Один шаг - и всё меняется
Денис. Неделя назад.
На часах было пять утра.
Город за окном понемногу приходил в себя, сонно зевал, шумел машинами вдалеке — короткими вспышками жизни, которые тут же растворялись в бархатной тишине. Полосы света от фонарей бледнели, уступая место первому, едва уловимому проблеску зари. Мир всё ещё колебался между сном и бодрствованием — и мы вместе с ним.
Рината лежала на моей груди, и я почти не дышал, чтобы не спугнуть это странное, хрупкое чудо.
Она заснула ненадолго, вымотанная до предела — и телом, и душой. Мы не ложились по-настоящему, просто остались на диване, рядом, вместе. Аврора давно спала в своей комнате, ей пришлось принять успокоительное — день был тяжёлый, а ночь ещё тяжелее. Но Рината... Она держалась. До последнего. Пока тишина не убаюкала её.
Она носила мою футболку — слишком большую, с почти комично длинными рукавами. И всё равно она выглядела в ней идеально. Волнистые тёмно-каштановые волосы рассыпались по моему плечу, щекотали шею. Я невольно запоминал каждую прядь, каждый изгиб её силуэта, будто боялся, что потом не смогу восстановить этот образ из памяти. Ладонь скользила по её спине, лениво, почти машинально — но в каждом движении было больше нежности, чем я когда-либо осмеливался показать.
Рината время от времени сжимала ткань моей футболки на груди, словно даже сквозь сон цеплялась за что-то настоящее.
За меня?
Тишина между нами была наполненной.
Не пустой — нет. А тёплой, спокойной, как дыхание близкого человека рядом. Как утро, в которое ты вдруг просыпаешься и понимаешь, что бояться больше нечего.
Пахло чаем с мятой, её кожей, её шампунем — и чем-то неуловимо родным. Запахом, в который можно было провалиться и остаться там навсегда. Я не знал, когда именно всё изменилось. Когда её взгляд — оливковый, почти янтарный на свету — начал прожигать меня изнутри. Когда я стал замечать, как она закусывает губу, если нервничает. Как хмурит брови, когда сосредоточена. Как упрямо молчит, когда ей больно.
Она спала, а я просто лежал и смотрел в потолок.
И думал о том, насколько сильно мне её не хватало, даже когда она вот — рядом.
Насколько сильно она зацепила меня.
И насколько тихо, почти незаметно, начала становиться для меня кем-то незаменимым.
Вдруг я почувствовал шевеление. Рината подняла на лопатках и сонно посмотрела постороннем и потом на меня. Она была очень милой в такие моменты.
— Сколько сейчас? — её голос был хриплым от сна, тёплым, как ранний рассвет. Рината приподняла голову и сонно уставилась на меня своими родными глазами, будто старалась разглядеть во мне что-то большее, чем просто ответ.
— Пять часов, поспи ещё, миллиграмм, — сказал я тихо, стараясь не спугнуть эту хрупкую тишину между нами. Аккуратно поправил подушку под её головой и снова прижал к себе, чтобы ей было тепло и спокойно.
— А ты спал? — спросила она, скользнув пальцами по моей груди — медленно, рассеянно, будто во сне.
Я покачал головой, улыбнувшись одними уголками губ.
— Нет. Не хочется.
Она посмотрела на меня внимательнее, уже яснее, и из её спутанных волос выпала прядь. Я убрал её за ухо, не отрывая взгляда. Пальцы на мгновение коснулись её щеки, и сердце стукнуло чуть сильнее.
— Переживаешь? — спросила она почти шёпотом, заглядывая в глаза. Её ладонь всё ещё была у меня на груди, ровно там, где билось сердце. Словно чувствовала.
Я вздохнул. Медленно, тяжело, как будто каждое слово внутри весило тонну.
— Да. Всё никак не дают покоя слова Черепа.
Она слегка нахмурилась, пальцы на груди замерли.
— Что он говорил?
Я на мгновение закрыл глаза, вспоминая ту встречу.
Холодный подвал. Гулкое эхо. Голос, дрожащий не от страха — от боли.
