Осквернённые // Незнакомцы из ада

Прошло несколько дней с того поцелуя под фонарями. Время словно сгладило острые углы, неуверенность и смущение первых дней. Сухён и Мунджо стали чаще общаться, их встречи уже не казались такими напряженными и неловкими. Они гуляли по паркам, бродили по узким улочкам города и вели долгие беседы. Сухён ловила себя на мысли, что ей легко и приятно в его компании. Она начала лучше понимать Мунджо, видеть за его иногда резкими словами и жестами скрытую нежность и заботу. Несмотря на оставшуюся долю смущения, которая проявлялась в легком румянце на ее щеках и дрожи в голосе, когда он случайно прикасался к ее руке, Сухён чувствовала, что между ними возникает нечто большее, чем просто общение.

Чону словно испарился из жизни Сухён, окутав свое исчезновение плотной завесой тайны. Он уклонялся от встреч, не отвечал на сообщения, словно нарочно избегая шатенку. Каждый день Сухён все больше смущало его поведение. Она пыталась найти объяснение этой внезапной перемене, но все ее мысли заходили в тупик. Пару раз ей все-таки удавалось перехватить Чону , но все тщетно. Сухён пыталась заговорить с ним, выяснить причину его поведения, но все ее попытки выудить хоть слово оказывались безуспешными. Чону либо отмалчивалсч, упорно глядя в пол, либо бормотал невнятные оправдания и быстро исчезал, оставляя Сухён в полном недоумении.

Она не скрывала своего беспокойства из-за такого странного поведения Чону. Ее тревожили мысли о том, что она могла случайно обидеть его или сделать что-то не так. Однако рядом всегда оказывался Мунджо, готовый поддержать и успокоить. Он убеждал ее, что причина поведения Чону скорее всего не имеет к ней никакого отношения, и что все рано или поздно прояснится. Его слова помогали Сухён справиться с тревогой и не принимать молчание Чону слишком близко к сердцу.

С каждым новым рассветом Мунджо становился все ближе к сердцу Сухён. Эта близость одновременно пугала и манила ее. С одной стороны, она боялась  испытать боль ,разочарования и страх, но с другой – не могла сопротивляться нарастающему притяжению к этому загадочному и противоречивому человеку.

Его темные, глубокие глаза, словно магниты, притягивали ее взгляд, заставляя забывать обо всем на свете. В них она видела целый мир, полный тайн и загадок, которые ей хотелось разгадать.

Кулон с зубом, подаренный им в тот вечер, стал неотъемлемой частью ее образа. Сухён ни разу не снимала его с шеи. Он был для нее не просто украшением, а чем-то большим, чем просто напоминание о Мунджо.

Больше всего Сухён тревожило внезапное исчезновение Сок Юна. Его молчание, отсутствие каких-либо вестей вызывали в ее душе неприятный осадок. Она гнала от себя мысли о том, что причиной его исчезновения могла стать она сама, и отчаянно цеплялась за надежду, что это всего лишь стечение обстоятельств, временные трудности, которые скоро разрешатся.

Мунджо, заметив ее беспокойство, рассказал, что Сок Юн съехал из общежития, найдя себе другую комнату. Он говорил об этом как о чем-то само собой разумеющемся, будничном, словно это было обычным делом. И хотя часть Сухён радовалась этому известию – ведь это означало, что Сок Юн в безопасности, – другая часть ее души не могла избавиться от неясного предчувствия. Где-то глубоко внутри зарождалась тревога, которую она не могла объяснить.

Она и представить себе не могла, что больше никогда не увидит своего друга.

***

Новое утро началось так же буднично, как и все предыдущие. Сухён, сладко потянувшись, выбралась из-под теплого одеяла и неспешно направилась на кухню. Аромат свежесваренного кофе, крепкий и бодрящий, щекоткой проник в ее ноздри, обещая заряд энергии на весь день. На кухне, у плиты, стоял Мунджо. Он, одетый в молочно-белую рубашку, заправленную в строгие черные брюки, и пиджак в тон, наливал себе в кружку дымящийся черный кофе. Лучи утреннего солнца, проникающие сквозь кухонное окно, мягко очерчивали его профиль, играя бликами на темных волосах.

– Доброе утро, лапуля, – раздался спокойный, чуть хрипловатый голос Мунджо.

Сухён невольно улыбнулась, услышав это  прозвище. Она подошла ближе к нему, грациозно облокотившись на кухонную тумбу, и стала наблюдать за его размеренными движениями.

– Я уже столько раз говорила, что меня зовут Сухён, а не лапуля, – произнесла она мягко, но с легким укором в голосе, слегка приподняв правую бровь. Ее взгляд встретился с его, и она заметила на его губах едва заметную ухмылку.

