Маска спокойствия
Аврора
Первый экзамен — как первая схватка перед свободой, к которой мы шли целый год.
Тревожная, вязкая, онемевшая тишина коридора разрывалась только шорохом страниц и нервными вздохами. Мы сидели прямо на лавочке, уткнувшись в конспекты, словно в спасательный круг. Воздух пах кофе из автомата и чужим страхом.
После той ночи прошла неделя.
Наша жизнь сменила ритм — с бурного на настороженно-тихий. Семья — как натянутая струна, дрожала от каждого звонка. Костровы и Барсовы теперь жили в режиме тревоги, словно под кожей поселился сигнал "внимание".
Свобода? Забудь. Теперь мы с Ринатой ходили под неусыпной опекой наших братьев, а родители, при помощи своих связей, рыли землю в поисках зацепок. Нас в подробности не посвящали. Только просили быть осторожными. Это пугало сильнее всего — неизвестность всегда страшнее выстрела.
— Ты точно помнишь, как считается доверительный интервал? — шепнула Рината, ёрзая на стуле. Её голос был тихим, будто она боялась потревожить хрупкое равновесие этого утра.
Я взглянула на неё. Лицо — бледное, уставшее, с тенями под глазами, которые даже консилер не скрывал. Она не краснела, не суетилась — но я-то знала. Она держалась из последних сил.
— Да, — кивнула я. — Сначала стандартная ошибка, потом границы — по Z-таблице, если нормальное распределение. Повторим?
Она только вздохнула. Долго, устало. Будто сессия — это не экзамены, а бетонные плиты на плечах.
— Я просто хочу домой, — сказала она и уткнулась взглядом в окно. — На подоконник. С мороженым. И чтоб никто не говорил "выборка" хотя бы неделю.
Я чуть склонилась к ней, заглянула в глаза. Там — ни паника, ни раздражение. Там была тишина. Тихая, почти беззвучная боль. Как тень на снегу. Холодная. Постоянная.
— Ты как? — прошептала я, обнимая её.
Рината беззвучно скользнула ко мне, как кошка — в моё тепло. Прижалась, зарылась лицом в моё плечо. Я гладила её по спине — медленно, ритмично. Как в детстве, когда она просыпалась в слезах от кошмаров.
— Боюсь, — прошептала она. — За всех. За маму... Она ведь беременна. За папу. Даже за Руслана. За вас тоже...
— Тётя Дилара в безопасности, помнишь? — тихо сказала я, проводя пальцами по её волосам. — Уехала за границу. А дядя Лёша... Он не из тех, кто даст себя поймать врасплох. Он как старый волк — видел всё. И знает, как выживать.
Рината молчала. Только чуть кивнула. Склонила голову, будто слова мои были пеплом, который не греет, но хотя бы не режет.
— А Руслан... — продолжила я, — он не просто брат. Он прошёл военку. Он знает, как держать себя в бою. Он спокоен. И всегда рядом.
Она подняла на меня глаза. Большие, влажные. В них дрожало: а ты? а Дэн?
— А как же ты?.. И Дэн?
Я усмехнулась, уголки губ чуть приподнялись.
— Ну, я или под охраной, или как хвост за Дэном. А он... Он не только хорош собой. Он обучен. Папа сам его тренировал. Денис — не просто брат, он щит. Он умеет защищать. Молча. Без истерик. Просто — быть рядом. И я рядом с ним чувствую себя... в безопасности.
Я вспомнила, как его пальцы уверенно легли на курок, не дрогнув. Как он прикрывал Ринату, стоя между ней и опасностью — словно скала.
— Он твой щит, — слабо улыбнулась Рината. — А я думала, ты — меч.
— Мы обе — мечи, просто разной закалки, — подмигнула я.
Рината хихикнула, и этот звук был как первая капля дождя на иссохшую землю.
— Ава... — её голос стал тише. Она сжала край моего рукава, — Мы же пройдём через всё это? Обещай... что мы останемся друг у друга?
Я молча прижалась к её макушке и прошептала:
— Обещаю, моя дорогая Фурия.
Мы сидели, повторяя статистику, и пытались не думать о том, что на кону — не оценки, а жизнь.
Вдруг я заметила вдалеке Элис. Она поймала мой взгляд, дёрнулась, как пугливая лань, и сразу отвела глаза. После того случая с Денисом и её выходкой против Ринаты — её страх был ощутим. Почти физически.
