Тёмные тропы

По лобовому стеклу ползли редкие капли дождя, и их серебристые хвосты потянулись назад, когда машина Минхо вырулила из тихого переулка Сонбук‑дона. Небо над Сеулом отливало сталью, пока рассвет занимался где-то на горизонте: ночная мгла ещё держалась за вершины гор Пугаксан, а утренний свет, вымоченный в молоке тумана, будто боялся пролиться раньше времени.

В салоне машины сидело трое, и у каждого внутри бушевала своя буря.

Минхо держал руль одной рукой, а второй, упираясь локтём в выступ дверцы, подпирал голову, следя за дорогой. И в этом напряжённо-расслабленном жесте была вся его усталость: глубинная, старая, как шрамы на его теле. Он смотрел на дорогу, но всё, что пролетало за окнами, было смазанным, как после ночи без сна: вывески магазинов, неровные линии крыш, мокрые столбы, перекрёстки, светофоры... Всё это сливалось в монотонную плёнку, которая только подчёркивала ощущение движения в никуда.

Хара сидела рядом и молчала. Она была похожа на маленькую птичку, поджавшую крылья, чтобы не показать, что ранена. Минхо казалось, что внутри сестры плескалась нерастраченная тревога, и он чувствовал это на физическом уровне, но не трогал Хару. Она упрямо смотрела в окно, где улицы и переулки сонными лентами проносились мимо.

Сонджу устроилась на заднем сиденье. В зеркале заднего вида её силуэт был нечётким в бархатной полутьме салона, и она то ли задумчиво улыбалась, то ли смотрела сквозь отражение прямо в мысли Минхо. Он поймал себя на том, что каждые несколько секунд поглядывал в зеркало, и крепче сжимал руль пальцами ровно в тех местах, где его держала вчера Сонджу. Казалось, что от её прикосновений остались тёплые следы.

Мотор урчал ровно, но в ушах Минхо всё ещё звучало эхо вчерашнего предсмертного крика духа и слова Сонджу о том, что это Токкэби напал на Ёнмуна-сынима. Этим утром даже дорожная разметка, зигзагами убегавшая под колёса, напоминала борозды, что он видел, на каменных плитах в храме. Борозды, оставленные когтями демона. Минхо посматривал на Сонджу, желая спросить, что она рассказала Харе сегодня утром, но он видел, как взгляд сестры цеплялся за небоскрёбы, вывески, клочки неба, лишь бы не встречаться с его глазами, и понимал: разговоры сейчас усугубят ситуацию.

Когда Минхо остановился на привычном месте возле остановки у универа, Хара вышла на улицу и закинула рюкзак на плечо.

— Напишу, когда соберусь домой, — она наклонилась, заглядывая в салон машины, и сказала это ровным голосом, подняв взгляд на Минхо и улыбнувшись. — Ты... будь осторожнее, ладно?

Он кивнул, потому что слова застряли в горле, и не получилось сказать «береги себя» в ответ. Хара аккуратно закрыла дверцу и через минуту уже растворилась в потоке студентов. Как только тонкая фигурка сестры пропала из виду, Минхо опустил голову на руль, и кнопки управления на нём кольнули лоб. Минхо выдохнул, будто выпустил из груди облако свинцового дыма.

— Скажи, — его голос дрогнул, и он прочистил горло, — что именно ты ей рассказала?

Сонджу молчала, пока он снова не сел ровно и не посмотрел в зеркало заднего вида. Минхо заметил, как её зрачки сверкнули, поймав блик от стекла проехавшей мимо машины.

— Я пересяду? — спросила она и, когда Минхо кивнул, вышла из машины и практически бесшумно опустилась на место, где только что сидела Хара. — Историю женщин рода Пэкхвы, — произнесла Сонджу, наконец. — Я показала ей всю цепь проводниц‑мудан, которые всю свою жизнь находились между миром живых и миром духов, чтобы древние силы не прорвались через барьер. Я дала ей прожить их судьбы: рождение, обретение силы, смерть и всё заново. Чтобы она знала.

Он не нашёлся, что ответить. Здание университета было подсвечено восходом, словно лезвие ножа, которое вытерли от крови, но Минхо видел вместо отблесков от окон бесконечный коридор тел, через которые протащили его сестру.

— Показала, — хмыкнул он, покачав головой, — радикально. Ты не рассказала ей, что Токкэби здесь из-за меня?

— Нет, эту историю ты расскажешь ей сам. Да и не важно уже, из-за кого он смог прорваться в наш мир. Это могло произойти и по-другому. Ты не виноват.

