смиренный выбор
Антон дрожит, съежившись и спрятавшись в тени каменного выступа, устроившись в какой-то до ужаса неудобной и воняющей гнилью и плесенью нише. У него мерзнут пальцы, хотя сказать, что здесь холодно, язык не повернется. Вокруг много шума, а еще больше его в голове: сквозь него все кажется невнятным, как через плотную ткань, и он не может ни о чем думать. Перед глазами проносятся первые мгновения, как только он оказался здесь…
Спертый воздух, пропитанный, как туманом, отвратительным запахом свежей крови. Из-за горячего воздуха аромат кажется сильнее и отвратительнее в несколько крат. Он буквально в мгновение ока пропитывает всю одежду, кожу, прозрачными нитями прошибает насквозь, и создается ощущение, что от него никогда больше не отмыться. Антон старательно зажимает нос рукой, но когда дышит через рот — металлические нотки оседают на языке, вызывая рвотный рефлекс. Вокруг воздух плавится и искажается, как будто он смотрит сквозь костер, и пульс стучит в висках. Он не может опомниться, что случилось минуту назад, как с диким криком мимо проносится мужчина с искривленным и порезанным вдоль и поперек лицом, без одного глаза, чудом передвигая ногами. В его дрожащих руках крепко зажата деревянная рукоятка от чего-то, и он стремительно проносится мимо, наверняка даже не заметив его.
Антон смутно видит гору, из-за резкого запаха глаза слезятся и не разобрать дорогу, но он старательно передвигает ногами, опасливо оборачиваясь через плечо каждые несколько секунд. А стоит приблизиться — и ноги подкашиваются от ужаса. «Гора» живая, точнее, еще совсем недавно была живой. Множество человеческих тел, изуродованное до мяса и обглоданных местами костей, устилает красную глину. Грубые рваные раны, оторванные конечности, чьи-то задушевные предсмертные хрипы и чей-то до безумия тоскливый взгляд, брошенный на Антона, стоит ему остановиться как вкопанному. Он узнает этот взгляд. Он помнит эту девушку. Два обрубленных крыла на ее спине говорят больше, чем несказанные слова. Короткая курточка, некогда укрывавшая хрупкие женские плечи, растрепана и кусками осела по земле.
— И ты здесь, — хрипит она, с усилием изгибаясь так, чтоб приподнять голову. Изо рта тонкой струйкой сочится кровь. Антон не находит в себе сил ответить хоть что-то. — И с тобой… тоже… наигрался, — с ухмылкой в голосе, тоном «я знала, что так будет», произносит она прежде, чем прислониться щекой к земле и медленно закрыть глаза. Антон идет спиной назад, спотыкаясь, не разбирая, что творит, пока хаотично вертит головой по сторонам, стараясь понять, где он, и какого хрена происходит.
Прищурившись, он смотрит в направлении, куда несколькими минутами ранее мимо него пронесся человек с диким взглядом, и глаза расширяются от ужаса: там не просто потасовка или стычка, там, прямо перед его взором, в сотнях метрах, развернулась настоящая бойня, и он не может понять, как не разглядел этого сразу.
Люди скорее походят на зомби: на них едва держатся ошметки одежды, глаза горят каким-то лихорадочным блеском, кожа бледная, а раны такие глубокие, что хочется задаться вопросом: как они все еще живы?
Взгляд цепляется за каменный выступ, за которым он спешит укрыться из инстинкта самосохранения.
***
Сергей смотрит на Дьявола, который лишь сейчас вернулся в свой кабинет: его волосы кое-где слиплись в пряди от пота, который все еще покрывал кожу мелкими бисеренками, по лицу сбегали темно-бордовые вены, словно трещинки, а глаза закрыты непроницаемой черной пеленой. Над волосами еще совсем недавно возвышались два рога-полумесяца — об этом говорят растрепанные черные пряди. Руки сплошь усеяны набухшими синими венами, и еще одна пульсировала на шее. Капли крови слились в сплошные пятна, окропившие и руки, и ноги, и все тело в целом. Он тяжело дышал, отчего грудная клетка часто вздымалась, а шея блестела от пота. На щеке остался небрежный след от пепла. Сергей находит это вовсе не устрашающим, а скорее привлекательным и даже несколько сексуальным. Несмотря на ненависть к этому человеку, он не может прекратить считать его прекрасным.