— У меня был сын. Единственный. Всегда тянулся ко мне. Хотел быть похожим. Упрямый, дерзкий. Гордился, что отец не боится никого.
А потом... его нашли. Не в драке, не в перестрелке. Его использовали как приманку. Те, с кем я когда-то работал. Мои "друзья". Моё прошлое. Он заплатил за то, что был моим сыном. — слова вылетали из меня шёпотом, будто чужие, но от них жгло внутри.
Рината сжалась. Ладонь, всё ещё лежащая на мне, сжалась в кулак. Она медленно прикрыла рот рукой, будто хотела сдержать крик ужаса.
— Получается, его убили друзья Черепа?.. — прошептала она, глядя на меня с таким страхом, будто это могло случиться с кем-то из нас.
Я кивнул.
— Да. Даже друзья могут предать. Если так, то как можно верить чужим?
Она долго молчала. Лишь её глаза говорили за неё. В них плескалась и боль, и усталость, и какая-то взрослая, обидная мудрость.
— На то это и жизнь, — наконец проговорила Рината. — Больнее всего принимать нож в спину не от врага, не от чужого... а от того, кому ты когда-то доверял. От близкого человека.
Я всмотрелся в её лицо. Оно было спокойным, но в глазах дрогнула тень.
— Ты сейчас намекаешь на то, что было между нами два года назад? — спросил я, не отводя взгляда. Сердце билось с неожиданной силой.
Рината подняла на меня глаза.
Долго смотрела. Молча.
И мне не нужно было слов.
Её взгляд говорил громче, чем могла бы любая исповедь.
Боль. Обида. Но и что-то ещё — не погасшее, не сломленное.
— Да, — уверенно сказала она, и голос её был тихим, но колючим, как морозный утренний воздух. — Почему ты так поступил, Денис? Просто... бросил. Оставил меня. Без объяснений.
Я отвёл взгляд. Слова жгли изнутри, как будто она одним вопросом вытянула наружу то, что я пытался прятать все эти два года.
— На то были причины, — ответил я, сжав челюсть и тяжело выдохнув.
— Это из-за того, что за вами следил конкурент дяди Димы? — её голос дрогнул, но в глазах — ни капли слабости. — Если бы это было только из-за этого... может, мне жилось бы легче.
Я резко повернулся к ней.
— Откуда ты знаешь?
— Аврора рассказала, — спокойно ответила она. — Это была та причина?
Я медленно покачал головой.
— Это была... не единственная.
Рината прищурилась, упрямо, как всегда.
— А вторая? — спросила она и даже не мигнула.
Я знал этот взгляд. Знал, что она не отступит.
Но сейчас было не время. Не в эту ночь, когда над нами снова нависла опасность, когда всё могло рухнуть в любой момент. Мы должны быть единым целым, а не вспарывать старые швы.
Я взял её ладонь в свою — тёплую, с чёрным лаком на аккуратных ногтях средней длины. Поднёс к губам и тихо поцеловал.
— Я расскажу. Обязательно. Но не сейчас. Время ещё не пришло.
Рината пристально посмотрела мне в глаза.
— Тогда скажи... что между нами сейчас?
Я усмехнулся.
— Я тебя люблю. А ты... наверное, тоже любишь меня.
Я специально оставил лёгкую насмешку, зная, что она уцепится за неё.
— Я? Тебя? — с наигранным возмущением произнесла она, приподнимая бровь, и я тут же полез щекотать её, смеясь.
Она попыталась вырваться, завизжала от смеха, отбивалась изо всех сил — и, в какой-то момент, оказалась сверху. Я лежал под ней, запыхавшийся, улыбающийся, с бешено стучащим сердцем.
— Мальчик, оставь свои детские игры при себе, — хохотнула она, поправляя волосы, которые упали мне на лицо.
Я убрал тёплую прядь за её ухо. Медленно, с нежностью, будто касался чего-то святого.
— С тобой я всегда становлюсь ребёнком... только с тобой.
Она вздохнула. Улыбка исчезла. Лицо стало серьёзным, глаза — глубокими, тревожными.
