ЧОН ЧОНГУК

ЛИСА.
Такое ощущение , что я просыпаюсь в одно мгновение.
Я спала сном без сновидений, затерявшись в черном ничто бессознательного. И вот я здесь.
Я легла спать рано, а сейчас за окнами поднимается рассвет.
Пока мои глаза привыкают, я слышу чье-то дыхание.
Итак, Чонгук спал здесь прошлой ночью.
Часть меня хочет разбудить его, просто чтобы потревожить. Но другая часть меня хочет, чтобы он проспал остаток утра.
Я поднимаюсь, и мой палец пульсирует.
Наверное, странно спала.
Я осторожно вылезаю из кровати и пытаюсь моргнуть, чтобы прочистить зрение, приближаясь к окну.
На каком бы этаже мы ни были, мы высоко. Прямо пугающе высоко. Но этот вид прекрасен.
Город оживает под нами и сразу за зданиями.
Я вдыхаю и кладу ладони на стекло.
Озеро Мичиган находится прямо здесь, сверкающее в лучах восхода солнца.
Я могла бы привыкнуть просыпаться с таким видом.
Эта мысль останавливает меня, и я качаю головой.
И тут я замираю.
Что за…
Мои руки все еще прижаты к окну и… И…
Я поднимаю левую руку от стекла.
Этого не может быть.
Я протягиваю правую руку и касаюсь нежной кожи безымянного пальца левой руки.

«Какого черта...?»

Вот ублюдок.
Я медленно поворачиваюсь лицом к кровати. Где Чон лежит без сна, заложив руки за голову, и смотрит на меня.
Я протягиваю руку с поднятыми пальцами между нами.

«Ты серьезно сделал татуировку на весь мой чертов палец?»

Там, где недолго было мое обручальное кольцо, имя Чонгука черными чернилами, обводящее цифру. Выше, там, где могла бы быть полоса, снова имя Чонгука. Но это еще не все. Выше, между следующими костяшками пальцев, еще две буквы Чонгука , поставленные одна на другую.Я подношу руку ближе к лицу, чтобы прочесть последний ряд букв, и тут понимаю, что они другие.
Между последней костяшкой пальца и основанием ногтя написаны слова
« До самой смерти» .

«Я тебя ненавижу».
Я не повышаю голос, но он все равно заполняет комнату.

Чонгук  качает головой.
«Нет, не ненавидишь».

«Да», — я все еще смотрю на свой палец.

«Ты хочешь. Но в тебе нет ненависти, Ангел».

Я протягиваю руку назад, поворачивая прищуренные глаза к Чону.
«Серьезно, Чонгук. Что это, черт возьми?»

«Я спросил тебя, наденешь ли ты мое кольцо, и ты сказал нет».

Я машу рукой.
«Ты что, с ума сошел?»
На этот раз я кричу.
«Ты не можешь просто так сделать мне татуировку! И на весь палец ? Что с тобой?»

Чонгук откидывает одеяло и вылезает из кровати.
Он шагает ко мне.
«Я спросил тебя, а ты сказал нет».

«Это твой аргумент?»
Мои глаза расширяются.
«Если бы вопрос был в том , будешь ли ты носить мое кольцо или предпочтешь, чтобы я сделал татуировку на твоем пальце во всю задницу, как псих , мой ответ был бы немного другим».

«Твой ответ был честным».

«Чонгук», — огрызаюсь я.
«Ты не можешь просто так сделать мне татуировку».

«Ты. Моя. Жена».
Он подчеркивает каждое слово шагом, останавливаясь прямо передо мной.
«И люди должны это знать. Если я не могу доверить тебе носить кольцо, я сам помечу тебя, чтобы все видели».

Мой рот открывается и закрывается.
Этот человек нереален.

«Ты не мог просто один раз поставить свое имя?» — спрашиваю я, зная, что все равно буду из-за этого злиться. Но весь палец…?

«Четыре».
Он наклоняется ближе.
«Один, чтобы заменить каждый второй член, к которому ты прикасалась».