— Что? — недовольно рыкает Арсений, заметив на себе этот «пресный» взгляд. Сергей лишь вздергивает бровь. Мужчина, схватив с полки какую-то темно-синюю тряпку, начинает водить ей по рукам, оттирая от крови, запах которой уже въелся под кожу, и проходит мимо демона, нарочно задевая его плечом, отчего тот отшатывается в сторону.
Чтоб привести себя в порядок, Арсению понадобилось полчаса. Хороший горячий душ — это именно то, чего он желал. Кровь впиталась в одежду, плохо оттиралась от кожи, застыла под ногтями и даже где-то в волосах ощущалась ее неприятная тяжесть. Пар клубился под потолком, а по запотевшему зеркалу стекали капли влаги. Силуэт мужчины словно утонул в тумане, и лишь черные как смоль волосы и небесно-голубые глаза можно было рассмотреть сквозь плотную занавесу пара.
***
Антон не понимает, что происходит вокруг, и где те привычные ему деревянные трактиры, вечно пьяные и грязные как свиньи люди, раскаленная земля под ногами и черное небо над головой. Он сидит в этой холодной нише уже несколько часов, а по ощущениям и того больше, у него от холода окоченели ступни, дрожат руки, а губы посинели. Приходит осознание того, что это реальность, и Арсений действительно самолично оставил его в этом Аду. На устах заиграла горькая усмешка. Ад в Аду, прекрасно. Особенно с учетом того, что Антон — Ангел. Падший, и все же.
Ноги едва волочатся по земле: они затекли и плохо слушались хозяина. Парень оглядывает место, откуда до него так долго доносился гул голосов, скрежет железа и тяжелые глухие удары. Над полем самой настоящей битвы повис кровавый туман. Зрелище было столь же ужасающим, сколько и завораживающим. Красная пелена застелила собой раскинувшуюся впереди долину. За спиной лишь большой вулкан, извергающий искры и густой дым, а впереди — это.
***
— Это правда? — прямо спрашивает Сергей, стоит Арсению только вновь ступить в свой кабинет, на ходу стряхивая рукой капли воды с волос. На нем свежая белая рубашка и новые брюки, и эти предметы кажутся настоящей роскошью после липкой, вонючей, помятой и грязной одежды, что была на нем до этого.
— Смени тон, — холодно бросает мужчина, проходя вглубь помещения. Он садится на мягкий диван, устало откидывая голову и прикрывая глаза, от чего приятная истома накрывает его.
— Вы оставили Ангела за Чертой? — Арсений сильно сжал челюсти, отчего линия скул приобрела точный контур.
— Это не должно тебя касаться, — подняв голову и заглянув в темные глаза собеседника, жестко отрезал он. — Ступай прочь, — добавляет он, не желая наблюдать это ехидство на дне миндалевидных глаз. Если Арсения можно было сравнить с расчетливым хищным лисом, продумывающим свои шаги наперед, то Сергей — коршун, наблюдающий за всеми и молча делающий выводы о своих жертвах. И на данный момент его жертвой был Антон, что очень не нравилось Дьяволу. Он верно служил ему сотни лет, но, видимо, пора пересмотреть свое отношение к демону. Сверкнув прищуренными карими глазами, мужчина, до последнего не отводя от него взгляд, прошел к двери и, замерев, словно желая что-то сказать, в последний момент молча ретировался.
Арсений громко выдохнул, сжимая руки в кулаки и распрямляя обратно несколько раз, что немного успокаивало его. Напряженный взгляд зацепился за сочное, налитое красным румянцем яблоко, но мысли были где-то далеко. Где-то за Чертой.
Он ненавидел Антона. Если решился отправить его в Ад, где Ангел точно не протянет и сутки в том бардаке, что сейчас творился, то, наверное, действительно ненавидел. Но, словно серная кислота, его мысли разъедали сомнения: он в тайне желает вернуться на пару часов назад и изменить свое решение, принятое в порыве злости. И это сомнение, что заставляет немного хмурить брови и сжимать руки, бордовыми нитями прошибает насквозь раздумья, словно острой иглой продырявили емкость с водой и из нее пусть и медленно, но сбегало содержимое — так же и трезвый разум чередовался с навязчивым осознанием того, что это чувство — вовсе не ненависть. Это — привязанность. Желание быть рядом.
