Фонарики для двоих
Казалось бы, ну что сложного — собраться на свидание? Надел платье, мазнул тушью, обулся — и пошла. Но нет. Это была военная операция, стратегическая и, по-своему, даже мистическая.
Потому что в ней участвовали сразу две силы вселенского масштаба: Аврора Барсова — человек, который смотрел на мой гардероб как на вражескую территорию, и моя мама — женщина, у которой салоны красоты по всему городу, и чьё понятие «лёгкий макияж» включало минимум восемь кистей и молитву богине стиля.
— Итак, — деловито сказала мама, собирая волосы в пучок и закалывая его шпилькой с хирургической точностью, — операция «Очаровать Дениса» начинается. Аврора, гардероб. Я — лицо. Рината — не вмешивайся.
— С удовольствием, — выдохнула я, как солдат, которого только что списали в резерв. — Я просто человек, чьи нервы тоньше подводки.
Аврора стояла у моей гардеробной, скрестив руки на груди, и смотрела на вещи так, будто там прятался архив модных преступлений.
— Ну что ж, — протянула она, прищурившись, — начинается археологическая экспедиция. У тебя вещей — на весь город хватит.
— Я не виновата, что люблю новенькое, — фыркнула я, наблюдая, как мама деловито перебирает кисти и выкладывает палетки, словно собиралась рисовать портрет эпохи Возрождения.
— Так, каштанчик, — сказала она, став за мной и легко облокотившись на спинку кресла, — есть пожелания по макияжу?
— Мам, только без фанатизма, — взмолилась я, вспомнив некоторых клиенток из её салона. — Мне бы что-то... нежное. Ну знаешь... чуть блеска, мягкие тени, может, розовые. Без твоей любимой «скульптуры лица», как будто я иду продавать люксовые духи, а не... влюбляться.
Мама усмехнулась и закатала рукава — как хирург перед операцией.
— Рината, ты хочешь выглядеть «нежно»? — Она склонилась ко мне, и в голосе прозвучало искреннее сочувствие. — Ты же идёшь на свидание, а не на концерт ангельского хора. Поверь, в твоём случае «нежность» — это макияж, который притворяется, что его нет. Но мы-то с тобой знаем.
Я закатила глаза, но спорить не стала. Она — гений, просто немного театральный.
— Смотри и учись, — сказала мама, закалывая мои волосы и отбирая нужные инструменты. — Фарфоровая кожа. Никаких пятен, всё сияет — как у принцессы, которую хранили в холодильнике. Щёки — с лёгкой подсветкой, чтобы свет ложился, как в фильмах.
— Брови — широкие, но ухоженные. Расчёсаны вверх, как будто у тебя характер и вкус одновременно.
— Тени — светло-бежевые, с персиковым подтоном, чуть темнее в складке века. Хайлайтер — во внутренние уголки глаз. Чтобы взгляд был... ну, как утренний кофе с надеждой.
— Ресницы — густые, длинные, но не «паучьи лапки». Мы их расчешем, уложим, пусть будет магия без фокусов.
— А губы... — она задумалась и открыла нужную палетку, — тёплый нюд, матовый. Как карамель, но взрослая. Ни намёка на блеск, но чтобы никто не смог оторвать взгляд.
— Мне нравится! — хлопнула я в ладоши.
— Тогда за дело! — довольно сказала мама и принялась творить.
Когда я посмотрела в зеркало, мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что это — я.
Кожа была ровная, словно её отшлифовали солнцем. Щёки — с такой нежной тенью, будто кто-то поцеловал их ласково и сразу исчез. Брови подчёркивали взгляд, а сами глаза... Чёрт. В них было что-то тихо-опасное: лёгкий блеск в уголках, мягкая растушёвка, и пушистые ресницы делали взгляд одновременно невинным и томным.
Губы выглядели так, будто шептали что-то опасное даже в молчании.
Я коснулась лица пальцами. Макияж не ощущался, но менял всё. Не слишком нарядно, не вызывающе — просто красиво. И уверенно. Так, будто я не просто шла на свидание — я шла встречать свою судьбу.
— Ну, доча, оценивай, — сказала мама, довольная, как скульптор после последнего удара по мрамору.
— Теперь я понимаю, почему твоя сеть салонов процветает, — прошептала я, заворожённо глядя на неё. — Научи меня паре твоих бьюти-штук. Например... как ты сделала такой невесомый тон? Он же как вторая кожа, только без всех моих проблем.
