Да что ты знаешь о монстрах?...
Антон вздрагивает от каждого шороха, будь то скрипнувшая доска дощатого пола под весом тяжелой мебели или пробежавшая по кухонной полке крыса, разыскивающая пропитание. Да, они здесь водились, а еще много насекомых. Как-то раз Шастун очнулся от того, что по его руке ползла просто огромная сколопендра. Жуткое выдалось утро.
Сначала он думает, что ему показалось, но, кажется, из-за заколоченного окна доносится невнятный гул голосов, а спустя небольшое количество времени можно различить громкие шаги и переговоры между несколькими мужчинами, среди них и голос, от которого мурашки идут по коже. Арсений.
— Я надеюсь, это больше не повторится? — слышится его холодный властный голос, словно он в любой миг готов вынести смертный приговор собеседнику и самостоятельно привести его в исполнение.
— Конечно, сэр, — торопливо отвечает один из компании, говоря чуть сбивчиво и испуганно.
— За еще один подобный проступок ответишь головой. Молчать, — не давая возразить, добавляет Арсений. — Сейчас же на границу. Оба. Быстро! — рявкает он, следом раздаются торопливые шаги, а после они моментально стихают, словно растворившись в воздухе. Антон громко дышит, когда осознает, что мужчина уже близко, а он все еще не уверен, что должен делать. — Антон, Антон… — слышится цоканье. Парень резко оборачивается, сильно дрожа всем телом, отползая к другой стене. — Подслушивать не хорошо, малыш… — в следующую секунду комнату наполняет жар, от которого на висках появляются бисеринки пота, и глаза закрываются сами по себе от слепящего глаза света. — Сладкий, а Папочка, — явно намекая на Бога, произносит он: — Не научил быть хорошим мальчиком? — Шастун рвано выдыхает, сильнее прижав нож к груди. — Не глупи, положи на место, — голос совсем рядом. Антон открывает глаза и едва сдерживает вскрик, ведь мужчина стоит прямо напротив него, держа руки в карманах, и смотрит сверху вниз, замечая сияние металла.
— Отойди, — собрав все силы в кулак, цедит Ангел, пятясь к другой части комнаты, держа в вытянутой руке нож и рывком поднимаясь на ноги, сжимая рукоятку уже двумя.
— А что, если нет? — снисходительно улыбается брюнет, при этом вынув одну руку из кармана, чтоб протянуть ее в сторону парня. — Давай сюда, — фыркает он. Парень, выдыхая и стараясь ровнее ухватиться за рукоятку, делает выпад вперед, намереваясь приставить лезвие к горлу противника, и с напором прижать к стене, вынудив тем самым исполнить его требования, но мужчина вдруг исчезает, испаряется прямо на глазах, и, пользуясь секундным замешательством Ангела, перемещается за его спину, крепко прижимая к себе со спины, вызывая неожиданный вскрик. — Малыш проиграл, — довольно усмехается он, ведя носом вдоль его бархатистой кожи на шее, вдыхая запах чистого тела, ведь именно он был инициатором того, чтоб хорошенько отмыть Ангела от грязи и почистить его мягкие перышки, пока тот был без сознания. О, у него было прекрасное тело, просто восхитительное: красивые узкие бедра, подобная женской зауженная талия, даже немного неестественная худоба, приятная на ощупь кожа, упругие ягодицы, которые хотелось гладить, мять и кусать. О-о, какой он был сладкий, такой вкусный, что тяжело удержаться. Парень дрожит в его сильной хватке, у него подкашиваются ноги, и он начинает оседать на пол, когда мужчина оттаскивает его к дивану, довольно бережно опуская на мягкую ткань.
— Не мучай меня, — слышится умоляющий шепот Ангела, который сворачивается калачиком, поджав ноги и пряча свое лицо, низко опустив голову, отчего светлая челка падает на его красивые зеленые глаза.
— У нас разные понятия о мучениях, — растягивая губы в улыбке, шепчет Арсений, садясь рядом, на краешек матраса, в ногах Антона, и наклоняясь так, чтоб коснуться губами выпирающей тазовой косточки, видимой из-за того, что футболка на парне сильно задралась. Он оставляет на ней пару укусов, наливающихся красным, и, не вслушиваясь в несдерживаемый скулеж, ведет рукой по его позвоночнику, поддевая ткань и задирая футболку еще выше, второй касаясь пуговицы на джинсах, расстегивая ее. Бледная рука юноши тут же накрывает его ладонь, не разрешая двигаться дальше, на что Арсений легко отрывает ее от себя, коротко целует в области запястья, и, почти нависая над парнем, поставив одну ногу на диван, вторую все еще не отрывая от пола, кладет раскрытую ладонь на свою щеку, колючую из-за щетины. Ангел дергается, но, в край отчаявшись, даже не делает попыток высвободиться, принимая свое поражение.
