СКВОЗНЯКИ ледяной рыцарь.

Маша и Никита не могли наговориться, выкладывая друг другу все, что пережили со времени памятных событий в Как-о-Думе. Лекарь только суетился вокруг, приговаривая:
– Молодые люди, умоляю, говорите спокойнее, берегите силы, я не знаю, насколько хватит действия лекарства, поймите, мне больше неоткуда его взять! Видите, оно стынет и сворачивается на глазах, его нельзя хранить! Свежие листья кривуги можно добыть только в долине однорогов...
– Возьмите и успокойтесь! – Маша незаметно приманила из комнаты свою веточку и оторвала новый листик. – Напоите остальных, кто леденеет, я вам завтра еще листик добуду.
– Но так же нельзя! Я должен все проверить! – лекарь умчался, оставив друзей одних.
– Все еще пользуешься магией и шарлатанскими штучками, – понимающе прищурился Никита. – А у меня так никаких способностей и не оказалось, кроме перемещения в другие миры.
– Даже маячки не можешь ставить? Как же ты перемещаешься?
– А ноги на что? – усмехнулся парень. – Ноги, руки, голова – и никаких чудес. А кто посмеет усомниться, что я Сквозняк, тому список спасенных миров и открытых тайн! Я, кстати, видел тебя в лесу. Хотел позвать, да ты убежала. На санях меня везли, вслед за свадебным поездом. Там еще дикари были, вроде как балаганщики, фокусы показывали, пели.
«Спираль укажет на друга», – вспомнила Маша предсказание гадалки и тот ясный день в зимнем лесу. «Завитушка, локон – это, оказывается, спираль миров, указание, что ледяной рыцарь такой же Сквозняк, как и я. То-то мне так не хотелось звать его местным словечком «рысарь».
– Как дела у ребят?
– Илья все больше погружается в законы, у него так и не было ни одного ухода. Он, в общем, не очень по этому поводу печалится, только жалеет, что с тобой в других мирах не встретится. Давно бы бросил Академию, если бы не его родители, они все мечтают, что он окажется настоящим Сквозняком. А вот Натка очень переживает, что у нее нет уходов. Изобретает вместе с Великим шарлатаном какую-то униформу для Сквозняков. Чтобы, значит, и грела, и остужала, и защищала, и чтобы спина была синяя, повернулся лицом к стене и – невидимый. Вот только в такой униформе в чужом мире нельзя затеряться, думает теперь, как ее замаскировать...
– Что-то отличало агента 007 от местных жителей, не то волевое лицо, не то проницательный взгляд, не то парашют, волочащийся за ним... – задумчиво пробормотала Маша. – Жаль... значит, с ребятами я увижусь, если только попаду в Как-о-Дум... И почему Сквозняк не может путешествовать по желанию?
– Ну, я всегда путешествую по желанию, – рассмеялся Никита. – Неожиданно, правда, как и ты, но приключений не боюсь... Где нужны кулаки и трезвая голова...
– А мне вот кулаки пока не особо были нужны, – вздохнула девочка. – Погоди, а как же ты меня звал еще в замке? Если у тебя нет способностей к магии, откуда был магический зов?
– А на что он похож? – полюбопытствовал Никита.
– На перемещение между мирами. – Маша задумалась. – Точь-в-точь такое же ощущение.
– Я думаю, это оно и было, – Никита пристально посмотрел на печку, избегая встречаться взглядом с Машей. – Видишь ли, я едва не провалил миссию.
– Разве такое возможно?
– Видать, возможно. Ты видишь, я старше тебя, хотя в Как-о-Думе мы были ровесники. Я здесь уже год, все тренировался, присматривался, стремился попасть в Громовую груду, решил, что моя миссия – найти и разбудить венцессу. Люди говорят, что она объединит замки вокруг Горы Ледяной угрозы, и не будет больше войн. Рысари будут защищать деревни от нечисти, летающих змеев и диких зверей. Попал в нужный отряд, но однажды в лесу поохотился неудачно, подстрелил перепелку, запек в глине, она была такая маленькая, что я и косточки сгрыз... и не придал значения тому, что она быстро остыла. Вот и заболел. До Громовой груды добрался, спать лег, а проснулся – мерзну, все не могу согреться. И день за днем все хуже и хуже. Когда услышал, что венцесса проснулась, еще руки кое-как шевелились...
