Телохранитель | +18

Дрожащие пальцы кидают вещи в сумку. Быстро, сумбурно, на автомате. Здесь всё то немногое, что я взяла с собой. Ножнички остались у Саймона. Пусть забирает. Дарю на память.

Молния заедает, и я чуть не выворачиваю её к чёртовой матери.

После того, что произошло — я просто обязана уйти. Ни в какие его садо-мазо игры я не записывалась. Спасибо. Пас.

И вообще... Саймон пугает. Он не просто сложный. Он опасный (теперь и для меня, ага). И очень, очень опрометчиво было думать, что это-пшик-весело-и-лайтово, и, каким-то образом романтично, остаться один на один с мужиком, по сравнению с которым граната — просто спичка.

В голове всё гудит. Я не пройду по джунглям одна. Это я понимаю даже на задворках сознания, где уже начинается паника. Я не отобьюсь от бандитов, если те покажутся и не вылезу из трясины, если в очередной раз она меня засосёт.

К тому же, Гоуст меня одну не отпустит. Кстати, почему не отпустит? Потому что в джунглях опасно или потому что он маньяк?

Засовываю его кофту в сумку, но руки не отпускают ткань. Стою, сжав её. "Потому что теперь он видит во мне что-то своё" — подумала я и медленно закрыла молнию сумки.

Ещё пару часов назад это откровение взметнуло бы меня от счастья на три метра над уровнем неба. Я бы светилась, как Баби на мотоцикле. А сейчас — внутри всё дрожало. И это были не бабочки. Совсем не бабочки.

До сих пор Гоуст не казался мне маньяком. Оксюморон, да? Гоуст и есть убийца, что может затащить тебя в подвал и разрезать на части ради коллекции. Но только лишь с одной разницей — контроль. Контроль был его вторым именем. И он точно распространялся на меня. До недавних пор.

Из нас двоих, честно говоря, я всегда думала, что с приветом именно я — влюбиться в таинственного, шрамированного мужика в маске может только поистине ненормальная маньячка. Бесстрашная извращенка. Но оказалась, что я не такая — не бесстрашная (а вот с извращенкой спорить не буду.)

Лёгкая сумка висит на плече, и я иду к оружейной. Неплохо бы захватить с собой пистолет — так, на всякий случай. В коридоре тихо. Пусто. Я осторожно шагаю, стараясь не наделать шуму.

Подойдя вплотную к табличке "Оружейная" я облегчённо выдохнула, но ненадолго. Дверь оказалась запертой на ключ.

И я почувствовала затылком взгляд на себе. Вздрогнула и едва не подскочила, когда за спиной раздался его голос:

— Рори.

На нём ни клочка открытой кожи. Полностью утянут в чёрный тактический костюм с лямками и карманами на груди и ногах. Портупеи заряжены оружием. Со спины торчит дуло винтовки.

— Я ухожу, — говорю, чуть вскинув подбородок. Пусть эта чёрная машина не думает, что у меня холодок по спине идёт.

Гоуст смотрит на сумку на моём плече. Пальцы на ремне сами собой сжимаются сильнее. Он кивает.

— Вместе со мной.

— Ты закрыл оружейную.

— Да.

— С чего это?

— Чтобы ты не взяла оружие без моего ведома, — очевидно.

— Дай мне пистолет.

Его пальцы тянутся к портупее на бедре, вытягивают серый Глок, прокручивают курок на пальце и протягивают мне прикладом вперёд. Вот так просто?

— Мне нужна портупея, как у тебя.

— Уберёшь пистолет в сумку.

— Ну тогда я не успею его достать, если придётся...

— Я сделаю всё возможное, чтобы не пришлось.

А вдруг он думает, что после случившегося я не имею права наставить на него дуло? Пальцы чуть сильнее сжали приклад.

Он прищурился, взгляд даже не метнулся к моей руке. Но он уже знал, что я наготове.

— Скрытая или наплечная? — спрашивает спокойно.

— Что?

— Портупея.

— Вот такая, как у тебя, — указываю пальцем на его бердо.

— Сейчас принесу. Не уходи, — будто я могла куда-то уйти. На двери выхода код.

