По ту сторону нас

Рината

Я только вбежала в прихожую, как на полном ходу впечаталась в кого-то тёплого, высокого и явно не удивлённого моему эффектному появлению.

— Опа, летающий ёжик приземлился! — воскликнул папа, ловко поймав меня за плечи. — Где ж тебя носило, дитя лихих дорог?

— Привет, пап! — я обняла его, не сдержав улыбку. — Соскучилась.

— А я уж думал, ты съехала к Барсовым навсегда и оставила меня наедине с Русланом, который с утра до ночи обсуждает оттенки шпаклёвки, — проворчал он, но в голосе слышалась радость.

— Ну, хоть не с дедушкой , — поддела я его.

— Не напоминай! Мне кажется еще сто лет должно пройти, чтобы он меня принял

Я прыснула со смеху и прошла дальше, но папа вдруг прищурился.

— А это что за кофта? — в голосе была чистейшая отцовская подозрительность, как у Шерлока, у которого утаили улики.

— Дениса, — ответила я буднично, как будто каждый день ношу одежду парня. — Я у них ночевала. Всё чин-чинарём, он довёз меня утром.

Папа скрестил руки на груди.

— Хм. Запах цитруса... — он театрально вдохнул, покивал. — А я думал, это я себе купил новый гель для душа. Понравился, между прочим.

— Значит, у тебя с Денисом схожий вкус, — хихикнула я. — Может, тебе тоже такую кофту подарить?

— Только если она будет не XXL, а хотя бы XL. А то я в такой утону. — Он окинул мой наряд взглядом. — Ты в ней как гномик в палатке.

— Но уютно же! — протянула я и закрутилась на месте. — Можно спрятаться от холода!

— Или от экзаменов, — подмигнул он. — Кстати, ты готова?

— Пап, у меня план: если завалю, уеду в Тибет, заведу якa и буду варить чай на костре.

— Возьми меня с собой. Я буду отвечать за яков и уборку снега, — сразу предложил он. — А Руслан пусть шпаклюет тибетские монастыри.

— Кстати, про Руслана... Он ещё у нас?

— Ага. Вчера пытался повесить полку в ванной. — Папа закатил глаза. — Теперь у нас три дырки в стене и полка, стоящая на полу. Прогресс!

— Зато с душой, — хихикнула я. — Всё, как в нашей семье.

— Именно, — он кивнул. — У нас всё через абсурд, но с любовью.

Я посмотрела на него, такого родного, немного взъерошенного, в любимом свитере с белым пятном от кофе — и вдруг поняла, как скучала по этим разговорам. По его шуткам. По дому.

— Пап... спасибо, что ты у меня есть, — тихо сказала я, прижавшись к нему.

— Ну ты чего, котёнок, — он обнял меня крепче. — Это тебе спасибо. За то, что с тобой всегда как в кино: весело, опасно и никогда не скучно.

Мы стояли так ещё пару секунд.

- А где мама? - спросила я отстраняясь от папы.

- На кухне, — сказал он нервно смеясь, — я и забыл какого жить с беременной женой.

- Ууу учись, тебе еще девять месяцев мучатся.

- А тебе? - с возмущением спросил папа.

- А мама меня любит в любом состояние, - крикнула я ему уходя, - даже, когда у нее перемены настроения.

Я пошла в сторону кухни, и с каждым шагом запах корицы и чего-то мучного становился всё сильнее. Дом наполнялся не только ароматом выпечки, но и ощущением: здесь тебя ждут.

Заглянув за угол, я увидела маму. Она стояла у плиты — вся в пандах. Ну, не буквально, конечно, но её легендарный халат с плюшевыми мордашками создавал такое впечатление, будто она была официальным послом милоты. В одной руке — деревянная ложка, в другой — миска с тестом, на плече — полотенце, как у шефа на кухне «Мишленовского» уровня.

Только вместо изысканных соусов — мука на щеке и пышущая угроза.

— Мам, ты пахнешь пирогом и приговором, — осторожно заметила я, словно на минное поле вступила.

— Кто посмел съесть последний йогурт? — не оборачиваясь, спросила она, тихо, но зловеще. В такие моменты даже тени в углу замирали.