— Я вообще-то серьёзно, Барсов. Если ты решил снова играть со мной в «горячо-холодно»... я встану и уйду. И больше не дам тебе шанса появиться в моей жизни.
От этих слов мурашки пробежали по спине. Я будто упал в ледяную воду.
Рината смотрела на меня сверху вниз — красивая, настоящая, сильная. Не девочка. Женщина. Та, которую я когда-то отпустил, и, кажется, больше не имею права терять.
Я поднял руку и провёл ладонью по её шее, по ключице, будто пытался удержать эту реальность.
— Нет, миллиграмм, — хрипло сказал я, прижимаясь лбом к её лбу. — Я не хочу и никогда не хотел играть с тобой. Не с тобой.
Я чувствовал, как она дышит. Слышал, как колотится её сердце.
— Ты нужна мне как воздух. Без тебя — я не тот. Ты мне веришь?
Она посмотрела в мои глаза. Глубоко. Не отводя взгляда.
— Я не могу до конца верить... — тихо сказала она. И я понял. Понял, как сильно я тогда её ранил. — Но... я хочу. Хочу научиться верить тебе снова.
Я выдохнул — удивлённо, радостно, облегчённо.
— Ты серьёзно? — спросил я с такой широкой, искренней улыбкой, какую не дарил никому уже давно.
— Да, — ответила она. Без улыбки, без игры. Чисто. Уверенно.
И в тот момент я понял: шанс есть.
И я не позволю себе его потерять.
Она по-прежнему была сверху, нависая надо мной, и я не мог отвести взгляд. Её волосы падали мне на лицо, создавая полутень между нами — как занавес перед чем-то запретным, но желанным. Глаза — жёлто-зелёные, глубокие, почти мерцающие в полумраке — смотрели на меня внимательно, до мурашек.
Дыхание между нами стало тяжелее, как перед бурей. Я чувствовал, как её ладони прижимаются к моей груди, будто она пыталась не только удержать равновесие, но и унять дрожь внутри. А может, это дрожь была уже во мне.
— Я хочу знать, что ты не играешь, — шепнула она, но её голос был не о словах. Он был о желании, об ожидании, о том, что кипело под кожей.
Я не ответил. Просто притянул её ближе, пока её губы не коснулись моих.
Сначала это было осторожно — будто мы оба боялись спугнуть что-то настоящее. Но в следующую секунду она прижалась ко мне сильнее, и мир вспыхнул.
Поцелуй стал глубоким, смелым, горячим. Не было места для сомнений — только её губы, такие мягкие и упрямые, только её тело, плотно прижатое ко мне, её дыхание, сбивчивое, рваное, и мой пульс, разогнавшийся до предела.
Её пальцы запутались в моих волосах, как будто она хотела удержать этот миг навсегда. Я провёл рукой по её талии, ощутил изгиб спины под тонкой тканью — и от этого прикосновения она вздрогнула. Почти незаметно, но я почувствовал. Она словно таяла в моих руках, растворялась.
Она приподнялась чуть выше, затаив дыхание... а потом снова опустилась, всем телом прижимаясь ко мне. Я не выдержал — мои губы впились в её с удвоенной силой, с той самой страстью, что слишком долго жила во мне в клетке. Наши движения стали смелее, почти отчаянные, будто каждый поцелуй, каждое прикосновение были криками: я здесь, я твоя, я ждал тебя.
Огонь разгорался быстро — слишком быстро. Я тону в ней, забывая обо всём, кроме её тела, её дыхания, её сердца, бьющегося рядом с моим.
Внутри всё звенело, всё кричало: ещё.
Её кожа обжигала под пальцами. Её губы были до боли знакомыми — как дом, в который наконец-то вернулся после долгих скитаний.
Но я остановился.
Резко. Словно вынырнул на воздух после долгого погружения. Задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем, я оторвался от её губ и зажмурился, как будто это могло спасти от нарастающего желания.
Рината не приняла этот финал. Её губы нашли мою шею, горячие, упрямые, будто кошка, требующая ласки у того, кто слишком долго был рядом и не приласкал.