Он возвращается с ремешком в руке. Я тяну ладонь, чтобы забрать, но он вдруг опускается на одно колено передо мной.

Бережно, почти не касаясь моей ноги, затягивает портупею на бедре, ведёт ремешки на талию. Я так засмотрелась на него, что даже не заметила, как он легко вытянул пистолет из моей руки и вложил его в кобуру.

— Не снимай с предохранителя и вообще не доставай его.

— Беспокоишься за меня?

— Конечно.

— Давно ли?

— Всегда, — он встал с колена и теперь смотрел на меня сверху.

— А это "всегда" не распространялось на то, что произошло в душе?

Он несколько раз моргнул, отвёл взгляд.

— Рори... — произнёс глухо, с горечью. — Я не сдержал себя...

— Я заметила, — перебила его.

— Я не должен был... — нервно провёл пятерней в перчатке по затылку. — Делать это с тобой.

— Ты меня едва не взял силой! — а я тебе всего-лишь всадила ножницы в руку. Будет шрам. Ещё один. Да какая тебе разница? Ты их даже не замечаешь!

Он побледнел прежде, чем я продолжила. Буквально. В вырезе маски посерела кожа вокруг глаз.

— Ты — огромная машина, Саймон. И едва не протаранил меня насквозь. Ты начал трахать меня до боли! Ты вообще умеешь себя контролировать?

И он побелел ещё сильнее.

— Мне очень жаль. Прости меня, — сказал он и я замерла как вкопанная. Я впервые видела его растерянным. И извиняющимся передо мной.

— Ты напугал меня.

— Разрывы? — на этом слове, он втянул носом воздух и напрягся всем телом. — Есть?

— О Боже... Нет. Будь они у меня, я бы уже всадила в тебя пулю из Глока, — и вряд ли его хоть одна пробьёт. — Или из дробовика.

— Больно? Это было очень больно? — Гоуст сглотнул, горящий взгляд метался, будто искал, где бы спрятаться от ответа.

— Не очень, но под конец достаточно остро, да. Такое впечатление, что ты был словно в бреду.

— Чёрт... — выдохнул он и сцепил кулаки, взгляд всё также лихорадочно бегал.

— Ты говорил с кем-то. В смысле, не со мной. И говорил о себе во множественном числе. Мне это послышалось или у тебя... ну в общем.. какие-то проблемы? — осторожно спросила, не уточнив, с чем именно. Но думаю, он понял.

Саймон на секунду застыл. Внутри него будто что-то щёлкнуло. Взгляд перестал метаться, замкнулся на мне. Стал резким, колючим.

— Показалось, — бросил он коротко.

— Но ты...

— Но я. Проехали, Рори. Забыли.

— Хрена с два забыли, Саймон! — я ткнула в него пальцем. А бесстрашие во мне всё-таки есть. — Такое, между прочим, обычно согласовывают с партнёром заранее. Обговаривают стоп-слово и прочие детали. Я за эксперименты, но не те, где меня разрывают без предупреждения. Ясно?

— Это был не эксперимент и это больше не повторится.

Я глубоко вздохнула и выпалила:

— Скажи, если бы дошло до крайности, ты бы смог меня убить?

Он завис на несколько секунд. Или задумался? Я не дышала.

— Нет, конечно, — казалось, он опешил от вопроса.

— Ну спасибо тебе большое.

Его пальцы машинально сжали край пояса.

— Я понимаю, что выглядел... жутко. Я не хотел тебя напугать. Но моя агрессия не была направлена на тебя. На самом деле нет, — он недолго промолчал, а затем продолжил. Было видно, что слова ему даются очень непросто. — Я не всегда был таким. То, что ты сейчас видишь — это результат. Последствия. Годы, ситуации, люди, команды, миссии. Я не родился... таким.

И когда пауза затянулась, и он встретился со мной взглядом, я всё же спросила:

— А каким ты был раньше?

Молчание длилось бесконечно долго. На долю секунды ладонь ложится на грудь. Жест резкий, почти невидимый — но в нём что-то невыносимо личное.

— Проще. Светлее, наверное. Было что терять.