– Не было там никакой венцессы, – сказала Маша. – Это я переместилась в ее комнату, меня за нее выдавали. И там я почувствовала зов, точь-в-точь такой, когда домой пора возвращаться...
– Ну так вот я и думаю, раз начал я стынуть – стало быть, миссию провалил. Поэтому тебя и перекинуло мне на выручку. Потому ты и зов ощущала – переместиться переместилась, да не сразу поняла, зачем.
– А если я переместилась, чтобы помочь тебе, чтобы найти лекарство... – медленно произнесла девочка, – значит, моя миссия выполнена, и я могу возвращаться домой? Только почему нет зова?
– Потому что теперь у нас одна миссия, – печально подвел итог Никита. – Найти венцессу, скорее всего. Мир от проклятия ледяной кости ты уже избавила, значит...
– Ничего подобного, – возле стола появилась Ракушка, она подобрала оставленный ею крендель и снова принялась лакомиться. – Проклятье в твоих костях, юноша! Кровь однороги и листик кривуги – сильные средства, но это не лекарство. Они гонят кровь по венам, они придают силу ста зубохватов обычному, здоровому человеку, и поэтому ты можешь ходить и говорить. Но если завтра в это же время ты не примешь снадобье, ты застынешь за считаные секунды. Ищи венцессу – это путь к тому, чтобы открыть тайну ледяной кости. Или доживай свои дни в нашем медленно остывающем мире. Следующего лета не будет.
Ежиха исчезла с кренделем в лапках, как только на пороге появился лекарь. Он пританцовывал, держа в руках кружку с крышкой, из которой сильно пахло спиртным.
– Проклятье ледяной кости разбито! – напевал он. Маше и Никите пришлось испортить ему настроение, они передали те слова ежихи Ракушки, что касались его как лекаря.
– Звезды на Горе! – воскликнул Сердюк, поднимая руки. – Бывает ли так, что умшастые ежи ошибаются?
– Вот завтра и увидим, – мрачно пообещал Никита. – На моем опыте.
– Ты не застынешь! – твердо сказала Маша. – Теперь есть средство, чтобы отсрочить обледенение. А мы тем временем разгадаем загадку проклятья ледяной кости.

– Не знаю, сколько он продержится на крови однороги... Хотя как раз на тебе и проверим, – лекарь сел за стол, достал бумагу, перо, баночку с чернилами и начал писать. Никита сидел на скамье, брови у него были сдвинуты. Чтобы подбодрить его, Маша положила ему на плечо руку.
– Вот она где! – раздался с порога голос тетки Рыкосы. Приподняв подол парчового платья, привениха поспешно вошла в лазарет. – Я так и думала! Не успела прийти в себя, уже печется о подданных! Пойдемте, ваше чистопородие, вам следует привести себя в порядок перед сегодняшним балом. В вашу честь дается обед!
– Я приду вечером, Никита, – пообещала девочка. Она закусила губу, чтобы не расплакаться – мальчик был ее единственным другом здесь, более близким, чем названая тетя. Рыкоса же смотрела на молодого рысаря, поджав и без того тонкие губы.
– Посмотрим, – пробормотала она напоследок, выводя Машу за руку во двор, под небеса, на которых уже занималась заря.
Машу ждала ванна с ароматными травами и парфюмерная помада, пахнущая жиром и полевыми цветами. Пока незнакомая служанка занималась волосами девочки, привениха снова заставила ее рассказать родословную венцессы, историю замка Громовая груда, подвиги отца, дедов и прадедов...