— Так, теперь ты официально в их глазах девушка моего брата? — усмехнулась я, многозначительно приподнимая бровь. — Потому и решили на кухне потренировать жаркие поцелуи?
Рината резко захлопнула конспект. Её глаза стали шире, как у котёнка, пойманного на краже колбасы.
— Слушай... ты... — замялась она, не зная, куда себя деть.
— Да расслабься ты, — хмыкнула я. — Я рада. Наконец-то вы сдвинулись с мёртвой точки. Так что? Вы теперь...?
Она опустила взгляд и чуть пожала плечами.
— Наши чувства взаимны. Но... я не могу ему до конца доверять. — Её пальцы нервно поправляли прядь за прядью. — Я хочу знать, почему он тогда... два года назад... почему он меня оттолкнул.
— Думаю, он расскажет. Просто... не пришло ещё время.
— Когда оно придёт?! — вдруг вспыхнула она, и в этом было так много боли, что мне захотелось обнять её снова.
— Терпение...
— Это благодетель, бла-бла, — передразнила она, скривив губы. — А ты сама? Не страдаешь по Олегу?
Я отвела взгляд, на мгновение сжав губы.
— Не страдаю. Просто... учусь жить без него. Он стал для меня привычкой. А потом — попытался слить мои фото... Я будто увидела монстра под маской. Он умер для меня в тот день.
— По-моему, он всегда был козлом, — усмехнулась Рината. — Но знаешь, однажды у тебя будет парень, по-настоящему хороший. У Дениса есть друг... Матвей. Присмотрись. Он классный.
— Это тот, капитан хоккейной команды? — переспросила я, вспоминая высокого парня с уверенной осанкой.
Да, я его помнила. Не такой взбалмошный, как Фил, но с характером. Уверенный. Сдержанный. А главное — был рядом, когда они поехали "разбираться" с Олегом. Это уже многое говорило. Матвей, капитан хоккейной команды. Высокий, собранный, будто вырезанный из льда. Он не шумел, не улыбался без повода, не бросал слов на ветер. В его взгляде — холодная точность, будто он привык оценивать людей так же, как оценивает соперника на льду: быстро, без эмоций, по фактам.
Когда он появлялся, в воздухе будто становилось тише. Не из страха — из уважения. Он не требовал внимания — он его забирал.
— Он. Обещай, что присмотришься к нему! — потребовала Рината, сузив глаза.
— Учи давай, Лариса Гузеева, — фыркнула я, утыкаясь обратно в конспект.
— Ой, ты такая милая, когда щёки у тебя розовеют, — рассмеялась она. — Становишься живой. Не ледяной королевой.
Я закатила глаза, но улыбнулась. Где-то глубоко внутри стало чуть-чуть легче.
Потому что мы — были рядом.
Потому что сессия, страхи, враги — всё отступало, когда Рината называла меня живой.
Мы сидели на полу в коридоре третьего этажа, прямо под облупленной доской объявлений, среди чужих курток, крошек от булочек и разбросанных конспектов. Университет в сессию всегда превращался в зону боевых действий: уставшие глаза, нервные пальцы, отчаянные переговоры шёпотом.
Рината ёрзала рядом со мной, поджав ноги под себя и уткнувшись в распечатку по доверительным интервалам. Лист в её руках чуть дрожал. Глаза бегали по строчкам, но, кажется, она не видела ни одной цифры.
— Если объём выборки больше тридцати, мы используем Z, — напомнила я вслух, подчёркивая нужную формулу маркером. — Если меньше — t-критерий. Доверительный интервал — это среднее плюс-минус ошибка, умноженная на коэффициент.
Рината промолчала. Только кивнула и закусила губу.
Дверь аудитории вдруг распахнулась — как всегда резко, с характерным скрипом. Оттуда вывалились двое — Паша в худи с грязным рюкзаком и Аня с зализанным хвостом. Он выглядел обречённо, она — на грани истерики.
— Это что вообще было?! — выпалила девушка, подхватывая дыхание. — Я готовилась две недели! А он спросил, как строится доверительный интервал при неизвестной дисперсии! Я же не робот!
Парень только пожал плечами и сел прямо на пол, облокотившись на стену.
