Глава 15
Утро было блеклым, как зола. Солнце не заглядывало в башню — его преграждали каменные своды и пыльные щели. Лишь холодный, серый свет сочился сквозь бойницы, окрашивая комнату в тусклые, унылые оттенки.
Драконье Крыло медленно приоткрыл глаза. Его тело отдыхало, но разум не знал покоя. Он повернул голову — Снежная лежала рядом, тихая, почти бездыханная, как статуя. Он долго смотрел на неё, не моргая, будто пытался угадать, что творится в её голове. Потом хмыкнул, фыркнул с отвращением или, может быть, с усталой насмешкой, и встал.
Его движения были неторопливыми, но точными. Когти царапнули пол, когда он прошёлся по камню. Он спустился по скрипучей винтовой лестнице, и с каждым его шагом воздух внизу становился гуще. Раби знали этот звук. Они чувствовали его приближение, как звери чувствуют запах крови.
Драконье Крыло вышел в главный зал. Все рабы были на местах — кто стоял с опущенными головами, кто сидел на камне, не смея пошевелиться. Воздух дрожал, словно ждал приказа. И вот он прошёл мимо, не говоря ни слова, и направился в угол, к Шороху.
Тот лежал на боку, дыхание его было хриплым. Всё его тело сотрясалось от остаточного жара, будто внутри него всё ещё трепетал ток. Его шерсть в некоторых местах пригорела и казалась слипшейся. Он попытался поднять голову, но лишь судорожно дёрнулся, зажмурившись от боли.
— Живой, — произнёс Драконье Крыло почти равнодушно, но в голосе сквозил тонкий интерес, — или просто шевелишься от страха?
Шорох хотел ответить, но из пасти вырвался лишь сиплый стон. Он с трудом поднялся на лапы, покачиваясь, как сломанная ветка. Его тело не слушалось, движения были заторможенными, как у старого пса после бури. Он попытался сгрести пыль лапой, но дрожал так, что камни гремели.
Раби наблюдали за этим в тишине. Их глаза не смели подниматься выше пола, но каждый знал — если Шорох встанет, если он выживет, значит, и у них есть шанс. Хоть маленький. Хоть горсточка надежды среди страха.
А Драконье Крыло просто стоял, нависая, как тень. Его хвост слегка подрагивал, крылья были сложены, но напряжены. Он наблюдал за Шорохом с тем же вниманием, с каким наблюдают за сломанным механизмом: заработает — хорошо, нет — в утиль.
— Запомни, — сказал он наконец, ровным, тихим голосом. — Ты принадлежишь мне. И боль — это напоминание.
Шорох не ответил. Он лишь низко опустил голову и остался на месте, тяжело дыша.
И в зале снова воцарилась тишина. Напряжённая, колючая, как морозный воздух перед бурей.
Драконье Крыло медленно отвернулся от Шороха. Он не сказал больше ни слова — не нужно. Шорох понял всё. Его дыхание срывалось, лапы дрожали, но он держался. Пусть в глазах стояли слёзы боли, пусть мир плыл, как туман над болотом, — он знал: если рухнет сейчас, уже не встанет.
Раби расступились, когда Хозяин пошёл мимо. Они не смели смотреть ему в глаза. Некоторые замирали, будто камни, другие судорожно сглатывали, ожидая, не кинется ли он внезапно на них. Но он шёл прямо, ни на кого не глядя, будто был здесь один.
Он добрался до клетки. Замер. Внутри сидела Амфи. Сжавшись в угол, с прижатыми ушами, но с поднятой головой. Она не дрожала, не хныкала — просто смотрела. В её глазах было столько молчаливой злости, что он усмехнулся.
— Жива, — сказал он, как будто с удовлетворением. — Ну и хорошо.
Он коснулся прутьев лапой, ток не прошёл, но сам звук был достаточно страшным, чтобы Амфи дёрнулась. Он заметил это. Наклонил голову:
— Послушной быть не хочешь? Жаль. А ведь могла бы спать на мягком ковре. Могла бы есть из миски, а не с пола. Даже имя могла бы носить. Но... ты выбрала ломаться. Ломайся дальше.