— А сейчас терять нечего и ты совсем один, — и ему это нравилось. В этом весь он. Вот только мне от этого стало очень грустно. Мои желания были ему известны. Ровно как и чувства. Он давно всё понял. Я ему сама сказала в Тринити и с тех пор ничего не изменилось.

— И я не важна... — сорвалось. Я не планировала говорить это вслух. Клянчить у него ответ. Но уже поздно.

— Если бы ты не была мне так важна — я бы вообще ничего не объяснял.

Я улыбнулась. Ничего не могу с собой поделать.

Саймон выдохнул.

— Я всё убрал. Осталось только вернуть на место наши матрасы, и можем выдвигаться.

— Картье.

— Что?

— Моё стоп-слово. Каждый раз, как я его говорю, ты останавливаешься и покупаешь мне серьги. Колечки, — уточнила я.

— Хорошо, — я была готова поклясться, что он улыбнулся под маской.

— Или "выпердыш" для такого подходит больше?

Он покачал головой и тихо рассмеялся. Мы оба.

— Остановимся на Картье, малыш.

***

Саймон молча проверил окрестности на камерах, затем что-то посмотрел на экране телефона — и только после этого мы вышли из базы.

Я втянула воздух во все лёгкие, и не ощутила себя как узник, дорвавшийся до открытого пространства и мирного неба над головой. Напротив, практически сразу меня кольнула ностальгия. Я уже начала скучать по нашему месту.

Но виду, конечно, не подала. Послушно шла за ним. Полшага сзади, как он и учил.

Нас ждал вертолёт. Его люди должны были доставить нас на базу ОТГ в Пуэрто-Рико. Прозвучало бы волнующе, если бы не одно "но": сначала надо было пробраться через джунгли и дойти до взлётной площадки. А потом?.. Что потом я не знала. Есть ли у нас шанс? Надеюсь (я устала надеяться, но это была моя участь).

А если нет — я просто скажу "Картье" раз пятнадцать, ещё добавлю "Луи Виттон" и "Сумочка Шанель". А если денег хватит, то и "белый Мерседес". Пусть обанкротится. Хоть как-то компенсирует моё в пыль разбитое сердце и все те слёзы, которые, я уверена, ещё пролью глубокой рекой.

Но задавать вопросы и переживать вслух я не буду. Не хочу унижаться. Даже если всё внутри уже начинает сдаваться.

— Я сказал не отставать, — бросил он, не оборачиваясь и я ускорила ход.

Мы шли молча, пробираясь сквозь плотные заросли по едва различимой тропинке. Я пробовала заговорить, но он останавливал меня — нам нельзя было шуметь. Саймон держал в руках винтовку и, казалось, видит больше, чем я.

Листья хлестали по лицу, я старалась отводить их рукой. Влажный воздух липко обволакивал кожу, тяжёлый, насыщенный запахом сырости и гниющей листвы. Земля под ногами была мягкой и скользкой, приходилось ступать осторожно. Саймон не сбавлял темп.

Прошёл час — может, больше. Я начала уставать. Ноги гудели, в горле першило от духоты, бок давно взмок под сумкой.

— Твою мать, — выругался Саймон с хлёстким британским акцентом, глядя на экран телефона.

— Что там?

Он убрал телефон и резко обернулся ко мне.

— Идёшь вниз по этой тропе. Строго на юго-запад, — указал пальцем в сторону. — Примерно через триста метров увидишь заброшенный дом с рухнувшей крышей — мимо него не пройдёшь. Оттуда тропа станет шире и явнее. Дальше по ней ещё две мили — и ты выйдешь к точке. Я её обозначил.

Он быстро сунул мне в карман сумки сложенную карту.

— GPS у тебя работает, но связь с перебоями. Вот на всякий случай.

Сердце сжалось и стало очень страшно.

— Я иду одна? В смысле, без тебя?

— Да.

— А ты?

— Зачищу нам ход. Группировка Лас-Альмос только что выгрузилась в округе.

— Саймон, нет... А если ты пострадаешь?

— Тебя найдут мои люди.

— Да не про себя я спрашиваю! — голос сорвался. — Я ведь за тебя боюсь! А если...

— Рори, — он резко схватил меня за плечи и чуть встряхнул. — Ты слышала, что я сказал?

Должно быть, я кивнула.