Мама только хитро улыбнулась. И я поняла — уроки красоты в нашем доме только начались.
Это не была подготовка к свиданию. Это была инициация.
Аврора выглянула из гардероба с охапкой вещей, как фея с тканевой магией в руках.
— В общем, я сейчас писала Дэну, — сообщила она как разведчица с передовой, усаживаясь на кровать. — Он сказал: «Оденьте её во что-то удобное». Вот цитата.
— Он, надеюсь, не собирается меня по лесу гонять? — фыркнула я, закатив глаза.
— Ну... по его словам, «будет красиво и необычно». Что бы это ни значило, — хихикнула Аврора и протянула мне кремово-бежевое боди. — Смотри, какое прикольное! Оно, кстати, шикарно смотрится на твоей фигуре. У тебя кучу одежды забытой лежит там
Я взяла боди в руки и провела пальцами по тонкой, мягкой ткани. Оно было простое, но в этом и была его сила. Открытые плечи, чуть удлинённый вырез, который ловко подчёркивал ключицы, тонкая линия талии. Я приложила его к себе и удивилась — будто оно реально было сшито по мне.
— Ну,все, — вздохнула я, — чувствую, после этого свидания меня ничем больше не удивишь
— Это будет прекрасно, — усмехнулась мама, доставая из ящика фен и круглую расчёску.
К джинсам вопросов не возникло — Аврора сунула мне тёмно-серые, широкие, немного потертые. Они выглядели так, будто с ними можно хоть в горы, хоть на модный показ.
— Джинсы для «я не старалась, но всё равно бомба», — прокомментировала Аврора с довольной улыбкой.
На плечо легла маленькая светлая сумка — лаконичная, мягкая, будто нежное послание всему образу: «Ты красивая, но не выпендриваешься».
Белые кеды завершили ансамбль, словно финальный аккорд в симфонии «удобно и с намёком на волшебство».
— Осталось только привести в чувство твою корону, принцесса, — сказала мама, подмигивая в зеркало.
Она мягко распустила мой пучок, и волосы, до этого упрямо свернувшиеся в нечто бесформенное, рассыпались по плечам волнами. Тёмно-каштановые пряди падали легко, послушно, будто знали, что сегодня — их выход.
Аврора аккуратно пригладила их, добавила каплю блеска, и я вдруг увидела в зеркале девушку, которой можно было восхищаться. Нет, не на обложке журнала. Просто... настоящей. Той, что улыбается с лёгким волнением, но уже готова шагнуть в небо.
— Боже, ты реально сияешь, — прошептала Аврора, и её голос вдруг стал мягким, как утро перед праздником.
— М-м-м, а можно я теперь на любые свидания хожу только с вами? — спросила я, не отрывая взгляда от своего отражения.
— Только если будешь слушаться, — сказала мама, поцеловала меня в макушку и шепнула: — Удачи, солнышко. И не бойся сиять.
Я выдохнула.
— Ну что, кто готов покорять облака? Потому что я, кажется, собираюсь взлететь.
— Надеюсь, не буквально, — хохотнула Аврора. — Хотя зная твоего кавалера...
Мы рассмеялись. И это было самое лучшее начало свидания, о котором я могла мечтать.
Времени оставалось ещё достаточно, и мы втроём сидели за столом, неторопливо пили чай. Аврора наслаждалась тортом, как будто это было лучшее, что случилось с ней за день — с закрытыми глазами, с тем самым выражением полного блаженства, которое бывает только у истинных гурманов.
— Может, всё-таки расскажешь, что твой братец задумал? — спросила я, наблюдая, как она запивает мамин кулинарный шедевр горячим чаем.
— Честно? Я и сама не знаю, — пожала плечами она. — Но уверена: ты это запомнишь. Вот увидишь.
— Запомню, говоришь? — прищурилась я, вцепившись в чашку обеими руками, словно в спасательный круг. — А вдруг он решил устроить что-то совершенно безумное? Типа прыжка с моста? Или катания на лошадях по ночной трассе? Ты же его знаешь — у него же на всё одна фраза: «Будет весело.»
— Ну... — протянула Аврора с той самой хитрой улыбкой. — Он сказал «будет красиво». А это, как ты понимаешь, ещё тревожнее.
— Красиво и весело у него иногда совпадает с опасно для жизни, — пробурчала я, скосив взгляд на маму.
Мама лишь усмехнулась, не отрываясь от чайника.