Кажется, это действительно стало большим, чем манией. Но разве может Дьявол вообще полюбить? Знает ли, что означает это слово?
***
— Я не уверен, что должен обсуждать это с тобой, — стараясь быть вежливым, мягко отвечает Дмитрий, глядя в карие глаза собеседника. Тот хмыкает, отводя взгляд в сторону и вновь возвращая его к собеседнику.
— А ты сам не думал об этом? Он ослаб, как никогда раньше, — заговорщически шепчет Сергей.
— У всех бывают плохие дни, — стараясь сохранить мягкий тон, Дмитрий продолжает придерживаться своего мнения. Он бы не продолжал этот бессмысленный разговор, если бы не страх перед вышестоящим Демоном. Он не хотел бы иметь с ним проблем.
— Он посвятил себя Ангелочку, — пренебрежительно отзывается мужчина. — Слышал, что происходит за Чертой? По мне, так это абсурд. Если Дьявол не может справляться со своими обязанностями — ему не место на троне, — холодно завершает он.
— Я правильно понимаю твои намеки? — Дмитрий слегка щурит глаза. Ему неприятен этот разговор. Арсений никогда не обходился с ним плохо, и выслушивать, как за его спиной намечается заговор, было по меньшей мере неприятно.
— Я ни на что не намекаю. Будь умным мальчиком, — с явным подтекстом: «Ты же понимаешь, что Дьявол не должен знать об этом разговоре», с нажимом добавляет Демон. Дмитрий кивает головой вместо ответа и долго смотрит вслед удаляющемуся Сергею. Что-то назревает. И это «что-то» совсем не приходится ему по душе.
***
В голове проносятся мысли разной степени адекватности, и Антону кажется, что он сходит с ума слишком быстро, минута за минутой: окружающая атмосфера давит на него, словно даже воздух вокруг — тяжелый и спрессованный, и от его веса ноги подгибаются. Во рту сухо, и это мешает рассуждать хоть несколько трезво.
Парень безостановочно перебирает в голове варианты развития событий. Один из них заключен в человеческом факторе, и это напрягало его больше всего, когда речь шла вовсе не о человеке, а о самом настоящем Дьяволе, но именно в этом варианте заключалась его единственная надежда. Если он действительно так любит свою игрушку, на поиски которой тратил столько времени, то и отпускать так просто не должен. Но вместе с тем вспоминается девушка из трактира с грубо обрезанными крыльями, и от этого воспоминания все внутренности скручивает в тугой узел. Это — худший вариант. Антон осторожно шевелит своими крыльями, как бы успокаивая себя тем, что они на месте, он чувствует их… и… боль? Парень хмурится, пытается выпрямить их во весь размах, но одно из крыльев адски саднит и он едва ли способен выровнять его наполовину. Антон с усилием воли делает взмах, и ноги подкашиваются от пронзившей боли. Он падает на колени, обнимая себя руками, и ему хочется одновременно проклинать это место, эту боль и чертового Арсения, но вместе с тем он должен быть тихим и незаметным.
Единственное, что остается — смиренно сложить крылья за спиной и уткнуться лицом в сложенные ладони, подавляя рвущийся изнутри вопль. Не осталось сил даже на тихий шепот.
***
Дмитрий, зашедший в кабинет после стука в дверь и разрешения войти, старается не подавать виду, что удивлен таким Арсением: мужчина сидит на дубовом столе, спихнув на пол какие-то мелкие вещи, устроив легкий беспорядок. Одну свою ногу он согнул в колене, придерживая рукой, вторая же свисала вниз, носком ботинка почти касаясь пола. Вид у него был задумчивый и хмурый, когда он метнул на гостя взгляд.
— По делу? — сухо вопрошает Дьявол с порога.