Он резко развернулся, махнул хвостом, и пошёл вверх по лестнице. Каменные ступени скрипели под тяжестью его лап, но крылья были расправлены — будто хотел взлететь, хотя в башне это было невозможно.
Наверху всё ещё пахло телом. Снежная лежала на том же месте. Услышав шаги, она приподнялась, выгнула спину. Хозяин вернулся к ней, лёг рядом, положил голову на передние лапы и закрыл глаза.
— Ты хорошо служишь. Может, ещё не сломалась, но ты умна. Это ценнее.
Она ничего не ответила. Только кивнула, тихо, едва заметно. И спрятала в себе ужас.
Амфи сидела в углу, стараясь не шевелиться. Даже дыхание казалось чужим, каким-то взаймы взятым — будто и его могли отнять. За прутьями давно стихли шаги Драконьего Крыла, и внизу снова царила глухая тишина. Только Шорох изредка сипло всхлипывал, лежа в тени у стены.
Её взгляд блуждал по каменному полу, будто ища там ответы, силы или хотя бы кусочек забытой воли. Но в голове — всё громче, всё яснее — звучала тишина того дня, когда её поймали.
...Лес был тихий, пах грибами и листвой. Она шла по руслу ручья, и в лапах у неё была свежая мышь. Дождь только прошёл, всё было мокрое, капли висели на травинках, как слёзы. Она даже не услышала их — тех, кто ждал.
Первый удар пришёл в спину. Она обернулась — и всё исчезло в пламени боли. Крылья были связаны, рот — затянут, когти — перебиты. Какой-то пёстрый кот с исцарапанной мордой засмеялся:
— Птичка попалась...
А потом была клетка. Запах железа. Холод. И он. Драконье Крыло.
Он не сразу заговорил. Долго просто смотрел. Глаза разного цвета впивались в неё, будто читали насквозь. В них не было ни ярости, ни интереса — только ожидание.
— Сломаю, — сказал он тогда. — Просто не сегодня. Ты будешь моей. Не телом — душой.
И с тех пор всё шло по наклонной. Каждое слово, каждое унижение, каждый страх — всё точило её, как вода точит камень.
Она вынырнула из воспоминаний. Шорох больше не шевелился. Только грудь чуть поднималась и опускалась.
Снежная наверху молчала. Наверное, лежит с ним рядом, дышит его дыханием, впитывает чужую власть, чтобы остаться нужной.
Амфи стиснула зубы.
Я не сломаюсь.
Её тело дрожало, но в глазах появилась сталь.
Пусть ты — огонь. Но я — вода. И я найду путь наружу.
Шорох сидел на шкуре у стены. Всё тело ломило, лапы дрожали. Он даже не понял, как попал сюда — просто очнулся, а Хозяин уже стоял над ним с травами.
— Подойди, — тихо сказал Драконье Крыло, и голос его был странно ровным, слишком спокойным после вчерашнего.
Шорох подчинился. Он чувствовал себя, как разбитая фигурка — любая трещина могла стать последней. Хозяин протянул траву, сухую, с кисловатым запахом. Шорох пожевал, сморщился — горечь тут же пронзила язык. Почти сразу закружилась голова.
— Стой, — велел Крыло, наблюдая за ним, как за подопытным зверьком.
Через минуту у Шороха скрутило живот, и он с трудом удержался от рвоты. Но всё равно вырвало — буро-зелёная жижица капнула прямо на камень. Хозяин только кивнул, повернулся, достал что-то из мешочка.
— Эта трава вызывает рвоту даже у здоровых. Будем называть её Скол — «поворот».
Он что-то быстро черкал углём на клочке старой кожи, потом снова повернулся к Шороху с новой пучкой. Серо-голубые листья пахли свежестью. Шорох подчинился и снова прожевал.
На этот раз он почти ничего не почувствовал — только лёгкий привкус железа. Но Драконье Крыло сразу подошёл, раскрыл ему пасть и долго всматривался. Лёгкие хрипы в груди исчезли.