— Это не я! — донеслось из прихожей. Папа, явно дежурящий у холодильника, в панике сдавал позиции. — Я вообще не люблю клубничный! Я за вишню!

— Значит, это ты, Рина? — мама повернулась ко мне, прищурившись. Вид у неё был строго-материнский, но в домашней панде она выглядела как грозный командир плюшевой армии.

— Мааам, ну я только ложечку... Ну, может, две... — промямлила я и виновато пожала плечами. — У тебя же суперспособность — определять преступников по крышке и уровню вины в глазах.

— Эх вы, — фыркнула она, но уголки губ дрогнули. — А это что за кофта? Не твоя. Не из твоего репертуара.

Я машинально натянула рукава до самых пальцев.

— Денисова. Я у них сегодня ночевала, он меня довёз.

Мама молча оценила кофту, как эксперт — ткань, посадку, эмоциональный контекст.

- Тебе налить чай?

— Кто сказал чай?, — пробормотал папа, внезапно появляясь в дверях с банкой огурцов. — Вот, принёс примирение. В рассоле. Принимайте с миром.

— Переставь её повыше, — вздохнула мама. — Я не хочу, чтобы она смотрела на меня, с укором.

— С укором? — шепнула я, глядя на папу. Он лишь многозначительно выдохнул, и мы поняли друг друга без слов. Телекинез Костровых в действии.

— Денис же к нам сегодня заглянет? Он до этого обещал! — спросила мама как бы невзначай, но глаза блеснули. Ага, ждёт.

— У крестника, между прочим, выбора не было, — хмыкнул папа, чуть склоняясь ко мне, как с агентским докладом. — Призвали под угрозой домашней выпечки.

— Мама, он сказал, что нельзя отказывать девушкам. Особенно беременным. Особенно, когда они зовут с пирогом, — сказала я, смеясь.

— Вот умница, — довольно кивнула мама. — Сразу видно: Полинино воспитание. Вежливый, порядочный, симпатичный — я его с детства обожаю. Вот бы он чаще заходил.

— Мам, у тебя уже голос как у свахи из старой комедии, — фыркнула я. — Сейчас начнёшь меня к нему "подводить".

— Кто, я? — всплеснула она руками. — Да я что! Я просто пирог испекла. С корицей. И любовью.

— Подозрительно много любви, — заметил папа, таская ложкой тесто из миски. — Как будто кого-то подкупают.

— Я подкупаю родных! — заявила мама. — Чтобы все ели, молчали и были счастливы. Это мой путь дзен.

— А я думала, путь дзен — это Руслан с гипсом и отвёрткой, — пробормотала я.

— Он, кстати, обещал сегодня собрать тумбочку, — вздохнул папа. — А потом пообещал, что не обещает.

— Всё, как в нашей семье, — рассмеялась я. — Через бардак, но с душой.

И правда. У нас никогда не было идеальной чистоты или чётких планов. Всё — живое, тёплое, местами нелепое, но настоящее. Как будто этот дом сам знал, как надо — не по правилам, а по любви.

Вдруг в коридоре хлопнула входная дверь, пол скрипнул — кто-то зашёл. Обменялись короткие реплики, шаги приближались.

— А вот и крестник, — обрадованно сказал папа, уже выходя в прихожую.

Кухня наполнилась новыми звуками, голосами, и как будто стала ещё теснее от тепла. Даже не от температуры — от количества людей, чувств, запахов. Я прижалась щекой к подоконнику и позволила себе на секунду закрыть глаза.

Это и был мой идеальный мир. Такой несовершенный, местами громкий, порой абсурдный — но каждый вдох здесь был моим. Дом дышал вместе с нами.

К нам на кухню зашел Денис.

К нам на кухню ввалился Денис. Как всегда — тихо, но с эффектом. На пороге стоял наш личный ходячий метр девяносто с замученным лицом и глазами, как у побитого добермана.

— Здравствуйте, — буркнул он маме.

И понеслась.