— Всё. Пересдача. Я сдаюсь. Поеду в лес. Стану грибом.
Кто-то из старшекурсников мимо фыркнул:
— Очнись, ты уже гриб. Два курса назад.
Лёгкий смех прокатился по коридору. Но все тут же снова замолчали. Слишком громко смеяться перед экзаменом — плохая примета.
— Ав, — прошептала Рината, сжав мой локоть. — Я ничего не помню. У меня в голове каша. А если я завалю?
Я обернулась к ней. Она выглядела... уставшей. Даже не испуганной — именно выжженной. Как будто последние дни выжигали её изнутри. Обычно громкая, дерзкая, с искрой в глазах — сейчас она была тенью. Рядом с ней лежал выцветший брелок в виде пиццы — её "талисман на удачу". И даже он сегодня выглядел уставшим.
— Ты не завалишь. — Я взяла её за руку. — Ты знаешь больше, чем думаешь. Просто дыши. Мы с тобой вытащим эту сессию.
— А ты почему не нервничаешь? — спросила она, уставившись в конспект.
Я слегка пожала плечами. Потому что знала. Потому что всегда готовлюсь заранее. Потому что иначе мне самой страшно.
— Потому что кто-то из нас должен оставаться вменяемым, — усмехнулась я. — И потому что я не хочу пересдачу. Препод сегодня злой — у него уже трое вышли с двойками.
Рината тихо выругалась, и я дала ей маркер.
— Вот, выделяй. Так лучше запоминается.
Мы продолжили. Вокруг ходили студенты, кто-то громко спорил о правильности формул, кто-то заучивал определения в голос. Одногруппница подбежала и прошептала:
— Девочки, там говорят, у Ани истерика — она вообще ничего не написала. Буквально. Ноль.
Рината побледнела.
— О боже...
— Это не ты. Это не про тебя, — твёрдо сказала я. — Ты выстоишь. А потом поедем за мороженым.
Она слабо улыбнулась.
И в тот момент, среди усталости, страха, формул и нервных пересдач, я знала: как бы ни было тяжело — мы справимся. Потому что мы вместе.
Нашу пятёрку назвали, и тишина в коридоре будто вздрогнула вместе с нами. Кто-то скрестил пальцы, кто-то кивнул в спину на удачу. Рината выдохнула резко, будто всю жизнь держала воздух в лёгких и только сейчас позволила себе дышать.
— Пошли, — сказала я. Тихо, но твёрдо.
Вместе с нами встали трое: Никита с лёгкой небритостью и вечной «пофиг» улыбкой на губах, но пальцы его предательски мяли край листка с формулами. Кира — с красной помадой, как боевой раскрас, и тугим хвостом, в котором, казалось, была заплетена вся её воля не заплакать. И Стас — самый молчаливый на потоке, худой, с глазами, полными вечной тревоги. Он даже не смотрел вперёд, только на кончики ботинок.
Дверь в аудиторию была тяжёлой. Гулко захлопнулась за нашей спиной, будто отрезая от привычного мира.
Морозов сидел за столом как статуя. Его очки блеснули при свете ламп. Он даже не моргнул.
— Проходите, — сказал он ровно, и голос его, как ледяная вода, сразу лишал права на ошибку.
Мы расселись. Бумажки с номерами вариантов дрожали в ладонях. Я вытянула свой — формула Стьюдента и доверительный интервал. Знакомо. Надёжно. Как камень под ногами.
Рината рядом дрожала. Незаметно, но я чувствовала это. У неё тряслись пальцы, когда она расправляла лист. Но она смотрела вперёд. Упрямо. Как будто вела сама себя сквозь бурю.
— Боже, хоть бы не третий вариант, — пробормотала Кира и вытянула бумажку. — Твою мать.
— Что? — спросил Никита, склонившись ближе.
— Именно третий, — процедила она сквозь зубы. — Чёртов байесовский подход.
— А у меня нормальное распределение, ура, — усмехнулся Никита, но глаза его скользнули к Морозову так, будто искали щель в броне.
— Мне бы просто не умереть, — прошептал Стас. — Просто... не умереть.
Я сосредоточилась. Формула. Пример. Промежуточные шаги. Всё по порядку. В голове будто щёлкали рычаги: автоматизм, наработка, логика. Уверенность — не громкая, но устойчивая, как ровный пульс. Я писала спокойно. Старалась не смотреть по сторонам, но слышала, как Рината дышит рядом — всё ровнее.