— Почему я? — слабо вопрошает он, когда горячая ладонь оттягивает джинсы, спуская их вниз, оголяя почти мраморно-белую кожу. Нижнего белья на нем как не было, так и нет.
— Потому что я привык пользоваться только самым лучшим, — слышится хриплый голос. Антон закрывает глаза, сильно закусывая нижнюю губу, и одна горькая слезинка застывает где-то под трепещущими ресницами. Мужчина становится позади дивана, чтоб потянуть на себя джинсы за штанины, избавляясь от них полностью, а когда возвращается на прежнее место, первым делом хватает одну ногу чуть выше лодыжки, резким движением закидывая ее на спинку дивана, открывая себе вид на самые недоступные для кого угодно, если речь не о Дьяволе, участки тела робкого Ангела. Антон резко выдыхает, прижав обе руки к животу, стискивая его, чтоб немного унять эмоции. Ему мерзко и неприятно, он чувствует себя униженным и растоптанным. Когда его использовали раньше, в трактире, он хотя бы мог уйти наутро и жить с верой в то, что найдет укрытие, но лишь блуждал по бесконечному кругу, а здесь осознал, что его заперли в клетку, в которую он ступил добровольно и теперь, возможно, будет расплачиваться за эту оплошность всю свою жизнь.
Раздвоенный язык касается низа живота, очерчивая влажные узоры, и Антону неистово хочется свести ноги вместе, но крепкая рука, впившаяся в бедро до синяков, не дает.
— Не надо, — он и сам осознает, как глупо и жалобно звучат эти просьбы, но все еще надеется избежать этой отвратительной участи.
— Не скули, сладкий, — отмахивается брюнет, подключая пальцы на свободной руке, касаясь ими нежной кожи неразработанного отверстия. Розовое колечко мышц привлекало взгляд блеснувших голубых глаз. Аккуратное, узкое, красивое, как и все в этом соблазнительном Ангеле, оно легко приняло в себя кончик указательного пальца, на что сам Антон заскулил сильнее, чуть ли не хныкая, сильно кусая губы и сжимая руками живот так, что тот обещал покрыться на утро синяками, он впивался ногтями в свою же плоть, ища, чем отвлечь себя от этого противного чувства. Грубая растяжка, с которой его анус уже сталкивался во время изнасилования, помогла сейчас ввести в него два пальца до второй фаланги. Несмотря на прошлые терзания, стенки оставались все такими же шелковыми, и обволакивали плоть так сильно, что ощущение узости напрочь сносило голову. Арсений толкнулся сильнее, отчего Антон не выдержал и попытался свести ноги, тут же получая болезненный шлепок по бедру. След от ладони вспыхнул красным.
Шастун (именно эту фамилию он взял, находясь на Земле) сильно закусил свое же запястье, пряча в нем вопль, когда чужие пальцы более грубо таранят нежные стенки, стремясь поскорее перейти к самой «интересной» части, а Антону остается молча глотать свои слезы, которые стекают по вискам, исчезая в волосах, делая их влажными и немного солеными.
— Притих? — усмехнулся Арсений, с хлюпающим звуком вынимая пальцы, измазанные собственной слюной, которая сгодилась за смазку, из разработанного сфинктера. — Чего такой грустный, будто тебя насилуют? — усмехнулся голубоглазый, погладив подушечками пальцев нежную кожу во впадине между ягодицами. Антону вот не смешно, совсем. Он просто старается перетерпеть пытку. Ладонь мужчины ложится на его член, не замечая и намека на эрекцию, и мазнул раздвоенным языком по головке, ощущая одной половинкой языка уретру. Антон от этого действа выгнулся дугой, прикусывая кожу запястья до крови, но возбуждения ничуть не получил. — Такой тихий, — хмыкнул Арсений, закидывая вторую ногу себе на плечо, получая громкий вздох Антона. Он стягивает с себя темные складчатые брюки вместе с боксерами, пристраиваясь к разработанному колечку мышц, надавливая головкой на сомкнутый анус. Стенки послушно расходятся под напором, а парень под ним слабо трепещет, простонав от боли. — Мы оба жили на Земле и знаем, как это делается, да? — усмехается он, отстраняясь назад, чтоб перевернуть парня на живот, а после, подхватив чуть ниже грудной клетки, вздергивает на себя, вынуждая согнуть руки в локтях, и повторно проникает, теперь сильнее, отчего воздух выбивает из легких.