— Может, он просто хочет тебя впечатлить. Как в кино. Романтика, все дела.
— Ага, впечатлить, — проворчала я. — Только бы не каретой, запряжённой тиграми.
Аврора прыснула в чай.
— Если бы ты видела, с каким остервенением он мне писал! «Главное, чтоб было удобно!» — прям заспамил. Так что готовься — лес, болота, возможно, квест «Выжить и остаться с макияжем».
— Великолепно, — закатила я глаза. Но сердце всё равно предательски щемило. Даже если он задумал погружение в океан с аквалангом и медведем — я всё равно хотела быть там. С ним.
— А ты, кстати, уже поняла, что влюбляешься? — невинно поинтересовалась Аврора, накалывая новый кусочек торта. В этот момент мама вышла из комнаты, отвечая на звонок.
Я застыла. Мой взгляд зацепился за тонкий узор чайной чашки, и я замерла, будто он мог подсказать мне ответ.
— Я... — начала я, потом выдохнула. — Я пока не знаю. Но точно знаю одно: я не против его поцелуев. А вот можно ли ему доверять — в этом я ещё разбираюсь.
Аврора кивнула, медленно, будто понимала каждое слово.
— Ну, тогда всё правильно, — сказала она мягко, и уголки её губ дрогнули в почти незаметной улыбке.
— Что правильно? — спросила я, подняв на неё глаза.
— Что ты проверяешь. Чтобы больше не быть разбитой. Чтобы на этот раз — по-настоящему.
Я не ответила. Только почувствовала, как в груди сжалось что-то очень настоящее.
И тут у двери прозвучал сигнал — короткий, чёткий. Я вздрогнула.
— Пора, — сказала Аврора, резко вставая. — Иди, мисс возможно влюбляюсь. Там тебя ждёт Денисик.
Я засмеялась. Нервно. Счастливо. По-настоящему.
Хватанув на всякий случай своё любимое молочное худи, я направилась к выходу. На прощание крепко обняла маму — она всё ещё разговаривала с работницей из салона, но успела чмокнуть меня в висок, как будто отдавая на время кому-то очень важному. А потом, словно по щелчку, вновь вернулась в образ серьёзной леди.
А я...
Я вышла в вечер. В предчувствие. В небо.
Я вышла за ворота дома и сразу увидела его — машину Барсова, припаркованную у обочины, а рядом с ней и самого Барсова. Он стоял, небрежно облокотившись о капот, и выглядел... опасно хорошо. Светлые джинсы, чёрное худи, чуть растрёпанные волосы и та самая лукавая ухмылка, от которой внутри всё чуть подрагивало.
— Привет, прекрасная дама, — сказал он, шагнув ко мне и галантно поцеловав мою руку. — Вы, как всегда, великолепны.
— А вот в платье, мистер, я ещё краше, — усмехнулась я, глядя ему прямо в глаза. — Ну что, куда везёшь меня, Барсов?
— Для меня ты прекрасна в любом виде, — сказал он, поднимая бровь. — Да и, если честно, тебе вовсе не нужна одежда, чтобы выглядеть великолепно.
Он подмигнул. Нагло. С вызывающим весельем.
Я фыркнула, стараясь сохранить лицо, но уголки губ предательски дрогнули.
— А я-то думала, ты джентльмен. Ан нет. Показалось.
— Ошибки — часть очарования, — ухмыльнулся он, подойдя ближе.
И, не отводя взгляда, открыл передо мной дверцу машины, как будто всё происходящее было частью его продуманного до мелочей плана. Я на секунду задержалась, глядя на него с прищуром, потом всё же села внутрь, оставив за собой запах парфюма и лёгкое волнение в воздухе.
Салон был тёплым, внутри звучала музыка — ненавязчивая, атмосферная. И на секунду мне показалось, что я действительно попала в кино.
— Пристегнись, миллиграмм, будет весело, — сказал он, улыбаясь краем губ.
— Только если ты не решишь сбросить меня с моста, — ответила я, щёлкая ремнём.
— Не волнуйся, если и сброшу — вместе, — сказал он. И включил зажигание.
Машина мягко тронулась с места, и мы выехали за пределы района. За окнами мелькали огни — привычные улицы сменялись аллеями, а те — пустыми пригородными дорогами, освещёнными только лунным светом и фарами.
— Ты специально так молчишь, чтобы я начала паниковать? — спросила я, бросив на него взгляд. Внутри уже покалывало от нетерпения, но я старалась держаться спокойно.