— Привет, Ден! — взвизгнула мама и уже через секунду висела на нём, как плюшевая панда на бамбуке. Обожаю это зрелище. Маленькая, беременная женщина обнимает шкаф. Причём шкаф такой, знаешь, с дверями от сейфа. Я прыснула в кулак от смеха и покатила к плите, чтобы разлить чай.

На столе уже стояли кружки — мой фирменный сервиз «от бабки по наследству», зато чай в них был волшебный. Мелисса и мята. Один глоток — и ты не только спокоен, как удав после обеда, но и желудок радуется, и нервы не требуют революции.

— Пойдёмте чай пить, — бодро выдал папа и первым уселся за стол, как будто у нас тут приём у короля.

Денис плюхнулся рядом со мной. На вид — будто всё норм, но я ж не дура. Натянутая улыбка, глаза прячут что-то, а плечи — как будто тащат мешок с кирпичами. Я прищурилась. Вопрос в лоб — мой фирменный стиль.

— А где Руслан? — спросила я, подавая ему кружку. Прямо в руки, как детсадовцу. Пусть пьёт и не увиливает.

— Не знаю, — выдал он слишком ровно.

— В смысле — «не знаю»? Вы же вместе были, разве нет? — я вскинула бровь, как преподаватель на экзамене, когда ты несёшь ересь про то, что Иван Грозный был рэпером.

— Ну... загнали машину, а он потом куда-то ушёл, — Денис пожал плечами и мастерски сменил тему, как будто только что не сдал Руслана с потрохами.

— Как вы себя чувствуете, тётя Дилара? — спросил он у мамы с наигранной заботой, и мне захотелось ему хлопнуть за такую дешёвую попытку отвлечь внимание.

— Ну, довольно неплохо... только токсикоз, — сладко ответила мама, а я кинула взгляд на папу.

Ахаха. Вот только «токсикоз» — это мягко сказано. У нас дома как в полевом госпитале: то маму мутит, то папу, потому что он рядом, а потом нас всех, потому что мы слышим, как их обоих мутит.

Я облизнула ложку с мёдом и хмыкнула:

— Да, «только токсикоз»... Папа вчера пытался уговорить чайник не свистеть, чтобы маму не раздражать. А сам потом свистел ещё громче — от бессилия.

Папа фыркнул, но промолчал. У него терпения — вагон и маленькая тележка. Особенно когда мама в положении.

Мама тем временем налила себе чай и села напротив, положив руки на живот, как будто уже держала малыша на ладонях.

— Знаешь, Денис, — сказала она тепло, — мне очень приятно, что ты зашёл.

И вот тут снова атмосфера стала мягкой, как теплое одеяло на плече. Домашний свет, запах мяты, звук ложек о фарфор, мама, глажащая живот, папа — хмурый, но заботливый, и я, сидящая между этим всем, как кусок перца в кастрюле супа.

А Денис... он всё ещё молчал. Пил чай, глядел в чашку, будто там ответы на все его вопросы. И я почувствовала, как внутри у меня что-то защемило. Потому что за этой тихой хмуростью явно скрывается что-то большее, чем просто потерянный Руслан.

Мы сидели, будто замерли в кадре старого фильма — семья, уют, чай, и Денис, который всё никак не мог расслабиться. Он пил медленно, как будто боялся, что с последним глотком исчезнет магия нашей кухни. А я вот, наоборот, жевала баранку, как танк на учениях. Громко. Сочно. На зло тишине и тревожному выражению на его лице.

— Ну чего ты сидишь, как будто тебе сейчас скажут, что ты беременный? — буркнула я, подталкивая его локтем. — Расслабь плечи, мы же не в допросной. Это наша кухня. Здесь максимум, что тебя ждёт — это то, что папа забудет, куда положил мёд, а мама скажет, что всё нормально, но через минуту пойдёт рыдать в ванную, потому что у неё «не та форма ложки».

— Я не рыдаю! — подала голос мама с таким лицом, как будто ей дали Оскар за роль в драме «Как я терпела своих».

— Конечно, не рыдаешь, — сказала я, подливая ей чаю. — Просто из глаз вода вытекает по расписанию. Влажная фаза беременности, все дела.