Он не ответил сразу. Только медленно закрыл глаза, а потом так же медленно открыл их. Потому что легче простить миру его жестокость, чем себе — своё участие в ней.

— Спасибо, — благодарность отозвалась ржавым привкусом на языке. Минхо посмотрел на Сонджу, но быстро отвёл взгляд, нахмурившись. Он помолчал. — И спасибо, что... что была рядом. И за то, что осталась у нас дома вчера. Не думал, что ещё удастся поспать дольше двух часов.

Сонджу улыбнулась, и на мгновение её лицо, немного усталое, смягчилось.

— Теперь я понимаю настороженность Хары, — сказала она негромко. — Вы ведь не пускаете на порог никого. Ни людей, ни духов. Ваш дом похож на раковину моллюска: снаружи крепок, внутри — хрупкий и живой.

— Откуда ты... — Минхо хотел было спросить, откуда Сонджу знает это, но телефон в кармане куртки оповестил о входящем сообщении.

Вытащив его, Минхо разблокировал экран и нахмурился, прочитав сообщение от Уджина: «По фотографии пусто. В реестрах такого мужчины нет. Пробью по другим каналам — напишу позже». Сердце на мгновение полоснуло холодом. Он перевёл дыхание, сунул телефон обратно в карман, повернулся к Сонджу.

— Это касается Хары? — Сонджу кивнула, проследив взглядом за его рукой.

— Она встречается с кем‑то, — признался Минхо, ощутив, как под ложечкой тянет тугой узел злости, вины и беспомощности. — Странный тип. Знаешь Уджина, работает в лавке нашей?

— Знаю.

— У него есть связи, кажется, везде, попросил его пробить по фотографии... К сожалению, пока ничего, а я знаю только имя.

Сонджу заметно напряглась, плечи слегка опустились. Движение почти незаметное под складками ханбока, но Минхо уловил его. Несколько секунд она молчала, изучая его лицо и, наконец, выдохнула:

— Ян Чонин.

Имя, произнесённое вслух впервые, словно упало между ними, как железное ядро в колодец, вызвав круги на воде и рябь, что прошлись по позвоночнику и холодной каплей пота скатились по шее, оставив за собой мурашки и озноб.

Минхо сглотнул. Дыхание стало резким, отрывистым.

— Ты знаешь его?

— Не то чтобы, — Сонджу качнула головой и прищурилась, всматриваясь в лобовое стекло. — Видела кое-что. И что-то мне подсказывает, ты тоже видел.

Лицо Минхо перекосило, как от удара: бешеный жар вспыхнул под кожей, но тут же заледенел, превращаясь в острейший лёд на кончиках пальцев.

— Значит, он всё же кумихо, мне не показалось?

— Его сущность не вызывает вопросов, — Сонджу говорила медленно, будто выбирая слова, чтобы не подливать горючего в огонь ярости Минхо, — но тот факт, что он объявился рядом с Харой сейчас... Наводит на определённые мысли.

Водительское сиденье вдруг стало тесной, скрипучей клеткой. Минхо усилием воли заставил себя успокоиться, а голос звучать ровно:

— Я узнаю, чего он хочет, и остановлю его.

Он не добавил, что если понадобится — уничтожит, потому что страх, клокотавший под рёбрами, превращался в гнев, и гнев был опасен. Особенно сейчас.

Сонджу наклонилась вперёд и накрыла ладонью его руку, сжавшую ручку переключения на коробке передач. Прикосновение оказалось нежным, но уверенным и тёплым одновременно.

— Остановишь, — подтвердила она. — Но помни: лис лгал людям дольше, чем они умеют строить храмы. Он обовьёт правдой, вывернутой наизнанку, и утащит на дно, прежде чем ты заметишь, что утопаешь.

Минхо сжал её пальцы на долю секунды и отпустил, прежде чем перевёл селектор коробки передач в режим драйв и, посмотрев в боковое зеркало, плавно отъехал от остановки.

До дома Сонджу они ехали молча. Мысли о том, что произошло за последние сутки, медленно оседали в сознании, как мутная глина в прозрачной воде. Минхо приоткрыл окна спереди и подставил лицо ворвавшемуся свежему порыву ветра. Он думал о том, как найти одного кумихо в огромном городе, и пытался вспомнить, не было ли недавно каких-то нападений, похожих на активность девятихвостого лиса. Сонджу, устроившись на пассажирском сидении, не произносила ни слова, но ощущение её ладони, скользнувшей по его руке, словно продолжало прожигать кожу странным теплом, от которого хотелось и избавиться, и прижать руку к груди, чтобы оно не погасло.