— Готовы? — голос Морозова прорезал воздух.
Мы встали. Один за другим пошли к доске. Стас первым. Его голос дрожал, формулы путались, и Морозов вскинул бровь:
— У вас ошибка в корне. Сядьте. Пересдача.
Стас покраснел и, кажется, ссутулился вдвое, когда возвращался на место.
Кира говорила быстро, будто выстреливала словами, чтобы не успеть испугаться. Сомневалась, сбивалась, но в итоге сдала. Никита — с налётом храбрости и смеха, но голос стал жёстче, когда дошло до обоснования. Он держался. Молодец.
Потом — Рината.
Я видела, как она встала. Ровно. Спокойно. Будто всё, что мы учили, не исчезло, не утекло сквозь пальцы. Она стояла перед доской — тонкая, прямая. И говорила. Не торопясь. С расчётами, как по нотам. Морозов даже слегка приподнял бровь.
— Хорошо, — сказал он. — Сели.
Когда дошла моя очередь, всё внутри утихло. Не было страха, не было жара. Только чёткое: ты готова. Я встала — и просто шла, будто на лёд, зная, что не провалишься. Отвечала чётко, выверено. Не ради оценки. Ради того, чтобы доказать — себе, Ринате, этому холодному Морозову — мы справимся.
Когда всё закончилось, оценки прозвучали быстро. У Ринаты — четвёрка. У меня — пять. Никита — три с натяжкой, Кира — тоже четыре. Стас — пересдача. Он просто кивнул и вышел.
Мы вышли из аудитории, и Рината вдруг остановилась, уткнулась лбом мне в плечо.
— Мы живы, — прошептала она. — Я сдала!!!
- Умница, а ты переживала
- все благодаря моей любимой подруге, которая заставляла меня учить
— Я просто не хотела потом сидеть с тобой на пересдачу, — хмыкнула я.
— Ненавижу тебя, — пробормотала она, обняла и добавила: — Но только чуть-чуть.
— Ты сейчас куда? — спросила меня Рината, чу
— Дениса ждать буду. Может, составишь компанию?
Она опустила глаза, затянулась коротким вздохом.
— За мной Руслан приехал. А ты знаешь... у них с Денисом не простые отношения, — хмыкнула с натянутой усмешкой. — До сих пор не пойму, из-за чего.
Я молча кивнула. Проводила её взглядом — не просто до двери, а будто за грань чего-то привычного. В другое измерение, где дышать легче, но не мне.
Её рюкзак болтался на одном плече, волосы развевались по ветру, и в этом было что-то до боли детское. Хрупкое. Такое, что хочется прикрыть от мира, прижать к сердцу и сказать: «Ты в безопасности». Но это — не про нас.
— Напиши, как приедешь! — крикнула я ей вслед. Но мой голос утонул в студенческом шуме — в хлопках дверей, смехе, перекличке, будто его проглотила сама суета.
Рината обернулась. Мимолётный взгляд через плечо, почти лукавый — и всё. Исчезла. Растворилась. Унеслась к Руслану, к его машине и к их странной, напряжённой вражде с Денисом, которую мы всё ещё не могли разгадать. Для неё это была загадка. А для меня... всё чаще казалось, что причина — в ревности. Братской. Грубоватой. Молчаливой. Такой, что не проявляется словами, а лишь тенью на лице и тяжестью во взгляде. Руслан будто боялся её потерять. Или — не хотел делить с тем, кто видел её такой, какой он не знал.
Я развернулась. Мир чуть потускнел — будто солнце спряталось за облако. Медленно пошла к соседнему корпусу — туда, где учился Денис. Здесь царила совсем иная атмосфера. Уставшая. Тихая. Словно само здание знало, что бойцы на исходе сил, и теперь играют последние аккорды сессии. В воздухе витали кофе, пыль и напряжение. Из-за приоткрытых дверей доносились обрывки реплик:
— Следующий.
— Зачётка где?
— Тяните билет...
Я старалась идти тише, приглушала шаг, чтобы каблуки не стучали по кафелю, как молот по наковальне. И вдруг — остановилась. Что-то нарушило ритм.
Звук.
Голос.