— Вообще-то, я наслаждаюсь моментом, — сказал он, не отрывая глаз от дороги. — С тобой в машине. В тишине. Без твоих шпилек в сторону.
— Это не шпильки, это дружелюбное поддразнивание, — возразила я.
— Конечно, конечно, — усмехнулся он. — Примерно так же дружелюбно тигр ласкает свою добычу.
Я закатила глаза, но улыбка всё же проскользнула. Внутри было тепло. Не от обогрева, не от уюта машины — от него. От того, как он смотрел на меня украдкой, как будто я — какой-то редкий кадр, который хочется запомнить навсегда.
— Ещё долго ехать? — наконец спросила я, когда мы свернули с трассы и покатились по дороге, окаймлённой деревьями.
— Уже почти. И, кстати, бояться нечего. Там нет ни тигров, ни мостов, ни коней.
— А что есть?
Он повернул ко мне голову и на секунду замер, как будто оценивал — готова ли я.
— Только небо. Очень много неба.
Мы подъехали к открытому полю, где прямо посреди травы возвышался воздушный шар. Огромный. Вытянутый к небу, как гигантский огненный апельсин, подсвеченный изнутри светом газовых горелок. Вокруг него ходили двое мужчин в жилетках, готовя корзину к подъёму.
— Ты серьёзно?.. — прошептала я, не веря своим глазам.
— Серьёзнее некуда, — ответил Денис, уже выходя из машины и обходя её, чтобы открыть мне дверь.
— Это... — я сглотнула. — Это красиво. Слишком красиво.
Он протянул мне руку.
— Ну вот и не зря просил тебя надеть удобное. Полетаем?
Я вложила свою ладонь в его. Она дрожала.
— Только если ты не дашь мне упасть, Барсов.
— Никогда, — сказал он. И в его голосе не было ни шутки, ни легкомыслия.
Я вышла из машины и сразу вдохнула прохладный вечерний воздух — чистый, с запахом травы, чуть отдающий гарью от горелки. В темнеющем небе уже рассыпались первые звёзды, а впереди, над полем, словно из другой вселенной, парил воздушный шар. Вернее — готовился парить. Его купол, налитый тёплым оранжевым светом, казался каким-то нереальным — как гигантский фонарь, подвешенный за ниточку. Он колыхался от порывов ветра, будто дышал, живой.
Я замерла на месте. Всё это было... чересчур. Чересчур красиво. Чересчур романтично. Чересчур про меня и про него.
— У тебя глаза стали в два раза больше, — прошептал Денис, подходя ближе. Я даже не заметила, как он оказался рядом. — Это хороший знак?
Я перевела на него взгляд. Свет от горелки подсвечивал его лицо снизу, делая черты мягче. Он улыбался, не хвастливо — по-настоящему, немного нервно, как будто ждал, что я скажу: "Нет. Не полезу туда. Я вообще боюсь высоты."
— Ты сумасшедший, — прошептала я, но не отступила. — Полёт на воздушном шаре? Серьёзно?
— А ты думала, я приглашу тебя в кафе на шаверму? — усмехнулся он. — Хотя, признаться, это был второй по списку план.
Я снова посмотрела на шар. Горелка вспыхнула, выдохнув в небо струю огня, и купол стал ещё ярче. Трава под ногами была влажной, тёплый ветер касался щёк — всё казалось вырванным из какого-то сна.
— Ты хочешь сказать, что мы реально поднимемся туда? Вон в это... — я указала вверх, — огромное чудо?
— Туда, — он кивнул. — И даже выше. Ветер сегодня хороший, инструктор сказал, что небо будет чистым, как будто мы над всем городом. Только ты, я и звёзды.
— А вдруг я начну паниковать? — тихо спросила я, почти боясь испортить момент.
— Тогда я буду рядом. Буду держать тебя за руку. Буду говорить, что всё в порядке, пока ты не поверишь.
Он уже протянул мне ладонь. Ладонь, которую я знала. Которой доверяла больше, чем себе иногда. Я сделала шаг — может, навстречу ночи, может, к безумию, а может... к чему-то новому.
Когда я встала рядом с ним у корзины, один из мужчин, готовивших шар, кивнул:
— Всё готово. Поднимаемся.
Денис помог мне забраться внутрь. Корзина качнулась под ногами, и у меня оборвалось дыхание.
— Эй, — он коснулся моего плеча, — ты в порядке?