Припарковавшись на ближайшей улице, от которой можно было дойти до дома Сонджу, Минхо заглушил двигатель и повернулся к ней. Дневной свет спрятавшегося за тучами солнца затекал в салон сквозь лобовое стекло бледным золотом, и это золото подсвечивало Сонджу зыбким ореолом: волосы её отливали чёрным перламутром и вдруг показались настолько мягкими, что Минхо поймал себя на мысли, что хочет коснуться их. Он сморгнул, отгоняя наваждение, и на языке снова осел аромат Сонджу, который, казалось, въелся уже под кожу.

На миг Сонджу просмотрела на него, внимательно, тем самым взглядом, от которого у Минхо всё внутри выкручивало, дробило кости и разрывало альвеолы лёгких, и отвела глаза, всматриваясь вглубь улицы.

— Сердце твоей сестры настежь открыто. Кто угодно может коснуться его струн, поэтому будь аккуратнее. Ты должен встать рядом с ней щитом, а не цепью, которая тянет её на дно. Она нужна нам. И этому миру, понимаешь?

Слова Сонджу кислотным дождём опустились на плечи, прожигая одежду, кожу, мышцы, и Минхо вдруг почувствовал между рёбрами царапающую боль, словно кто-то выскабливал его изнутри. Он только кивнул в ответ.

— Что собираешься делать сегодня? — Сонджу вздохнула и перевела взгляд на него.

— Поеду к Ёнмуну-сыниму, — Минхо потёр шею и упёрся затылком в подголовник. — Хочу проверить, всё ли с ним нормально, и не появлялся ли Токкэби или ещё кто вблизи больницы.

Сонджу кивнула, потянулась к дверной ручке, и в тот миг, когда её пальцы скользнули по металлу, Минхо вдруг ясно почувствовал, как невыносимо тёплый след её прикосновения будто сорвали с его кожи, оставив вместо него болезненное, обжигающее эхо, такое, от которого хотелось протянуть руку вслед и не дать Сонджу уйти. Он вздрогнул и удивлённо посмотрел ей в спину.

— Позвони, если узнаешь что-то важное, — произнесла она и вдруг добавила, совсем тихо: — И спасибо, что впустил в свой дом.

Она не обернулась, не дала ему увидеть ни выражения лица, ни эмоцию, что, наверняка, скользнула в её глазах, и, возможно, это было даже к лучшему. Потому что когда дверца захлопнулась, и звук отразился глухой волной внутри пустого салона, Минхо показалось, что невидимая нить натянулась между его сердцем и удаляющейся фигурой Сонджу.

Он смотрел ей вслед, и она словно унесла с собой часть тепла, часть воздуха, которым он дышал в последние дни, и чем дальше она уходила, тем сильнее Минхо ощущал эту струну, что звучала нотой боли, нотой жгучего тепла и тяжёлого одиночества, которое возвращалось, стоило только ему чуть пошевелить правой рукой.

* * *

Клиника при университете Ёнсе встретила ослепляющей стерильностью: все стёкла сияли, белые стены давили, а воздух казался отфильтрованным, как вода в аквариуме, но только внутри этого хрустального сосуда плавала боль. И пахла она перекисью и латексными перчатками. У палаты наставника Ёнмуна стояли двое: женщина в сером костюме и мужчина в чёрном коротком чогори и брюках. Минхо не знал их. Видимо, это был кто-то из ордена.

— Ли Минхо-щи? — мужчина склонил голову. Взгляд у него был тяжёлый, как свинцовая дробь. — Для меня честь встретить сына Ли Инсо. Вы очень похожи.

— Здравствуйте, — Минхо поклонился, не зная, как ещё реагировать на такие внезапные слова незнакомца. — Я могу?..

Он посмотрел на дверь за их спинами, и женщина сделала шаг в сторону, давая ему пройти.

В полумраке палаты, где жалюзи пропускали внутрь лишь тонкие, острые, как лезвия, полоски света, наставник Ёнмун казался призрачной тенью самого себя: хрупким, уязвимым, странно маленьким на фоне больничных подушек, словно человек, в котором больше не было бесконечного спокойствия и силы, что он излучал когда-то.

Бинты, которыми были обмотаны грудь и его плечо, выглядывали из-под больничной одежды, и Минхо чувствовал запах крови в воздухе. Его чуть повело при виде рваных ран на лице Ёнмуна, и пришлось постоять немного, ожидая, пока в желудке всё успокоится. Сделав несколько вдохов и выдохов, Минхо склонился над монахом и внимательно осмотрел его лицо, задержав дыхание, руки, затем перевёл взгляд на трубки, которые тянулись к размеренно попискивавшим аппаратам.