Затем девочку нарядили в платье из зеленого бархата и золотой парчи. Лиф платья украшали бисерные листики клевера, золотые геральдические подсолнухи – юбку. На шее ей оставили многострадальное ожерелье из замка Громовой груды с портретом Калины. На ноги полагались мягкие сапожки, в которых Маша уже успела прогуляться до лазарета – каменные полы в замке Морского ветра были холодны как лед.
– Обращай внимание в первую очередь на тех, у кого шапки с рогами, – поучала ее Рыкоса. – Это рысари, прославленные своими завоеваниями. Кланяйся тем, кто одет в малиновое, золотое, зеленое и серебряное – это богатые и знатные. Остальным можешь милостиво кивать. На челядинов не обращай внимания. Не дай Звезды на Горе, скажешь кому «спасибо» – у нас в замке веди себя, как хочешь, но на пирах – не смей! Опозоришься.
– Лучше вообще держать язык за зубами, – проворчала девочка, она только что поблагодарила служанку, закончившую возиться с ее косой-короной.
– От того, как будешь держать себя за обедом, нас с тобой либо на круг позора да под топор палача выведут, либо дадут по венцу – и тогда мы свободны и богаты, – шепнула привениха, когда служанка вышла. – Не подведи меня, девочка.
Маша глубоко вздохнула и посмотрела на себя в зеркало. Оно отразило весьма заносчивую особу в роскошном зелено-золотом платье. Осанка была вполне царственная. Немного портило общую картину выражение глаз – испуганное, почти загнанное. Девочка вздернула нос, чтобы прогнать это выражение. Получилось неплохо.
«Главное, не опускать нос», – сказала себе девочка и последовала за теткой из комнаты, по коридорам, в зал. Спускаться по лестнице, задрав нос, было нелегко, Маша шагала словно в пустоту, рискуя упасть. Но вот наконец широкие двери, из-за которых гремит музыка. Девочка с удивлением узнала гармошку и свирель, прочие инструменты были ей незнакомы.
– Госпожа сударыня венцесса Калина Горькослезная со своей привенихой, Рыкосой Гривастой, – объявил чей-то усталый голос. С задранным носом Маша шагнула в зал. Она шла, почти ничего не видя, лишь слегка кивая в сторону малинового и зеленого, пока ее живот не уперся в стол. Звякнула посуда.
– Ишь, какая гордая, – послышался шепот.
– Настоящая венцесса.
– Чистую породу сразу видно.
Шепот казался почтительным, Маша вздохнула с облегчением. У нее уже затекла шея от непривычной позы, но она боялась опустить нос, чтобы люди не увидели ее испуганные глаза.
– Прошу вас, госпожи сударыни, отобедать с нами, – сказал кто-то, по голосу очень важный. Маша еще раз глубоко вздохнула, и тут одна из булавок на платье соскочила и ткнула через ткань прямо в бок. Девочка пискнула от неожиданности.
– Что? – в важном голосе послышалось изумление. – Вы что-то изволили сказать?
Маша изогнулась, стараясь встать так, чтобы булавка не кололась так сильно.
– Венцесса... – предупреждающе произнесла привениха.
Маша провела рукой по боку – бесполезно, снаружи булавка почти не чувствовалась, а в бок вонзалась все сильнее. Страшно подумать, что произойдет, если Маша сядет...
– Присядьте, венцесса, разделим хлеб да соль, – вкрадчиво произнес кто-то.
– Только не это! – воскликнула несчастная девочка, у нее на глазах выступили слезы. Разом смолкли музыка и все разговоры.
– Может быть, наше общество недостаточно блистательно для такой чистопородной особы? – насмешливо спросила рогатая тень слева.
– Вот именно! – ухватилась за подсказку Маша. – Вы даже не встали, когда я вошла!
– Девочка... – с тихой угрозой прошипела привениха.
– Да, да, словно я простая девочка, а не венцесса Калина Горькослезная, дочь благородного веника Елисея Гривастого, внучка веника Никодима Гривастого, потомок Гривухи саблезубого!
Она уже не могла выносить боль, с каждой секундой становившейся все более острой.