— Сейчас скажу, когда перестану чувствовать, как сердце пытается выбить мне рёбра, — пробормотала я, стиснув край корзины.
Он рассмеялся — тихо, но с теплом. А потом поднёс мою ладонь к своим губам и прошептал:
— Не бойся. Ты же Фурия. Тебе не страшно даже небо.
— Ты не даёшь мне права на страх, — прошептала я в ответ.
— Зато даю тебе право летать.
Шар оторвался от земли так мягко, что в первый момент я даже не поверила. Будто не огромная корзина с горелкой и тканью над головой, а пушинка на ладони ветра. Земля под нами начала медленно ускользать — сначала верхушки травы, капот машины, силуэты деревьев. Всё казалось знакомым, но каким-то нереальным, будто я смотрела на мир через стекло чужой мечты.
И вдруг... всё исчезло.
Остались только мы. Ночь. И небо.
Небо — бесконечное, глубокое, усыпанное звёздами, будто кто-то бережно рассыпал по чернильному бархату искры. В груди что-то щёлкнуло. Как в детстве, когда я в первый раз увидела сцену из "Рапунцель", где фонари поднимаются в небо. Тогда я подумала: вот бы мне — туда, где нет ни проблем, ни спешки, где можно просто смотреть вверх и верить, что всё возможно. Сейчас это случилось. По-настоящему.
Шар поднимался выше. Вначале всё было похоже на тихий балкон над землёй. Но потом случился момент, когда я перестала чувствовать опору. Город стал похож на игрушечный — машины крошечные, улицы — ниточки, дома — будто сложены из конструктора. И с этой высоты он уже ни пугал, ни давил, а просто... был. Где-то далеко внизу.
И тогда стало по-настоящему тихо.
Воздух вокруг застыл. Ни гула моторов, ни голосов, ни лишнего звука — только шелест ветра, перебирающий мои волосы, и бешено стучащее сердце. Я повернулась — и поймала его взгляд. Прямой. Уверенный. Тёплый.
— Это... — прошептала я, запнувшись, потому что язык не поспевал за сердцем. — Это слишком красиво.
Он слегка улыбнулся, как будто знал, что я скажу это.
— Я хотел, чтобы ты увидела, как выглядит мир, когда некуда спешить, — ответил он. — Когда всё замедляется, и ты просто... дышишь.
Он стоял чуть в стороне, не навязываясь, словно бережно оставляя мне свободу. И в этом было столько правильности, столько... уважения. Ни намёка на пафос. Просто он. Просто я. Просто небо, распахнутое между нами, как сцена, на которой всё наконец стало настоящим.
Я подошла к краю корзины, опёрлась локтями и вгляделась вдаль. Огни города начали расплываться внизу, теряя чёткость. Звёзды высыпали одна за другой, будто кто-то невидимый зажигал их вручную, как фонари в мультике моего детства. И в этой звёздной россыпи я вдруг почувствовала: вот оно — спокойствие, к которому я так давно стремилась. Без страха. Без сомнений.
— Помнишь, ты сказала, что не знаешь, можно ли мне доверять? — его голос мягко раздался у меня за спиной.
Я обернулась. Он смотрел на меня серьёзно, без своей фирменной иронии. Без масок.
— Да, — кивнула я. — Помню.
— И что ты чувствуешь сейчас?
Я замерла. Внутри щёлкнул какой-то замок, как будто я открывала в себе что-то новое.
— Что, наверное... если и проверять кого-то — то только здесь. Когда всё по-настоящему. Когда некуда спрятаться.
Он подошёл ближе, протянул руку. Ни требовательно, ни навязчиво — просто как предложение. Я вложила свою ладонь в его. Пальцы сомкнулись. Тепло. Спокойно. Надёжно.
— Я тоже боюсь, знаешь? — сказал он почти шёпотом. — Но не высоты. А того, что могу стать тебе важным. И... облажаться.
Я чуть склонила голову, улыбнулась:
— Ты уже стал. Так что... будь добр — не облажайся.
Он рассмеялся. Настоящим, лёгким смехом. И в этом смехе было столько облегчения — будто мы оба сбросили с плеч груз, о котором даже не подозревали.
— У тебя звёзды в глазах, — прошептал он. — Это не комплимент. Это просто факт.
— А у тебя — щёки покраснели. Неужели смущаешься?
— Ты на меня так смотришь... как будто я не просто парень, решивший сводить тебя в небо. Как будто я важнее.