— Да… — Дмитрий не прикрывает за собой дверь, ведь понимает, что надолго не задержится. — Я, кажется, знаю, как помочь Ангелу с крылом. Возможно, это сработает и…
— Хорошо, — как бы приняв информацию к сведению, кивает он. Внутри какое-то странное ощущение, словно несколько кошек одновременно провели когтями по всем внутренностям, стоит услышать знакомое и до истомы сладкое — А н г е л. — Можешь идти, — более грубо и резко отвечает мужчина.
— Чем раньше начать — тем больше шансов… — спешит добавить мужчина, и взгляд, которым он был за это награжден, заставляет смиренно замолчать. — Извините, — демон, осознав, что не стоило продолжать этот разговор, осторожно кивает головой и спешит ретироваться скорее.
***
Дыхание сбилось еще в начале бега, и Антон буквально задыхался, стараясь спастись. В какой-то момент он подошел к завесе тумана слишком близко и протянул руку, чтоб коснуться этого непрозрачного облака. В этот момент, словно из дыма, рассекая материю тумана, практически на него обрушилось огромное и очень острое острие секиры. Словно в каком-то неправдоподобном фильме ужасов, из тумана вышел огромный человек, нет, огромное существо, больше Антона в несколько раз, с большим металлическим шлемом-маской на лице, сквозь который нельзя было увидеть даже глаз. Оно крепко сжимало в руках секиру, явно нацелившись на Ангела.
Антон пытался скрыться, бежал, путался в ногах, падал и вставал, но три его шага — один шаг этого великана, и силы были явно не равны. Он мог бы взлететь и никто не смог бы достать его, мог бы. Но надломленное крыло при очередной попытке напоминает ему, почему делать этого не стоит.
Он выбивается из сил, запинаясь об очередную трещину в раскаленной красной земле, и энергии хватает лишь на то, чтоб перевернуться на спину и пытаться ползти назад, царапая кожу и крылья. Ноги и руки сводит от спазмов и боли, он выдохся так, что горло словно терли наждачкой на протяжении нескольких минут, и легкие горели огнем при попытке вдоха.
— Нет… нет, — как в бреду шепчет он, постепенно замедляясь. Огромная секира взмывает в воздух, рассекая его надвое, и острие клинка сверкает. Антон закрывается руками.
***
Арсений ощущает, как время вокруг ускоряется, как никогда раньше. Он ощущает покалывание на кончиках пальцев и нервно барабанит ими по обшивке дивана, мысленно переносясь за многие мили от своего личного кабинета. Тело его было здесь, но разум — где-то там, в далеком пустыре с красным туманом и остро заточенными клинками палачей, которые могли настигнуть плоть беззащитного Ангела в любой миг. Ничто не гарантировало, что Антону хватит мозгов остаться там, где его бросил Арсений, ведь, как бы не хотелось избавиться от него, мужчина оставил его в самой безопасной зоне, где ему не грозит и четверть той опасности, что ожидала впереди.
Он представляет, что Антона больше нет, ведь это — единственный способ проверить, как он относится к нему на самом деле. Перед глазами стоит картинка с мертвенно-бледным лицом, окропленным кровью, как в тот день, когда он по ошибке всадил в него острое лезвие клинка. Что-то под грудной клеткой стучит по ребрам так сильно от этих воспоминаний, а дыхание сбивается, что ответ становится очевидным даже такому нигилисту, как Арсений. В нем с новой силой вспыхивают те чувства, что он испытывал когда-то, ведь все они когда-то были людьми.
Это было так давно, что история затерла эти пыльные страницы, и мало кто мог рассказать о далеких прошедших годах. Это было так давно, словно в другой жизни.
Его первой любовью стал по-своему прекрасный юноша с серыми глазами, оттенок которых он уже никогда не вспомнит. Он продавал газеты посреди улицы, громко скандируя зачастую скандальные и очень приукрашенные заголовки, навязывая свой товар прохожим. Арсений тогда остановился посреди перекрестка выложенной мелким камнем дороги как вкопанный и замер, устремляя взгляд на мальчугана лет шестнадцати, одетого как обычный бедняк, но держащий себя с таким достоинством, словно был исключительно важной персоной. Поймав на себе заинтересованный взгляд человека в элегантном черном пальто и вычурном цилиндре, которые вошли в моду в текущем XIX веке, лишь вздернул бровь и ухмылка растянулась на бледно-розовых губах.