Папа захрюкал от смеха. Точнее, сначала фыркнул, потом икнул, а потом уже выдал что-то, похожее на попытку засмеяться тихо. Ну да, это его фишка — быть якобы суровым, но каждый раз сдаётся, когда мама и я устраиваем словесное кабаре.

— Ты бы лучше мёд нашёл, хомяк забывчивый, — кивнула я на буфет, где явно что-то давно пропало в гастрономической черной дыре.

— Так он в морозилке, — сказал папа с такой уверенностью, будто это логично.

— Ага, а чайник у нас в ванной, а хлеб в стиралке? Ты точно не беременный?

Мама прыснула, прикрыв рот, а Денис наконец-то улыбнулся. Честно. Настоящей, тёплой улыбкой, такой, что я почувствовала, как ком в горле оттаял. Он нам нужен живой, этот шкаф на двух ногах. Весёлый, не натянутый. Настоящий. И пусть хоть что там у него творится в жизни — мы рядом. Мы из тех, кто, если ты тонешь, сначала нальём чаю, потом подадим руку, а если надо — научим плавать, даже если это посреди кухни.

И тут вдруг в дверь позвонили.

Папа молча встал и пошел к входу.

Дверь открылась — и на пороге нарисовался он. Руслан. Мой брат. Мой вечный адвокат, телохранитель и контролёр в одном лице. С внешностью героя с обложки и хмурым лицом, как будто его опять заставили участвовать в нашем семейном шоу под названием «Все делают вид, что не на грани истерики».

— О, звезда нашего семейного сериала прибыла, — буркнула я, отступая вглубь кухни. — Прошу, проходи, занимай своё место в драме.

— Привет, — сказал он, и голос его был ровным. Подозрительно ровным. Как у человека, который держится на одной ментальной скрепке и литре самоконтроля.

Он прошёл мимо папы, мимо меня и — внимание, барабанная дробь — сел напротив Дениса. Лицом к лицу. Как на дуэли. Только вместо пистолетов — ложки. И взгляд, острый, как нож для масла, но с таким напряжением, будто сейчас кто-то кого-то ментально придушит.

— Привет, — ответил Денис и сделал глоток чая. Спокойно. Слишком спокойно. Как будто ему не пофиг, а по-барабану на барабане.

Они смотрели друг на друга, как два самца на территории, где уже давно не осталось ни одной нейтральной зоны. А я — между ними. Прямо как швейцар. Только с уровнем сарказма, способным расплавить лёд в Арктике.

— Ну, если вы сейчас оба одновременно достанете сабли, то, пожалуйста, на терассу. Там отмывается лучше, — прокомментировала я и уселась обратно, налив себе ещё чаю. — Мама, не смотри на них. Они просто играют в «кто дольше выдержит контакт глаз и не взорвётся».

Мама попыталась улыбнуться, но я-то видела, как она напряглась. Живот одной рукой гладила, другой — кружку держала так, будто она её якорь.

— Всё нормально, — выдал Руслан, не отводя взгляда от Дениса.

— Ага, всё отлично, — поддакнул Денис, откусив баранку с таким лицом, будто это было лицо противника.

Я скрестила руки и тихо прошептала:

— Ну конечно, два актёра. Где «Оскары»? Где фанфары? Где грёбаная номинация «Лучший фальшивый диалог года»?

Папа кашлянул. Он, бедный, вообще старался притвориться частью мебели. Типа: «Меня нет, я — табуретка». Хотя табуретка, наверное, и то чувствовала бы, как тут сейчас натянуто.

— А как вы доехали? Дорога нормальная — внезапно спросила мама у Дениса. Голос её дрожал, как чай в руках у человека, стоящего на корабле.

— Нормально, — сказал Денис с наигранной улыбкой. — Но дорога была капризной ,на каждом углы кочки.

— А вот у нас... — попытался вставить папа, — ...чайник капризничал. Но я с ним договорился. По-мужски.

— Ты его выключил из розетки, — напомнила я.

— Главное — сработало, — философски заключил он.

Все на секунду хихикнули. Даже Руслан чуть скривил губы. Даже Денис выдохнул тише. Атмосфера сдвинулась на миллиметр в сторону «не взорвётся прямо сейчас». Хотя в воздухе по-прежнему витал запах пороха вперемешку с мелиссой.

