Тихий дом

«Я надеялась застать вашего супруга, но, видимо, мне это не удалось».

В этот бред не поверит даже самый глупый в мире человек. Лиза Донел быстрым шагом влетела в магазин хозяйственных товаров и направилась к прилавку. Там, за кассовым аппаратом, сидела скелетоподобная женщина сорока трех лет с редкими, собранными в высокий крошечный пучок, сальными черными волосами. На ней были очки причудливой формы и старый пиджак в тонкую вертикальную полоску.

- Джуди, привет! – прошептала с отдышкой Лиза.

- Лиза? – удивленно спросила Джуди, посмотрев на старю подругу – Откуда ты так бежишь?

Лиза тяжело дышала. Наконец-то у нее появилась возможность остановиться и поправить выбившиеся из уложенной прически локоны. Она намеревалась рассказать, что случилось, еще до того, как вышла из дома, чтоб отдать письмо, но почему-то с каждой секундой вспоминала очень неприятную встречу, которая хоть и произошла давно, а все же осадок оставила самый неприятный. Письмо пролежало у миссис Донел полгода. Это было бы некрасиво и скандально даже в том случае, если бы это было письмо какой-то из ее подруг. Читать чужие письма – признак самого ужасного воспитания, а хранение чужих писем – признак воровства. Решалась она отдать его долго, а то что на нем даже не было даты облегчало ситуацию.

- Джуди, - на выдохе сказала Лиза, - мне срочно нужен рукав для запекания! Скоро мальчики придут со школы, а я еще не приготовила ужин!

Продавщица смотрела на Лизу косым недоверчивым взглядом. Что нашло на эту миссис Донел? Всегда такая спокойная, а сейчас бежит в своем любимом пальто и с растрепанными волосами, совсем не боясь, что подумают о ней встречные люди.

- Рукава для запекания в третьем ряду от входной двери, - спокойно сказала Джуди.

Лиза смотрела на подругу со странной улыбкой. Она что есть сил показывала зубы так, что казалось, будто ее лицо все расширяется и расширяется. Ее широко открытые глаза напряженно всматривались в недоумевающие глаза Джуди. Лиза не двигалась около трех минут, а затем сказала:

- Спасибо, - и направилась в указанном направлении.

Скрывшись за стеллажами, Лиза выдохнула. Нервы с каждой секундой натягивались все больше и больше. Вся эта ситуация с письмом и сумасшедшими Вестами являлась слишком страшным событием для того, чтобы просто остыть и пойти дальше. Лиза чувствовала себя жадным кладоискателем, который шел к позабытой всеми цели, а когда все-таки дошел – обнаружил огромного двуглавого монстра, свернувшегося вокруг сундучка с сокровищами. На его фоне эти сокровища выглядели такими ненужными. Сейчас, стоя среди рукавов для запекания, упаковок фольги и кухонных лопаток, Лиза радовалась своей однообразной, скучной жизни. Впервые она видела Уну так близко. Несмотря на то, что Лиза никогда так близко не рассматривала соседку, а только видела издалека, все же было видно, как миссис Вест похудела. Ее лицо стало более угловатым, а бледня кожа приобрела едва заметный желто-серый оттенок. Нельзя было назвать внешность Уны некрасивой, а вот жуткой – вполне. Говорят, супруги со временем становятся похожими. Что же, семья Вестов живое тому доказательство. Уна выглядела очень болезненно, а двигалась вяло и создавалось впечатление, что легкий порыв ветра подхватит ее тело и унесет прочь.

Лиза надеялась, что после этой ситуации, она никогда не увидится с Джоном Вестом. Эмоции и чувства Лизы были скрыты, как игла Кощея Бессмертного: в осторожности скрывалась неприязнь, в неприязни – отвращение, в отвращении – вопящий ужас. И все это было приправлено легкой завистью. Миссис Донел любила, как выражаются иногда между собой ее соседи, «меряться яйцами». И при этом, ее яйца всегда оказывались в проигравших. Ее одежда никогда не выглядела как одежда Джона Веста или даже одежда его жены. Листья на участке Вестов всегда либо лежали с красивой легкой неаккуратностью, либо были вовсе убраны, и трава оставалась чистой. Стекла в окнах Вестов всегда были чище, крыша надежнее, ступеньки ровнее, резьба на входной двери и поручнях симметричнее. До переезда этой пары, Лиза сравнивала себя с подругами, но потом она сочла новых соседей своими главными конкурентами. Дом Вестов был самым жутким архитектурным произведением. Черепица на крыше выложена с точностью до миллиметра, стены равномерно окрашены. На участке было несколько одиноких кустов и пара-тройка деревьев. Вечно сырая темная трава выглядела такой холодной и скользкой, но к тому же опрятной. Слишком правильный дом, слишком идеальный, слишком умерщвленный.