Жёсткий. Низкий. Почти шипящий. Он не принадлежал ни преподавателю, ни уставшему студенту.
Я затаила дыхание, сделала шаг вперёд. Коридор изгибался, уводя за угол — туда, где камер не бывает, где никто не мешает чужому разговору. И я их увидела.
Двое.
Первый — парень с русыми волосами и веснушками. Невысокий, но уверенный. Его губы изогнуты в усмешке, но в глазах — лёд. Резкий, колючий взгляд, от которого хочется отвести глаза. Он будто резал слова, как стекло по коже.
Второй стоял спиной. Синяя худи, широкие плечи, тёмные джинсы. Волосы — как воронье крыло. Плечи напряжены. Руки сжаты в кулаки. От него исходила агрессия — не показная, а глубокая, сдержанная, почти вибрирующая в воздухе.
— Кэп, ну ты чего, — усмехнулся русоволосый. Голос лёгкий, но в нём скользнула фальшь. Как у того, кто привык играть словами, не опасаясь последствий.
И тогда я услышала второй голос. Узнала его, прежде чем поняла смысл сказанного.
— За языком следи, Виноградов.
Матвей.
Я остолбенела. Сердце ударилось о рёбра. Он был спокоен. Чересчур. Но именно в этом спокойствии — опасность, сдержанная ярость, которую он умеет отпускать в нужный момент.
Я стояла в тени коридора, сжав ремешку сумки, как будто это могло меня защитить. Мой мозг кричал, что пора уйти. Что мне здесь не место. Что это — не та сцена, где я должна быть свидетельницей. Но я не двигалась. Любопытство проросло в ступни корнями. Я не могла. Не хотела.
Я стояла в тени, затаив дыхание, стараясь слиться с холодной стеной. Сердце стучало где-то в горле, будто выпрашивая разрешение быть услышанным.
Матвей и Виноградов.
Я сразу узнала их обоих. Первый — замкнутый, опасно спокойный, как неразряженное оружие. Второй — с дерзкой усмешкой, будто мир существует лишь для того, чтобы его развлекать.
— Да брось, Кэп, — усмехнулся Виноградов, лениво прислонившись к стене. Его голос скользнул по воздуху, будто лезвие, заточенное под провокацию. — Опять включаешь святого рыцаря? Ты же знаешь, никто в эту роль не верит. Особенно после того случая...
Матвей стоял молча. Его фигура словно вырублена из гранита. Лицо — маска, в которой застыла пустота. Только прищуренные глаза выдавали: под этим камнем копошилась буря. В них полыхало нечто тёмное, глубокое как бездна. Решение уже было принято — и ему осталось лишь дождаться, когда противник сам подойдёт ближе.
— Ты слишком много болтаешь, — наконец произнёс он, тихо, почти шепотом. Но в этих словах была такая стальная тяжесть, что я невольно вздрогнула, как от удара током.
— А ты слишком нервный. Тебе бы к психологу, Кэп, — не отставал Виноградов, шагнув вперёд. — Хотя... нет. Ты ж не веришь, что у тебя проблемы. Ты ведь до сих пор застрял в прошлом...
Дальше — всё произошло, будто в замедленной съёмке.
В одно мгновение Матвей сорвался с места. Его кулак врезался в лицо Виноградова с сухим, почти мерзким звуком. Тот даже не успел увернуться — удар пришёлся точно, с силой, будто копился годами. Второй — в висок. Саша пошатнулся, едва не осел на пол, хватаясь за стену, лицо искажено болью и неожиданностью.
— Эй! — сорвалось у меня, сердце ушло в пятки. Я кинулась к ним, срываясь на бег. — Ты что творишь?!
Матвей остановился, но не отпустил Сашу. Тот сквозь зубы процедил:
— Снимите его с меня, пока он кого-нибудь не убил!
— Матвей, отпусти его! — я вцепилась ему в локоть. Голос дрожал, в груди пульсировала злость. — Ты в своём уме вообще?!
— Он... — начал было он, но голос сорвался, и он замолчал.
— Что он?! — я почти закричала. — Ты кинулся на него как зверь! Это нормальное поведение, да?!
Он отвернулся. Губы сжаты в тонкую, мрачную линию. Кулаки дрожали. Но молчал.
— Ты понимаешь, как это выглядит?! — я дышала тяжело, сжала кулаки, стараясь не взорваться. — Ты напал на человека в университете! Из-за слов! Это теперь норма?