Прикрыв глаза, Минхо прислушался. Ничего. Ни запаха, ни следов демона в пространстве. Значит, Токкэби не возвращался, чтобы закончить начатое, либо... Он открыл глаза и посмотрел на Ёнмуна-сынима. Либо Токкэби был уверен, что старик не переживёт нападение.

Кресло, стоящее рядом с койкой, оказалось очень удобным. Минхо устало опустился в него, откинулся на спинку и потёр глаза. С чего начать? Где искать этого Токкэби? Связан ли он с Яном Чонином, который вился вокруг сестры? Столько вопросов крутилось в голове, что Минхо хотелось выключить их, как надоевший телевизор, работающий на фоне. Но сделать это было не так просто. Он откинул голову назад и прикрыл веки. Звуки в палате стали приглушёнными, будто вязли в пространстве. Среди них мерещились шаги Токкэби, смех, жалобный стук бусин, рассыпавшихся по каменным плитам. Мысль текла, путалась, обрывалась.

Когда Минхо открыл глаза, комната не изменилась, но в воздухе стояла чёрно-серая дымка, словно кто-то погасил десятки свечей одновременно. На краю больничной койки, на расстоянии вытянутой руки, сидел мужчина: длинный плащ падал тенью до пола, чернильные волосы поблёскивали. Лицо его было бледным, а глаза — две бездны, где клубился огонь. Минхо медленно сел ровно. Он не сказал ни слова, только смотрел и знал: перед ним — он. Тот, кого он искал. Токкэби.

— Долго бегать не получится, охотник, — произнёс мужчина, и голос его был мягким, лениво растекающимся в воздухе, словно дурманящий дым. Его пальцы скользнули над неподвижным телом наставника Ёнмуна с небрежной игривостью кошки, нашедшей затихшую добычу. Токкэби улыбнулся, обнажив безупречно ровные зубы, и сказанные им слова проникали прямо в сердце: — Наследница проклятой крови сама придёт ко мне, когда ты перестанешь прятать её за своей спиной.

— Я уничтожу тебя, — ответил Минхо, но когда нащупал рукоять кымганчжо, понял, что это сон: меч лежал в машине, а Токкэби вряд ли удастся поразить обычным пуджоком.

Токкэби тихо рассмеялся и посмотрел на Минхо снисходительно, будто он уже выиграл партию. Он сжал пальцами щёки Ёнмуна-сынима тонкими пальцами и сдвинул губы в подобии жуткой улыбки.

— Даже Пэкхва не смогла, — шепнул демон, и этот шёпот впился ледяным жалом в позвоночник. Токкэби повернул голову наставника сначала в одну сторону, потом в другую, так легко и безразлично, как ребёнок вертит безжизненную тряпичную куклу в руках, и вновь посмотрел на Минхо, на этот раз с откровенной насмешкой. — И если вы так жаждете попытаться, как ты выразился, уничтожить меня, — Токкэби наклонился чуть ближе, его глаза, наполненные золотым огнём, заполнили собой всё пространство, — можешь готовиться покупать поминальные венки. Я убью всех, кто тебе дорог. С кого же начать? — Токкэби выпрямился и приложил палец к губам, задумавшись. — Может, та мудан? Раз вы что-то сделали, и я пока не могу найти твою сестру, охотник.

Минхо поднялся с кресла медленно, чувствуя, как руки дрожат, как ярость и ужас закипают в крови, но прежде чем он успел сделать шаг, прежде чем успел сказать хоть слово, пространство перед ним взорвалось клубами чёрного дыма, с пронзительным смехом Токкэби. Минхо вынужден был закрыть уши от резкого звука и зажмуриться. Токкэби исчез, словно его никогда здесь не было, оставив после себя лишь горький привкус страха на языке. Оглушительно запищали аппараты, линии на мониторе взбесились. Минхо вырвался из сна с хриплым вдохом: в горле снова почувствовался металлический привкус.

— Сыны Будды, — выдавил он и рванулся вперёд, ударив кулаком по кнопке экстренного вызова.

Двери палаты распахнулись, вбежали двое медиков, медсестра и те, кто охранял Ёнмуна-сынима. Минхо медсестра аккуратно вывела в коридор.

— Господин, будьте здесь, пожалуйста, — она коротко поклонилась и вернулась в палату.

