Глава 3. «Театр»
«Ничего личного, мадемуазель, это всего лишь моя работа...»
Эти слова, словно охотничий кинжал, прорезались в самое сердце Ибис, оседая прямо на его глубине, дабы все последующие годы не переставая гнить в нём, испуская горький, отвратительный яд, и резонируя в нём в острой, дрожащей боли при одном их только упоминании.
Пламя вокруг стремительно и беспощадно пожирало всё, чем девушка имела наглость дорожить, обнажая саму суть уничтожения и смерти. Истребляло родные дома и своим огненным треском звучно сливалось с истошными в муке и панике криками жителей деревни. Кругом были они - чудовища, люди! С непроницаемым холодом и точной ловкостью побеждая любого из полузверей, упиваясь в своей власти, захлёбываясь в предвкушении отобрать их свободу, доказать своё алчное преимущество, побаловать своё ненасытное чужими страданиями эго. На глазах навернулись слёзы: всё погибало. Её прошлое, её настоящее, её будущее. Её близкие, её родные, её семья. Это был конец. Ужасающий конец.
Взгляд падал на испуганных, забившихся в угол детей, в ужасе глядящих на происходящий ад. Они кричали и плакали, надрываясь, ломаясь где-то в беспомощной оболочке своего нутра, навсегда умирая для самих себя.
В конце концов и саму Ибис окружили человеческие «охотники», без и малой доли сомнений желающие незамедлительно подчинить её себе. Казалось, что уже нет смысла бороться, в истерике цепляться за свою ускользающую и уже навсегда изломанную жизнь, как неожиданно откуда-то сверху молниеносно рухнул расплывчатый силуэт, уверенно взмахивая своим тёмным багровым клинком, с которого стекала ещё тёплая, секунду назад пульсирующая в чьих-то венах свежая кровь. Девушка в вымученной из себя надежде кинула на своего спасителя умоляющий взгляд, на что он, русый и сероглазый парень, самоуверенно ухмыльнулся.
- Зак? - Хриплым шёпотом изумилась красноглазая.
Тот многозначительно кивнул и уже приготовился кинуться на своих самых ненавистных врагов, людей, как внезапно, с оглушительным свистом, что-то вонзилось герою прямо в плечо, выталкивая с самых глубин лёгких последний страдальческий крик...
А Ибис позади схватили сильные ледяные руки, владелец которых знакомым бархатным голосом прошептал ей на ухо:
- Ничего личного, мадемуазель, это всего лишь моя работа...
***
- Товар под номером 11. Ибис, 16 лет. Абсолютно здоровая.
Уверенный голос ведущего аукциона отрезвил, привёл Ибис в чувства, перед глазами которой только и стояло упавшее замертво тело Зака, и чьи-то руки сзади подтолкнули её на слегка пыльный холодный деревянный пол сцены. Девушка, неуклюже спотыкаясь о свои же ватные босые ноги, приблизилась к представившему её серьёзному юноше в строгих очках, от которого неприятно резко пахло.
- В наше время зверолюди с рогами - большая редкость. Я бы на вашем месте, дамы и господа, приобрёл такой экземпляр. Не упускайте возможности. Стартовая цена - пятьсот серебряных монет.
Блондинка уставшими заплаканными глазами оглядела пышное помещение аукциона, выполненное в роскошных бордовых тонах, обширное и по-своему театральное. Перед зябкой сценой, на которой она стояла в одной лишь белой помятой тунике до колен, с туго связанными спереди до посинения руками и слегка растрёпанными, распущенными длинными волосами, гордо восседая в своих креслах, лениво откинувшись в их спинки, на неё высокомерно-оценивающим взглядом глядели богато одетые люди-аристократы. Перешёптываясь между собой, они, стараясь опередить друг друга, поднимали вверх деревянные таблички, на которых своими доведёнными до идеала почерками вырисовывали предположительные цены, за которые были готовы выкупить товар. Ведущий, прищурив глаза, оглядел толпу, разыскивая самое большое число:
- Итак! Четыре тысячи серебряных монет! Кто-то предложит больше?
Зал мучительно долго молчал, пока вдруг на сцену, прямо рядом с ведущим, в какой-то степени эффектно нарушая правила, не встал неизвестный человек с уверенными словами:
- Десять тысяч. Я её покупаю.
Ибис робко посмотрела на своего весьма щедрого покупателя и ужаснулась. Перед ней, во всей своей горделивой красе, восстал словно из недавних болезненных воспоминаний тот самый юноша с поля, с изящным приторным именем Жан.
- Не вмешивайся, брат. - Раздражённо огрызнулся очкастый, - Мы здесь не в игры играем.
- Я полностью серьёзен, Феанор. И если бы ты не был столь недальновидным, то уже заметил бы это.