– Минутку, минутку, – забеспокоился важный голос, Маша скосила глаза из-за своего задранного носа, чтобы посмотреть на того, кто говорит, но уловила только пурпурно-золотое сияние. – Титул за вами еще не признали, давайте спокойно пообедаем, развлечемся за едой приятной беседой.
– Не о чем мне с вами беседовать! – Маша стукнула кулаком по столу. – Пока вы не окажете мне уважение, я с вами за стол не сяду.
Слезы брызнули у нее из глаз, девочка бросилась из зала в спасительный полумрак коридора, там просунула руку под подол и вытащила, наконец, злополучную булавку. Только после этого она вновь обрела способность оценивать ситуацию. Она неслышно подкралась к двери и услышала обрывок разговора:
– Вам не за что извиняться, госпожа сударыня, – говорил важный голос. – Что вы... Девочка горда, как и ее отец, и горяча, как бурлящая кровь однороги. Для чистопородного рысаря ее поведение безупречно. Каюсь, мы ожидали, что вы приведете к нам деревенскую простушку, выдадите ее за венцессу, чтобы вернуть себе титул...
– Ну как вы могли подумать... – смущенно пробормотала Рыкоса.
– Да-да, заставите ее вызубрить родовую книгу, нарядите в роскошное платье. Но девочка своим поведением доказала свое право на титул. Прошу вас, верните ее в зал. Мы поступим с ней так, как она того достойна.
Маша отпрянула от двери. Рыкоса вышла в коридор. С интересом осмотрев Машу с ног до головы, она сказала:
– Прошу вас, ваше чистопородие, вернитесь в зал, рысарям есть что сказать вам.
А потом добавила шепотом:
– Хотела бы я знать, кто тебя научил...
Маша вновь задрала нос и вошла в зал. При ее появлении люди встали из-за длинного стола.
– Мы признаем за вами титул венцессы, – сказал важный голос. – Просим вас разделить с нами хлеб и соль, уважаемая госпожа сударыня. Возложение венца состоится вечером, на балу.

– Не откажите, присядьте, примите... – наперебой заговорили собравшиеся. От удивления Маша стала озираться по сторонам. «Странные люди, им грубишь – они уважают, может, так и надо себя вести?» – подумала девочка. Но тут ее глаза встретились со взглядом пожилой служанки, которая чуть заметно покачала головой, точь-в-точь как учительница. И Маше стало невмоготу. Она пробралась на свое место за длинным столом, ей предложили поесть, но на глаза ей попадались зажаренные целиком гуси, румяные поросята с лукавыми мордочками, огромные рыбины с тусклыми мертвыми глазами, меньше всего на свете они наводили на мысль о еде, скорее о лавке таксидермиста. Кто-то положил ей на тарелку кусок барашка, но Маша есть не могла, так и просидела с опущенными ресницами до конца обеда, среди жующих бородатых ртов, хруста разгрызаемых костей, шлепанья на пол объедков. Только отломила кусочек от ритуального каравая хлеба с солью, когда его начали передавать от гостя к гостю в знак мира в замке Морского ветра.
Так, голодная, и отправилась на бал, где Маше на голову надели венец Калины Горькослезной – яшмовые гроздья ягод калины на чеканном золоте листьев. Важный господин в пурпурном и золотом поздравил ее с восстановлением славы предков. Когда девочка повернулась к толпе разряженных господ сударей, словно придавленная к земле тяжелым венцом, и подняла глаза, все присутствующие так закричали, заревели, завизжали, что она невольно вздрогнула и прижалась к привенихе, скромно и молча стоящей рядом. Рыкоса ответила ей торжествующим взглядом и произнесла:
– Поздравляю, девочка моя.
Когда крики умолкли, грянула музыка, чистопородные рысари разбились на пары и пустились в пляс, более подходящий деревенской свадьбе, чем рысарскому замку. Повсюду сновали слуги, разнося в деревянных, обитых железом кружках пенистое мутное пиво. Маше очень хотелось попробовать пива, но Рыкоса взяла кружку у нее из рук.
– Почему?! Я уже взрослая! – возмутилась девочка.
– Дети больные родятся, взвоешь, – просто объяснила ей привениха. – Выпивка – не развлечение для девочек. Даже титулованных.
Сквозь толпу танцующих, улыбаясь, пробирался к ним Андрей Шестипалый. Кажется, он искренне радовался Машиной победе. Девочка бросилась было к нему навстречу, как вдруг заметила, что он ведет за руку мальчика примерно ее возраста, светловолосого и кудрявого, с ясными голубыми глазами.
– Наконец-то, – вздохнула с облегчением госпожа Гривастая. – Калина, позволь тебе представить его чистопородие веника...
– Просто Ванечка, – перебил ее Андрей. – Вы равны по рождению, можете называть друг друга по имени. Ванечка, проводи Калину, покажи свои игрушки...
– Игрушки? – переспросила девочка с недоумением.
– Вам нужно познакомиться поближе, – улыбнулась привениха. – Веник – самая подходящая для тебя компания, в отличие от беспородных рысарей.
Ванечка крепко взял Машу за руку и повел ее прочь из зала. Он не говорил ни слова, только упорно шагал по коридору. Пахло от него молоком и печеньем, руки у него были чистые и белые.
– Ванечка, куда мы идем? – спросила она, робея.
– Сейчас! – сказал он. – Там интересно.
Через коридоры и галереи он повел ее по винтовой лестнице в башню, на первом этаже которой явно была спальня Шестипалого, о чем свидетельствовали висящие на стене мечи и разложенные по столам доспехи. Выше была комната Ванечки.
Маша с любопытством рассматривала кровать, такую же большую, как у нее, сундук с одеждой, а кроме них – деревянную лошадку, игрушечные сабельки и большую малопонятную конструкцию, похожую на скелет птеродактиля и бумажный самолет одновременно. Ванечка выпустил ее руку и принялся с гордостью показывать гостье свои сабельки и деревянных рысарей.
– Ванечка, извини, сколько тебе лет? – спросила Маша с подозрением.
– Почти тринадцать, – в доказательство он показал на пальцах. Девочка с сомнением оглядела его – он вел себя точь-в-точь, как шестилетний.
– Извини, – снова сказала она. – А кроме игрушек, ты что любишь? Книжки? Верховую езду?
– Я боюсь лошадок, – честно признался мальчик. – А в книжках слишком мало картинок.
Он застенчиво улыбнулся, и из уголка рта у него вытекла тонкая струйка слюны.
– А что это такое? – Маша указала на самолетик.
– Мне надоело в этой башне, – приложив руки ко рту, шепнул мальчик. – Я придумал крылья, чтобы улететь. Такие, самолетные. В общем, самолет.
– Как ты мог собрать это? – Маша с сомнением оглядела конструкцию. – Тебе кто-то помогал?
– Руки сами делают, – признался Ваня. – Я люблю собирать всякие штуки. К нашей свадьбе как раз доделаю, и мы улетим вместе, только никому не говори.
– К нашей – что?
– Свадьбе! – рассмеялся Ванечка. – Я твой жених. Мы обручены с самого рождения.
– Я схожу с ума, – прошептала девочка. – Нет, это он сумасшедший. Явно дурачок, сабельки-солдатики, вот и болтает, что попало. Иван-дурак!
В это время распахнулась дверь, и в веникову комнату ввалилась толпа с привенихой и Шестипалым во главе. Гости пели дурацкую песню про уточку и селезня, от них здорово разило пивом, Рыкоса и Андрей молча улыбались. Ванечка прислонился спиной к стене, прижимая к груди сабельку, Маша же была слишком удивлена, чтобы испугаться.
– Вашу свадьбу справим ближе к весне, – впервые на Машиной памяти привениха показала зубы в улыбке. – Отныне вы считаетесь женихом и невестой!
– Что? – одними губами переспросила Маша, но в этот момент снова грянула глупая песня. Увлекшиеся взрослые не слышали, как Ванечка заплакал, потому что не мог найти под кроватью своего горшка...