— Как ты узнаешь, где я? — спрашиваю, глядя ему в глаза.

— Отслежу твой телефон.

Я хотела что-то сказать. Что-то простое и важное. В духе "Я люблю тебя". Но язык прилип к нёбу, стал сухим, как наждак. Ни звука. Только внутренний крик.

Где-то неподалёку раздался глухой механический шум. Возможно, машина. Саймон вскинул винтовку, дёрнул затвор.

— Иди же! Я найду тебя.

Я сделала неловкий шаг, уже повернулась... как вдруг он схватил меня и резко притянул к себе.

— Стой.

И поцелуем через маску обхватив моё лицо ладонями, прижался сильно губами. А меня словно электричеством прошило от его прикосновения, в котором отчаянная нужда во мне.

Обхватила его плечи и прижалась, ответила на поцелуй, прикусила его губу через ткань.

Он оторвался первым. Глубоко дышит. Глаза горят, блестят. Ладони всё ещё держат моё лицо.

— Пожалуйста... — выдохнул хрипло. — Делай, как я сказал. Не подставляй нас собой.

— Хорошо... — судорожно киваю, но стою на месте.

Он рыкнул:

— Иди!

— Ну же! Пошла! — подталкивает меня к тропинке.

И я побежала. Листья хлестали по лицу. Ветки рвали кожу на запястьях. Ноги пару раз едва не подворачивались в ямах, но я не останавливалась. Дышала рвано, глотками, как будто в меня вливали раскалённый воздух.

И тут — выстрелы. Я встала как вкопанная и обернулась звук. Над зеленью вспорхнули птицы. Один выстрел, второй. А потом ещё очередь. И ещё.

Пульс срывается с цепи, бьёт в виски, будто молотком. И тут до меня доходит — Гоуст не «зачищает ход». Он сдерживает ублюдков, чтобы я смогла уйти.

Ноги сами ведут меня по тропе. Туда, куда он сказал. Я бегу, не ощущая собственного дыхания. Просто лечу вперёд.

Через листву мелькнули обвалившиеся стены. Показался разрушенный дом, как мой носок цепляется за корягу и я падаю. Лечу вниз, кубарем, в кусты, в грязь, в сухие корни. Что-то хрустит. Больно ударяюсь головой о землю.

Когда перед глазами перестали плясать звёздочки, я медленно пошевелила руками — целы. Вроде целы. Ладони в грязи, пальцы дрожат, но движутся. А вот рядом... ни сумки, ни телефона.

Где? Где они, чёрт возьми?!

Осматриваюсь, пытаюсь встать. Колени разбиты в кровь, голова гудит. Я в каком-то овраге. Крутой, скользкий склон. Пытаюсь вылезти, цепляясь за корни. Где-то неподалёку слышны громкие и отчётливые выстрелы. И внутри всё бурлит от адреналина.

Тропу не вижу. Не понимаю, где я. По каким-то кустам, которых не было раньше, понимаю, что падая, я очень отклонилась от курса и сейчас далеко от тропы. Гоуст сказал, идти строго на юго-запад. Как определить, где он? Бляять! Мох растёт на деревьях с севера же, да? Или с юга?

Я подскочила и юркнула вниз, за ближайшие кусты, как только услышала треск веток неподалёку. Присела, затаилась. Тихо выглядываю из-за листьев и вижу двух мужиков. Оба с оружием. Они двигались... нет, не ко мне, а туда, откуда слышались выстрелы. Подкрепление против Гоуста. И я обещала ему не делать глупостей.

Вот только...

У меня есть Глок и я могу изрешетить ублюдков!

Рука метнулась к кобуре — и в следующую секунду я уже валялась в грязи. Меня повалили. Отбиваясь в панике, вижу перед собой колумбийца с бешеными глазами и красной банданой. Он рычит, я срываюсь на хук справа — прямо в челюсть. Только вот толку ноль. Он ничего не почувствовал, свой хук почувствовала только я — адской болью в руке. Мужик двинул мне в живот и я согнулась как складной ножик.

— Todos aquí! Hay una gringa blanca! Una chica! (исп. Все сюда! Здесь белая гринго! Девка!) — он округлил глаза. — Y está armada! (исп. С оружием!).