Сумасшедший Джон Вест. Сумасшедшая Уна Вест. Сумасшедший дом супругов Вест. Все у них сумасшедшее. Зависть Лизы быстро перерастала в ненависть, ужасную токсичную ненависть. Чокнутые, просто чокнутые соседи. Хочется купить что-нибудь легковоспламеняющееся, схватить спички и поджечь им дом. Этот проклятый, гадкий дом. Проклятые гадкие Весты. Весь этот город гадкий и проклятый.

- У тебя все хорошо? - аккуратно спросила Джуди.

Миссис Донел резко обернулась и увидела между стеллажами подругу. Высокое тело Джуди ссутулилось, а ее огромные черные глаза смотрели с тревогой.

- Лиза, ты в порядке? Ты тут полтора часа стоишь, - обеспокоенно сказала Джуди. – Возможно, тебе нужна помощь.

- Нет! – слишком внезапно, звонко и громко сказала Лиза – Я просто задумалась!

Она не сдвинулась с места, а продавщица, недоумевая, сверлила подругу взглядом. Молчание было не просто неловким, оно было крайне натянутым и пугающим. Что, черт возьми, с этой Лизой Донел?! Спустя несколько секунд, Лиза так же громко и отрывисто сказала:

- Знаешь, я вспомнила, у меня дома все есть. Все что нужно есть то есть. Ха-ха. Я пойду.

После этих несвязных слов и коротких нервных смешков, Лиза вылетела из магазина, оставив испуганную Джуди стоять между стеллажами.

***

Смелость заполнила Уну до краев и даже немного выливалась. Она готовила на кухне ужин, а рядом на столешнице лежало письмо в красивой бумаге. Уна вспомнила, такая бумага называется «верже», очень дорогое и красивое удовольствие. Миссис Лесли-Вест понятия не имела, что внутри конверта. Там могло быть письмо с угрозами, мог быть чей-то палец или ухо с требованиями о выкупе, а могло быть поздравление с годовщиной. Мало ли, кто присылает Джону письма...

Теплая, красивая коричнево-желтая бумага будто бы светилась. Уна впервые готовила ужин так, что чувствовалось тепло. Тепло отовсюду: пар из кастрюлек, размеренный шум вытяжки, желтоватая подсветка на шкафчиках. Уна чувствовала себя живым человеком, впервые за два с половиной года. Уна чувствовала голод впервые за два с половиной года. Да и вообще, Уна хоть что-то чувствовала впервые за два с половиной года. Стол сейчас, который с тремя стульями, не казался таким отвратительным. Кабинет и комната мертвого ребенка были на втором этаже, а Уна на первом – значит, ничего страшного. Холодный ветер и едва моросящий, противный то ли дождь, то ли снег придавали ощущения уюта на этой кухне. Уна не думала, что после стольких лет сможет ощутить немного тепла именно здесь. В кастрюльке кипела вода, и варились спагетти, в небольшом котелке крупными пузырями вздувался густой красно-фиолетовый соус. Рядом грелся чайник. «Это все неплохо, - подумала Уна, - совсем неплохо как для сумасшедшей холодной женщины».

Хлопнула дверь, Джон вернулся. Тишина. Гул вытяжки, звук пузырей в соусе, звук кипящей воды исчезли, Уна погрузилась в тишину на несколько секунд. И так всегда, когда рядом Джон. Ком в горле не давал сделать глубокий вдох, а руки просто так затряслись. Уна сжала кулаки сильнее и, стараясь делать вид из серии «как ни в чем не бывало», помешивала дальше соус. Краем глаза она заметила темную, высокую, худую фигуру в проходе на кухню. Неосознанно, она начала мешать быстрее. Джон почему-то не двигался. Уне казалось, что где-то в ее теле, то ли на щеке, то ли на висках, есть дырка, которую Джон уже давно просверлил своим взглядом.

- Привет, - звонким, дрогнувшим голосом с хрипотцой сказала Уна.

