ЧОН ЧОНГУК

ЧОНГУК.

Лиса добровольно идет со мной.
Она идет рядом со мной, не отстраняясь от моей руки. Не отталкивая меня, когда я кладу руку ей на спину. Не протестуя, когда я помогаю ей забраться в машину. Она даже не смотрит на меня, когда я тянусь через нее, чтобы пристегнуть ее.
Она ни на что из этого не реагирует.
Но она не перестает плакать.
Безмолвные слезы непрерывно катились по ее щекам. И они заставляют меня чувствовать...
Они заставляют меня чувствовать.

Не веря, что Кинг не выстрелит мне в спину, я лезу в бардачок и достаю пистолет.
Красивые карие глаза Лисы смотрят прямо на него, но я не уверен, что она это видит. Не уверен, понимает ли она сейчас, что это моя машина. Точно такая же, как та, что в Вегасе. Точно такой же водитель из Вегаса. Точно такая же, как свидетели на нашей свадьбе.
Я строил этот мир из дыма и зеркал. Осторожно. Скрупулезно. Все ради этого. Ради того, что только что произошло.
Потому что мне пришлось.
Потому что мне это нужно.
И я не буду за это извиняться.

* * *
«Лалиса».

Она слегка вздрагивает от моего голоса, но не отвечает.
Мы едем два часа из шести часов езды до Чикаго, а она не сказала ни слова. Не попросила меня включить музыку. Ничего не сказала.
Я знал, что она расстроится.
У меня хватило здравого смысла понять, что все это выльется мне в  лицо грязью, и я приготовился к этому.
Думал, что она завопит и завизжит и, возможно, попытается ударить меня. Думал, что мне придется выносить ее из дома Кинга, пиная и крича, отбиваясь от ее брата, который пытался бы отбить ее.
Но ничего этого не произошло.
Она просто отключилась. И Кинг... Черт возьми, Кинг просто позволил мне забрать ее.
Результат — именно то, что мне было нужно, потому что мне нужна Лалиса, чтобы добиться сотрудничества Кинга, а значит, и Неро.
Но Кинг просто позволил мне ее забрать. Он позволил мне проводить его сестру из дома.
Лиса стояла там, плакала и ничего не делала.
Но я думаю, что он не мог сделать многого, потому что Кинг знает, что я прав. Он знает, что он мне должен. Потому что, когда его жена сбежала, прямо на пути торговца людьми, я вмешался и защитил ее.

Тело Лисы дрожит, поэтому я регулирую температуру.
«Хочешь, чтобы я включил подогрев сидений?»

Она не отвечает. Конечно, не отвечает.
Лиса снова дрожит, поэтому я все равно нажимаю кнопку, чтобы
подогреть кожаные сиденья. Она может выключить его, если захочет.
Реакции по-прежнему нет.
Я вздохнул, затем включил низкое положение своего сиденья. Вчера я весь день валялся в кровати, а сегодня летал коммерческим рейсом, и у меня затекла спина.
В тот день, когда мы встретились, я пошутил с Лисой, что я не такой уж и старый. Но я прожил тяжелую жизнь. Я боролся за свою жизнь не раз. Убивал гораздо больше раз. И получил больше ударов, чем мог сосчитать. И сегодня мое тело напоминает мне об этом.

Движение на пассажирском сиденье привлекает мое внимание к Лисе.
Она подняла левую руку, застывшую на коленях, и уставилась на свое кольцо.
Что-то кольнуло мою совесть.
Но я не буду извиняться.
Потому что я не... Я не сожалею о том, что я сделал.
Это должно было случиться, и как только Лиса  поймет почему, она простит меня.
Я ее знаю.
Она может сейчас в это не верить, но я верю. И я знаю, что она в конце концов поймет.
Ее дыхание меняется, и легкие клубы пара наполняют салон автомобиля.

«Эй».
Я смотрю на нее.
«Что случилось?»