— Мне б-больно, — юноша задыхается под ним, когда мужчина входит наполовину одним рывком, а после тянет его на себя, как тряпичную куклу, заставляя полностью принять в себя его член. Он двигается сразу, быстро, отчего стенки горят, а трение слишком сухое, ведь смазки не хватает. Крылья помятые и растрепанные. Одно из них спадает со спинки дивана, второе касается пола. Губы Арсения сначала обманчиво нежно касаются его загривка, а потом острые зубы вдруг прикусывают нежную кожу, сильно стискивая, чтоб оставить явный след-отпечаток.
Яркие вспышки боли прошибают полубессознательное тело юноши, отчего он дрожит и не ощущает своих конечностей. Сначала сил перестает хватать на то, чтоб контролировать свое тело, а потом и сознание. Тело Ангела обмякает, его лицо выравнивается, больше не хмурясь из-за болевых ощущений, правая рука вытягивается вдоль тела, сдавленная между туловищем и спинкой дивана, а вторая падает на пол, ударяясь с громким стуком.
Арсения это не останавливает. Он выходит из податливого тела лишь тогда, когда ощущает, что готов к разрядке. Прекрасное, на самом деле, чувство, которому обучены далеко не многие в Преисподней, ведь у них все время уходит на то, чтоб… выживать?.. Откуда Дьяволу знать, что это такое. Он привык, что все выплясывают перед ним, а за малейшее неповиновение можно сослать на один из кругов Ада, куда попадали лишь страшные грешники, вроде убийц. Никто не имеет права покушаться на человеческую жизнь, если она им не принадлежит. Они не имеют права возомнить, что могут решать судьбы людей, ведь они — не Боги. А Арсений им в неком плане является.
***
Антон приходит в себя мучительно долго. Он долгое время находится где-то на границе сознания и в такие «просветы» слышит голос, который говорит с ним, а сил на ответ нет.
— Знаешь, а мне ведь даже есть не надо… но овсяное печенье я люблю, оно потрясающее. Мне нравится его вкус. Люди — странные, они много едят… каждый день… странно…
— Я не помню, как пахнут цветы. Ты помнишь? Думаю, да, ты же здесь недавно вроде бы. Я помню, что любил лаванду… она интересно пахла… не помню чем.
— Я чуть не казнил его за то, что принес мне эту гадость… как же… люди едят это, но меня чуть не стошнило… кажется, это было манго. Или цитрус. Манго и цитрус отличаются?..
Голос все нашептывал эти странные и бессвязные вещи, рассказывал о какой-то еде, травах, воспоминаниях и непонятных существах, которых он мог казнить по щелчку пальцев… Антон не понимает, как долго балансирует на тонкой грани.
Когда сил, наконец, хватает, чтоб привстать, он ахает от боли, пронзившей почти все тело, боковым зрением цепляясь за все же проступившие на руках и бедрах синяки. На животе лежит что-то тяжелое, мокрое и очень холодное. Он морщится, потянувшись к белой ткани… полотенце? Холодный компресс. Он отодвигает мокрую ткань и то ли мычит, то ли стонет, ведь на нем видны насыщенные фиолетовые и ярко-розовые следы-синяки, когда он слишком сильно давил на него руками, а тазовые косточки, выпирающие на фоне впалого живота, все покрыты засосами, которые пощипывают.
В помещении он один, в уже некогда знакомой комнате с мягким нежно-голубым освещением. Здесь он очнулся после отключки в трактире, только в прошлое свое пробуждение он первым делом пересекся взглядом с голубыми глазами оттенка редкого сапфира, не иначе. Радовало, что сейчас его здесь не было. Тугой ком завязывался внизу живота от воспоминания изнасилования. Он не понимает, какое удовольствие это существо получало от издевательств над ним, и почему он снова здесь и опять, блять, полностью чистый: даже апельсиновый запах от геля еще чувствовался, окутывая ароматом молочную, израненную отметинами, кожу.
Дверь в помещение приоткрывается, а после с характерным звуком удара о дерево отворяется полностью. Антон инстинктивно прикрывается сначала руками, а после, вспомнив о мокром полотенце, скоро разворачивает его и кутается, как в простынь, только ноги так и остаются торчать.
На пороге стоит мужчина с подносом в руках. Его брови нахмурены, и в целом он имеет не особо дружелюбный вид. Густая щетина покрывает всю нижнюю часть лица, темные брови сведены к переносице, губы сжаты в тонкую полоску, а волосы собраны в аккуратный хвостик на затылке. Он окидывает Ангела взглядом, словно оценивая, а потом хмыкает с какой-то насмешкой, вынуждая парня смутиться, и ставит перед ним на журнальный столик, которого тут раньше, кажется, не было, чашку с дымящимся зеленым чаем и тарелку хрустящего овсяного печенья, а так же цельный апельсин, еще не очищенный от кожуры — все это было взято с подноса, который вмиг опустел.