— А ты не догадывался?
Он сделал ещё полшага — и я почувствовала, как между нами исчезает воздух. Пространство стало ненужным.
— Можно? — спросил он. Без шутки. Без маски. Почти не слышно.
Я кивнула. И тогда он осторожно, будто боясь нарушить магию момента, коснулся моих губ. В этом поцелуе не было спешки. Только дрожь. Только надежда. И бесконечная благодарность за то, что мы — здесь. Вместе. На высоте.
Ветер подхватил наши волосы. Шар мягко покачнулся. Где-то в небе зажглась первая звезда — яркая, как будто специально для нас.
Мы стояли вдвоём — посреди ночного неба, в котором вдруг стало тесно от чувств.
И я поняла: вот оно. То, что не нуждается в словах. То, что приходит один раз. Когда всё внутри наконец выдыхает.
Шар продолжал медленно парить. Под нами исчезали дороги, дома, шум. Всё стиралось — кроме холода, звёзд и его руки в моей. И в этом молчании, среди серебристых теней луны, было больше смысла, чем в сотне признаний.
— Смотри, — прошептал он, подойдя ближе. — Это Большая Медведица. А вон там — Орион.
Я вскинула взгляд. И, как в волшебстве, звёзды начали складываться в знакомые фигуры. Космос, казалось, шептал нам сказку, сочинённую только для двоих.
— Чувствуешь? — спросил он. — Как будто нас нет. Ни вчера, ни завтра. Только сейчас. Только ты. И небо.
Я кивнула. Говорить было не нужно. Потому что в этот момент я была не Рината из уличных гонок. Не девчонка, у которой слишком много "если". Я была просто собой. В небе. С ним.
И больше ничего не хотелось.
Приземление оказалось почти волшебным — шар мягко коснулся травы, едва качнулся... и замер. Ветер стих, но внутри меня всё ещё звучала музыка высоты — тихая, пронзительная, как эхо чего-то большого, неуловимого. Воздух уже не качался, но сердце не спешило возвращаться на землю.
— Пойдём, — сказал он негромко и протянул мне руку.
Я вложила свою ладонь в его, чуть дрожащую от пережитого, и мы шагнули в ночь — по узкой тропинке среди высокой травы. Каждый шаг будто звенел в воздухе, и я боялась говорить — боялась разрушить магию. Всё вокруг напоминало сон, тот самый, который боишься спугнуть, если пошевелишься лишний раз.
Небо всё ещё сияло. Звёзды горели так ярко, будто знали — мы на них смотрим. Поле раскинулось перед нами, залитое лунным светом, будто кто-то пролил серебро. Цветы в траве едва заметно мерцали. Всё было... сказочным. Настоящим. Живым.
Он обернулся ко мне и протянул небольшой бумажный фонарик:
— Один твой. Один мой.
Я взяла его аккуратно — как будто это была не просто бумага и тонкая проволока, а нечто гораздо более хрупкое. Мечта. Или желание, которое пока боишься вслух произнести.
— Загадай что-нибудь, — сказал он, его голос был почти шёпотом. — Или просто отпусти всё, что тянет вниз.
Мы зажгли их вместе. Я смотрела, как пламя медленно разгорается внутри — дрожащее, хрупкое, как дыхание в мороз. Оно наполняло фонарики теплом, и казалось, что в этот момент небо ждёт — готово принять их, если мы действительно отпустим.
— Готова? — спросил он, чуть повернув голову.
Я кивнула, почувствовав, как к горлу подступает что-то горячее. То ли слёзы, то ли смех, то ли просто осознание, что сейчас происходит нечто важное.
— Готова, — выдохнула я.
Мы отпустили фонарики вместе.
Они поднялись. Медленно, словно нехотя расставались с нами. Горячие капли света всплывали в небо, и каждый из них был как отдельная история. Один, другой, третий — я оглянулась и поняла, что Денис подготовил целую россыпь этих фонариков. Они вспыхивали один за другим, взмывая вверх, как стая огненных птиц.
Я смотрела вверх, не в силах отвести взгляд. И вдруг — в какой-то момент — всё это стало таким знакомым. Как будто я уже где-то это видела... А потом поняла. Это была та самая сцена из моего любимого мультфильма — «Рапунцель». Только сейчас ни экран, ни сказка, не чужие персонажи. Это — я. Это — мы. Это — сейчас.
Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Но не от грусти. От того, что внутри всё светилось. Потому что это было по-настоящему. Потому что я не просто смотрела сказку — я жила её.
— Что ты загадал? — спросила я, не отрывая взгляда от звёзд.
Он помолчал. А потом сказал тихо, но так уверенно, что каждое слово вонзилось в сердце:
— Чтобы у тебя больше никогда не было причин бояться.
Я резко повернулась к нему. Его лицо освещалось мягким светом фонариков. Он не улыбался — просто смотрел. Серьёзно. С открытым сердцем.
Я сжала его руку сильнее.
— А я загадала, чтобы ты был рядом... когда я перестану.
Он не ответил сразу. Просто посмотрел. Прямо. Глубоко. И я почувствовала — это не просто жест. Не красивый вечер. Не попытка произвести впечатление. Это было больше. Это было о том, кто он такой. И о том, кем мы могли стать — если не испугаемся.
Над нами фонарики уже почти растворились среди звёзд. Они будто стали частью неба, и только я знала — какие из них наши.
— Пошли? — спросил он.
— Нет, — покачала я головой. — Давай... просто постоим. Чуть-чуть. Пока не растает.
Он ничего не сказал. Просто подошёл ближе. Я почувствовала его тепло, как ощущаешь солнце сквозь тонкую ткань. Мы стояли в полном молчании, посреди поля, посреди ночи, посреди чего-то такого, что не нуждалось в объяснениях.
И я вдруг поняла — я не героиня, которую кто-то спасает. Я — та, кто выбрал. Кто решился. Кто отпустил прошлое и позволил себе выдохнуть.
Потому что небо — не всегда далеко. Иногда оно всего лишь в одном взгляде. В одном прикосновении. В том, как он берёт тебя за руку — без слов, но с верой, что ты не отпустишь.
И я не отпустила.
...и я не отпустила.
Пальцы его были тёплыми, уверенными. Ни капли колебания — словно он знал: я здесь, я рядом, и это не на вечер, не на одно красивое воспоминание. Это всерьёз. Навсегда, если позволю.
Я прижалась ближе, почувствовала, как его рука легла мне на спину — осторожно, почти благоговейно. Как будто я тоже была фонариком: хрупким, сияющим, нуждающимся в тепле, чтобы не погаснуть.
Сердце у меня стучало быстро, будто догоняло реальность. А может, и обгоняло. В голове всё смешалось — ночь, звёзды, его дыхание рядом, моё желание остановить время. И в этой тишине, в этой мягкой ночи, где даже трава казалась частью чего-то большего, я впервые почувствовала, каково это — не бояться.
— Знаешь... — прошептала я, уткнувшись носом в его шею. От него пахло свежестью и дымом — от свечей в фонариках. — Когда я была маленькой, я мечтала оказаться в такой сказке. Где летают фонарики, где всё красиво, где не страшно...
Он чуть склонился ко мне, подбородок легко коснулся моей макушки.
— И?
— И я думала, что такие вещи бывают только в мультиках. Что это выдумка.
Он усмехнулся тихо. Не над, а с — со мной. И я улыбнулась тоже, потому что он понял. Он не перебил, не рассмеялся. Просто ждал.
— А сейчас... — я сделала вдох, и в груди стало тесно от чувства, которое не вмещалось в слова. — Сейчас я думаю, что, может, сказки просто выбирают, кто в них попадёт.
Он отстранился чуть, чтобы заглянуть мне в лицо. В его глазах отражалось небо — и, кажется, я тоже. Он смотрел не как раньше. Не с интересом, не с игрой. А будто искал ответы. Или уже нашёл.
— Мне нравится быть в твоей, — сказал он серьёзно.
И в эту секунду всё замерло. Не время — именно всё. Мой внутренний голос, который всегда шумит. Страх, что это слишком хорошо. Прошлое, которое я не хотела вспоминать. Будущее, которое боялась строить.
Я потянулась к нему — и он сразу понял. Его губы были мягкими, немного солоноватыми от прохладного воздуха. Он поцеловал меня так, как будто боялся нарушить что-то хрупкое. А потом — крепче, смелее, как человек, который больше не хочет терять.
И я отвечала ему. Не потому, что это было красиво или правильно. А потому что всё внутри меня говорило: да.
Да, этому моменту. Да, этой сказке. Да, ему.