Прижавшись лопатками к холодной стене, Минхо с трудом поднял глаза на женщину в сером костюме, что стояла теперь рядом. Она перевела на него острый, встревоженный взгляд, в то время как её напарник отошёл чуть в сторону, уткнувшись в телефон и торопливо набирая чей-то номер.

— Что произошло? — спросила она, и голос её был сдержанным, но Минхо уловил дрожь в нём.

— Не знаю, — прохрипел он, зажмурившись, словно хотел стереть из памяти всё, что увидел, — я... Я задремал, а потом аппараты... словно взбесились.

Ему пришлось сделать усилие, чтобы не сползти по стене на пол, потому что ноги под тяжестью тревоги казались чужими.

Он стоял, сжав руки в кулаки, чувствуя, как секунды тянулись, как вязкий сироп, а в голове снова и снова всплывали обрывки кошмара: глаза Токкэби и его голос, обволакивающий сознание липкой вуалью обещаний смерти.

«Как он проник в мой сон? » — лихорадочно думал Минхо, стараясь отогнать липкий страх, который клубился под кожей, душил изнутри.

И если Токкэби теперь мог проникать в его сознание, подбираться к нему, когда он теряет бдительность, если демон нашёл в нём лазейку, трещину, слабое место... Минхо сжал зубы, до боли напрягая челюсть, потому что понимал: это значит, что отныне ни один человек рядом не будет в безопасности.

Ни Хара. Ни Сонджу. Никто.

И даже если Сонджу уверяла его, что полной силы Токкэби достигнет, лишь заполучив кровь проводника — кровь Хары, — Минхо прекрасно знал, что демон не остановится ни перед чем, чтобы сломить их всех поодиночке.

Даже его кровь могла стать для существа путём к разрушению. И эту мысль Минхо было тяжелее вынести, чем холод дыхания смерти на коже.

Вибрирующий в кармане куртки телефон заставил открыть глаза. Минхо достал его и, увидев, что звонит Уджин, сразу ответил.

— Случилось что-то? — Минхо потёр лицо и тяжело вздохнул. — Если по работе, то я позже перезвоню.

— Нашёл его, — Уджин говорил быстро, без обычной колкости и деловой резкости, и Минхо пробил озноб. — Ян Чонин, как ты и написал. Имя всплыло в досье полиции Кёнджи 1898 года: подозревался в серии странных исчезновений, но дело закрыли — ни тел, ни улик. И должен предупредить, что живёт он немного дольше, чем ты можешь себе представить.

Минхо, затаив дыхание, отвернулся к окну коридора, за которым медленно плыл облачный, тяжёлый утренний свет.

— Где ты сейчас?

— В больнице, — коротко ответил Минхо, чувствуя, как каждое слово отдаётся болью в висках.

— Что-то случилось? — голос Уджина стал мягче.

— Потом расскажу. — Минхо сглотнул горечь, подступившую к горлу. — Шли всё, что найдёшь.

— Будет в течение получаса, — пообещал Уджин и повесил трубку.

Минхо, не опуская руки, несколько секунд смотрел на отражение своего лица в стекле, а потом медленно заблокировал экран, и телефон с глухим шорохом скользнул вниз, повиснув в расслабленной руке вдоль тела.

Постояв ещё какое-то время и чувствуя, как ритмично и тяжело бьётся сердце, Минхо бросил взгляд на дверь палаты Ёнмуна-сынима, за которой слышались шаги врачей. Когда же она открылась, двое в белых халатах вышли навстречу, и один из них, молодой, с тенью усталости под глазами, негромко проговорил, глядя поверх очков:

— Мы стабилизировали состояние пациента. Но пока вынуждены ограничить посещения.

— Да, спасибо, — отозвался Минхо, и голос его прозвучал приглушённо.

Он проводил врачей взглядом, где‑то внутри себя понимая, что за этой будничной фразой скрывается долгий, опасный путь к восстановлению, который наставнику Ёнмуну ещё только предстояло пройти, если только ему вообще суждено будет вернуться к прежней жизни.

Свет холодных ламп в больничном коридоре дрогнул, словно дыхание тени скользнуло по ним, и на миг всё вокруг, даже воздух, казалось, застыло в хрупком равновесии между тем, что было, и тем, что только должно было случиться.

Минхо крепче сжал телефон в ладони, чувствуя, как острая грань корпуса впивается в кожу, и понял, что времени на страх больше нет, потому что где‑то там, в пыльных сетях городских улочек, жил кумихо по имени Ян Чонин. И Минхо знал: охота началась.

И на этот раз ставки были слишком высокими.