Но я осторожно отстранился, пальцами провёл по её щеке — с нежностью, которую сам едва сдерживал.
— Прости... — выдохнул я, прижимаясь лбом к её лбу. — Если мы пойдём дальше... я не смогу остановиться.
Её дыхание билось рядом с моим. Тёплое. Частое.
Она молчала, но я чувствовал, как её пальцы скользнули по моему лицу — нежно, но с пониманием.
— Ты не должен извиняться, — прошептала она. — Просто... пообещай, что это не было случайностью.
Я открыл глаза и посмотрел на неё так, будто в мире не было никого, кроме нас.
— Это — самое неслучайное, что было в моей жизни,Миллиграмм.
Она улыбнулась. Тихо, немного устало, но искренне. Легла рядом, прижавшись к моей груди, и я обнял её так, словно клялся себе больше никогда не отпускать.
Я подвёз Ринату к её дому ранним утром. Город ещё спал, утонув в прозрачной тишине, которую приносит только май — свежий, по-особенному нежный, в котором всё только начинается.
Начало месяца дышало весной, но в этом дыхании уже чувствовалась едва заметная примесь лета — как обещание, которое вот-вот сбудется. Воздух был тёплым, но ещё не жарким, пах зеленью, влажным асфальтом и цветущими деревьями. По небу неспешно плыли облака, как мысли, от которых не хочется отказываться.
Я заглушил мотор, и тишина окутала нас с головой.
Рината сидела рядом, завернувшись в мою толстовку, с растрёпанными после ночи волосами и глазами, в которых отражался тот самый утренний свет — мягкий, золотистый, обнимающий.
— Не зайдёшь к нам чай попить? Мама будет тебе рада, — спросила Рината, отстёгивая ремень безопасности и бросив на меня почти невинный взгляд.
Я замялся, отвёл глаза к лобовому стеклу, словно там мог найти ответ.
— Даже не знаю... — пробормотал я, чувствуя, как слегка краснею от неожиданности. Хотя, по правде, семья Костровых давно стала для меня почти родной. Второй дом — только без ключей в кармане.
— Сударь, у меня мама сейчас в положении, — торжественно произнесла она, делая серьёзное лицо, будто зачитывала приговор. — И если она узнает, что её любимый Денисочка не пришёл попить с ней чай, у неё будет апатия, понимаешь? — добавила она, прищурившись, но я уловил дрожь в её голосе, нервную усмешку, за которой пряталась настоящая тревога.
Я мягко улыбнулся. Тётя Дилара действительно стала эмоциональнее после новости о ребёнке. Ну а как иначе — гормоны, перемены, новая жизнь под сердцем... всё это оставляет свой след.
— Ну, если ты так ставишь вопрос... — я приоткрыл дверь, обошёл машину, открыл её с её стороны и, слегка наклонившись, протянул руку. — Тогда это уже вопрос чести — прийти на кружечку чая. Иначе мне просто не жить, — театрально произнёс я, словно рыцарь перед дамой сердца.
— Ох, какие мы галантные, — фыркнула она, но пальцы вложила в мою ладонь легко, без сопротивления.
Её рука была тёплой, живой, и в этом простом жесте было больше близости, чем во всех поцелуях ночи.
— Надо пожалеть моего крёстного, — сказал я с усмешкой, закрывая за ней дверь машины. — Надеюсь, с тобой будет полегче.
Рината остановилась, и на лице её проступило выражение крайнего изумления, словно я вдруг предложил ей выйти за меня прямо здесь и сейчас.
— Не о том думаешь! — буркнула она зло и шагнула ко мне, вставая почти вплотную. Её 165 сантиметров против моих 189 — зрелище было само по себе забавным. Ей приходилось буквально закидывать голову назад, чтобы посмотреть мне в глаза. Я чуть не рассмеялся.
— Тебя может, приподнять? Чтобы легче было гневно взирать? — ухмыльнулся я.
Но вместо ответа она резко ущипнула меня за бок. Я дёрнулся, попытался перехватить её руку, но та, ловкая, как молния, снова увернулась.