– Лапуля тебе тоже прекрасно подходит, – с легкой хмылкой ответил Мунджо, протягивая ей дымящуюся кружку ароматного кофе.

Сухён с наслаждением вдохнула бодрящий аромат кофе, а затем осторожно сделала маленький глоток, опасаясь обжечься. Напиток был обжигающе горячим, но невероятно вкусным.

– Вкусный, – коротко произнесла она, тихонько зевнув и прикрыв рот ладонью. Сонливость еще не совсем отступила, окутывая ее мягкой пеленой.

Мунджо молча наблюдал за ней, его пронзительный взгляд, казалось, проникал в самую глубь ее души. В уголках его губ играла едва заметная улыбка. Несмотря на внешнее спокойствие, в его глазах таилась какая-то необъяснимая интенсивность, которая одновременно пугала и притягивала Сухён. Это был тот самый взгляд, от которого у нее каждый раз бежали мурашки по коже – до чертиков пугающий, но в то же время странно манящий.

– Мне нужно в душ, – сказала Сухён, поставив кружку на стол и поворачиваясь к Мунджо.

Он молча кивнул в ответ, поднес кружку к губам и сделал большой глоток горячего кофе.

Сухён уже направилась к выходу из кухни, как вдруг ее остановил голос Мунджо: «Сухён» Его голос звучал тихо, но достаточно отчетливо, чтобы заставить ее остановиться и обернуться.

– Возьми в моей комнате часы, на столе лежат. –

Девушка, услышав его просьбу, послушно направилась в его комнату. Она уже бывала здесь раньше, и не раз. Комната Мунджо, как и большинство комнат в общежитии, была небольшой и довольно скромно обставленной. Ничего особенного: узкая кровать, стол, заваленный книгами и бумагами, небольшой шкаф в углу. Стены, выкрашенные в бледно-желтый цвет, казались немного обшарпанными, а на потолке виднелись следы от протечек. В общем, ничего примечательного, даже, пожалуй, немного уныло. Однако сам факт того, что это была комната Мунджо, наделял ее особым, почти магическим ореолом в глазах Сухён. Каждый предмет здесь, каждая мелочь, казались пропитанными его присутствием, его энергией. Воздух в комнате словно вибрировал, наполненный неуловимым ароматом Мунджо.

Зайдя в комнату Мунджо, Сухён сразу заметила часы, лежащие на столе. Направляясь к ним, она обратила внимание на стул, стоящий рядом. На его спинке небрежно висела черная кофта – та самая, которую Мунджо, казалось, носил постоянно. Оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что она одна, Сухён с улыбкой сняла кофту со стула и поднесла к лицу. Вдохнув знакомый аромат, она почувствовала, как по телу пробежала приятная дрожь. В этом запахе смешивалось всё, что она ассоциировала с Мунджо: крепкий кофе, табак, нечто свежее и неуловимо мужское. Закрыв глаза, Сухён еще шире улыбнулась, наслаждаясь этим моментом близости. Казалось, сам Мунджо стоит рядом. Простояв так несколько секунд, словно завороженная, она аккуратно повесила кофту обратно на стул. Только после этого Сухён взяла в руки часы, но вдруг замерла, посмотрев снова на стул.

Сняв кофту со стула, Сухён с ужасом обнаружила на его обивке несколько засохших пятен, подозрительно похожих на кровь. Пятна были темно-красного цвета, местами почти черные, и создавалось впечатление, что кровь стекала по обивке густыми каплями, прежде чем засохнуть. Сухён нахмурилась, ее сердце тревожно забилось. Она осторожно дотронулась до одного из пятен кончиком пальца, пытаясь определить, насколько давно это произошло. Кровь уже засохла, превратившись в твердую корку. В этот момент до нее донесся звук приближающихся шагов. Сухён резко отдернула руку, словно обжегшись, быстро повесила кофту обратно на спинку стула и сделала вид, что внимательно рассматривает часы, которые все еще держала в руках. Ее сердце бешено колотилось в груди, а в голове проносился вихрь тревожных мыслей.

– Ты все это время разглядывала часы? – с легким скепсисом в голосе спросил Мунджо, аккуратно забирая их из ее рук. Его пальцы на мгновение коснулись ее кожи, и Сухён почувствовала, как по телу пробежала едва заметная дрожь.

– Они довольно красивые, знаешь ли, – ответила она тем же тоном, стараясь скрыть волнение. Ее руки, спрятанные за спиной, нервно сжимались в кулаки. Она изо всех сил старалась сохранять невозмутимый вид, но напряжение, нарастающее внутри, было почти физически ощутимым.

– Ладно, мне в душ уже пора, – повторила Сухён, стараясь побыстрее уйти из комнаты. Каждый звук, каждое движение казались ей сейчас неестественно громкими.

