стоит ли вообще.

— Я помню, — сказал он наконец. И снова сделал глоток вина.

Лео сидел молча, глядя на него. Лоб чуть нахмурен, взгляд  прямой, но не злой, скорее непонимающий. Он будто бы ждал, что Нико продолжит. Что признает хоть что-то, объяснит. Но ничего не происходило.

Прошло несколько секунд, и Нико, казалось, не собирался говорить дальше. Он просто сидел, спокойно, уверенно, как будто его вовсе не касалась буря, которая копилась в Лео последние сутки — и не только сутки.

— И всё? — наконец спросил Лео, голос был чуть хрипловатым. — Это всё, что ты скажешь?

Нико поднял глаза и чуть пожал плечами.

— Что ты хочешь услышать?

— Нормальное объяснение, например. — Лео скрестил руки на груди. — Кто она такая, зачем ты сидел с ней, почему я сижу в машине, как будто я... — он осёкся, подбирая слова, — Ну, зачем это всё?

— Это просто деловой ужин, — сказал Нико, чуть тише, будто бы утомлённо. — Она из людей, с которыми приходится поддерживать отношения. Ты же знаешь, как это работает.

— Да, ты мне говорил. Но почему тогда ты так реагируешь, когда я просто общаюсь с кем-то? — Лео резко подался вперёд, в голосе звучало раздражение. — Тебе можно, мне нет?

Нико сделал ещё один глоток вина. Медленно. Почти демонстративно. Он не злился, не оправдывался — и этим, кажется, выводил Лео ещё больше.

— Это другое.

— Почему?! — Лео поднял голос. — Почему это всегда «другое», когда речь о тебе? Когда ты что-то делаешь — всё сразу важно, необходимо, часть игры, "так надо". А когда я — ты ведёшь себя так, будто я тебя предал, хотя мы даже... не в отношениях.

Нико смотрел спокойно, не перебивая. Как будто ждал, пока Лео выговорится. Или пока он выдохнется.

— Тебе можно встречаться с кем хочешь, сидеть с какими-то бабами в ресторанах, вести себя так, будто я мебель в машине. Но если я просто кому-то отвечу, ты сносишь мне голову, и запираешь, — Голос Лео срывался, но он не пытался сдерживать себя. — Я совсем не ревную тебя, мне просто противно от этого двойного стандарта. Тебе хочется меня контролировать, но ты сам живёшь как хочешь. И всегда спокоен, будто выше всего этого. Я чувствую себя ниже плинтуса.

Нико молчал. Он даже не моргнул. И Лео почувствовал, как в груди нарастает злость. Он не хотел кричать. Но и молчать больше было невозможно.

— Скажи хоть раз, что ты неправ! — резко бросил он. — Хоть раз возьми ответственность за свои грёбаные действия! Я не твоя вещь! Я не тот, кого ты можешь держать под рукой и забывать в машине, когда тебе удобно.

— Ты злишься, — наконец сказал Нико спокойно.

— Да, блядь, злюсь! — Лео ударил ладонью по столу. Бокал чуть дрогнул, вино плеснулось к стенкам. — Я злюсь, потому что ты сам поставил эти правила, а теперь нарушаешь их, будто тебе можно. Потому что ты привык, что все подстраиваются под тебя!

Он резко встал, стул с глухим звуком задел ножкой пол. В груди билось что-то тяжёлое — обида, усталость, раздражение.

— Мне не нужно твоё разрешение на чувства. И я не собираюсь делать вид, что мне нормально, когда ты относишься ко мне как к дерьму. И не смей больше лезть ко мне, раз сам гуляешь с кем попало.

Он стоял, глядя прямо на Нико, дыхание сбивчивое, губы дрожали от напряжения. Он больше не мог притворяться, что всё в порядке. Эта сцена была неизбежна, и теперь всё вырвалось наружу.

