ангел без крыльев
Мужчина смотрит на то, как юноша, его бесценная кукла, окрашивается в бордовый, и почему-то чувствует одновременно все и ничего. Это странное чувство охватывает тело, и он впервые за долгое время чувствует себя живым. И почувствовать себя таковым его сподвиг один умирающий на его руках мужчина… юноша… мальчик. Арсений чувствует, что он безумно не хочет прощаться со своей любимой за долгое время игрушкой, и никогда не осознает, что это чувство — это желание, чтоб Антон выжил и был рядом. Арсений понимает, почему так невзлюбил жизнь за пределами Ада — там, выше, он чувствовал себя человеком, со всеми вытекающими ощущениями и чувствами, и это не нравится ему, это то, что делает слабым. Ему нравилось быть Дьяволом — властным и жестоким, держать все в своей хватке, грызть глотки демонам, решившим, что они выше ранга подчиненных. Но один чертов падший Ангел в один момент становится чем-то большим, чем просто развлечение.
Антон, чьи глаза сильно прищурены и, кажется, вот-вот сомкнутся навсегда, смотрят на него с каким-то отчужденным презрением и шоком одновременно: маленькие галактики разрываются внутри этого взгляда. Он сильно сжимает губы и слабо — рану. Его рука едва способна просто лежать на плоском животе. Мужчина, окинув его долгим взглядом, медленно поворачивает голову в сторону Сережи, который жадно рассматривает развернувшуюся на его глазах сцену. В карих глазах застыло желание «убей его», и он действительно ждет, что его Хозяин просто прикончит «задохлика»: вонзит клинок по самую ручку и насладится взглядом умирающего. Но когда мужчина отдает приказ о срочном уведомлении Дмитрия, у него обрывается дыхание. «Собираешься оставить его в живых?!» — читается жгучая обида и злость в карих глазах, сверкнувших черным блеском. Он помнит, как сам чуть не погиб от руки Господина, и мужчина просто оставил его на произвол судьбы с продырявленным боком, а когда увидел его, немного окрепшего, спустя месяц, просто отдал поручение, даже не удивившись встрече. Чем эта белокрылая тварь лучше?! Чем он заслужил такое внимание к себе?..
— Ты услышал меня?! — громогласный голос пронзает тонкие стены, гулко отдается эхом, и Сергей сдержанно кивает, разворачиваясь нарочито медленно, а у самого желваки на скулах заходят от молчаливой ярости.
Антон хватает его за запястье своей худой бледной кистью, окрашенной на кончиках пальцев кровью, его губы синие и дрожат, но глаза остаются открытыми, и этот шок, застывший по краю радужки темной линией — единственное, что помогает удержаться в сознании.
— Ты, — недоуменно и немного смелее. Голос ослабший, тихий, почти шипящий. Так он звучал лишь в моменты, когда умолял не трогать его, оставить, а Арсений продолжал изнуряться над стройным телом… Но тогда он был в разы живее.
— Удивлен? — слегка усмехается мужчина, придерживаясь своего статуса, но его глаза — они выдают его. В них, под этими светло-голубыми, нежными, как само небо Рая, радужками, виднеется легкая паника, он словно кричит изнутри: «Ты не смеешь умереть из-за меня!» А еще в них — противоречие. Это ясно по тому, как цвет глаз то просветляется, то вновь становится темнее на пару тонов в одночасье. Он словно чувствует, что эти эмоции делают его слабее с каждым мгновением, и это буквально разъедает изнутри.
Мужчина, подняв взгляд, осматривает помещение. Запах крови вдруг начинает душить его, а глаза застилаются черным, когда он вспоминает, что здесь происходило. Вспоминает, как клинок легко входит под ребрами в плоский живот, и как зеленые глаза напротив резко теряют свой блеск. Он чертыхается, склоняется над юношей и довольно грубо хватает его за плечо, поднимая на ноги, и перекидывает тонкую руку через плечи. Парень стонет, мычит от терзающей его боли, еле волочит ноги и почти отключается, когда его буквально волочат сначала по дощатому полу, а после — по ступенькам.
Арсений раздражен. Раздражен собственным бессилием перед этим парнем, пошел бы он к черту. Он, собственно, к нему и пошел. Арсений просто ненавидит иронию, будь она неладна.