— Что, Барсов, реакции не хватает? Для такого высокого человека — позорно! — усмехнулась она, играючи. И прежде чем она успела нанести очередной «укус», я быстрым движением подхватил её и закинул себе на плечо.
— Эй! — закричала она, барахтаясь и смеясь. — Поставь меня, изверг!
— Не отпущу. Моё. — Я подкинул её чуть выше, чтобы не сползала, и уверенно пошёл в сторону ворот.
— Барсиков! — шипела она, стуча по моей спине. — Хотя бы как принцессу меня возьми, а не как мешок с картошкой!
— Я и так взял, — заметил я, остановившись у калитки и нажимая кнопку домофона. — Всё по высшему классу.
— И какую же принцессу так несут, интересно?
— Принцессу Фиону из Шрека, — невозмутимо ответил я.
Повисла пауза. Глубокая. Грозовая.
— Ты только что сравнил меня с гоблином?! — с подозрительной вкрадчивостью спросила она, и, открыв калитку одной рукой, мы вошли во двор.
— Ты сама сказала — как принцессу. А она, между прочим, настоящая принцесса. И дерётся хорошо, между прочим, — я поставил её на землю, и наши взгляды встретились.
Она смотрела на меня с таким видом, будто уже мысленно подожгла мой автомобиль.
— Убийственный взгляд, — протянул я, — но от этого ты не становишься менее похожей на Фиону. Особенно, когда злишься.
Рината смотрела на меня так, будто собиралась отомстить прямо сейчас — желательно вилкой и в печень. Я мысленно начал прощаться с жизнью, но вслух решил держать стойкость.
— Кстати, — добавил я с наглой невинностью, — ты заметила, что у Фионы зелёные глаза? Прям как у тебя. Совпадение? Не думаю.
— У тебя точно нет инстинкта самосохранения, Барсов, — прошипела она, подходя ближе, — у меня только настроение наладилось, а ты опять нарываешься.
— А я что? Я с добром. С комплиментами. Принцесса, герой боевиков, защитница слабых... зелёный — это цвет природы и весны! Май же, вот и ты весеннее чудо.
— Май у тебя в голове, — огрызнулась она, но в глазах уже плясали искорки смеха. — Ещё одно слово — и будешь звать меня не Фиона, а Супер-Сайян на минималках.
Я поднял руки, сдаваясь.
— Ладно-ладно. Молчу. Но знай, ты в этом бою победила, принцесса Фиона Вторая, Повелительница Щипков и Повелительница Оливкового Глаза.
— О господи... — она схватилась за голову, но уже открыто смеялась. — Ты вообще слышишь, что несёшь?
— Я пою оды. Вдохновлён, знаешь ли. Ты на меня так посмотрела, что у меня рифма проснулась.
Рината покачала головой, пытаясь сохранить серьёзность, но безуспешно. Мы уже стояли у крыльца, и я уже собирался снова пошутить что-нибудь на грани фола.
Дверь скрипнула — и на пороге появился он. Руслан Костров. Всё тот же прищур, всё та же сутулая мощь в плечах, будто даже во сне он готов отбивать удары. В руках кружка, на майке какой-то древний супергерой, волосы торчат, как провода после короткого замыкания.
Все минус вайб, — пронеслось у меня в голове увидев его.
Он зевнул и уставился на нас. Вернее — на меня.
И этот взгляд был как удар в грудь. Без кулаков, но с ясным посланием.
— Вы тут что, сцену из "Шрека" репетируете? — спросил он лениво, но в голосе звенело холодное раздражение. — Или ты, Барсов, опять решил в героя поиграть?
Рината расхохоталась, хлопнув брата по плечу.
— Ты как всегда! Денис просто подвёз меня и заодно решил заглянуть. Мама же соскучилась!
Руслан кивнул, но взгляд с меня не снимал.
— Мама, да... — протянул он. — Только вот не уверен, что все рады гостям.
Я попытался улыбнуться, но уголки губ подрагивали.
— Я не в гости. Просто кружечка чая... и всё. Честное рыцарское. Без квестов.
— Ага, — Руслан отпил из кружки, не сводя с меня глаз. — С тебя, как всегда, три блина за проход через территорию Костровых. И моральный налог за обаяние.