А я... я просто смотрела на этих двоих и чувствовала, как сердце колотится от всех невысказанных слов, взглядов, фраз, которые застряли у каждого в горле.

Так что мы играем. Мы улыбаемся. Мы пьем чай и шутим про чайники. Но внутри — каждый из нас напряжён, как струна. И я — между ними. Между парнем которого я люблю, и братом, который смотрит на нас, как будто что-то знает.

— Ну что, может, торт достанем? — ляпнула я, стараясь стереть электричество между ними. —Мама готовила — шоколадный, от которого люди теряют волю и набирают килограммы счастья.

— Я за, — сказал Денис, не глядя на Руслана.

— Я достану, — встал Руслан, не глядя на Дениса. Он достал мамин торт, который был в холодильники и нарезал каждому по кусочку, маме отрезал самый большой

Торт, кстати, оказался норм. Мама явно колдовала над ним с молитвой, сахаром и, возможно, какими-то древними магическими обрядами. Я жевала кусок с чувством, будто глотаю временное перемирие. И оно вроде сработало — все жевали, молчали, изображали семейную идиллию.

А потом я поднялась, вытерла крошки с джинс и сказала самым невинным тоном, на какой способна:

— Пойду проветрюсь. А вы, помогите мне кое с чем. Тыкаю в вас своей сестринской властью.

Папа кивнул, мама вздохнула, и я шмыгнула в коридор. Секунда — и парни тоже вышли, будто по команде.

Я прислонилась к стене, скрестив руки.

— Ну всё, пацаны, давайте. Доставайте карты. Кто с кем воюет, за что и почему я должна сидеть на этом минном поле с улыбкой?

Руслан посмотрел в сторону. Денис — на потолок. Прекрасно. Один потерял интерес, другой — ориентацию в пространстве. Классика.

— Рин, — начал Руслан, — это не твоё дело. Ну правда. Мы сами разберёмся.

Я прищурилась.

— Ага. А пока вы «разбираетесь», я чувствую себя как на поле боя Очень уютно, прям по-семейному. Особенно когда мама рядом сидит и не понимает, что происходит.

— Мы не хотим её волновать, — добавил Денис, сжав кулаки. — Это всё.

— Так, — вскинула я бровь. — Давайте по пунктам. Первое — мама у нас на первом месяце, и ее гармоны пока позволяют работать ее голове здраво. Второе — я тем более не дура . Думаете не заметно, как вы отстранились и смотрите с неприязнью?

Руслан сжал губы.

— Все нормально у нас , все как раньше.

— Ты серьезно? — резко спросила я. — Что случилось, а? Вы же друзья были. Не просто «пересекались» на вписках. Я видела. Ты, Рус, всегда стоял за него, как за родного. А ты, Денис, буквально считал его старшим братом. А сейчас? Вы смотрите друг на друга так, как будто один из вас украл у другого печеньку на Новый год. Только вместо печеньки — кто?

Оба промолчали. Красиво. Слаженно. Как хор из молчаливых мужчин с чувством вины.

Я рассмеялась. Громко, резко. Саркастично, чтобы не сорваться.

— Да вы оба просто герои! Один молчит, другой делает вид, что всё в порядке. Только знаете, если так будет продолжаться ничего нормально не будет!

— Рин... — попытался вставить Руслан, но я уже шла по инерции.

— Денис, — обратилась я к парню, — Ты мне только этой ночью говорил, что... - Я оглянулась, чтобы понять, что мама не слышит, — ... Что нам грозит опасность, и  вместо того, чтобы стать нам еще дружнее, вы буквально становитесь друг другу чужими.

- Ты ей рассказал? - не слыша моих слов Руслан обратился к Денису. Я что совсем для них стенка?

- А надо было держать девочек в неведение? - усмехнулся Денис со скрываемой злостью.

- Вы вообще меня слушаете?! - шепотом крикнула я смотря на этих парней

— Знаете что? — выдохнула я. — Ладно. Хотите решать это между собой — решайте. Без меня и без Авроры, нашу дружбу в это не втягивайте. . Но не ждите, что я буду стоять рядом и делать вид, что не чувствую, как всё рушится.