Я просто моргаю, глядя на него.
Каждый член, к которому я прикасалась?
Когда я ему рассказала, со сколькими мужчинами я спала?

«Вегас», — отвечает Чон на мой безмолвный вопрос.

«Когда это произошло…»

«После нашей свадебной церемонии, когда ты умоляла меня позволить тебе кончить, ты также отвечала на все вопросы, которые я тебе задавал. Тебе действительно нужно научиться следить за своим напитком».

«Ты такой...»
Я обрываю фразу и жму руку между нами.
«Четверо мужчин! Ты сделал это, потому что в свои двадцать пять лет я была в общей сложности с четырьмя мужчинами».

Чон скрещивает руки.
«Они коснулись того, что принадлежит мне».

«Тебе?» — усмехаюсь я.
«Ты обманом втянул меня в это. Во все это».

«Это не делает тебя менее моей».

«А что насчет тебя?» — шиплю я, тыкая указательным пальцем ему в грудь.
«Во сколько влагалищ ты засунул свой тупой член? Держу пари, что больше, чем четыре».

Уголок его рта приподнялся. «Больше, чем четыре, черт возьми».

Я сжимаю челюсти.
«Я убью тебя».

Чонгук делает шаг назад.
«Многие пытались».

Я снова смотрю на свою руку.
Это больно.
А то, что у меня на теле так много татуировок с именем моего лживого мужа, — это безвкусица.
И это, безусловно, самое безумное, что я только могла себе представить, когда кто-то делает с кем-то другим.
И я это ненавижу.
Я серьёзно .
Я бы никогда не сделала ничего подобного.
Но — и я даже не могу поверить, что думаю об этом — я всегда хотела татуировку. Я просто слишком бережлива. И я недостаточно решительна. И я никогда не хотела иметь дело с болью.
В центре моего мозга наконец-то разворачивается неоново-красный флаг.

«Подожди…»
Я поднимаю взгляд на мужа.

Чон останавливается на полпути к двери, спиной ко мне.
«Что?»

«Как ты вообще это сделал? Ты
снова меня накачал?»

Чонгук поворачивается ко мне лицом.
«Я не собирался позволить тебе почувствовать боль».

Мой возмущенный ответ застрял у меня в горле.
Что это за ответ?
Я прижимаю кончики пальцев к вискам.
«Не могу поверить, что мне приходится это говорить», — ворчу я.
«Ты не можешь снова меня пичкать наркотиками. Это не может быть полезно для здоровья».

«Я знаю, что делаю».

Отлично. Мужчина, за которого я вышла замуж, знает, как давать людям наркотики. Как утешительно.

«И ты больше не сможешь сделать мне татуировку», — говорю я ему.

«У меня нет никаких планов делать что-либо подобное».

Мои руки опускаются.
«Чон, это не ответ».

«Я предпочитаю, чтобы ты называл меня Чонгуком».

«Я предпочитаю тебя, когда ты не пичкаешь меня наркотиками и не царапаешь свое имя на моей коже».

У Чонгука щелкает челюсть, затем он пытается сменить тему. «Я переложил твою одежду в шкаф».

«Чон», — топаю я босой ногой.
«Я не хочу, чтобы твое имя было вытатуировано на моем пальце».

«Немного поздновато, Ангел».
Он поворачивается и направляется к двери.
«Иди, приготовься. И надень что-нибудь черное».

«Чон…»

Прежде чем выйти, он оглядывается на меня через плечо.
«Мы идем на похороны».

Его слова останавливают мою тираду.
Похороны?

ЧОНГУК.
Я закрываю глаза, наблюдая, как вереница одинаковых черных внедорожников пробирается сквозь утренний поток машин в Чикаго.
Сейчас не время беспокоиться о Лалисе.
Сейчас у меня нет времени думать о том, как побледнело ее лицо, когда я сказал ей, что мы идем на похороны.
Нет смысла спрашивать ее, все ли с ней в порядке.
Это не так.
Я вдыхаю, наполняя легкие.
Это семейное дело, но когда я выхожу из машины, я чувствую себя хозяином.
Я неприкасаемый.
Непобедимый.
Я жажду крови.
Я дышу, пока не почувствую, что машина замедляется, затем открываю глаза.
Мы здесь.
Лиса сидит со мной на заднем сиденье и смотрит на собор. Дрожит.
Я кладу свою руку поверх ее на сиденье между нами, заставляя ее напрягаться.