— Не твоё дело, — бросил он через плечо, голос — холодный как лёд.
— Не моё?! — я рассмеялась зло и коротко. — Конечно. А если бы ты ему нос сломал? Или если бы он ответил тебе? Ты вообще себя слышишь?
Он резко обернулся. И то, как он посмотрел на меня... Это был не взгляд — это был порыв бури. Неживой, срывающий листву с деревьев. Меня будто окатили ледяной водой. Но он снова отвернулся. Ушёл в себя.
— Ты псих. Самый настоящий, — прошипела я. — Ничего личного. Просто факт.
— Лучше быть психом, чем дурой, — усмехнулся он, криво, ядовито, глядя на меня с вызовом.
— Это ты сейчас что имеешь в виду? — я прищурилась, в голосе зазвенела сталь.
— Ну как же... Встречаться с Олегом. Одним из тех, кто...
— За языком следи, — перебила я, ледяным тоном.
— Ты тоже, дорогая. Когда называешь меня психом, — он шагнул ближе. Навис. Но я не отступила ни на шаг. Никакого страха. Лишь ярость и сдержанность.
— Я, конечно, благодарна тебе за то, что поехал с моим братом разобраться с Олегом. Но это не даёт тебе права упрекать меня, — я говорила ровно, почти безэмоционально. Но внутри всё кипело.
— Я не упрекаю. Просто называю вещи своими именами, — снова эта холодная усмешка. Мы сверлили друг друга взглядами, будто надеясь выжечь боль.
— Знаешь, лучше быть дурой, чем чертом, который кидается на людей при каждом поводе, — в голосе моём звенела обида.
Он усмехнулся, сжал челюсть:
— У тебя сломан радар. Чертов не видишь. Даже жалко твоего брата.
— И почему же?
— Из-за влюблённой сестрички, которая подбирает всяких мудаков, а потом за нее решают проблемы, — его голос стал ниже, почти змеиным. И в этот момент что-то оборвалось во мне. Боль прострелила ребра, осела под сердцем.
— Зато я знаю, каково это — любить. В отличие от тебя, — сказала я холодно. Это было больно говорить. Но я знала — он должен был это услышать. Хотя бы будет справедливо 1:1
Он замер. В глазах его, вдруг, на одно короткое мгновение — боль. Глухая, застывшая. Я словно сдёрнула с него защитную плёнку. Там, внутри, пряталось нечто большее, чем злость.
— Хорошо, что знаешь, — коротко бросил он и развернулся, исчезая за поворотом.
Я резко выдохнула. Оглянулась. Виноградов сидел на подоконнике, прижимая салфетку к носу, чтобы кровь не капала на свитер.
— Сиди, я помогу, — выдохнула я, чувствуя, как в груди ноет разочарование. Я села рядом, достала из сумки влажные салфетки, аккуратно вытерла кровь с его лица. Протянула чистую.
— Заткни этим ноздрю, пока не перестанет, — подсказала я мягко.
— Спасибо. Уже лучше, — кивнул он, стараясь улыбнуться. — Если бы не ты, я бы по универ теперь ходил, как после ринга, как будто хоккея не хватает.
— Ты в хоккей играешь? — удивилась я, глядя на его крепкие плечи.
— Ага. Защитник "Сибири", Виноградов Саша, к вашим услугам, — торжественно прижал руку к груди и подмигнул. Я не удержалась — улыбнулась в ответ. В его светло-карих глазах были тепло и немного озорства. А ещё ямочки на щеках. Милые, такие... живые.
— А ты — Аврора, да?
— Да. Всё верно, — кивнула я, чуть смутившись.
— А как ты с Матвеем знакома? — спросил он, протирая лицо ещё одной салфеткой.
— Он общается с моим братом. Денис Барсов.
Саша выпрямился, удивлённо свистнув.
— Так ты сестра Барсова? Серьёзно? Ничего себе. А на каком ты курсе? На кого учишься?
— Первый курс. Маркетинг.
— А-а, вы же в другом корпусе. Потому и не видел. А я на втором, экономист.
— Ты с Аленой Валиевой в одной группе?
— Неа, у нас разные. Но на парах часто пересекаемся. Она... специфичная, но умная.