Джона это удивило. Он собирался поздороваться тоже, но Уна решила окончательно выбить Землю у него из-под ног и выдала такое:

- Я тут ужин готовлю. Ты будешь?

Ее голос то ли дрожал, то ли визжал. Отдельные гласные она произносила со скрипом, шипящие согласные с режущим свистом, какие-то звуки просто глотала и недоговаривала.

- Спагетти с соусом! Я мясо днем еще в духовке зажарила, его нужно разогреть. Оно очень вкусное.

Каждое предложение вырывалось будто на выдохе. Уна могла вдохнуть немного, только когда полностью заканчивала говорить. Джон заметил, что ее руки трясутся до такой степени, что она вот-вот опрокинет на себя котелок с соусом. Колени Уны тоже тряслись, в глазах стояли слезы. Голос не просто выдавал внутренне состояние девушки. Он был словно индикатором, счетчиком, измерителем ощущения опасности; и сейчас он зашкаливал. Выдохи еле вырывались из Уны, грудь вздрагивала, голова на тонкой шее тряслась и создавалось впечатление, вот-вот отвалится и покатится по полу. Речь Уны, громкая, нескладная, обрывистая и взвизгивающая, будто бы вырвалась из ее рта и плясала по кухне, выдавая все, что Уна два с половиной года пыталась скрыть. Джону казалось, что его жена сейчас упадет. То ли от того, что задохнется, то ли от трясущихся коленей, то ли от страха. Джон быстро бросил взгляд на конверт из красивой бумаги. Неужели письмо все это время было у Уны. Нет, она бы не выдержала, она слишком боится Джона, чтобы скрывать такие вещи. Что же, откуда бы оно ни взялось, если Уна сейчас от ужаса окончательно сойдет с ума, она не сможет рассказать ничего о письме.

Джон сделал осторожный шаг в сторону жены. Крупные слезы скатывались по щекам, капая то на пол, то на одежду, то в котелок с соусом. Щеки, нос, глаза Уны раскраснелись и опухли, а это так контрастировало с бледной, болезненной кожей миссис Лесли-Вест. Она рыдала, рыдала, рыдала и не могла остановится. В тот момент, когда Джон сделал еще один шаг и почти был рядом с Уной, что есть сил заверещал чайник.

Триггеры. У всех людей разные триггеры. Может быть этот термин некорректно использовать к жене, но Джону вспомнился именно он. Чайник сработал как пусковой элемент в этом истерическом механизме. Оглушительный свист, который прорезал барабанные перепонки Уны. Джон не успел заметить, как ее ноги подкосились, она рухнула на пол и громко, пронзительно закричала.

Такого крика Джон не слышал никогда. До ужасного громкий, острый, разъедающий. Почему от него не лопнули стекла в окнах? Не рухнули стены и не обвалился потолок? Крик был настолько уничтожающим, что вполне логичным становился вопрос, почему не взорвались звезды? Боль, обида, ужас, ненависть, отвращение, унижение и обреченность смешались в одном этом безумном звуке.

Джон Вест быстро выключил газ, поправил котелок с соусом так, чтобы тот не упал и сел рядом с Уной. Она сидела с широко раскрытыми глазами, которые, казалось, могут вылезти, зажав руками уши с таким давлением, что кисти побелели, и создалось впечатление, что по черепу прошлась трещина, раскачивалась взад-вперед и лихорадочно тряслась. Джон посмотрел на растрепанную, маленькую, несчастную жену и аккуратно прикоснулся к ее костлявому запястью. Уна продолжила раскачиваться, слезы высыхали, на щеках остались воспаленные соленые дорожки. Красные набухшие губы... Вблизи на них так легко рассмотреть трещины и крохотные полоски белой отмершей кожи. Впалые щеки, торчащие скулы, серо-синие круги под запавшими глазами. Джон не всматривался в лицо жене никогда. Ни на свадьбе, ни до нее, ни тем более после. А сейчас так случилось. Сейчас появилась возможность рассмотреть. Вблизи было слышно, как она дышит. Беспокойно, отрывисто и очень-очень тихо. Мистер Вест аккуратно взял запястье жены.

- Уна... - спокойным и даже, можно сказать, мягким голосом тихо сказал Джон – Уна, ты слышишь меня?