Сказала я и поднялась в свою комнату. Все так вроде хорошо начиналось ,но всему хорошему приходит конец

Я захлопнула дверь. Не от злости — от необходимости. Чтобы звук разлетелся по этажу как выстрел. Чтобы услышали. Чтобы, может быть, хоть на одну чёртову секунду задумались: как мы дошли до этого? Где именно треснула наша семья, как разбитая чашка, и почему никто не попытался её склеить?

Я рухнула на кровать, лицом в подушку. Не, чтобы плакать — чтобы спрятаться. Укрыться в этой тихой, мятной крепости, в теплой ткани и тишине, как в броне. Потому что, если снять её — придётся признать очевидное: те, кого я любила всей душой, больше не хотят быть вместе.

Когда-то моя жизнь была предсказуемой, пусть и скучной. Утром — кофе, днем — учёба, вечером — тоска по Денису, сладкая, как горький чай с лимоном. Тогда я хотя бы знала, чего ждать. Тогда я была в безопасности. Тогда я была девочкой, живущей в иллюзии, что сильные мужчины рядом — это навсегда.

А теперь? Теперь мои близкие — Денис и Руслан — даже не могут смотреть друг на друга. Те, кто был моим фундаментом с самого детства, вдруг стали трещинами, по которым пошла паутина.

И я, в центре всего этого, одна.

Слишком взрослая, чтобы плакать.

Слишком напуганная, чтобы дышать спокойно.

Я обняла ноги, свернувшись комком на краю кровати, и впервые за долгое время позволила себе остановиться. Понять.

Мы влипли.

Не в ссору, не в какую-то глупую студенческую драму — нет.

За нами охотятся.

Настоящая банда. Настоящие люди, у которых в глазах не вопросы, а приговор.

И теперь каждый скрип за дверью — как щелчок затвора.

Каждый звонок — как отсчёт.

Каждое слово — может стать последним.

Меня охватывало отчаяние — липкое, ледяное. Оно заползало под кожу, выжигало дыхание. Я всё ещё была в его толстовке, в старой, растянутой, любимой. Когда-то она грела меня одним только запахом, а теперь... теперь казалась пустой оболочкой. Как и всё, что осталось от нашей семьи.

Я заставила себя переодеться — медленно, будто в тумане. Шорты глубокого чёрного цвета и лёгкая рубашка из той же коллекции. Материя мягко ложилась на кожу, почти ласково. И только тогда я почувствовала хоть что-то похожее на спокойствие.

Я села обратно на кровать, подогнув ноги, и смотрела в окно, где огни города будто насмехались своей беспечностью.

А внутри меня, где-то между ребрами и сердцем, впервые отчётливо прозвучало:

"Ты не просто в беде, Рината. Ты — в ловушке."

Незаметно подкрался вечер.

Теплый как ладонь. Тихий как извинение.

За открытым окном шевелились майские сумерки, и ветер — тот самый, с запахом сирени — проникал в комнату сквозняком, мягко касаясь кожи. Он нес с собой вечернюю прохладу и аромат цветущих кустов, что росли прямо под окнами. Я вдыхала этот запах, будто он мог меня спасти.

Будто в нем было что-то родное, ещё не испорченное страхом.

Весь день я провела здесь, в своей комнате.

Поспешно попрощалась с Денисом у порога, кивнула родителям, бросив дежурное: «Готовлюсь к экзаменам», — и почти бегом поднялась наверх.

На самом деле, мне просто нужно было исчезнуть. Уйти туда, где меня никто не тронет, где можно просто... быть.

Комната утонула в полумраке. Единственным источником света была настольная лампа, отбрасывающая теплое золотое пятно на конспекты и обрывки мыслей.

Я сидела, скрестив ноги, с книгой на коленях, но давно уже не читала. Слова расплывались перед глазами, цифры теряли форму.

Статистика проигрывала внутренней какофонии.

Я думала.

О Денисе — как он молчал, как отворачивался.

О Руслане — как он смотрел, с обидой, с разочарованием.

О себе.