— Что… — только и хватает сил прошептать Антону.
— Распоряжение Господина, — коротко и емко отвечает мужчина, скрипя зубами, произнося продолжение фразы: — Желаешь чего-нибудь еще? — Парень тут же мотает головой.
— Не н-надо, заберите…
— Я тебе мальчик на побегушках, что ли? — рычит на него собеседник, откидывая поднос на край стола и поворачиваясь лицом к перепугавшемуся парню, наклоняясь ближе к его лицу: — Будь благодарным, падаль, — хмыкает он со своей же глупой шутки про падшего Ангела. — Это все, — он кивает на стол, — не так просто достать здесь, и я не знаю, что в тебе такого нашел Господин, но довольствуйся, пока можешь, мальчик, — последнее слово он выделяет каким-то особенным тоном, словно желает заменить его на более унизительное «сопляк».
— Что здесь происходит? — ледяной тон, от которого мурашки по коже, вдруг нарушает повисшую в комнате тишину. Мужчина резко оборачивается в сторону источника звука. — Сергей, — цедит Арсений, делая пару шагов вперед. Мужчина тут же произносит сбивчивые извинения, беря со стола поднос, и смиренно склоняет голову. — Потом поговорим. Пошел вон, — повышая тон, распоряжается брюнет, провожая так называемого Сергея долгим тяжелым взглядом. Он поднимает голову, направляя взгляд на Антона, сильнее стиснувшего в руках полотенце. — Он напугал тебя?.. — мужчина торопливо надвигается, когда его останавливает резкий оклик:
— Не подходи! — парень выставляет вперед одну руку, усеянную мелкими царапинами от ногтей, когда он впивал их в кожу слишком сильно. Мужчина останавливается буквально на секунду, блеснув в свете лампы своими прищуренными голубыми глазами, и коротко усмехается уголками губ.
— Малыш, у меня мурашки от твоего повелительного тона, — громко шепчет ему Арсений, в конце проводя кончиком раздвоенного языка по губам, и совсем неожиданно добавляет рычащее «р-р-р», глядя на Антона так, что у него затряслись поджилки. — М-м, овсяное, как я люблю, — внимание резко переключается на печенье. — Будешь? — Антон забивается в угол дивана, прижимая к себе насквозь промокшее полотенце, из-за которого становится уже по-настоящему холодно, сминая его и частично утыкаясь подбородком и губами, низко опустив голову.
Арсений с наслаждением ест печенье, изредка делая глотки чая, сидя напротив парня и без толики сочувствия наблюдая, как тот бьется в молчаливой истерике, глотая соленые слезы, скатывающиеся по красивому личику.
— Что. Ты, — отрывисто, стараясь не всхлипывать, и как можно более уверенным голосом произносит Ангел, выделяя каждое слово. — Такое, — он отрывает подбородок от ткани, переводя на Арсения взгляд исподлобья. Его глаза красные, но в них плещется столько ненависти и безумства, что брюнет прищуривает глаза, склонив голову набок, даже печенье кладет обратно в тарелку.
— Ты так смотришь, — вместо ответа произносит он каким-то насмешливым тоном. — Словно убьешь меня прямо сейчас, — в конце он выдерживает долгую паузу, а после, не сдержавшись, хохочет. — Сладкий, ну пора уже ко мне привыкнуть. Апельсинку будешь? — он берет в руки оранжевый фрукт, подбрасывая в воздух.
— Ты монстр, — Арсений с интересом глядит на Ангела, а после его глаза вдруг заполняются беспросветной мглой, наполняя их насыщенным черным, а пульсирующая венка вздувается на виске, уходя куда-то в волосы, исчезая из виду. Апельсин с резкого размаха, совсем неожиданно, с громкостью пролетает почти над самым ухом, с треском впечатываясь в противоположную стену. Мужчина подается вперед в своем кресле, ставя локти на колени, глядя на парня своими нечеловеческими глазами.
— Да что ты знаешь о монстрах?.. — леденящим тоном вопрошает он, оголяя зубы в диком оскале. Тело Антона бьет крупной дрожью от неописуемого страха.
Громкий мужской крик эхом разносится по всему огромному зданию, такой, что все работники, находящиеся в холле мраморного возведения, вздрагивают, как один, переводя взгляды на коридор.
— Доигрался, — с садистской улыбкой подмечает Сергей, не скрывая своего восторга.