Глава 8.
«Дорогой сынок!
От снега я уже отвыкла, а потому мы с твоим отцом летим в Аспен. Надеюсь хоть там я смогу снова припомнить зимнюю сказку.
Кто решил, что я уже стара для таких развлечений?! Полная ерундища, надо сказать!
Итог той игры, ну помнишь, я говорила, в которую твой отец играл на прошлых выходных, в субботу
2:1»
«Неплохо, - подумал Джон, - значит, Ост Стрит 18». Шифры были крайне легкими и прозрачными. Вторая буква первого слова и первая буква второго слова каждого рядка, а число – дата. На письмах не ставятся даты просто потому, что это слишком компрометирует. Между информаторами и исполнителями существует негласный закон: день информирования считается датой написания. А посмотреть на календаре, или даже подсчитать в уме, какое число было «на прошлых выходных, в субботу» перед днем информирования совершенно не составляет труда. Если бы письмо прочитал кто-то чужой, подумал бы, что написала его чья-то любящая и немного странная мама. Если бы кто-то из знакомых – они бы тоже не удивились. Единственное, что могло быть удивительным в этой ситуации — это то, кто еще отправляет письма. «Надо доложить МакНешу, Ост Стрит 18». Джон посмотрел на кровать. Уна выглядела хуже, чем обычно. Темные синяки вокруг запавших глаз, ярко красные губы на белом лице. Кожа будто стала тоньше и теперь просвечивается, легко увидеть паутины кровеносных сосудов. Уна дышала еще незаметнее, чем в любую из предыдущих совместных с Джоном ночей. Жуткое зрелище. Совсем крохотное, блеклое тело, свернутое в клубок на кровати. Темные волосы были взъерошены и разбросаны по подушке. Джон подумал, что Уна за последний месяц потеряла килограмм пять, если не семь. Почему именно сейчас ей стало хуже? Два с половиной года прошло, а такое с ней впервые. Неужели она действительно прятала письмо...
К сожалению, Джону пришлось применить немного силы и кетамин. Он внимательно осмотрел Уну. Кое-где останутся синяки. Пришлось ввести внутривенно. Для внутримышечного введения пришлось бы раздевать, ей бы это вряд ли понравилось. Вырываться она начала уже тогда, когда Джон поднялся на второй этаж. Откуда-то она взяла в себе силы и начала отчаянно размахивать всеми своими конечностями, выкручиваясь всем телом, как уж, которого поймали за хвост. Джон пару раз получил коленом по ребрам, а на щеке проявлялись две тонкие царапины от ногтей, которые сойдут уже к завтрашнему утру. Когда Джон бросил Уну на кровать, она больно ударилась об изголовье и заплакала. От воспоминаний об этом, Джон скривился. Сегодня Уна надела рубашку с длинным рукавом, это очень помешало. Помешала еще и чертова совесть, которая требовала предупредить Уну о намерении усыпить ее. Сопротивлялась миссис Лесли-Вест упорно и настойчиво, но проиграла.
Джон бросил взгляд на часы. «04:07». Уна может скоро проснуться. Точнее, она-то уже просыпалась, но вот уже несколько часов находилось в легком бреду. Неприятно, конечно, подвергать жену такому риску, но что поделать, сама виновата. Джон ни в одном глазу не анестезиолог, он даже не медик толком. Хотя несколько лет назад окончил университет как химик. Это, кстати говоря, и покорило МакНеша во время собеседования, если это вообще можно назвать собеседованием. Когда Уна придет в себя окончательно, она все еще будет вялой и слабой, а это играет Джону на руку.
Джон заботливо рассчитал минимальную дозу и постарался сделать укол как можно аккуратнее. Благо все нужное хранилось в прикроватной тумбочке, не нужно было уходить из комнаты и искать где попало этот чертов кетамин. На той же тумбочке сейчас стоял стакан воды и лежала пара небольших таблеток, на всякий случай, вдруг пригодятся Уне. Джон всегда ожидал какой-то подобной ситуации. Уна только выглядит апатичной и бессильной, но ее настоящее состояние выдают расширенные, черные, мечущиеся из стороны в сторону зрачки, постоянное учащенное сердцебиение и трясущиеся руки. Даже сейчас отдельные части ее тела подрагивают, но это можно объяснить действием сильного снотворного. Время от времени Уна издавала какие-то тихие стоны и всхлипы, пару раз вертела головой из стороны в сторону. Ее веки подрагивали, глаза были приоткрыты. Она смотрела куда-то в сторону стены, но вряд ли у нее получалось хоть немного сфокусировать взгляд.
«04:39».
Джон поджал губы и напрягся. Если Уна не придет в себя максимум через час – дело дрянь. Кетамин рекомендован к применению только для наркоза и только в руках умелого специалиста. При использовании и расчете дозы нужно учитывать не только параметры роста и веса, но и такие факторы как заболевания, стрессы и тому подобное. Сейчас Джон то ли усмехнулся, то ли скривился. Был у него один маленький секрет, который никому не следовало знать. Иногда, когда надо было развеяться после всяких расчетов и тяжелых умозаключений, Джон в шутку и для профилактики подсчитывал сколько и чего он бы мог вколоть своей жене для достижения разнообразных целей. Больший интерес представляли нейролептики. Клозапин, амитриптилин, карипразин...