Мужчина грубо опускает парня у подножья дощатых ступенек, словно тащил за собой мешок дров, а не живое существо, и Ангел хрипит, стараясь хоть немного ослабить свою боль. Арсений учащенно вдыхает раскаленный воздух, который не пропах кровью, и нескоро оборачивается на совсем притихшего юношу. Кожа по оттенку совпадает с идеально белым листом бумаги, и черные длинные ресницы, которые немного подрагивают и отбрасывают тень на лицо, такие неестественно черные…
Арсений смотрит, он смотрит на это без пяти минут бездыханное тело и отчетливо понимает, что с каждым мигом становится все более уязвимым, частички его силы, которая лишь на первый взгляд казалась безмерной, медленно угасали, когда он видел, как мучается Ангел, которого он так сильно… хочет? Нет, тут должно быть совсем другое слово, но, признав его, мужчина просто падет под натиском собственной слабости. Он не имеет права ни на любовь, ни на жалость. Ему не видано сострадание, он не знает сожаления. И он чувствует, что в его собственном внутреннем голосе больше нет уверенности, когда он про себя повторяет эти заповеди.
«Убей его, убей, убей сейчас же…» — ядовито шепчет подсознание, но Арсений лишь крепко сжимает зубы, хватаясь за тонкое плечо, встряхивая Антона, убеждаясь, что он все еще дышит. «Он тебя сломает», — с горечью осознает Дьявол, и его глаза вспыхивают черным пламенем, так, что их жжет, и ему самому хочется выцарапать их ногтями. Он ненавидит Ангела столь же сильно, как… хочет. Пока он готов признать про себя только это низкое слово — хочет.
***
Антон приходит в себя мучительно. В воспоминаниях боль, много боли. Он ощущает, как еще недавно жгло крылья, когда его тащили на спине по твердой, испещренной трещинами, красной земле, и как кто-то грубо вонзал изогнутую иглу в складки кожи. Его сердце учащенно бьется от этого миража, повисшего полупрозрачной пеленой перед глазами, и он резко подается вперед корпусом, широко распахивая глаза. Он на миг даже думает, что снова в Раю, но это лишь яркий белый свет, ударивший по отвыкшему от цветов зрению. Юноша смаргивает выступившие с непривычки слезы, шарит вокруг себя руками и старается рассмотреть хоть что-то. Несколькими секундами спустя он уже может рассмотреть очертания контуров, еще немного позже объекты вокруг приобретают четкие силуэты и насыщаются цветом.
Это не очень большая комната в светлых оттенках, в которой нет ничего, кроме одноместной кровати, на которой он лежит, и одинокого стула рядом. Минимализм, конечно, зашкаливал. Антон чувствует безмерную слабость в каждой частице своего тела, до самых кончиков пальцев, и думает, что ему наверняка что-то вкололи. Предшествующие его положению события начинают медленно вспыхивать в памяти, и он морщится, оттягивая край одеяла. В глаза бросается белая марля, обмотанная несколькими слоями вокруг его торса. И вдруг, как яркая вспышка, его мысли насквозь прошибает этой огненной нитью, и он понимает, наконец-то, за долгое время, понимает, кем был Арсений. Этот кадр, когда мужчина оборачивается так быстро, а после столь же резко нанизывает его на острое лезвие, он вспоминает лишь сейчас. Дыхание перехватывает и он царапает ногтями простынь, стараясь восстановить его.
План «Соблазнить Дьявола», который он так трепетно обдумывал, кажется в этот миг таким жалким и смешным: Антон понимает, что в этот миг осознания все рушится, как огромные здания падают, одержимые огнем, навзничь, так и что-то внутри него оборвалось прямо сейчас. Антон смеется, правда смеется, хрипло и искренне, потому что ему настолько смешно с того, насколько он оказался жалок в одно мгновение. А он ведь, глупый, действительно рассчитывал, что совсем скоро вернется на Землю, вернется к прежней, такой желанной жизни, снова будет шататься по кафе и уходить, не расплачиваясь, и ночи напролет гулять под луной, слушая игру уличных музыкантов… Это все было так близко. И теперь, с этого момента, он должен принять мысль о том, что для Дьявола он — игрушка для секса, а не объект искреннего обожания, которого он, словно птицу, запертую в клетке, выпустит на волю лишь благодаря порыву чувств. Нет, Антон, все далеко не как в сказке.
***
Арсений долго откладывает это «на потом», и все же, смирившись с тем, что он хочет увидеть Антона лично, мужчина тормозит у двери, которая ничем не отличается от десятков других, уходящих вдаль мраморного коридора, и легонько толкает от себя.
Свет приглушен настолько сильно, словно вся комната освещена одной маленькой свечой, но Арсению достаточно, чтоб увидеть очертания знакомого лица. Юноша спит, и оттого становится гораздо легче. Так будет лучше для обоих. Он слышал от Димы, который исполнял обязанности местного врача, что парень долго смеялся, как-то отстранено и неестественно, пока его тело не покинули силы, и он не уснул. Арсений ступает тихо, почти бесшумно пересекает комнату и останавливается напротив спящего мальчика. Он бледный, еще более исхудавший, чем до этого, а тени падают на лицо так, что его скулы кажутся чрезвычайно острыми, но, при этом, он все такой же необычайно красивый. Идеальная кожа, длинные ресницы, редкие родинки и четкая ямочка над верхней губой.