— Руслан! — фыркнула Рината, — ну ты даёшь.
Она была искренне, весела. И, как всегда, ничего не замечала.
А Рината тем временем уже взяла меня за руку и потянула внутрь.
— Пошли уже. Чай с малиной, ты же любишь.
— Да, — кивнул я, ощущая, как что-то туго сворачивается внутри груди. — Люблю.
Рината сжала мою руку чуть крепче, потом выскользнула из пальцев и бросилась к брату.
— Ты иди, Ри, — сказал Руслан, обнимая её. Грубовато, но по-своему нежно. В этом было что-то родное, защищающее. Почти звериное.
— А мы с Денисом позже подойдём, — добавил он уже тише, глядя поверх её плеча прямо на меня. — Ты же на машине?
Я кивнул.
— Ну вот, помогу тебе припарковаться. А то будет как в прошлый раз: задом въехал, а сам как королева Англии вылезал. Без помощи никуда.
Я усмехнулся, стараясь казаться спокойным.
— Да, без помощи, как без GPS. Потеряюсь тут у вас в трёх соснах.
Рината бросила быстрый взгляд то на меня, то на брата. В её глазах скользнула тень недоумения, но она ничего не сказала.
— Мама, мама! — уже из дома донёсся её звонкий голос. — К нам Денис приехал! Сделать тебе чай с мёдом?
И с этими словами она исчезла в доме, оставив меня наедине с ним.
Я шагнул вперёд, поправил воротник, хотя он и так сидел идеально, и бросил, стараясь звучать легко:
— Ну что, пойдём «помогать», братан?
Он шагнул за калитку первым, не оборачиваясь.
— Пошли, Денисочка, — произнёс он с таким фальшивым дружелюбием, что мне захотелось засмеяться и одновременно ударить. — Надо же проследить, чтобы ты хоть раз не заехал по газону.
Я последовал за ним, чувствуя, как с каждой секундой воздух становится плотнее. Он не говорил прямо, но каждое слово звучало как вызов. Каждый взгляд был как нож на весах — осторожный, но опасный.
Руслан остановился у ворот, облокотился на кирпичный столб, скрестив руки на груди. Ждал. Как страж, что знает — чужак заходит слишком далеко.
Я остановился рядом. Бок о бок. И хоть мы были почти одного роста, мне показалось, что он сейчас возвышается надо мной.
— Рус, — обратился я к парню, голос звучал глухо, будто слова с трудом пробивались сквозь напряжение. — Я не буду больше играть по твоим правилам, — сказал я, глядя прямо в глаза. В его карих глазах, когда-то полных доверия и братской поддержки, теперь бушевал огонь злости.
— Денис, — холодно отозвался он, каждый слог словно лёд, — ты понимаешь, что ты творишь?
— Да, понимаю. Это ты не понимаешь, что я люблю Ринату. А она любит меня, — произнёс я, сбрасывая с лица маску дружелюбия, которую так долго носил перед ним. — Смирись уже, Рус. Ты не построишь между нами стену. Не теперь. Тогда, два года назад, ты уже её выстроил... и сломал нас.
Он опустил взгляд, но лишь на миг.
— Она была несовершеннолетняя.
— Это не было бы проблемой, если бы ты действительно заботился, — сказал я, опираясь на холодное железо ворот. — Тогда мы бы не стояли здесь, разбивая остатки нашей дружбы, будто она — фарфоровая чашка, упавшая со стола.
— Я был против тогда, и я против сейчас, — вновь прозвучало с его стороны, безэмоционально. Как приговор.
— Чем я тебе так не угодил? — спросил я с глухим удивлением. — Мы же были не разлей вода. Я считал тебя семьёй...
— Я не хочу, чтобы моя сестра оказалась в опасности. И не хочу, чтобы у неё было разбитое сердце! — его голос срывался, но я знал: за этим гневом — страх.
— Она уже в опасности, потому что мы с тобой выросли в семьях, на которые всегда можно надавить. И ты это знаешь. Хуже другое — она уже была с разбитым сердцем. Два года.