Он ни в коем случае не желал Уне зла. Он не был сторонником идеи экспериментов на людях, а уж тем более не собирался жертвовать для этого собственной женой. Что он чувствовал к ней? Сам он не знал. Отвращения она у него не вызывала. Ни голая, ни одетая, она не вызывала желания бросить ее. Недавно Джон увидел ее без одежды. То, что Уна очень похудела было больше всего заметно в лице. Угловатая голова тряслась на тонкой шее. Строение таза обделило ноги Уны возможностью быть на расстоянии – между бедер у нее проема все еще не было. Бока остались, живот немного сдулся, когда Уна двигалась можно было рассмотреть ребра под торчащими ключицами, около живота они и так торчали. Вела она себя крайне тихо, передвигалась бесшумно, как призрак. Молчаливое приведение с огромными, черными от ужаса глазами.
Неожиданно, Джон почувствовал сильное желание прикоснуться к жене, к ее руке: бледной, полупрозрачной кисти. Сев на кровать рядом с Уной, Джон подвинулся немного ближе к ней и аккуратно провел подушечками пальцев по ее острым костяшкам. Уна всхлипнула и открыла чуть шире глаза. Она приоткрыла рот, и в кромешной тишине Джону показалось, будто он смог услышать, как треснула кожа на сухих губах его жены.
- Джон... - прошептала она.
Джон аккуратно сжал руку жены. Она заговорила первой, удивительно...
- Уна.
Она открыла глаза еще шире.
- Уна, ты четко видишь меня?
Она закрыла глаза, сглотнула, после чего посмотрела прямо в глаза Джону и сипло произнесла:
- Тут темно. Дай мне, пожалуйста, воды.
Мужчина коротко кивнул, затем взял с тумбочки стакан воды и подал жене. Она привстала немного и, пока Джон заботливо придерживал ее под лопатками, сделала пару аккуратных глотков. От безысходности она начала доверять мужу. Закончив пить, Уна попыталась кивнуть, но у нее это плохо получилось, и она полностью расслабила свое бессильное тело. Джон, придержав жену, уложил ее обратно. Он поставил стакан на место и снова прикоснулся к руке жены. Почему-то ее хотелось держать. Призрачную, холодную руку. Убедившись, что Уна лежит удобно, Джон спросил:
- Откуда у тебя письмо?
Уна слегка улыбнулась. Эта улыбка осталась непонятной для Джона. Она была нежной, ласковой, мягкой и от нее создавалось ощущение, что они – счастливая семейная пара, муж и немного приболевшая жена.
- Лиза Донел принесла его.
Джон нахмурился.
- Соседка, - объяснила еле слышно Уна.
- Я знаю, кто это, - коротко ответил Джон. – Как давно письмо у тебя?
- С сегодняшнего... - начала Уна и запнулась, хмурясь посмотрев на часы – С вчерашнего утра.
Джон поджал губы. Наверное, письмо попало Лизе по ошибке. Но зачем тогда хранить его так долго?
- Она тебе что-то говорила по поводу письма?
Уна снова нахмурилась.
- Ничего толком не сказала. Сказала, что хотела бы застать тебя, но «видимо у нее не получилось». Врушка...
На последнем слове Уна отвела взгляд, буркнув себе под нос, чем заставила Джона изобразить что-то наподобие улыбки. Он впервые ей улыбался. Криво, слегка, уголками губ, но улыбался, умилялся.
- Когда я смогу нормально двигаться? – неожиданно спросила Уна.
- Не скоро. Постепенно ты восстановишь силы, но не ранее чем через пять часов.
Наступила давящая тишина. Уна отвернулась и просто смотрела на часы, а Джон все еще сжимал ее руку. Обидно, катастрофически обидно! Это ведь можно считать домашним насилием. Джон чувствовал себя подавленно, смотря на бледное лицо жены. Обойтись без уколов можно было, но тогда пришлось бы несколько часов держать Уну за руки, слушать душераздирающие крики и терпеть нескончаемые потоки слез. Можно было бы вообще ее не трогать, оставить на полу, но достаточное количество колюще-режущих предметов на кухне не внушало Джону доверия. Джон пошел, что называется, по пути наименьшего сопротивления.
- Зачем ты так сделал? – сиплым шепотом сказала Уна, не поворачивая голову в сторону мужа.
Джон подумал, относится этот вопрос только к нынешней ситуации, или же он касается всех двух с половиной лет совместной жизни. Он провел большим пальцем по костяшкам Уны, отчего последняя едва заметно вздрогнула.
- Ты понимаешь, что твое состояние вынудило меня действовать решительно. Я не мог никак тебя успокоить словами.
Уна зажмурила глаза и на подушку начали капать слезы. Сколько можно реветь?!
- Удобно иметь под рукой шприц, правда? – Уна сказала это вызывающе и со всхлипом – В любой момент можно усыпить неугодную жену.
Эти ее слова Джона взбесили. Чего она пытается добиться? Нарывается на какие-то утешения и оправдания?
- Если ты хочешь выудить из меня извинения, то ты их не получишь, как бы сильно ты ни давила на жалость, - холодным стальным голосом четко произнес Джон.
- Ты сделал мне больно, - с закрытыми глазами прошептала Уна.
- Это была вынужденная мера.
- Ты мой муж...
Этот разговор постепенно начинал выводить Джона из себя. Чего хочет эта истеричная Уна Лесли-Вест?! Руки так и чешутся вколоть ей еще чего-нибудь. Во избежание подобной ситуации Джоном Вестом было принято единственно верное, по его мнению, решение. Он поднялся с кровати, посмотрел на бессильную жену.
- Разговор будет продолжен тогда, когда ты успокоишься, - сказал Джон и вышел из комнаты.