Надменный взгляд парня плавно перекочевал с ведущего на свою красноглазую покупку, готовую в своей немощи рассыпаться на лёгкие косточки в любой момент, и юноша, ощутив исходящий о неё терпкий страх, самодовольно ухмыльнулся, отдавая при этом ноткой хитрости и злого, ведомого лишь им, умысла.
- Недальновидный здесь только ты. Тратить такое состояние на одного только зверочеловека, это как минимум не целесообразно. - Не остался в долгу Феанор.
- Леди, позвольте мне проводить вас в экипаж. - Благополучно пропустив упрёки брата мимо своих ушей предложил Жан в духе истинного джентльмена, но, не дождавшись ответа "леди", грубо схватил её за одну из связанных рук и потащил за собой к выходу, дабы побыстрее скрыться от прожигающих насквозь его спину глаз Феанора.
Оказавшись на улице, Ибис сразу же попыталась вырваться из мертвенно крепкой хватки Жана, чувствуя, как под его худыми, ломкими пальцами её кожа будто заживо расплавляется, начинает капать где-то у неё под ногами горелыми сгустками. Пусть бежать ей было уже некуда и находилась она в самом сердце кипящей в своём бесконечном круговороте тысячи жизней Империи, в Столице, где каждый полузверь - жалкий раб, наивная и глупая надежда в её всё ещё бьющемся сердце не желала гаснуть. Но голубоглазый не поддавался, вцепившись в свою жертву словно голодный коршун, он затолкнул девушку в карету, в которую залез и сам, после чего она тотчас тронулась и помчалась в неизвестном девушке направлении.
Жан неспеша притронулся к истёртым почти до крови тугой верёвкой запястьям Ибис и принялся снимать с них эти болезненные оковы. Когда руки девушки наконец-то освободились, вместо признательности с её стороны, юноша получил звонкую девичью оплеуху.
- Я вас ненавижу! - Дрожащим голосом заявила красноглазая, судорожно вытирая набежавшие слёзы.
Парень молча ухмыльнулся, откидываясь в сидении душного дормеза в предвкушении долгой и очень интересной игры со своей новой жертвой.
- Вы отняли у меня всё! Семью, дом, а теперь ещё и свободу!
Жан по привычке достал белоснежный платок из внутреннего кармана своего фрака и протянул его плачущей леди со словами:
- Знаете, мадемуазель Ибис, я надеялся хоть на малейшую благодарность с вашей стороны, ведь фактически отобрал вас прямо из рук того похотливого старика, который с вероятностью в тысячу процентов сделал бы из вас девушку лёгкого поведения.
- Вы просто насмехаетесь надо мной. Вы мне омерзительны! - Отвергла предоставленный ей платок девушка, кинув на его владельца красноречивый ненавидящий взгляд. - Омерзительны!
Тот, как всегда недобро улыбнувшись, склонился над Ибис и, пристально смотря ей в глаза, ответил:
- Если вы до сих пор не поняли, мадемуазель, то теперь вся ваша жизнь, каждый ваш шаг, вдох и выдох принадлежат мне, и если вы продолжите кидать столь нелестные слова в мой адрес, то я буду в полном праве эту жизнь у вас и отнять. И ничто и никто не посмеет мне в этом перечить. Надеюсь, вы всё усвоили, и мне не придётся утруждать себя в том, чтобы повторно всё это вам пояснять.
Жан спокойно отодвинулся от неё и принял прежний уравновешенный вид, глядя на то, как леди опускает и без того переполненные отчаянием глаза, сжимая ткань своего одеяния в дрожащих пальцах.
За миниатюрным окошком кареты одно за другим мелькали величественные поместья, поражающие своим достоинством и изысканностью, построенные настоящими архитектурными гениями. Столицу тут и там украшали общественные места вроде театра, словно оживляющие потерянных в цикличной и ни на секунду не прерывающейся серообразности своих жизней местных горожан, открывая им своё понимание искусства. Здесь всё было иначе, чем в деревне: жители Столицы носили маски, пытались создать вокруг себя ауру идеального в их видении человека, каким бы их приняло общество. Они казались первородным существами, осознавшими и переосмыслевшими каждую ниточку этого безумного, ни в чём не ограниченного полотна, из которого соткана реальность, казались великими. Их было сложно понять, они были непроницаемы. Они были сложнее и хитрее.
А в деревне всё было по-другому. Её жители были просты как камень у берега реки, годами никем неприкосновенные, живущие в пространстве всего обозримого, не докапываясь до сути. Они знали себя и друг друга, но не знали другого. Впрочем, это их и не заботило. Они жили так, как хотели жить. Они были счастливы.
Возможно, именно в этом и заключалась их главная слабость.
- Это я во всём виновата... - Спустя какое-то время едва уловимым шёпотом проговорила красноглазая, скорее для себя, нежели для кого-то ещё, - Если бы не моя глупость, они все бы не пострадали...
- Мы прибыли, - Украдкой взглянув на собеседницу бросил наследник поместья, в которое они приехали, и поспешил покинуть экипаж. - Домой.