— Газету? — предложил он. Его светлые пряди волос, торчащие из-под головного убора, напоминающего обычную кепку с коротким козырьком (кажется, это английская кепи — с пренебрежением подумал Попов, удивившись, откуда она у такого простого юноши). Серые глаза остановились на аккуратной щетине незнакомца, после поднимаясь выше, к глазам. И именно в момент, когда их взгляды пересеклись, мужчина с удивлением ощутил, словно внутри что-то вспыхнуло, и сначала он даже заволновался, что прихватило сердце, отчего даже слегка побледнел. Тогда он ощутил э т о впервые, и был совсем не в восторге. Даже, наверное, зол и встревожен, что сердце выбрало этого противного мальчика с серыми глазами и невыносимым характером.
Точно так же, как и сейчас, — не без иронии подмечает он. В прошлый раз их история, начавшаяся в далеком XIX веке, закончилась прискорбно: Арсений убил мальца собственноручно. Это была его первая и не последняя жертва, так что он был уверен еще при жизни: место в Аду ему обеспечено, под боком у самого Дьявола. Как забавна жизнь — он стал тем, перед кем трепетал, коротая годы на Земле.
Но на то она и жизнь, чтоб делать выводы и исправлять ошибки.
Арсений надеется, что сделал верный вывод.
***
— Нет! — громкий крик, который словно звучит в голове, а не исходит откуда-то со стороны. Антон удивляется тому, как громко смог произнести это, и даже сомневается в том, а был ли это он. Он уже чувствует фантомную боль, когда секира вопьется и разделит его пополам. Он будет мучиться в агонии недолго, потому что с такими ранами не живут.
Удара не следует. Медленно открыв глаза и убрав от лица руки, Ангел видит перед собой спину какого-то человека, и даже расплывчатые очертания кажутся знакомыми. Он щурит зеленые глаза, норовящие сомкнуться, и в последнее мгновение в голове проносится «не может быть…». Ему снится? Ангел осторожно откидывает голову, не в силах держать ее на весу, и перед глазами образовывается пелена. Он слышит голоса и ощущает себя так, словно остался в сознании, но веки такие тяжелые, что он не в силах их поднять, а конечности словно налиты свинцом — совсем неподъемные.
Арсений, уверенно сжимающий в руке демонский клинок из чистого серебра, успевает буквально в последнее мгновение. Секира уже засвистела над головой, но голос Владыки заставил палача остановиться в шаге от непоправимого. Он смиренно кивает и, поставив секиру острием на землю, обхватывает ее рукоятку обеими руками.
В следующую секунду Антон чувствует довольно щадящие прикосновения к телу.
— Антон, открой глаза, — настойчиво произносит знакомый голос, и теплые ладони обладателя ложатся на его плечи, чтоб рывком усадить и позволить опереться на себя.
— Нем-мгу, — сбивчиво и невнятно, еле волоча языком во рту, вяло отвечает парень, и его дыхание хриплое и тяжелое. Вы будете смеяться, но он рад.
Он искренне рад, что сейчас с ним рядом человек, который не единожды насиловал, пользовался им, бил и оскорблял. Потому что это — единственный человек, который мог спасти ему жизнь. И он сделал это. Антон, к сожалению, хоть и не любит этого человека, но очень любит жизнь.
Он чувствует невесомость и легкость, когда его словно отрывают от земли, и крепкую хватку.
Арсению непривычно снова держать кого-то на руках, он не делал этого так давно, что даже не уверен, а все ли сделал верно. Но он точно знает, что не позволит себе обидеть этого хрупкого юношу.
Его сердце за прошедшие двести лет вновь выбрало себе человека.
Арсений сделал правильные выводы.
Он знает, чем это закончится, честно знает, и думал об этом так долго, что едва не позволил случиться тому, что произошло в прошлый раз с сероглазым юношей в поношенной американской кепи, сворованной у одного иностранного аристократа.
В момент, когда он делает этот выбор, Дьявол буквально ощущает, как корона, восседающая на нем более сотни лет, покрывается трещинами и вот-вот разлетится на части. Его сердце сделало выбор. Он смиренно принимает его решение.