Ветер тихо прошелестел в траве. Где-то вдалеке мелькнул последний фонарик — тот, что взмыл выше всех. И я знала: если он и правда донесёт желания до звёзд, то пусть они услышат моё — чтобы этот вечер не закончился. Чтобы я могла снова и снова возвращаться в эту тишину, в это тепло, в этот поцелуй.
Потому что впервые за долгое время я была не только Фурией, не только той, кто бежит вперёд, ломая барьеры. Я была просто девушкой. Которая позволила себе быть любимой. И которая влюблялась — глубоко, внезапно, красиво.
И, может быть... правильно.
Мы стояли так долго, что казалось, сама ночь решила подождать. Ветер почти стих, только изредка касался щёк, и это касание было лёгким, как воспоминание о том, что всё случилось не зря.
Денис убрал прядь волос с моего лица, провёл пальцами по щеке — нежно, будто касался чего-то бесценного. Его ладонь осталась у моего лица, и я на миг прикрыла глаза, вбирая это прикосновение — как воздух, как свет, как надежду.
— Рината, — выдохнул он, — ты не представляешь, насколько ты настоящая, когда перестаёшь прятаться.
Я открыла глаза. Он смотрел прямо в меня — не сквозь, не мимо. Именно на меня. И я почувствовала: меня видят. Меня — не гонщицу, не стальную маску, не ту, кто всегда справится. А ту, кто сейчас стоит с колотящимся сердцем посреди поля, с блестящими от слёз глазами, и впервые не боится быть уязвимой.
— Ты сам дал мне место, где не нужно прятаться, — сказала я. — Здесь... в небе. Под фонариками. В этой тишине. Я будто забыла, как это — просто быть.
Он чуть кивнул. Медленно. Словно тоже что-то понял.
— Мне хотелось, чтобы ты это почувствовала. Потому что ты — не просто огонь. Ты — свет. И я это знал ещё тогда, когда ты влепила мне взглядом удар покруче, чем любой байкер на старте.
Я рассмеялась сквозь эмоции. И слёзы выступили на глазах — от смеха, от благодарности, от глубины момента.
— А ты... — я провела пальцами по его груди, по молнии куртки, — оказался не просто тем, кто врывается с фразой «поехали». Ты — тот, с кем хочется остаться.
Он не ответил. Просто наклонился и снова поцеловал — чуть дольше, чуть тише, как будто каждый наш поцелуй — продолжение разговора, где слова уже не нужны.
А потом мы просто стояли обнявшись. Его руки обвили меня крепко, надёжно. Я слышала, как бьётся его сердце — спокойно, уверенно. Моё медленно подстраивалось под этот ритм, будто нашло, наконец, своё звучание.
Небо над нами было уже совсем тёмным, насыщенным как бархат. Звёзды стали ярче, отчётливее. Я подняла взгляд — и сердце вздрогнуло.
— Смотри, — прошептала я. — Фонари всё ещё видно... они рядом с тем местом, где в «Рапунцель» плыли огни.
— Рапунцель? — с улыбкой переспросил Денис. Как будто он не смотрел вместе с нами этот мультик и не знал, как я его люблю.
— Мой любимый мультик. С детства. Помнишь ту сцену? Когда они в лодке, и фонари поднимаются, и всё вокруг будто замирает?
— Конечно. — Он взглянул на небо. — Знаешь, это всё больше похоже на тот момент. Только... сейчас ты — не Рапунцель.
— А кто?
— Ты — та, кто уже спустилась с башни. Кто сама зажгла свой фонарик. И теперь освещает путь другим. В том числе и мне.
Я выдохнула, чувствуя, как внутри что-то развязывается. Старые узлы страхов, неуверенности, одиночества — всё отпускает. Я снова посмотрела на фонари — и улыбнулась.
— Тогда обещай, что не потеряешься. В этом небе.
— Обещаю. — Он накрыл мои пальцы своими. — А ты?
— Я тоже.
И, может быть, в этот момент между нами родилось нечто большее, чем просто чувство. Нечто, что нельзя выразить словами. Это было как дыхание — глубокое, свободное, настоящее.
Мы остались в поле ещё на минуту. Или на час. Кто теперь знает?
Главное — в ту ночь всё встало на свои места. Шар, что парил среди звёзд. Фонарики, что унесли желания. Сердце, что выбрало быть не просто сильным, но и открытым. И он — человек, рядом с которым я, Фурия, вдруг захотела не бежать, а остаться.
Навсегда.
И тогда я поняла: возможно, в этой сказке я была не героиней, которую спасали. А той, что сама выбрала свет. И небо.