«Я знаю, что ты не хочешь быть здесь, но ты придешь как моя жена. Все знают, кто ты, так что тебе не нужно представляться. Они знают, что наш брак был быстрым, но они считают, что это был бурный роман».

Она поворачивает голову, наконец встречаясь со мной взглядом.
«Я тоже».

Ее глаза всегда были такими живыми. С того самого момента, как я ее увидел, одного взгляда на эти золотисто-карие глаза было достаточно, чтобы понять, что она полна жизни и энергии.
Но не сегодня.
Сегодня они пустые.
И если бы сердце в моей груди не превратилось в алмаз за десятилетия давления, выражение ее лица разбило бы его.

ЛИСА.
Мои руки так сильно трясутся, что я даже не протестую, когда Чон помогает мне выйти из машины.
Все что угодно, только не похороны.
Буквально все, что угодно, только не это.
Мое горло сдавлено, и мне приходится сосредоточиться на дыхании, когда Чон сцепляет свои пальцы с моими. Ноющая кожа моего безымянного пальца протестует, но легкая боль дает мне возможность сосредоточиться.
Мне нужно сосредоточиться на чем-то другом.

Мы идем вперед по тротуару.
Чонгук одет в сплошной черный цвет. И взгляд на его лице напоминает мне, что я его совсем не знаю. Потому что впервые я понимаю, что имела в виду Саванна.
Он выглядит немного пугающе.
Мы одновременно поднимаем ноги и поднимаемся по ступеням, ведущим к массивным входным дверям.
Мужчины выстроились вдоль лестницы, и все выглядят так, будто готовы к войне.
Мои черные балетки бесшумны на бетоне, и я рада, что надела эти туфли.
Мое платье-рубашка с длинными рукавами и поясом может быть немного коротковатым для похорон, но это было первое черное платье, которое я смогла найти.
И единственный кивок, который дал мне Чонгук, когда я спустилась из нашей комнаты, сказал мне, что оно было подходящим.

Перед нами открываются двери, и все внутри меня холодеет.
Я ненавижу похороны.
Я их так ненавижу.
Мои пальцы сжимают пальцы Чонгука.
Он может быть моим врагом в этой битве, о которой я не знала, но он также самый близкий мне друг, который у меня есть здесь.
А если он заставит меня сидеть одну…
Я тяну его за руку.

Чон наклоняет ко мне лицо. Он ничего не говорит. И его напряженность почти заставляет меня молчать. Но моя тревожность приближается к уровню фобии.

«Будешь…»
Мои губы дрожат, и я на секунду сжимаю их вместе.
«Ты посидишь со мной?»

Когда он мне не отвечает, мои глаза наполняются слезами.
Я моргаю и смотрю куда угодно, только не на него, стараясь избегать взглядов мужчин, все еще окружающих нас.

«Ангел».
Его голос тихий. Голос, который я знала. Большой палец касается моей щеки.
«Ты всегда будешь сидеть рядом со мной».

Он обхватывает мое лицо своей теплой рукой, удерживая меня неподвижно, и прижимается губами к моему лбу.
Я хочу его ненавидеть.

«Там ты можешь грустить. Ты можешь позволить людям увидеть твое прекрасное сердце. Позволь им любить тебя».
Чон смахивает еще одну слезу. «Но мы входим, расправив плечи. Потому что эти люди там должны верить в нас. И вместе мы сильнее».

Мне так хочется его ненавидеть.
Я расправляю плечи и свободной рукой откидываю волосы с лица.
Когда я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с ярко-голубыми глазами Чона, я вижу то знакомое чувство, которое я слышала минуту назад.
Больно это видеть. Напоминание
о том, что, как я думала, мы строим.
Но даже с этой болью, это все еще утешает. И мне все равно, насколько это токсично прямо сейчас. Мне нужно утешение от него .
Мне нужен кто-то.