Это глупый вопрос, который не стоит задавать сейчас, но, честно говоря, я не знаю, что с ней происходит.
Я никогда не видел человека в таком состоянии кататонии, а теперь она еще и тяжело дышит.
Я тянусь к ней.

«Ангел».

«Не называй меня так!» — раздался ее внезапный крик.

Только благодаря тому, что я всю жизнь не показывал слабости, мне удается не реагировать на ее вспышку гнева.
Я медленно опускаю руку, чтобы она оказалась между нами.

«Хорошо».

«Это то, чего я всегда хотела», — ее голос падает до шепота.
Не отрывая глаз от дороги, я украдкой бросаю взгляд еще раз и вижу, что она все еще смотрит на кольцо.
«Я не знаю, как ты узнал». Она звучит… потерянно.
Я сжимаю губы.
Лиса касается бриллианта кончиком пальца.
«Ты ведь привез это с собой, да? В Вегас».

Я не отвечаю. Потому что мы оба знаем, что ответ — да.

«Ты предложил мне все, чего я когда-либо хотела», — тихо говорит она, снимая кольцо с пальца и поднося его к полуденному солнцу.
«Но ты не можешь держаться за миражи».

Прежде чем я успеваю ее остановить, она опускает окно, и ветер врывается в проем, когда она бросает свое кольцо на шоссе.
Оно исчезает из виду задолго до того, как ударяется о бетон под нами, исчезая навсегда.
И когда ее окно снова поднимается и она снова устраивается на своем месте, я улыбаюсь.

ЛИСА.

За моими веками проносятся нежелательные воспоминания о моей матери.

«Лалиса, тебе нужно дать мужчинам что-то, на что они смогут смотреть, иначе они просто попользуются тобой и бросят».

Двенадцатилетняя я смотрю на мешковатую футболку, которая почти скрывает джинсовые шорты под ней.
«Но я не хочу, чтобы мужчины на меня смотрели».

«Ты захочешь», — усмехается мама.
«И если ты не начнешь заботиться о себе сейчас, то в итоге попадешь к какому-то мусору, который просто захочет тебя использовать».

Я опускаю подол рубашки, полностью скрывая шорты и пытаясь прикрыть обнаженные бедра.
Четыре года спустя мама говорит мне примерно то же самое. Только на этот раз это потому, что мое платье слишком открытое. Потому что моя грудь стала больше, чем у нее, и она ненавидит ее видеть.
А потом, три года спустя, когда последние слова, которые она мне сказала, были прерваны хлопком двери.
«Ты эгоистичная, жадная сука, и в конце концов ты получишь то, что тебе положено».

Я пытаюсь открыть глаза.
Мне не очень хочется жить в настоящем, но оно лучше прошлого.
Все лучше, чем прошлое.
Я моргаю.
Что бы она сейчас подумала? Моя мать.
Будет ли она смеяться, радуясь, что меня наконец-то использовал мужчина, о чем она всегда предупреждала? Или будет ревновать, что я в итоге вышла замуж за богатого, влиятельного мужчину?

Мое зрение начинает проясняться.
Заходящее солнце освещает внедорожник, и я смутно помню, как Чонгук  вытащил что-то из бардачка, когда мы выходили из дома Кинга.
Он не арендовал этот автомобиль.
Я окидываю взглядом интерьер и думаю, что он точь-в-точь похож на тот, в котором мы ужинали в Вегасе.
Как его назвал водитель, когда мы выезжали из отеля? Босс?
Еще один уровень обмана.

Салон внедорожника Чонгука наполняется звоном, а на приборной панели отображается Кинг.
Чонгук нажимает кнопку на руле, чтобы ответить, но ничего не говорит.
На мгновение становится тихо, а затем в машине раздается голос Кинга:
«Верни ее».

Я смотрю на буквы на экране, не зная, что чувствовать.
Чонгук язвительно смеется.
«Тебе потребовалось всего три с половиной часа, чтобы решить, что она тебе нужна».

Его слова правдивы. И поэтому они так ранят.
Я отвожу взгляд в окно, желая, чтобы этот холод снова наполнил меня.