– Все хорошо? Ты какая-то нервная, – произнес Мунджо, внимательно наблюдая за ней. Его взгляд, проницательный и цепкий, заставил Сухён вздрогнуть.

– Конечно, тебе показалось, наверное, – ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и непринужденно. Выдавив из себя неестественную хмылку, Сухён быстро вышла из комнаты и плотно закрыла за собой дверь, словно отгораживаясь от Мунджо и его проницательного взгляда. Оказавшись в коридоре, она глубоко вздохнула, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

Мунджо еще некоторое время стоял неподвижно, пристально глядя на закрытую дверь, за которой только что скрылась Сухён. Его взгляд был тяжелым, задумчивым. Он машинально отложил часы на стол и перевел взгляд на стул. Что-то было не так. Кофта, которую он небрежно накинул на спинку стула, лежала совсем иначе, чем он ее оставил. Словно кто-то ее трогал, поднимал и снова клал на место. Сердце Мунджо екнуло. Сняв кофту, он увидел то, что явно не хотел увидеть– засохшие пятна крови на обивке стула. Он совершенно забыл про них, поглощенный другими, более насущными проблемами. Эта кровь принадлежала Сок Юну... Мунджо  прикусил губу. Он слишком поздно понял свою оплошность. Сухён видела эти пятна. Он был уверен в этом. Ее нервозность, поспешность, с которой она покинула комнату, — все указывало на то, что она заметила следы крови. Теперь в ее голове наверняка роились самые мрачные предположения. Она будет мучить себя догадками, рисовать в воображении ужасные картины, и это, в конечном счете, могло обернуться против него самого. Мысли Сухён, ее подозрения, ее страх – все это могло привести к непредсказуемым последствиям, которые Мунджо никак не мог контролировать. И эта мысль — потеря контроля — больше всего пугала его. Он привык все держать под контролем, манипулировать людьми, диктовать свои правила. Но Сухён... она была другой. Он не мог прочитать ее мысли, не мог предугадать ее действия.

***

Ледяные струи душа обрушивались на Сухён, смывая с ее тела остатки сна и дневную усталость. Однако мысли ее были далеки от водных процедур. Перед глазами снова и снова всплывали те самые жуткие пятна на стуле в комнате Мунджо. Она была абсолютно уверена, что это кровь. Ярко-красная, засохшая... Но чья? Сердце Сухён тревожно сжималось от этой мысли.

Первое, что пришло ей в голову, – это что кровь принадлежит самому Мунджо. Но эта версия казалась маловероятной. Ведь если бы он поранился, то на его теле обязательно остались бы следы – порезы, ссадины. А она ничего подобного не заметила. Тогда чья же это кровь?

Внезапно в ее голове мелькнула пугающая догадка: а что, если это кровь Сок Юна? Сухён резко вскинула голову, отчего холодные капли воды больно ударили ее по лицу. Она даже невольно хлопнула себя по лбу, отгоняя эту ужасную мысль. Нет, это просто невозможно! Сок Юн же уехал. Он должен был быть далеко отсюда. Но... если вспомнить, он ведь не говорил куда именно уезжает и насколько. Не говорил и о том, когда вернется. Его отъезд был каким-то странным, спонтанным. И теперь, связывая это с пятнами крови в комнате Мунджо, Сухён чувствовала, как леденящий ужас медленно охватывает ее. Все эти мысли пугали ее, заставляя сердце биться чаще. Она попыталась отогнать их, сосредоточившись на ощущении холодной воды на коже, но тревога, словно темное облако, нависла над ней, не давая покоя.

«В конце концов, лучше проверить, чем забить на это большой болт», – решила Сухён. Тревога, зародившаяся под душем, не давала ей покоя. После душа, наспех вытеревшись полотенцем и накинув халат, она направилась к комнате Сок Юна. Подходя к двери, Сухён уже приготовилась к тому, что придется стучать, или, что еще хуже, обнаружить запертую дверь. Но, к ее удивлению, дверь оказалась незапертой. Легко толкнув ее, Сухён вошла внутрь.

Комната Сок Юна предстала перед ней почти в том же виде, в каком она ее помнила. Все вещи были на своих местах, словно он просто вышел на минутку и вот-вот вернется. На столе стоял открытый ноутбук, на экране которого застыл какой-то незаконченный документ. На кровати небрежно лежали сложенные джинсы и свитер, а рядом с подушкой – телефон, мерцающий индикатором пропущенных уведомлений. «Что за черт...?» – прошептала Сухён, оглядывая комнату. Ее сердце сжалось от непонятного предчувствия.