Я кивнула. А в голове всё ещё эхом звучало: «Зато я знаю, каково это — любить...»
В других обстоятельствах я бы так не в жизни не сказала, но...Я ведь действительно всегда прокручивала одну и ту же мысль...
Что всё — из-за меня.
Мои ошибки, мои резкие решения, мой язык без тормозов и эмоции, которыми я жила, будто на обрыве.
В большей мере я стала спокойнее и холоднее. Линия моего характера — теперь ровная, будто вычерченная по линейке. Ни вспышек, ни взрывов, ни слов, сказанных на грани. Полная противоположность той, кем я когда-то была.
Той самой Валькирии, что срывалась с места, как пуля, и не считала потери, пока не обожглась.
Я убрала её глубоко внутрь. Закрыла. Заковала.
Но не Олег заставил меня измениться.
Не он был причиной.
Я сама.
Я смотрела на Виноградова, как будто впервые. Не потому, что он вдруг стал кем-то особенным — просто рядом с ним было спокойно. Меня это очень удивило
— Кажется, ты, снежинка, чуть-чуть расстроена, — вдруг сказал он, приподнимая уголки губ. Его голос был мягким, почти шутливым.
Я прищурилась, удивлённо.
— Почему снежинка?
— Ну... так холодно держалась. Признайся, он же тебя задел?
Я фыркнула и опустила взгляд. Пальцы теребили салфетку.
— Да, задел мои переживание, и у меня внутри так все кипит. — я запнулась, подбирая слово, — как будто кто-то снял крышку с кипящего чайника. И пар пошёл во все стороны.
Саша тихо рассмеялся, хотя его лицо снова скривилось от боли. Улыбка расползалась неровно, но настоящая. Он откинулся на подоконник, прикрывая глаза, будто отдыхал, и мне на секунду показалось, что он старше, опытнее, чем казался на первый взгляд.
— Ну, в следующий раз, если вдруг снова будет кипеть, — сказал он, не открывая глаз, — зови. Я принесу крышку.
Я удивлённо вскинула брови. Не ожидала. Ни шуточки, ни флирта. Просто... участие. Без подоплёки.
— Спасибо, Саш, — выдохнула я и чуть наклонилась к нему, протирая остатки крови у скулы. — Серьёзно. Не думала, что после такой сцены вообще смогу говорить спокойно. А ты как-то... вытягиваешь. Как лед на рану.
— Ну, я ж хоккеист, — хмыкнул он. — Мы все такие. Травмы и лед — наша стихия.
Я невольно улыбнулась. Даже не потому, что было смешно. Просто впервые за последние полчаса в груди стало чуть теплее. Чуть легче.
В коридоре послышались шаги. Я напряглась, но это была просто лаборантка с папкой. Прошла мимо, даже не посмотрев в нашу сторону. А я вдруг осознала, как странно мы со стороны должны выглядеть: парень с рассечённой бровью и я, сидящая к нему вплотную с салфетками, как медсестра-самоучка.
— Из за чего произошел конфликт? - спросила я у парня, тот вздохнул
- Да и за фигни, просто сказал, что не понравилось нашему капитану ,а он и взбесился, — усмехнулся Саша, — решил показать авторитет.
- Какой ужас..., — ахнула я, — Мне он казался другим, более адекватным.
- Шайбой ему прилетает вот и кукуха едет, — отшутился парень.
Тут я поняла, что Матвей не такой уж и хороший, как я думала. Еще Рината его нахвалила, что он такой хороший и чтобы я к нему присмотрелась... Ага, как же!
— Ладно, Саша, мне пора. Я вообще сюда пришла из-за Дениса. Но мы ещё увидимся, — улыбнулась я, поднимаясь.
Я уже сделала пару шагов, когда он окликнул меня:
— Аврора!
Я обернулась.
— Дашь номер? Может, сходим куда-нибудь... чайник остудить?
Я усмехнулась, чуть склонив голову набок, и, не раздумывая, продиктовала.
А потом... ушла.
Но с каждым шагом чувствовала, как внутри что-то меняется.
Тихо. Необратимо.
И в тот момент я вдруг поняла — глава, которую мы с Олегом писали вместе, закончилась. Финальной точки, драматичных титры ,все это прошло. А передо мной открывалась новая страница. С неожиданными героями. И, возможно, с чуть более светлыми красками.