«Я пытался ей позвонить», — рычит Кинг на Чонгука.
«Она не отвечает на телефон».

Мои губы дрожат, и мне ненавистно то, что я не знаю, говорит ли он правду.

«Она с тобой?» — голос Кинга теперь другой. Волнуется?
Я чувствую, что Чонгук смотрит на меня, но я не отвечаю. Ни одному из них.
«Чонгук…» — начинает Кинг.

«Ты ее не заслуживаешь».
Чонгук завершает разговор.

Никто меня не достоин.
Как будто никто не хочет меня видеть рядом.
Когда в машине снова наступает тишина, я сосредотачиваюсь на дыхании.
Вдох.
Выдох.
Но дыхание не работает. Оно не отталкивает ужасные чувства внутри меня.
Сжав руки на коленях, я прохожу по шагам, которым меня научил психотерапевт, чтобы вернуться в настоящее.
Я вижу три вещи. Дерево. Знак выхода. Красный пикап.
Я слышу три вещи. Шорох шин на дороге. Гул двигателя. Выдохи Чонгука.
Я делаю еще один медленный вдох.
Три части тела. Я шевелю пальцами ног. Я выпрямляю пальцы рук. Я поднимаю плечи, затем позволяю им упасть.
Все еще там. Все плохое. Но и некоторая оцепенелость тоже есть.
Глядя на свои колени, я задаю вопрос, за который уже ненавижу себя. Но мне все равно нужно его задать.

«Имел ли Кинг к этому какое-то отношение? К нам с тобой?»

Чонгук  долго не отвечает, и в моем зрении мелькают первые проблески предательства.
Но потом он отвечает:
«Нет. Это был только я».

Чонгук прочищает горло, и тут что-то кладут мне на бедро.
Мой телефон.
«Если хочешь проверить, — он снова кладет руку на руль.
— Посмотри, говорит ли он правду».

Я не знаю, когда он взял мой телефон, но я медленно поднимаю его и вижу, что настройки изменены на «Не беспокоить».
Я жду одного мучительного момента, пока не выключу настройку, и экран не заполнится уведомлениями.
Звонки от Кинга.
Тексты от Кинга.
Он пытался мне позвонить с тех пор, как мы уехали.
Меня охватывает чувство вины при мысли о том, что он может быть замешан в этом.
Я открываю тексты и пролистываю их дрожащими руками.

Кинг: Возвращайся.
Кинг: Ты в порядке?
Кинг: Почему ты плакала?
Кинг: Ответь на звонок.
Кинг: Извини, если я был резок.
Кинг: Лиса, ответь мне.
Кинг: Пожалуйста, ответьте мне.
Кинг: Я расскажу Саванне.
Кинг: Не заставляй меня ей говорить.
Кинг: Мне жаль, что я его не остановил.
Кинг: Просто скажи мне, что с тобой все в порядке.

Новые слезы, настоящие слезы, текут из моих глаз.
Потому что Кинг не лгал.
Но ничто из этого не отскребает отвратительные сомнения, цепляющиеся за мои ребра. Потому что Кинг — честный человек. И он, вероятно, реагирует таким образом из-за семейных обязательств.
И мне так чертовски надоело быть обязанностью. Обузой. Родственницей, которая не вписывается. Той, которая получает стул за столом из жалости. Потому что ей больше некуда идти.
Я шмыгаю носом, слезы все еще текут.
И это несправедливо.
Это несправедливо по отношению к Кингу, Саванне или Аспен. Потому что, возможно, они пытаются.
Но это не меняет фактов. И это не меняет историю.
Я вытираю щеки.
Приятно, что Кинг мне позвонил.
Но я выберусь из этой ситуации. Так же, как я выбиралась из всех предыдущих.

Я печатаю ответ Кингу.
Я: Извини, мой...
Удалить.
Я: Мой телефон был выключен. Я позвоню тебе позже. Я в порядке...
Удалить.
Я: Мой телефон был выключен. Я буду в порядке.
Отправлено.

Я больше не буду ничьей обузой.