«Как он мог уехать, если все его вещи остались здесь?» – эта мысль, словно острый осколок, вонзилась в сознание Сухён. Ком в горле мешал дышать, а сердце бешено колотилось, отбивая тревожный ритм. Она чувствовала, как ледяная волна страха медленно поднимается от желудка, сковывая движения. Повернувшись, чтобы выйти из комнаты, Сухён замерла на месте. В дверном проеме стоял Мунджо. «Твою мать...» – единственная мысль успела промелькнуть в ее голове, прежде чем она почувствовала резкую, обжигающую боль в шее. Мир вокруг поплыл, края зрения затемнились, и Сухён погрузилась в темноту, теряя сознание.

***

Время потеряло всякий смысл. Сухён очнулась в тягучей, вязкой темноте, словно вынырнула из глубин бездонного колодца. Голова раскалывалась от боли, каждый удар пульса отдавал тупой, ноющей болью в висках. Тихий стон невольно сорвался с ее губ. Попытавшись пошевелить руками, Сухён с ужасом поняла, что они крепко связаны за спиной. Веревка, грубая и жесткая, врезалась в кожу, оставляя после себя неприятное жжение.

Она находилась в темной, сырой комнате, освещаемой лишь тусклой лампочкой, свисающей с низкого потолка. Ее слабый, желтоватый свет бросал дрожащие тени на стены, придавая всему вокруг зловещий, искаженный вид. Эта гнетущая атмосфера, пропитанная страхом и неизвестностью, наполняла душу Сухён леденящим ужасом.

Инстинктивно дернувшись в попытке освободиться, она чуть не опрокинула стул, к которому была привязана. В тот же миг рядом возник Мунджо, своей крепкой рукой удержав шатающийся стул от падения. Его внезапное появление заставило Сухён вздрогнуть.

– Ты наконец проснулась, – произнес Мунджо спокойным, ровным голосом, словно речь шла о чём-то совершенно обыденном. Он сделал несколько шагов назад, оставаясь в пределах освещенного лампочкой круга.

– Отпусти меня, придурок! – яростно крикнула Сухён, дергая связанными руками. Веревка больно врезалась в кожу, но физическая боль ничто не значила по сравнению с тем ужасом, который она испытывала.

– Я так понимаю, ты уже обо всем догадалась, не так ли? – продолжал Мунджо тем же невозмутимым тоном, словно не слыша ее криков. Он смотрел на Сухён с каким-то странным, пугающим спокойствием.

– Что ты с ним сделал...? – спросила она, ее голос дрогнул. Гнев сменился страхом, понимание происходящего обрушилось на нее с ледяной тяжестью. Она уже не сомневалась, что кровь на стуле принадлежала Сок Юну.

В ответ Мунджо лишь улыбнулся. Медленно, почти нежно, он подошел к Сухён и убрал прядь волос с ее лица. Его прикосновение, такое легкое и мимолетное, вызвало у нее странные эмоции и чувства .Она попыталась отпрянуть, но веревки крепко держали ее на стуле.

– Он был преградой для нас, Сухён, – тихо произнес Мунджо, заглядывая ей прямо в глаза. Его взгляд был пронзительным, гипнотическим. Он словно пытался проникнуть в самые глубины ее души, прочитать ее мысли.

– Что. Ты. С. Ним. Сделал? – медленно, четко выговаривая каждое слово, спросила Сухён. Ее глаза горели яростным огнем, в них плескалась ненависть. Страх отступил, уступив место гневу.

– Он был никем, признай это, – ответил Мунджо, слегка прищурившись. Он пристально наблюдал за ее реакцией, ловя малейшие изменения в ее мимике, в ее дыхании. Словно хищник, изучающий свою жертву.

– Ты его убил... Ты убил Сок Юна, – прошептала Сухён дрожащим голосом. Слезы навернулись на ее глаза, но она сдерживала их, не позволяя им пролиться. В ее взгляде, обращенном на Мунджо, читалась безмерная боль и отчаяние, смешанные с жгучей ненавистью.

Мунджо сделал шаг ближе, наклонившись к Сухён. Его рука, холодная и безжизненная, словно мраморная статуя, легла на ее щеку. Он нежно погладил ее кожу большим пальцем.

– Это было необходимо, лапуля, – прошептал он, его голос, тихий и безразличный, пронзил тишину комнаты, как острие лезвия. В этих словах не было ни капли сожаления, ни тени сомнения. Лишь холодный расчет и ледяное спокойствие.

Слова Мунджо, словно удар грома, обрушились на Сухён. Горячие слезы, до этого сдерживаемые с огромным трудом, наконец-то прорвались наружу, стекая по ее щекам. Неверия в то, что человек, которого она когда-то знала, даже любила..способен на такую жестокость. Неверия в то, что Сок Юна, живого, смеющегося, больше нет.