Глава 24 Подобающее положение
Солнечный свет разливался по небу. Все выше поднималось дневное светило. Маша уже не чувствовала собственных ног, она прижалась щекой к груди рысаря, чтобы не упасть, обхватила слабой рукой его за шею.
– Держись, держись, венцесса! Я уже вижу замок.
Маша открыла глаза. Впереди, на скалистом берегу моря, возвышался белокаменный замок со стройными башнями. Он совсем не походил на Громовую груду. Маша прислушалась. Ей вдруг показалось, что высокие башни замка пели под утренним ветром... Солнце отражалось в витражных окнах...
– Что это за музыка? – спросила Маша у рысаря.
– Так башни построены – когда дует ветер, они поют, – ответил ей Шестипалый. – Потому его и назвали – замок Морского ветра.
– Странно, в первый раз вижу в окнах стекла.
– Так на Теплом берегу не бывает сражений, стекла бить некому. Сюда приезжают для лечения, для свадеб, для оздоровления детей, а кто-то просто отдохнуть от бесконечных войн. Нет чести захватывать замок в отсутствие хозяина. Многие этим пользуются, особенно вдовы.
Дорога заметно посветлела, она тоже была белой, как замок, не ослепительной – мягкого, молочного цвета. Она полого поднималась в гору, к замку. Когда они подъехали ближе, стали видны чахлый садик с хвойными растениями в кадках и грубыми каменными лавками, высохший фонтан с морским драконом, похожим на того, которого почистила Маша, широкие ступени главного входа. Каменная стена вокруг замка не имела ворот, она просто кончалась у белой дороги. Это окончательно убедило Машу, что в замке Морского ветра не бывает сражений.
– Все уже, наверное, приехали. Я уверен, твоя тетя все глаза выплакала.
Белая пыль клубилась за ними, копыта Радуги выбивали дробь. Замок приближался, сверкал все ярче под лучами восходящего солнца. Лошадь пересекла каменный мост, проскакала по двору, остановилась у крыльца. Шестипалый соскочил с нее, он был вымотан, но держался намного лучше Маши, которая буквально повисла на лошадиной шее. Он взял девочку на руки и поспешил с ней в замок. В прохладном белом зале, в скудном свете единственной свечи в шандале у огромного зеркала, рысарь остановился и крикнул:
– Кто-нибудь! Люди!
Маша смутно слышала, как по лестнице кто-то спускался, заботливые руки приняли ее у Шестипалого, куда-то понесли... девочка уснула.
Разбудили ее почти забытое чувство тоски и скорбный плач, в котором она распознала магический зов и даже обрадовалась ему. Потом до ее ушей донесся настоящий, не мистический плач. Маша открыла глаза. Она лежала в кровати из светлого дерева, мышцы ныли, но так приятно, расслабленно... На стенах и потолке разноцветные солнечные зайчики от витражей. Девочка повернула голову, чтобы посмотреть, кто там плачет.
У приоткрытого окна сидела Рыкоса Гривастая. Она была безупречно одета и причесана, ее серебряное платье выглядело свежим и аккуратным. Ничего общего с дикой, странной Рыкосой, которая напала на девочку в лесу. И плакала она совсем как обычная женщина, тихо и горько, без воя и рычания.
– Тетечка, – шепотом позвала Маша.
– Детка! – женщина, отвернувшись, смахнула слезы, потом поспешила к кровати, упала перед ней на колени, протянула к девочке руку. – Как ты, маленькая моя? Сейчас я позову лекаря. Звезды на Горе, Андрей рассказал мне, какие испытания выпали на твою долю, бедняжка.
– Он сказал, вы искали меня? – осторожно спросила Маша.
– Я была замурована в тронном зале, едва не умерла от голода. Я с ума сходила при мысли о том, что с тобой, где ты...
– Разве вы не искали меня у дикушек?
– У дикушек? – искренне удивилась привениха. – Но Андрей сказал, тебя приютила добрая женщина из какой-то деревни, когда мы вернемся в Громовую груду, мы обязательно ее навестим. А сейчас отдыхай. Я пришлю лекаря и принесу тебе поесть.
Она ласково провела рукой по щеке девочки, потом легко поднялась и вышла за дверь. Маша полежала немного, затем попыталась встать. Сначала у нее закружилась голова, от витражей замельтешило в глазах, но потом все прекратилось, осталась лишь некоторая слабость в руках и коленках. Девочка обнаружила, что на ней только ночная рубашка из беленого льна, отделанная ручным кружевом и вышивкой. Ее одежда нашлась в сундуке, в ногах кровати. На тумбочке рядом с кроватью в глиняной вазе стоял прутик с листочком, подаренный умшастыми ежами. Возле него были аккуратно разложены Машины немудреные вещи – бусы, портрет венцессы, карманное зеркало, ножницы, носовой платок. Кристалл оставался на шее. Девочка смутилась, догадавшись, что пока она спала, ее переодели, волосы заплели, что ее вещи раскладывали чужие люди.
– Она уже стоит на ногах! – воскликнул, входя, невысокий, чуть полноватый, но подвижный и очень эмоциональный мужчина. Несмотря на седые волосы и добрые морщинки вокруг глаз, его невозможно было назвать стариком. – В постель, в постель, ты еще слишком слаба. Шутка ли, такой путь, такие испытания...
– Она у нас непоседа, – рассмеялась, входя вслед за ним, тетя Рыкоса. – Прошу вас, лекарь Сердюк, осмотрите ее, пока она снова от меня не сбежала.
Маша ответила ей долгим пристальным взглядом, затем послушно стянула рубаху. Лекарь не заохал при виде огромного синяка на боку, он лишь подпер щеку языком и нахмурился. Затем простучал девочке спину, заглянул в глаза и задумался.
– Я бы сказал, что она просто очень устала, и не только физически... В общем, силы можно было бы подстегнуть кровью однороги. Научите ее правильно сидеть верхом, еще парочка подобных путешествий, и я не ручаюсь за ее кости.
– Я займусь ее рысарским воспитанием, – пообещала привениха.
– Что же до проклятия ледяной кости, то я не нашел и следа его. Если позволите, я обследую девочку, однако мне кажется, что за ледяную кость вы принимали все эти годы нечто иное. Насколько мне говорят результаты моих исследований, проклятьем нельзя заразиться, все мои пациенты заболели после того, как поели заболевшую птицу, причем не мясо или кожу – погрызли кости и хрящи. Как я понял, девочка заболела в столь раннем возрасте, когда еще не могла грызть косточки?
– Но что же с ней было?
– Стресс, вызванный гибелью родителей, какая-либо наследственная болезнь, кажется, ее мать прославилась тем, что проспала десять лет, покуда ее не поцеловал будущий муж, ваш брат?
– Это не более чем романтическая семейная легенда, – тетя обхватила себя руками, как будто внезапно ей стало очень холодно, она отвернулась к окну.
– Мне очень жаль, – мягко сказал лекарь. – Похоже, я расстроил вас, напомнив о дорогих вам людях. И ты, девочка, тоже прости. Все, что я могу, это делать предположения, потому что за всю мою жизнь еще ни один из тех, кто подвергся проклятью ледяной кости, не вернулся к нормальной жизни. Я не могу рассчитывать на удачу, я все время ищу, ищу... Ищу...
Он вдруг запнулся, глядя на прутик в глиняной вазе. С минуту смотрел на него очень внимательно, потом протянул руку, чтобы дотронуться.
– Извините, это мое, – сказала Маша и, чтобы перевести разговор, спросила: – Скажите, вы хороший доктор?
– Простите, что? Хороший ли я доктор? – рассеянно отозвался лекарь Сердюк.
– Вы хорошо лечите людей?
– Калина, он самый лучший лекарь, потому и работает тут, при замке Морского ветра, – вставила привениха.
– Тогда вы должны знать Ракушку, – хитро улыбнулась Маша, вспомнив, что ежи говорили, что только лучшие из лекарей заслуживают внимание умшастых ежей.
– Ракушку! – лекарь выпрямился, глядя на девочку сверху вниз. – Конечно, я знаю Ракушку. Что бы я делал без ее советов... Но ты? Кто мог тебе назвать ее имя?
– Ежиха, что лечила мой ушиб, велела обратиться к ней, мол, она доделает. Вы не передадите ей?
– Конечно, я передам, но Ракушка очень занята в последние дни. Скажи мне, девочка, откуда у тебя эта веточка?
– Мне ее дали...
– Она может пустить корни. Я посажу ее. Не дашь ли ты мне ее?
– Если пустит корни, дам, чтобы не погибла, – Маша отвернулась и подошла к тумбочке с вазой. – А пока не могу, мне велели не выпускать ее из рук. Впрочем, я могу отдать вам листик.
Лекарь не успел ничего сказать, он только ахнул, когда девочка оборвала листок и протянула ему.
– Вы свободны, – объявила ему привениха. – Если больше никаких рекомендаций не будет...
– Только покой и отдых, пусть денек проведет в постели, через пару дней можете начать тренировки. Что же до завтрашнего пира и бала, полагаю, вреда не будет.
Он ушел, но перед тем как выйти за дверь, еще раз оглянулся на прутик, стоящий в вазе. Листик он унес в руке.
– Ну что же, детка, – вздохнув, привениха оторвалась от созерцания моря за окном. – Я отдала распоряжения насчет обеда, его скоро принесут. Потом ты сможешь поспать, но не спи слишком долго – завтра твой первый бал. Мне хотелось бы проэкзаменовать тебя перед ним. Насколько хорошо ты помнишь уроки в Громовой груде.
– Вы имеете в виду книгу? – Маша ответила тетке дерзким взглядом. – Или пощечину, что вы мне дали в то утро, когда началась осада? Или мертвого старьевщика у вашего трона?
– О, – отозвалась госпожа Рыкоса. Пристально взглянув на девочку, она прошла по комнате к камину и опустилась в деревянное кресло с высокой спинкой. – Похоже, ты затаила на меня обиду?
– Я помню все, чему вы меня учили. Может быть, я действительно ошиблась, и в лесу, и у дикушек на меня напали не вы. Дядя Андрей сказал, что вас в это время не могло быть в том месте. Но я видела, как вы шли по коридору с ножом в руках, и у вас были странные глаза. Я видела мертвого старьевщика. Я помню ваш крик – в тот момент, когда меня сбросили в бочке в горную реку. Вы сказали рысарям, что не позволите им предать вас. И ваш голос изменился.
– Что ты хочешь сказать? – спокойно спросила Рыкоса. – Что больше не желаешь быть моей приемной дочкой?
– Вы снова будете угрожать мне, чтобы я плясала под вашу дудочку?
– Я никогда не угрожала тебе, моя девочка, – Рыкоса выпрямилась во весь рост. – Каждому из случаев есть свое объяснение.
– Мне очень интересно, – съязвила Маша.
– Перед лицом опасности люди часто ведут себя так, как им несвойственно. Я была в отчаянии, боялась, что потеряю тебя – после стольких лет, которые я провела без всякой надежды. Я боялась потерять наш родовой замок. Каюсь, я позволила своей звериной сущности вырваться наружу. Такое изредка случается со всеми чистопородными потомками Гривухи. Ненадолго могут измениться глаза, голос, характер.
– Поэтому вы убили старьевщика?
– Этот хитрый старикашка... – Рыкоса принялась мерить шагами комнату, – много лет бродил по замкам, скупал старые вещи, иногда подворовывал, не гнушался никакой грязной работы. Он был в курсе всех семейных тайн, мог выдать расположение войск, подземных ходов, мог отравить колодец. Он собирался выкрасть тебя, я узнала, что он совсем заморочил тебе голову.
– Это портрет Калины? – Маша сдернула с тумбочки подвеску. – Вы говорили, я ее копия!
– В детстве была, с годами ты все больше становишься похожа на своего отца. Я хотела защитить тебя. Так же, как и тогда, когда ударила тебя. Мне нужно было, чтобы ты усвоила урок. Чтобы навсегда запомнила, что не пристало венцессе проявлять слабость и дурной характер перед теми, кто ей служит. Так же поступила в свое время моя мать. Никто и никогда не видел меня неопрятной, растрепанной, паникующей. Вернее, панику я стараюсь заменить яростью.
Маша снова вспомнила, как выглядела Рыкоса в тот зимний день, в лесу – дикая, странная, с нечесаными волосами, небрежно одетая – и окончательно поверила, что это не могла быть она. Все звучало очень разумно – Гривуха, ярость, старьевщик. Кроме одного – Маша была Машей. Не венцессой Калиной.
– Я вам верю, – наконец сказала девочка. – Но я не могу играть в ваши игры. Я не венцесса, я не должна жить в этой комнате, танцевать на балах. Я приехала сюда...
Она запнулась, не решив, рассказывать ли привенихе о ледяном рыцаре. Но та истолковала ее замешательство по-своему.
– Ты приехала, потому что у тебя не было выбора. Андрей рассказал, что ему пришлось увозить тебя из деревни едва ли не силой. Все рысари, что ехали с обозом, уже в замке и подтвердят, что ты венцесса Калина. Андрей уверен в этом и поклянется чистотой своей породы. Он утверждает, что перед лицом опасности ты вела себя вполне достойно, твоим предкам не пришлось бы за тебя краснеть. Ты общалась с дикушками, с волками, с умшастыми ежами, с соседушками, ты противостояла чудовищу, крылатому змею, диким зверям, ты проводила в последний путь застывшего рысаря – все это испытания не для деревенской простушки. Я не ошиблась в тебе. Считаешь ты себя венцессой или нет, ты достойна этого титула. Прими его с честью.
– А если нет? – еле слышно переспросила девочка.
– Самое страшное преступление в этом мире – предательство чистой породы. Если тебя признают самозванкой, тебя обезглавят. Так что никогда, даже наедине с собой, покуда ты в замке Морского ветра, не сомневайся в своем титуле. Как я не сомневаюсь в том, что ты моя племянница. Тебе предстоит занять подобающее положение. А теперь давай пройдемся по твоей родословной.
Маша почувствовала слабость и села на кровать. Она вяло отвечала на вопросы, когда ей наконец принесли обед – бульон с укропом, соленые огурцы, клюквенный кисель и гречневую кашу с куриным мясом. После еды ее начало клонить в сон, и привениха позволила ей прилечь.
– Нет, нет, мне нужно осмотреть замок, – девочка попыталась встать, но ноги и спина отдались такой болью, что она отказалась от своих попыток.
Засыпая, Маша почувствовала, как Рыкоса погладила ее по голове, а потом услышала, что та собрала посуду на поднос, не дожидаясь слуг, и вышла из комнаты.
«Может, она и в самом деле добрая, – подумала девочка. – Попритворяюсь венцессой еще маленечко, завтра мне будет уже лучше, я найду ледяного рыцаря».
Маше снилось, что она вновь беседует с летающим змеем, а голос у него становится все более гулким, слова все труднее разобрать, вдруг у него оказалась голова Костика, одноклассника Маши, он подлетел к ее окну и сказал презрительно:
– Летим, скорее. Или тебе здесь понравилось, венцесска?
Во сне Маша встала на подоконник, но не могла решиться прыгнуть на спину летающему змею с головой Костика, она со страхом смотрела на широкий каменный двор там, внизу. А в реальности Маша упала с кровати. И тут же проснулась, начала растирать ушибленные колени. Даже слезы брызнули из глаз от обиды.
В комнате пахло морем, было свежо от того, что одно из окон осталось чуть приоткрытым. Каменный двор и стена напротив Машиного окна были освещены факелами, их теплый свет играл в цветных стеклах. Маша открыла сундук, на ощупь нашла свою броню с привязанной к ней шапочкой колокольцев, надела ее. Затем она переворошила весь сундук в поисках того, что могла бы надеть без посторонней помощи. Бродить в броне и ночной рубашке девочка не решалась. Роскошь замка Морского ветра пугала ее, напоминала о требовании Рыкосы вести себя соответственно своему положению. Но среди бархата и парчи она смогла выбрать лишь широкий плащ с капюшоном, бледно-розовый, с опушкой из золотистого меха, да еще у порога стояли мягкие белые сапожки с матово светящимися круглыми застежками.
Надев обувь и плащ, Маша выскользнула из комнаты. За дверью она увидела ведущую вниз крутую лестницу, освещенную одним факелом. Девочка бесшумно спустилась по ней. Лестница, как оказалось, вела в спальню привенихи, при свете синего фонарика Маша увидела широкую кровать с балдахином, по подушке разметались знакомые рыже-русо-черные пряди волос. Девочка прошла к полукруглой двери, отодвинула засов и очутилась в коридоре, таком же гулком, наполненном сквозняками и таинственными звуками, как и в Громовой груде, только с белыми стенами и светильниками в виде голов летающих змеев вместо факелов. Маша спросила у лампочки колокольцев, где ледяной рыцарь. Синий луч провел ее мимо запертых дверей, по широким лестницам и вывел во двор. Мелодичные звуки отражались от башен и уносились в вышину, где битым блюдцем светилась луна чужого мира. В галереях ходили стражники, девочка видела дрожащий свет факелов. Маша накинула капюшон на голову и пересекла каменный двор, торопясь туда, куда указывал свет фонарика. Мимо хвои в белых горшках, под арку, к ступеням, ведущим вниз, в укромную дверь, притаившуюся в тени под балконом. Она оказалась не заперта. Прямо за ней были небольшие сени, Маша вошла и увидела приоткрытую дверь, из которой пробивался дрожащий свет и аромат травяных настоев. Маша просунула в комнату голову – внутри был ряд деревянных скамеек, накрытых простынями и лоскутными одеялами, большая часть их пустовала, но на некоторых неподвижно лежали люди. В углу, у крашенной в белый цвет печурки, более подходящей для кипячения чайника, чем для обогрева, на табуретах у голого стола сидел лекарь и большая, очень толстая ежиха. Лекарь мрачно смотрел на огонь, ежиха с аппетитом откусывала от кренделя, обсыпанного маком. Внезапно иголки у нее посинели, она с тревогой посмотрела прямо на Машу.
– К нам гости, – протяжно, чуть обиженно сказала она. – Не стой у порога, я тебя вижу, девочка.
Маша вздрогнула, спряталась за дверь, потом все-таки вошла в комнату.
– Венцесса! Вот уж точно, непоседа! – вскочил Сердюк. – И что ты тут делаешь?
– Здравствуйте, – рассеянно отозвалась Маша, – вы, наверное, Ракушка.
Девочка оглядывала деревянные лавки. Все, кто лежал, были ледяными рыцарями. У всех были одинаковые заиндевевшие брови, волосы сосульками, неподвижные глаза, устремленные в потолок. Маша не могла понять, кто из них тот, что был ей нужен – синий лучик пропал, стоило ей войти в комнату, вероятно, его убрала ежиха.
– Тебе не терпится от синяков избавиться? – догадался лекарь. – Понимаю, ведь завтра бал. Ну что же, матушка Ракушка, поможешь нашей красавице?
– По ложке свежей крови однороги утром и вечером, вот и все, что ей нужно, – отозвалась ежиха, концы иголок у нее заалели. – А лучше бы поспать да поесть недельку-другую.
– Спасибо, я не люблю лежать, – ответила Маша, проходя мимо обледеневших людей, разглядывая их во все глаза. – Вы не скажете, кто из них был в Громовой груде?
– Я не знаю, – ответил лекарь. – Увы... Ко мне они попадают в таком состоянии, когда другие лекари уже махнули на них рукой. Видишь ли, я не столько лекарь, сколько исследователь, я ищу лекарство, испытываю все рецепты на их шкуре. Поэтому я не беру тех, кто стынет от проклятья мгновенно. Таким вот, медленно замерзающим, можно хоть лекарство в рот влить...
«Кто же из них звал меня? И зачем? Что я вообще тут делаю?» – раздумывала девочка, снова и снова проходя мимо неподвижных людей. Под сединой изморози невозможно было отличить брюнета от блондина, под ледяной коркой скрывались морщины и веснушки.
– Странно для венцессы такое любопытство, – заметила ежиха. Но одновременно с ее словами Маша услышала новый звук – не то стон, не то речь. Она вернулась и опять прошла там, где была только что. Из-за обледеневших стрелочек ресниц за ней следили глаза.
– А-ша... А-ша... – услышала она снова.
– Что? – беспокойно обернулась девочка. Заметив, что ежиха собирается что-то сказать, она прикрикнула на нее: – Молчите, прошу вас!
Ракушка, обиженно пожав плечами, засветилась ярко-синим и пропала. Лекарь осуждающе покачал головой, но девочка успела обратить внимание на то, что один из рысарей размыкает посиневшие губы.
– Ма-ша, – услышала она более отчетливо.
– Кто ты? Откуда ты меня знаешь? – девочка бросилась к нему. Она дышала на его ледяные брови, пыталась отогреть руками холодные твердые щеки, но бесполезно.
– Девочка, что ты делаешь? – спросил у нее лекарь. – Этот рысарь израсходовал свои силы, он сейчас уснет и во сне скорее всего застынет.
– Разбудите его! – вне себя закричала Маша. – Сделайте что угодно, только разбудите его! Я проделала такой путь, я едва не погибла, я должна с ним поговорить!
Она вцепилась в лекаря, тот даже покачнулся от такой атаки.
– Ну хорошо, хорошо, я попытаюсь! – ответил он. – Все равно он безнадежен, а мне нужно опробовать новый рецепт. Забродившая кровь однороги и твой листик с кривуги... обычного человека такая смесь убьет, но... Ракушка как раз убеждала меня опробовать ее на обледеневшем. Будем надеяться, что она права.
Маша без сил прислонилась к стене, наблюдая, как лекарь с ложечки вливает жидкость, бурлящую алой пеной, в рот ледяного рыцаря. Смесь застывает у него на губах, пена становится твердой.
– Нужен теплый сосуд, как человеческое тело, – догадался Сердюк. – Сейчас я подготовлю ложку, только бы не ошибиться с температурой. Чуть горячее или холоднее, эффекта не будет, а он стынет с каждой секундой.
Он оставил кружку, поспешил к печке, а девочка с ужасом смотрела, как лед сковывает рысаря, поднимаясь от ног к сердцу. Недолго думая, больше от отчаянья, она схватила кружку, отхлебнула немного и припала к твердым губам, вливая изо рта в рот лекарство. Все произошло очень быстро. Сначала она почувствовала, что язык обожгло, словно она набрала в рот бритвенных лезвий, потом острое скользнуло вниз и рысарь ответил леденящим дыханием, которое моментально убрало боль с обожженных губ. В следующий момент громко ахнул лекарь. Он поспешил к девочке с кувшином молока:
– Набери в рот, только не глотай! Не глотай! Плюй! Плюй скорее на пол!
Маша отпивала молоко и выплевывала его на пол, оно пенилось у ее ног розовым и белым. Лекарь тем временем хлопотал над ледяным рыцарем. Скорчившейся на полу Маше было видно, как ледяная корка отступила, спустилась с груди, к ногам, как дрогнули пальцы свесившейся с лавки руки. Раздался глухой, протяжный стон.
– Тише, мальчик, тише, – бормотал лекарь. – Сейчас мы тебе чаю согреем. Тише, тише, знаю, больно, сердечко-то колотится.
Лекарь всем телом прижимал к лавке колотящегося в ознобе рысаря. Маша с изумлением рассматривала густые брови, низко нависающие над глазами, темные волнистые волосы, твердый подбородок. Лицо было очень знакомым, но оно не могло принадлежать этому миру!
– Маша Некрасова, – клацая зубами, сказал Никита Кожаный из Как-о-Дума. – Как ты тут оказалась, Сквознячка?