«Пойдем, жена. И познакомимся со своей новой семьей».
Уголок его рта растягивается в едва заметной улыбке, только для меня.

Затем он тянет меня за собой в церковь.
Глухой ропот большой толпы, пытающейся соблюдать тишину, становится еще более унылым, когда мы начинаем идти по проходу.
Воспоминания пытаются утянуть меня вниз. Вспышки худших моментов моей жизни. Но я иду рядом с Чоном, шаг за шагом.
Я стараюсь держать свободную руку расслабленной и прижатой к туловищу.
Здесь так много людей. Сотни.
Это как похороны моего отца.

Женщина улыбается мне, когда я встречаюсь взглядом с ней.
Я слегка улыбаюсь ей в ответ, и мое горло сжимается еще сильнее.
Незнакомец просто улыбнулся мне. Это совсем не похоже на похороны моего отца.

Чонгук опускает подбородок, приветствуя людей, мимо которых мы проходим. Пожилая женщина протягивает руку и касается его руки. Я делаю все возможное, чтобы дышать, пока я смотрю ему в глаза так часто, как только могу. Каждая пара добрых глаз все глубже вонзает этот укол в мое сердце.
Мы продолжаем идти, проходя скамью за скамьей, до самого входа в церковь.
И вот тогда я наконец смотрю вперед. На большую фотографию мужчины моложе Чонгука. Его улыбающееся лицо, обрамленное золотом, символизирует его смерть.
О Боже, я не могу этого сделать.

Чонгук отпускает мою руку, но прежде чем я успеваю схватить ее обратно, он прижимает ладонь к моей спине, направляя меня вправо, в первый ряд.
Скамья заполнена, за исключением первых двух мест, и женщина, сидящая рядом с пустыми местами, стоит.

«Тетя Дина».
Чонгук протягивает руки, и она сжимает их.
«Я хочу, чтобы ты первой познакомилась с моей женой».

Что он делает? Знакомства сейчас?
Женщина, которой, вероятно, лет шестьдесят, поворачивается ко мне с покрасневшими глазами.
О, Господи Иисусе, неужели это мать покойника?
Женщина делает шаг вперед, и прежде чем я успеваю отреагировать, она обнимает меня.
Я замираю.
На мгновение я замираю.
Затем я чувствую, как ее тело дрожит напротив моего, и я обнимаю ее в ответ. Держу ее крепко.
Потому что это цепкое объятие. Без оговорок. Больше, чем просто приветствие. Оно... настоящее.

«Мне так жаль», — шепчу я, и слёзы капают с моих ресниц. «Мне так жаль».

После долгой паузы она отстраняется, и я отпускаю ее, но она тут же кладет руки мне на щеки.
«Благослови тебя Бог, милая девочка».

Она целует меня в одну щеку, потом в другую.
Чонгук кладет руку мне на плечо, и этого движения достаточно, чтобы женщина, его тетя Дина, отпустила меня.
Он ждет, пока она не сядет обратно на свое место. Затем он поворачивает нас. Так что мы стоим лицом ко всем. Чонгук ничего не говорит.
Ему это не нужно.
Мужчина в ряду позади нас встает и смотрит на меня.
Женщина рядом с ним встает.
Медленно, а затем все одновременно встают.
Они все стоят.
И они все смотрят на меня.
Я сглатываю. И оглядываюсь назад.
Чувствую тяжесть момента глубоко в душе.
Чонгук убирает руку с моих плеч, скользя ладонью вниз по всей длине моей руки, пока его пальцы не переплетаются с моими.
Я крепко сжимаю его пальцы, чувствуя, что могу распасться, если мне не за что будет держаться.

Затем, когда все встали, Чонгук разворачивает нас обратно и проводит меня к моему месту.
Без него я бы рухнула на жесткую деревянную скамейку. Но, все еще цепляясь за его руку, мне удается опуститься на нее.