Нико медленно отставил бокал и откинулся назад. Его глаза были спокойны, но в лице появилось что-то новое — лёгкая тень. Усталость? Признание? Или просто холодная выдержка?

— Закончил? — спросил он негромко.

Он сидел так же, как и минуту назад: один бокал вина в руке, второй перед ним, не тронутый. Его поза — расслабленная, но выверенная. Он не выглядел растерянным или загнанным в угол. Наоборот — спокойным, почти отрешённым, будто привык сидеть в центре чужой ярости и ждать, пока она выгорит.

И именно это Лео бесило.

Он медленно выпрямился, взгляд стал жёстким.

— «Закончил?» — передразнил он с глухим смешком. — Ты серьёзно?

Нико посмотрел на него. Без вызова. Но и без раскаяния.

— Я слушаю, — сказал он.

Лео тяжело вздохнул, будто сдерживал не крик — нет, уже не крик. Горечь. Нарастающее отвращение ко всей этой бесконечной игре в «я скажу, когда посчитаю нужным».

— Ты всегда так говоришь, — Голос его дрожал. — Только вот толку от этого ноль. Ты слушаешь, а потом молчишь. Ничего не объясняешь. Ничего не признаёшь. Ты просто ждёшь, пока я выговорюсь. Пока всё не стихнет. И всё.

Он замолчал, ожидая. Но Нико не сказал ни слова.

— Я знаю, кто ты, — тихо произнёс Лео, опускаясь обратно на стул. Его голос стал ниже, тише, почти уставшим. — Я вижу, как ты двигаешься, и как на тебя смотрят другие. Как молчат, когда ты входишь в комнату. Может ты этого и добиваешься, вечно таская меня с собой. Чтобы я начал бояться тебя.

Он выдохнул и посмотрел прямо в глаза.

— Ты привык к подчинению, молчаливому согласию и уважению, которое не нужно завоёвывать. И, может, снаружи это выглядит красиво. Но не внутри. Жить с тобой — ад. Я никогда не смогу с этим смириться.

Нико по-прежнему молчал. Брови его чуть сдвинулись, но выражение лица оставалось почти мраморным. Глаза — хищные, спокойные, не мигающие.

Лео продолжал, и слова уже не спрашивали разрешения.

— Мне не нужно, чтобы ты меня жалел. Не нужно, чтобы ты был мягче, нет. Но я хотя бы имею право знать, почему ты так себя ведёшь. Почему ты решаешь, кто я, с кем я, где я. А сам можешь позволить себе... — он сжал зубы, — вот это.

Он махнул рукой, имея в виду ресторан, женщину, отстранённый взгляд Нико сквозь стекло машины. Он не ревновал. Это не было ревностью. Это было чувство несправедливости. Как будто его загнали в клетку, а сами оставили дверь вольной для себя.

— Ты ведёшь себя так, будто я уже подписал с тобой контракт на молчание. Будто я должен просто быть рядом и не лезть ни во что. Только вот я не один из тех, кто будет бояться задать тебе вопрос.

Он наклонился вперёд, губы сжались в тонкую линию.

— Так вот я спрашиваю. Последний раз. Зачем ты оставил меня тогда в машине? Что ты хотел этим показать?

Тишина.

Нико сидел, как статуя. Смотрел. Словно прислушивался не к словам, а к дыханию Лео. К биению вены на его шее. К напряжению в пальцах, его взгляд остановился на шее Лео.

Он открыл рот, на долю секунды — но закрыл его. Потом сделал глоток вина.

— Неважно, — сказал он наконец. Тихо. Слишком.

И это стало последней каплей.

Лео резко встал. Стул с глухим звуком отъехал назад, заскрипел по полу. Он стоял, и казалось, что его всего трясёт — не от ярости. От бессилия.

— Да? Вот так? — прошептал он. — Неважно?

Он повернулся, сделал шаг к лестнице — но остановился, бросив через плечо:

— Ты боишься говорить. Это смешно. Такой человек, как ты — боится.

И он ушёл.