Что со мной не так? Почему всё рушится?

Мои мысли были беспорядочны, как листья за окном, которые таскал по асфальту тот самый ветер. Я перебирала воспоминания, как старые фотографии — что-то улыбалось в ответ, что-то обжигало.

А потом тишина.

Такая густая, что слышно было, как щелкает стрелка на настенных часах.

Жизнь словно замерла. В этой комнате, в этой лампе, в этом майском ветре.

Я не знала, как жить дальше.

Не потому что не было планов. А потому что прежнего «дальше» больше не существовало. Оно сгорело, как бумага, как мост между двумя берегами — мной и теми, кого я когда-то называла семьёй.

Я осталась здесь. На полу. В сирени, лампе, запахе весны и тревоге.

И только один вопрос пульсировал внутри, как стук в закрытую дверь:

"Смогу я не потерять себя уже во второй раз?"

В комнату постучали и вывели меня из моих мыслей.

В комнату постучали.

Звук, будто выстрел в тишину. Я вздрогнула, сердце глухо стукнуло в груди.

— Кто там? — спросила я, прижимая ладонь к груди. Голос дрогнул.

— Это я. Можно? — голос Руслана. Громкий, как шаги в пустом доме. Слишком знакомый, слишком чужой.

Он стучал, будто дверь ему что-то задолжала — громко, уверенно, как всегда. Я сжала зубы. Ни видеть, ни слышать никого не хотелось. Хотелось раствориться в своей броне одиночества, стать невидимкой хотя бы до завтра.

Но... я скучала. Черт возьми, скучала по нему. Мы стали чужими уже как два года. Я и он — словно живем в одном доме, но в разных мирах.

— Входи, — хрипло произнесла я.

Дверь отворилась.

На пороге стоял мой брат — высокий, массивный, с подстриженной коротко головой, как у папы в молодости. Его карие глаза смотрели внимательно, пристально, почти оценивающе, как будто он сканировал меня — ищет, где я надломилась.

— Ты что-то хотел? — спросила я, крутясь на стуле с колесиками, будто это могло защитить от разговора.

— Я тебе тут... фруктов и чай принес, — ответил он, словно между прочим.

Только сейчас заметила: в одной руке — тарелка с нарезанными яблоками и апельсином, в другой — моя любимая кружка с кошачьими ушами. Оттуда поднимался пар. Малиновый чай. Точно помнит.

— Спасибо, — прошептала я, пока он ставил всё на стол и садился на край кровати.

— Как успехи?

— Могли быть и лучше, — усмехнулась я, опираясь подбородком на руку. — Но мы работаем над этим.

— Мы? Ты о себе во множественном лице? Систер, лечиться надо, — фыркнул он.

— Сейчас учебник в тебя полетит, если не выключишь свой паяльник, — пробормотала я. — Говори, что хотел.

— Почему сразу так? — обиделся он.

— Ты приносишь мне еду только в двух случаях: когда я болею или когда надо перед родителями прикрыть. Так что не притворяйся.

Он посмотрел на меня строго.

— Ты заперлась здесь как затворница. Даже не выходишь. Это ненормально.

— Я просто хочу побыть одна, — холодно отрезала я. — У меня социальная батарейка на нуле.

Он прищурился.

— Тебя что-то беспокоит?

Попал. Прямо в цель.

— Это не твоё дело, — бросила я в его манере, с его же интонацией. Он это понял. Я это поняла. И всё стало напряженнее.

— Спасибо за заботу. Выход, думаю, найдешь.

Внутри всё сжалось. Я ведь только что думала, как скучаю по нему. Как хочу, чтобы всё было как раньше. А теперь сама его отталкиваю. Может, так проще. Так безопаснее.

Он встал.

Но не ушёл.

— Я выйду... и ты снова будешь себя доводить, как два года назад? — его голос стал жёстким, хлёстким. — Лежать, как мёртвая, запершись от всех?

Сердце ударило сильно. В голове вспыхнуло.

— ВОН! — выкрикнула я, вскакивая с кресла. — Я сказала, пошёл вон из моей комнаты!

Он не шелохнулся.