Мои пальцы лихорадочно шарят по кобуре, пытаясь вытащить Глок.

— ¿Estás loca o qué? ¡Está sujeta con imanes! (исп. Ты что, контуженная? Она на магнитах), — колумбиец прищурился, с интересом глядя на меня. Он не часто находил юных, хорошеньких девушек в джунглях, особенно тех, кто бьётся, как загнанная кошка.

— ¿Y qué vas a hacer con eso? (исп. И что ты будешь с этим делать?) — кивает на пистолет в моей руке.

— Что-то вроде этого, козёл!

И я нажала на курок. Только он не нажался. Застрял что-ли?

— Предохранитель, — подсказывает он, совсем уж доброжелательно. По-английски.

Чёрт.

Глок вырывают из моей руки, и за волосы резко дёргают вверх. В бок упирается дуло.

Оказывается, у нас были зрители. Те двое смотрели на нас с немым азартом. Хотя глаза их бегали в ту сторону. Туда, где сейчас Гоуст бился пулями.

— Vamos! Están destrozando a los nuestros! (исп. Двигаем! Там наших сейчас крошат!) — выдохнул один из них. — Un maldito loco los está tumbando solo. (исп. Какой-то долбанный псих в одиночку всех кладёт.)

— No por mucho tiempo (исп. Ненадолго), — Бандана тряхнул меня за волосы. — Esta perra blanca claramente está con él. Vamos a intentar sacarlo. (исп. Эта белая сука явно с ним. Попробуем выкурить его.)

— Я его не знаю! Я вообще здесь случайно. Turista! Turista! — залепетала я, пока мне не дали под дых. Воздух вышибло. Я согнулась.

Меня потащили. Колумбийцы шли быстро, почти бегом. Бандана схватил меня под мышкой и волок как мешок. Мне было настолько страшно, до одури панически, что я даже не чувствовала кислую вонь пота от него. Сдерживалась, чтобы не заорать, не выдать, не подставить Гоуста.

Швырнули и я больно ударилась плечом о стену. Это была какая-то очередная заброшенная лачуга, которую бандиты использовали как укрытие. Но бойня была где-то дальше. Я слышала её: звуки, крики... Будто кого-то рвали на куски голыми руками.

— Ya pedimos refuerzos. Está jodido. (исп. Мы уже вызвали подкрепление. Ему пиздец.)

— Perfecto. Y lo asustamos con la chica. (исп. Отлично. И бабой припугнём.)

Колумбиец выглянул за угол он громко проорал:

— Гринго выходи! Девчонка у нас! Пока живая! Если не выйдешь с поднятыми руками, я это исправлю!

Тональность бойни резко поменялась. Выстрелы были только со стороны Лас-Альмос, а Гоуст же резко затих. Перестал стрелять. Где-то далеко кто-то всё ещё выл — то ли от боли, то ли от ужаса.

— Считаю до трёх! — голос Банданы стал громче.

Мне приложили нож к горлу.

— Один!

Сердце отдаёт кульбиты. Я слышу, как оно гонит кровь по венам. Меня трясёт мелкой дрожью.

— Два!

— Гоуст, не выходи! — закричала я и мне тут же зажали рот грубой ладонью.

Он вышел из джунглей с поднятыми руками.

Чёрный спецназовский костюм сейчас был под леопард из жутких пятен крови. Только кровь — не его. Потому что он шёл уверенно, не хромал. Глаза жуткие, горящие. Психопатские — сказали бы те, кто его не знает. Жаждущие смерти — сказала бы я.

— Стой, где стоишь, mierda (исп. говно)! — сплюнул Бандана, удерживая меня крепко. Из горла вырывались всхлипы, кажется, даже слёзы потекли сразу, как только я увидела его.

Саймон резко остановился. Его взгляд — на руке, державшей нож у моего горла.

Из джунглей вокруг начали выходить Лас-Альмос. Они больше не нуждались в укрытии. Их было много. Очень. Но ещё больше осталось на земле. Кто-то тащил раненых. Кто-то — без руки. А кто-то уже мёртв.

Мой конвоир начал дышать чаще. Резче. Сильнее сжал меня. Он не ожидал. Он не верил, что это сделал один человек.

— