Глава 18
Норман
Полчаса, как должен был улететь самолет
Пара часиков на руке, в общей сумме, с четырьмя часовыми поясами, которые были в Новой Америке, кричала ему, что нужно уезжать.
Норман суетился вокруг шасси у небольшого самолета. Он уже перестал обращать внимание на друзей Доминика, которых он не знал. Норман даже не поздоровался, а сразу начал объяснять, что, где и другое.
Рядом стоял Джон и курил сигарету. Норман вымерял шагами расстояние перед лестницей в самолет. Голый грунт, пусть и без луж не внушал доверия. Лучше бы был вертолет, но их легко сбить. Пилот уже несколько раз выказал недовольство о задержке, они ругались. Но полную долю он получит только после того, как они долетят до другой страны. Пассажиры же, заняли все места и просто молча ждали. Были вопросы, но Норман их игнорировал, пока они не говорили прямо в лицо. Кроме Нормана и места для Доминика, их было шестеро. Лица выглядели ужасно потрепанно.
Он поправил медицинский халат, который одел в бегах на кофту. В карманах лежали вещи, из-за которых они с Домиником перестали общаться, а именно, альбом с фотографиями молодого Доминика с Алекс и Людовиком: их группой «Никто из нас», ещё десяток с рабочей практики и с работы. Потому что Норман их украл и не собирался возвращать. Он помнил угрозы Доминика и боль в простреленной стопе в тот вечер. Норман все равно их не вернул, хотя сомневался: сможет ли его убить Доминик. Норман взял с собой пачку сигарет, которые курил Доминик.
В итоге они не виделись почти два года.
Норман сжал руки так, что выступили белые костяшки. Интуиция отвечала ему, что ждать некого. Предвещала всё самое плохое. Но худшее уже произошло в жизни, и больнее быть не может.
— А если он не придет? — спросил, подойдя, черноволосый парень. Джон сжимал руки крест-накрест, от холода. Норман уже раз проигнорировал этот вопрос, сейчас же ему хотелось дать четкий ответ. Он пробурчал:
— Доминик обещал прийти. Я ему верю.
Норман заметил интересующий взгляд. Он не был удивлен, Доминику на выездные задания давали другие имена и паспорт под штат и личность.
Стрелка часов зашла за ещё одну черту. Черт. Сердце забилось зверем, зажатым в углу. Норман нахмурился, взирая на набежавшие черные тучи. Ветер свободно бежал по полю. Крона осин поблизости дрожала, как его руки. Норман ощутил замерзающий холод внутри. Как от пальцев он распространился к животу. Искоса полил дождь. Нервы не выдержали и Норман начал пинать грунт. Грубо и резко. Он не придет.
Норман упал на колени. Руки сжались в кулаки, и Норман начал бить мокреющую землю и острые камни. Черт. Черт. Черт. Фаланги пальцев опухли, а воздух из легких исчез. Норман ощутил, как намокает лицо, волосы. Все вокруг снова стало привычным.
Однако тишина исчезла. Раздался холодный вой полицейской машины.
***
Доминик
Время вылета самолета. Полчаса назад
Веки плотно зажмурились, морща лицо. Он не успел.
Доминик сжал руки на руле машины. Наручники плотно сидели на запястьях и не давали развести руки для нормальной поездки. Дороги пустовали, он нарушил ограничение скорости столько раз, что потерял счет. Там, где были пробки, Доминик использовал полицейскую сирену. Эта машина Нэда, ключи от которой он нашел в кармане. Сукин сын действительно надеялся его убить!
Губы Доминика задрожали от наплывшей улыбки. Ему не было смешно. Трясущиеся руки медленно опустились с руля, когда он остановился у полупустой парковки. Голова истошно заколола. Пути назад нет.
Пальцы лазали в бардачке, чтобы найти нож или магазин от пистолета... Водительское удостоверение, блокнот, карандаши, и маркер, с помощью которого на блокноте написан адрес, где был отель. Доминик ударил руль и стекло двери. Закололи кисти. В глазах помутнело от наплывших слез. Ему действительно не поздоровится, если его поймают. Иголки под ногти, допросы. Взгляд глаз упал. Сидение, руки, одежда – всё пропитано собственной густой кровью.
В голову перестали лезть тревожные мысли. Доминик расслабленно сел, и ему казалось, что тело больше не болит. Когда ещё он такое чувствовал? Его глаза улыбнулись, ощущая ответ во рту. С Алекс и Людовиком. Даже когда двенадцать лет назад страна пала перед атомным устрашением, именно их слова грели душу в стужу.
В школе с ним не хотели общаться из-за фамилии. «Уоттс» утверждала: он брошенный ребенок. Разговаривали, когда было что-то нужно – и то – взрослые.
Кто-то заслонил солнце и Доминик отодвинулся, выдвигая журнал вперед.
— Хей, — Доминик поднял глаза и увидел блондинку, кажется, из параллельного класса. Красная кепка на голове и заляпанная рубашка. «Ну, что за неряха?» — встряло в голове упреком. Короткие волосы взыграли с потоком ветра. Девчуля промурлыкала:
— Это ты же остаешься поиграть в музыкальном кружке по средам, верно?
— Привет. Да, я, — отвел глаза Доминик и убрал сборник на колени.
— Супер! Ты так хорошо играешь, — щеки покраснели, — Можно я буду с тобой играть? Я просто хочу показать родителям, что я умею играть на гитаре. Чтобы они записали к учителю и все дела. — Донни пожал плечами:
— Ну. Можно попробовать, — блондинка села, замечая журнал о табулатурах с историей Джона Бонэма. Она протянула пальцы и встретилась глазами.
— Меня Алекс звать. Просто Алекс... — Она улыбнулась. Доминик пожал руку и вымолвил:
— Доминик. Донни.
Уже тогда её руки показались самыми теплыми и...мокрыми.
Они были знакомы с детства, прошли вместе пубертат и прочее. Доминик никогда не замечал её знаки внимания. То, как потеют ее руки вместе, то, как она связывает хобби, то, как она находит время на переменах заскочить к нему и поболтать, то, как приглашает домой на просмотр кино с семьёй. Улыбка с ровными зубами, когда она с ним. Доминик никогда не считал себя и игру особенно хорошей, пока Алекс не вбила это в голову, как и остальное.
Лето перед последнем классом выдалось особенно жарким. Один Людовик всегда ходил в кофте и штанах, пока другие в шортах и майках. Алекс заплетала волосы мелким хвостиком. Доминик просто повторял за ней. Ночью или утром группа приезжала на озеро за городом, их родное место встречи. Приезжали из-за поляны и бабочек на лужайке одуванчиков рядом. Алекс тогда поспорила с Людовиком, что она поймает бабочку, однако блондинка была настолько неуклюжей, что торчала Людовику новые струны.
Во время последнего учебного года, репутация Доминика, как лучшего ударника штата Невада взлетела. На ровне с завистью. Записки, порченные вещи, кража палочек. Людовик призывал к игнорированию хулиганства, Алекс обещала им навалять за школой. Доминик же беспокоился только за сигареты.
Перед новым годом ему сломали руки. Холодный ноябрь, Доминик шел в кампус и слушал лишь как, вихрюясь, завывает ветер в проулках. Старшеклассники решили с ним «поиграть» и в наказание – показать его настоящее место. Три недели пальцы заживали, а шрам гудел. Но Доминик не помнил лиц. Боль заживания и новых швов — не страшнее ожидания мнения группы.
Алекс на встрече отвесила фразу, приятно застрявшую в голове: «Донни, ты будешь слушать не халтурит ли Людовик на репетиции.» Людовик ворчал о том, кто им будет играть на барабане, и Алекс залезла в голову Доминика следующей фразой: «Найди мне того, кто будет знать все песни, что мы играем, наизусть и кто сможет их играть без перерыва? Доминик — лучший. Ты и сам это знаешь. Барабанщик на замену нам не нужен.» Кроме песен, теперь Донни мог процитировать слова Алекс наизусть тоже.
Новый год. Они с Алекс впервые целуются, будучи пьяными. Тогда группа знатно напилась. Доминик помнил, как смутно прошли каникулы, и какая пропасть впервые образовалась между ними, когда они вышли на учебу. Холодная и глубокая. Благо тучи прошли и открыли ясное небо, засветило солнце. Доминик не забывал тот разговор, который вернул все к тому, что было и даже лучше. Как они обнялись и чувство безопасности и комфорта вернулось к нему вместе с ней. Эйфория от объятий появилась от нахождения в мозолистых пальцах Алекс.
Спустя неделю они начали встречаться, как пара. Сразу, как только Доминик понял, что тоже любит её.
После школы они вместе работали на двух работах, чтобы снять квартиру с первым залогом. Стоимость снятия квартиры, после произошедшего переворота, поднялась до небес. Доминик и Алекс клеили обои, чаще чем любой другой среднестатистический человек, в самых стремных углах квартир. Тогда Доминик перестал писать в дневники, да и на это не было времени. Сон сейчас, важнее старых вчерашних воспоминаний. Зато пара добилась цели. Начав жить вместе, они словно цветки вместе расцвели. В конце концов, приятно просыпаться в объятьях любимого человека, слыша его запах и сердцебиение.
Только, если Доминик успешно с первого раза поступил в колледж, то у Алекс были с этим проблемы. Первый год она не смогла поступить туда, куда хотела, и родители знатно разозлились. Доминик думал, что они её заберут и запрут, как однажды было, но нет. Алекс полностью переехала и начала работать, готовясь к экзаменам на следующий год.
Самое приятные воспоминания начинались с того, как приходит Алекс с работы и, не спрашивая о том, будет ли он любимое зеленое яблоко или нет, чистит и кормит с руки. Доминик обычно в ночное время учил конспекты, но потом внимание переключалось на Алекс. Её пальцы и сок, стекающий по щекам.
Алекс. Доминик открыл глаза и посмотрел на часы. Живот больше не колол, а просто пульсировал болью, как и виски. Монотонно, переходя к тошноте. Прошло некоторое время, а Доминик не переставал думать о Алекс. Ведь, она – единственное, о чем он жалеет. Письма...
Они встречались больше пяти лет, и его личность была взращена ей, будто он цветок, а Алекс флорист, ухаживающий за ним. Эмоциональная и физическая зависимость к человеку возникла незаметна.
Доминик сам не понял, как участились её пьянки по поводу и без. Может, потому что, требовалось пройти финальные экзамены в универ, и подготовка к ним занимала много сил. Алекс часто завидовала ему: ему легко досталось обучение по гранту, и у него нет назойливых родителей. Доминик знал её ситуацию и поэтому никак к этому не относился.
Родители полностью отвергали её увлечение музыкой с детства, а это — всё чем бы она хотела заниматься. Она поступала и отчислялась каждый год, все направления в любой сфере не подходили ей.
Последний год она уже просто где-то работала и пила до отключки в выходные дни. Доминик винил себя, когда не знал, как поддержать её тоску. Ему не понять, это — правда, но видеть, как она медленно разрушает себя, из-за того, что не может быть такой, какой хотят видеть её родители, режет её изнутри. Изматывает, терзает. Доминик хвалил её увлечения и всегда находил для неё свободное время. И Алекс была безумно благодарна.
Но как только Доминик отвлекался, он сразу замечал бутылки по квартире. Казалось, это было полгода или год, пока терпение не иссякло.
Доминик упрекнул её однажды, что, если она не завяжет – тот её бросит. Алекс в это не поверила и была прав. Однако, когда Доминик получил диплом и сразу же отличное предложение по работе его ничего не держало. Он хотел, заходя домой не видеть поникшую Алекс, как и всегда, а, может улыбку на её лице, радость или праздник. Ничего не было, только уныние и разруха.
Прошло два дня, как Алекс, если просыпалась, то сразу же выпивала и уходила спать по кругу. Доминик, когда принял решение о том, как он поступит, долго не мог очнуться от слез. Честно плачут лишь те, кто ломают и строят. Сейчас он выбрал себя, как Алекс и учила. Собрав свои вещи и деньги, Доминик молча уехал на другой конец страны. Он выбросил все контакты и ничего своего в квартире не оставил. Доминик бросил их парные вещи там же и написал короткую записку
«Мы расстаемся. Я ухожу».
Доминик прожил следующие полгода, не вспоминая о ней. Новая жизнь впереди. Он наконец стал тем, кем всегда хотел быть. Тем, кто защищает слабых. Даже, если в стране хаос. Разочарование мгновенно накрыло, когда руководитель рассказал о том, чем в основном они будут заниматься. Бить митингующих, выписывать штрафы, заполнять разные документы по актам, иногда обыскивать здания на предмет запрещенки или теракта. Благотворительностью никто не собирался заниматься. Помогать? Оставь себе.
Доминик помнил, как впервые убил человека. Как адаптировался к системе. Мир выцветал, словно он попал первый раз в новую начальную школу один. Где все шугаются его.
Старая коробка дневников попалась под руку спустя пять лет. Доминик прочитал один из тех дневников, где был Людовик, музыка и... Алекс. Сразу появилась цель найти с ними связь. Особенно с Алекс. Она же его первая любовь! Рассказать о том, как она, и услышать их голос. Черт, мотивация заставила забыть о сне. Свободное время он посвящал обзвону знакомых по телефонной книжке и далее, через этих знакомых к другим. Из другого штата это было слишком сложно. Даже после сумасшедшего задания Нэда, Доминик все ещё мечтал их увидеть. И, пробравшись в архив, – увидел.
Свидетельство о смерти Алекс. Официально: она умер два месяца назад. В психдиспансере, отлежав там три года. Митингующих часто увозили в такие места или за решетку, если психиатр не находил ничего в ответах на вопросы.
Доминик ощутил, как в грудь вошел нож. Как он собственной рукой воткнул себе его в грудь, когда перечитал увиденное. Лицо выцвело, даже мускулы перестали дергаться. Ему не хватило пару месяцев, чтобы увидеть её. Боль закрутилась внутри, не протискивая сердце. Глаза намокли.
После того, как он спустя месяц по контактам созвонился и встретился с Людовиком, Доминик остался пораженным. Людовик научился улыбаться. Он владел церквушкой и стал аббатом. Они беседовали и проводили Алекс, обменявшись сладостями. Те, Доминику казались битым стеклом в тесте, но он проглотил всё, что ему дали. По приезде домой, Доминик чувствовал себя мертвым. Внутри него бурлила желчь, множились черви, и кусали крысы. Он в свободное время пересматривал эти дневники. Только так ему казалось, что боль отступает.
Будто бы он не читал писем, написанных Алекс. Три года она каждую неделю писала Доминику, просила помощи, прощения. Признавалась в любви.
На работе, коллеги тоже заметили перемену. Они каждый раз спрашивали: «Что случилось?», и каждый раз Доминик отвечал, что заболел. Правда, болеет он больше полугода, и недосып сказывается на внешнем виде – синяки, желтая или зеленая кожа, гусиные лапки под глазами. Как будто бы, Доминик в архиве увидел свидетельство о своей смерти, а не Алекс.
Доминик узрел себя в отражение зеркала заднего вида. Кровью пропитались волосы, а лицо приобрело такой же бардовый оттенок. Он вгляделся. Белок одного глаза был красным, а бровь над другим была разбита. Сломанный нос, треснутая губа. Чуть оттенок его кожи просвечивает на щеке, где слизал слезы Эддард. Заплаканные глаза. Доминик хмыкнул и сжал руку на коробке передач.
— «Приехала ли группа? Передал ли Джон, когда вылет?» — Доминик стиснул веки глаз, хмурясь. Он ссутулился, прикладывая пальцы на живот.
Доминик впервые выбрал настоящее, предал верность службе. Чтобы кошмар закончился: рыдания больше не мерещились, а боль отступила. Доминик знал, что сделал ошибку. «В костюмах» поверили ему, и страдания стоили того.
Голова закружилась, и мир вокруг — тоже.
Норман всё детство подкалывал и придумывал новые издевки — голова крысы под одеялом, рваная подушка, штаны. Именно из-за его инициативы к нему подключились взрослые ребята. Со взрослыми «играми». Норман тоже получил, когда Людовик избил каждого за руки Доминика, пусть и извинялся за каждый раз наедине. Таким бы его Донни и запомнил если бы не встреча спустя много лет. Они пересеклись случайно, но Норман тут же обменялся номером и выловил его.
Доминик не мог поверить, как он сейчас спокойно общается с ним. Он за кружкой виски обо всем рассказал, ничего не утаивая. Норман – тоже. Торгует импортом, помогает людям. Черт, Доминик действительно позавидовал. С тех пор любимые сигареты, всегда были в почтовом ящике Донни, а Норман сам СМС сообщал Доминику в каком он штате. Такая работа – кочующая.
Последний разговор состоял из того, как Доминик снова рассказывал о приятных воспоминаниях о Алекс, и как Норман предложил сыграть в нарды. Кто проиграет — получит обязанность выполнить любое желание. Они шли два - два, и Норман уделал его. Он пожелал все его дневники и совместные фотографии себе.
Доминик пришел в ступор. Норман же поторопил его и улыбнулся удивлению.
— С чего ради я должен тебе все отдать? — нахмурился Доминик, побледнев.
— Ты сам согласился со мной сыграть, да и мы же неплохо время провели.
— Переделай свое желание. Ничего не знаю, — Доминик поднял руки вверх, восклицая, — Я тебе ничего не дам. — Норман закатил глаза, бурча:
— Донни, я не буду их читать... — нарды опрокинулись. Шашки покатились по комнате.
— О, как же! — перебил Доминик, повышая голос. Он встал и, оказавшись у него, поставил руки на подлокотники его кресла, нависая, — Ты думаешь я тебе верю?
Норман ощутил, как фраза врезала ниже пояса. Он нахмурился и встал, стискивая холодные руки в своих.
— Доминик, ты ненормальный. Ты так зациклен на прошлом, что только им и живешь. Ты исхудал и ослаб, у тебя вечно недомогание и ты недоедаешь. Ты же перестал улыбаться вовсе. Доминик, я хочу, чтобы тебе стало лучше.
Доминик толкнул его. Норман почувствовал, как нарастает что-то неприятное. Как снежный ком свалился с горы. Сердце сжалось, когда он увидел направленный на него ствол. Он отошел до стола, и руки стиснулись на груди.
— Черт, ты реально свихнулся.
— Отвали. Норман, уходи. Я тебя больше не хочу видеть. — блондин покосился на комод. Он знал, что в первом ящике лежит фотоальбом.
Норман развел руками и подошел к мебели. Открыв, взял первое попавшееся, и начал убегать.
— Стой!
Норман оглох. Видимо, ему не было все равно, раз он выстрелил не в грудь. Тень спрыгнула с окна. Доминик выглянул за раму, но его уже не было видно. Доминик звонил, писал. А потом от злости разбил телефон и выбросил настольную игру.
Доминик ровно вел машину по городу. Давно рассвело. Он мечтал увидеть поле, с помощью которого они взмыли в небо. Может следы остались: например, мятая трава или мусор. Доминик чувствовал, как медленно теряет сознание.
Но он должен увидеть то, что все получилось. Получилось же?