— Так я и думал, — спокойно ответил он, как будто знал, что всё идёт именно так, как должно.

— ЧТО тебе от меня надо?! — почти сорвалась на плач.

— Открыть тебе глаза на Дениса, — его голос по-прежнему был тих, спокойный. Как затишье перед бурей.

Я замерла. Вот оно.

— Думаешь, он не кинет тебя, как два года назад?

Я горько рассмеялась, пряча лицо в ладонях. Волосы, собранные в небрежный кокон, начали выбиваться прядями.

— Так вот, значит, в чём дело, — хрипло выдохнула я. — Из-за этого вы с ним переругались?

— Допустим. Сделаешь выводы?

— Послушай, братец, — проговорила я мрачно, глядя на него исподлобья. — Я его люблю. И он меня.

— Он тебе сам это сказал? — язвительно ухмыльнулся Руслан. — Ты же знаешь, кто он. Девочки на одну ночь. Всё. Думаешь, пока ты тут страдала — он не развлекался на Кипре?

Я устало выдохнула.

— По себе людей не судят, Руслан.

Ты называл его своим младшим братом, а теперь за спиной льёшь грязь. А он... он ни разу плохо о тебе не отозвался. Даже когда я жаловалась. Подумай, кто из вас двоих на самом деле ценил?

Он замолчал. Смотрел на меня — долго, напряжённо.

— Но ты моя сестра. Родная. И я хочу, чтобы у тебя было всё самое лучшее.

— Понимаю. Но это моя жизнь. И если мне понадобится совет или помощь — я скажу. Хорошо?

Он кивнул. Неохотно. Он никогда не умел признавать, что не прав.

— И всё-таки, — начал он, не отводя взгляда, — что тебя так беспокоит?

— Руслан... — выдохнула я.

И слёзы полились. Беззвучно. Неистово. Я не успела их сдержать, да и не хотела уже.

Он тут же вскочил, подошёл и заключил меня в объятия. Крепко. Тепло. Сильно. Как в детстве. Гладил по спине, по распущенным волосам.

— Всё хорошо, малая. Я с тобой.

— Я боюсь, Рус... — прошептала я, прячась у него в груди. — За себя. За маму. За тебя...

— Мы вас защитим, — сказал он, прижимая меня крепче.

— Это правда?.. Банда... они действительно убивают всех?

Он чуть сжал меня в объятиях.

— Всех, кто был причастен. В какой-то степени — и наши родители. Но, Рина...

Запомни: я тебя в обиду не дам. Никогда.

Я сидела в его объятиях, как маленькая, уставшая от всего девочка. Без масок. Без бронежилета. Просто я — живая, дышащая, испуганная.

Он не задавал больше вопросов. Просто молчал рядом, и в этом молчании было больше поддержки, чем в любом «всё будет хорошо».

Мир за окнами всё так же дышал сиренью. Сквозняк колыхал штору, и свет настольной лампы плыл по стенам, будто и сам устал. В этом мягком полумраке страх казался менее острым, хотя бы на мгновение.

Я не знала, сколько мы так просидели. Может, минуту. Может, целую жизнь. Но когда Руслан всё же поднялся, поправил мой плед и посмотрел в глаза — в них больше не было злости. Только тревога и... любовь. Та, что не кричит, не требует, не сражается. Просто есть. Безусловная.

— Я рядом, — сказал он на прощание. — Всегда.

Дверь закрылась мягко. Почти неслышно. Как ветер. Как вечер. Как прощение.

И вдруг стало легче дышать. Будто эта сцена, болезненная, надломленная, но настоящая — вытянула из меня часть тьмы. Не всю. Но достаточно, чтобы я могла снова сесть за стол, посмотреть на конспекты и не испугаться. Не статистики. Не экзамена. Не себя.

Я сделала глоток уже остывшего чая — малиновый вкус напомнил о детстве — и, впервые за день, позволила себе улыбнуться.

Немного. Уголками губ.

А потом снова посмотрела в окно.

Где-то далеко гудел город. Где-то внутри всё ещё жил страх. Но там же жила и надежда.

И если я смогу держаться за неё — может быть, я действительно не потеряю себя. Не во второй раз.