Он смотрел на меня, будто пытался понять — врёт ли я.
— Откуда ты знаешь?
— Она мне сама сказала. Хотела знать, почему я так с ней поступил. И знаешь что? — я горько усмехнулся. — Я не выдал тебя. Не сказал, что её любимый братец застукал нас на кухне и вмазал мне, пока весь дом спал. Не сказал — потому что она бы тебя возненавидела, Рус. А я не хотел отнимать у неё тебя. Хоть ты и забрал у меня её.
Он молчал. Смотрел в сторону. Словно в попытке найти спасение в темноте двора.
— Она ведь и не знает, что ты отпугивал от неё всех парней в школе, да?
Он резко повернулся.
— За Авророй лучше смотри, — процедил сквозь зубы. — Моя сестра хотя бы знает себе цену и не встречалась с мусором.
Щелчок внутри. Сердце, будто на секунду остановилось, а потом сорвалось в бездну. И прежде чем я успел подумать, кулак сам нашёл его челюсть. Резко. Без предупреждения.
Он качнулся назад, но устоял. Я схватил его за грудки.
— Ещё раз скажешь что-нибудь про Аврору — сотру тебя в порошок. Не посмотрю, что ты мне как брат был. Хотя, знаешь, — я оттолкнул его и выпрямился, — ты уже давно не брат. И даже не друг. Ты просто чужой, который ревнует свою сестру ко мне с детства.
— Ты вообще охренел? — прорычал он, но голос был дрожащим, предательски ранимым. Так может говорить только человек, который теряет не кого-то — а самого себя.
Мне стало больно. До слёз. До сдавленного кома в горле.
— Нет, это ты охренел, Рус, — тихо сказал я. — Запрещай нам всё, что хочешь. Вставай между нами, хоть стеной из кирпича. Я не уйду. Не теперь. Даже если пистолет к голове приставят — не уйду. Потому что люблю её. И не позволю тебе лишить её счастья. Не ты решаешь, что для неё лучше.
Он скривился в усмешке, но в глазах застыл лёд.
— Ты и вправду думаешь, что сделаешь её счастливой? Барсов, я тебя знаю с детства. Ты — бабник, искатель приключений, вечно вляпывающийся в дерьмо, из которого я тебя тащил не раз. Ты не тот, кто ей нужен.
Я кивнул.
— Ты прав. Она достойна лучшего. Но знаешь, что? Я не смогу видеть, как она любит другого. Не вынесу. Поэтому я стараюсь стать лучшим сам. Для неё. Ради неё. Ради себя. И ради тебя — потому что я тоже брат. И я знаю, что значит защищать.
Он застыл. На лице мелькнуло что-то непонятное — смесь удивления, боли и усталости.
— Не ожидал, — выдохнул он.
— А я — ожидал. Что мы уже не друзья. Мы — просто два знакомых, у которых было общее детство. Я больше не могу считать другом того, кто не уважает мою сестру. — Я подошёл ближе, медленно, словно каждый шаг по стеклу. — Я мог бы разбить тебе лицо прямо здесь. Но не сделаю этого. Потому что ты был мне как старший брат. И я всё ещё уважаю то, кем ты для меня был.
Он стоял, молча, с глазами, полными сломленных воспоминаний. Боль в его взгляде пряталась за маской равнодушия, но я видел её. Потому что знал его слишком хорошо.
— Открой ворота. Я загоню машину, — бросил я, опуская взгляд.
— Я сам. Можешь в дом идти, — сказал он глухо.
— Извини. Я доверяю машину только близким, — холодно ответил я.
Он ничего не сказал. Только кивнул и пошёл к воротам.
А я остался стоять.
Смотрел ему в спину и чувствовал, как что-то внутри умирает. Что-то важное. Ценное. Мы с ним были единым целым. Смех, слёзы, кровь, заросшие шрамы на коленях и тайны, которыми делились только ночью. Но теперь... мы были как два чужих человека, которых случайно занесло в одно и то же место. Только вместо случайности — была любовь. К одной и той же девочке.
К его сестре.
К моей — вселенной.