Мужчина долго стоит вот так, без движения и просто смотрит, словно в мире нет ничего более интересного. Лишь когда Антон дернулся во сне и перевернулся на другой бок, Арсений решился присесть на стоящий рядом стул и протянул руку к тонкому одеялу, аккуратно стягивая его вниз, оголяя прекрасную худую спину и пышные, хоть и примятые из-за долгого лежания крылья. Он осторожно перебирает белые перья кончиками пальцев, поднимается к основанию и замирает, словно его ударило током.
У самого основания виднеется яркая полоска, прорезанная так грубо, словно по ней пару раз с силой провели зазубренной пилой. В этом месте перья расходятся в разные стороны, а в ране виднеется маленький белый стержень — кость. С такими травмами больше не летают.
Арсений не хочет, но вспоминает тот день, когда лишился своих крыльев. Это воспоминание, пожалуй, было одним из самых болезненных, таким остается и сейчас. И он хочет ненавидеть Антона за то, что тот, пусть и непроизвольно, заставляет его снова начать чувствовать, но почему-то до сих пор не получается. Собственные лопатки пронзает фантомной болью, и он, поморщившись, поднимается на ноги.
Ангел без крыльев… нет кары хуже. Мужчина понимает, что, возможно, именно он главным образом причастен к тому, что эти крылья больше никогда не смогут поднять в воздух своего обладателя, потому что он волочил его, мучившегося в агонии, по неровной земле, и даже не смотрел на то, в каком они положении… Арсений невесомо проводит большим пальцем вдоль острой скулы парня, поддавшись какому-то необъяснимому порыву, посидел еще немного, а после растворился в воздухе так же стремительно, как и вошел сюда: не оставив ни одного следа.
***
Арсений бросает взгляд на стоящего впереди Сережу. Мужчина смотрит на него как-то зло, с какой-то претензией во взгляде, словно пытается прожечь в нем дыру.
— Уверен, что ничего нельзя сделать? — ровным тоном вопрошает он, не поворачивая головы к Дмитрию, с которым вел диалог, все так же с прищуром глядя на Сергея. Впервые демон не прятал взгляд или пытался как-то смягчиться, нет, смотрит так, словно готов наброситься с кулаками.
— Сделаю все, что могу, Господин, но крыло сильно повреждено, — тон сдержанный, чувствуется, что Дмитрий не терял чувство собственного достоинства при общении даже со столь высокопоставленной личностью. Арсений любил в людях характер. Наверное, по этой причине недолюбливал Сережу, который вился за ним как щенок, хотя такого к себе обращения Дьявол не заслуживал с его стороны.
— Не слишком много вы с ним носитесь? — вдруг подает голос стоящий напротив, и Арсений удивленно вскидывает бровь. Давно ли его личный щенок научился использовать язык по назначению?
— Это как-то мешает тебе исполнять обязанности? — Сергей мрачно поджимает губы и качает головой. — Тогда продолжай работать, — холодным тоном добавляет Дьявол, отворачивая от него лицо: он ему больше не интересен.
***
Было темно. Вообще-то, в Аду темно всегда, но здесь, за Границей, где располагалась «мертвая аллея», где он раньше запирал своего Ангела, и его личная резиденция, где они находятся сейчас, существовало и дневное, и ночное время суток. Солнце здесь, конечно, не светит, но небо все равно светлое и бросает бледную тень на мир под собой. Но, во всяком случае, именно сейчас была поздняя ночь.
Арсений сидит на краю кровати, глядя на повернутое к нему в профиль лицо Антона, и даже не хочет думать о том, почему пришел снова. Он дышит так беззвучно, что даже в полной тишине уловить сложно, и только редкое сопение парня прерывает ее. Мужчина снова бросает взгляд на израненное крыло, которое уже было вычесано от грязи, и теперь было таким бесконечно-белым… бесконечно… Арсений не знает, почему на ум приходит именно это слово, но его уже не исправить, раз оно прозвучало в мыслях. Он тянется рукой к краю одеяла и немного оттягивает вниз. На ключице заметен край пореза, который он умудрился получить вместе с остальными увечьями. Теперь мужчина знал о небольшой, но эффектной войне в холле и, как бы ужасно ни звучало, надеялся, что Ангел повредил крыло еще в тот момент, когда старался отбиться от демонов.
Он обидел его, сильно обидел, а теперь думает о том, что хочет быть нежнее к этому парню. Мужчина хочет с размаху удариться головой о стену, только бы вытрясти эти мысли из головы, но он смотрит на хрупкое тело, и ему хочется стать мягче. Словно он сломает его, как хрустальную игрушку, стоит продолжить в том же духе.
Он больше не хочет. Не хочет играться с Антоном.