— Ага… Видишь, как язык окрасился? А дыхание стало чище… Назову её Дымолист. Очищает. — Он снова записал что-то.
Шорох надеялся, что на этом всё. Но Хозяин уже держал третью веточку. Та была тонкой, почти чернильного цвета, с ломкими лепестками.
— Последняя, — сказал он. — Мне нужно знать, как она влияет.
Шорох вздрогнул. Его лапы подались вперёд, но он заставил себя сесть прямо. Он чувствовал: это не просто трава. Это проверка. Может, снова наказание. А может — шанс доказать, что он ещё нужен.
Он съел. Вкус был странно пустым, как пыль или зола. Сначала ничего. Потом он начал кашлять. Сильнее. Горло сжалось. Он упал на бок, лапами пытаясь втянуть воздух.
— Хватит! — закричала Снежная из угла. — Он задыхается!
Но Драконье Крыло не двигался. Он смотрел.
Шорох хрипел, глаза стали стеклянными, язык набух.
Только тогда Хозяин резко двинулся вперёд. С ловкостью целителя он просунул когти в пасть, выдавил остатки травы, влил какое-то зелье. Шорох обмяк. Дышал. Но с трудом.
— Трава ядовитая, — выдохнул Драконье Крыло. — Назову её «Острополох Тени». Может быть смертельна. Использовать осторожно.
Он сделал запись, закрыл мешочек, затем долго смотрел на Шороха.
— Ты выжил. Почти потерял язык, но выжил. Больше сегодня ничего. Уйди, отдохни.
Снежная помогла Шороху встать. Он не смотрел ни на неё, ни на Хозяина. Только шёл, спотыкаясь, дыша через боль.
А Драконье Крыло остался один в полумраке, среди сушёных трав, записей и холодной тишины.
Драконье Крыло встал рано, ещё до рассвета. Камень под лапами был холоден, воздух — сырой, пропитанный ночной влагой. Он долго глядел в пепельное окно, где только намечался бледный отсвет будущего дня, и молча накинул на плечи лёгкий плащ из травяных стеблей. Он уходил.
— Никто не смеет подходить к Амфи, — бросил он в полумрак. — Ни слова. Ни взгляда.
Снежная кивнула, не задавая вопросов. Шорох лежал, не двигаясь. Его дыхание было тихим, почти незаметным, но в глазах всё ещё горел слабый огонёк боли.
Драконье Крыло вышел, и его не было долго. Целый день. Растворился между деревьями, как лесной дух. Он шагал через мхи и корни, нюхал листья, пробовал на язык пыльцу, выкапывал корни, срезал побеги. Некоторые растения шипели под его когтями, другие тихо ломались, словно поддаваясь. Он знал, что ищет. И не знал — тоже. Инстинкт вёл его. Жадное любопытство. Безумная тяга к контролю.
Когда он вернулся, солнце уже клонилось к закату, опускаясь за зубчатые края башни. В его сумке были новые травы — незнакомые, колючие, ядовитые на вид. Сухие лепестки синих оттенков, чёрные жгучие зёрна, скрученные листья с ядовито-белыми прожилками. Некоторые шевелились сами по себе, как будто были живыми.
Он не отдыхал. Даже не ел. Только разложил всё перед собой, внимательно рассортировал и... позвал:
— Шорох.
Тот поднял голову. Медленно. Каждое движение отзывалось в теле тупой тянущей болью. Но он пошёл.
Вид Драконьего Крыла, сидящего среди расправленных трав, был чем-то пугающим. Словно тьма нашла себе форму.
— Подойди ближе, — сказал Хозяин спокойно. — Сегодня у нас новая работа. Я нашёл кое-что интересное. И ты мне нужен.
Шорох не ответил. Только встал рядом. Он всё ещё с трудом дышал, язык болел, но он боялся больше отказаться, чем снова умереть.
Драконье Крыло протянул первую траву. Шорох посмотрел на неё. На лепестках были капли, как кровь.
— Съешь. Расскажи, что почувствуешь.
Шорох подчинился.