Словно издалека звучал голос Джона. Из позабытых иллюзий о счастливом браке и крепкой семье. Он не говорил с ней так никогда. Ни в первую встречу, ни в первую ночь после свадьбы, ни в дни рождения. Видимо для того, чтобы получить немного ласки, нужно бояться и кричать. Из приоткрытого рта Уны выползало тихое гортанное шипение, грозящееся сорваться на новый душераздирающий крик. Так не может продолжаться.

- Уна, послушай, тебе нужно успокоится. Тебе нужно лечь в постель, я помогу тебе.

В спальне Уну легче всего будет успокоить, да и на кровати ей будет удобнее, чем тут. Как можно аккуратнее, Джон потянул запястье Уны, намереваясь ее поставить на ноги. Резким движением она вырвала запястье из руки мужа и сжалась на холодном кухонном полу в напряженный комок.

- Уна, - попытался заговорить с женой Джон, - Уна, я ничего не сделаю с тобой. Мне нужно, чтобы ты позволила мне тебе помочь.

Джон не знал, зачем говорил все это. Вероятность, что Уна внезапно доверится мужу, о котором ничего не знает, была до ужасного маленькой. Из всех возможных вариантов Джон предпринял этот скорее из какого-то внутреннего кодекса чести, который обязывал постараться смягчить любые последствия. Если Уна не послушается и в третий раз, у него просто не будет выбора.

- Уна, я отнесу тебя в постель. Если хочешь – можешь пойти сама. Я ничего с тобой не сделаю, мне нужно, чтобы ты легла в постель как можно скорее.

Тело Уны тряслось, неизвестно, от страха или от напряжения. Как и ожидалось, Уна не послушалась. Насильно тащить ее нельзя: она будет кричать, брыкаться, поранится и испугается еще больше. Можно подождать, пока она отключится сама. В таком состоянии она легко потеряет сознание или уснет. Для того, чтобы ускорить процесс, можно дать Уне что-то типа метаквалона. У Джона кажется был метаквалон. Конечно, пичкать жену наркотиками, а к тому же абсолютно запрещенными, не самый благоразумный поступок, но в данной ситуации он действенный. Хотя, бредовая идея. Уна не может встать на ноги, с какой стати она будет пить непонятные таблетки из рук Джона?! Как вариант, кетамин. Хотя старым добрым хлороформом тоже можно. В любом случае придется применить силу. Незаметно вколоть, усыпить, а тем более дать таблетки не удастся, Уна почувствует, от чего может попробовать защитить себя, а это только навредит. Предупреждать придется в любом случае, как и усыплять Уну. Он еще раз посмотрел на жену. Какая же она крохотная. Может можно обойтись без принудительного сна...

- Уна, - Джон положил руку на спину жене, от чего та сильно дернулась. – Уна, я не сделаю с тобой ничего плохого.

Ответа никакого не последовало, и Джон решил действовать самостоятельно. Может быть, если попробовать помочь ей успокоится без всевозможных препаратов, она все-таки не будет сопротивляться... Взяв Уну под мышки, Джон аккуратно потянул ее вверх. Пока что ее тело слушалось. Джон потянул сильнее и перевел Уну в сидячее положение. Ее лицо было покрыто красно-белыми пятнами, кожа ушей поалела от нажатий, а трясущиеся руки Уна прижала к груди. Запавшие глаза были широко раскрыты, она не привыкла к прикосновениям Джона, который сейчас аккуратно придерживал ее за плечи.

- Уна, я не хочу делать тебе больно. И не хочу принимать крайние меры. Тебе нужно лечь в постель. Мне нужно, чтобы ты легла в постель.

Невидящий взгляд Уны был направлен в стену. В голове крутились слова Джона. Крайние меры, крайние меры, крайние меры. Что еще за крайние меры?! Одними губами Уна еле заметно повторила «крайние меры», но Джон увидел.

- Уна, ты можешь пойти сама. Ты сможешь?

Крайние меры, крайние меры, крайние меры, крайние меры, крайние меры.

Джон поджал губы. Уна не слышит его, не воспринимает, наполовину тут не присутствует. Джон решил рискнуть. Одним быстрым движением он положил правую руку Уне под лопатки, а левую – просунул под колени. Неудобно будет так с ней подниматься, но взвалить ее на плечо, а тем более находящуюся в сознании, было бы некрасиво. Почувствовав руки Джона, Уна напряглась еще сильнее. Джон подождал немного и, убедившись, что его жена не собирается сопротивляться, поднял Уну на руки и направился к лестнице.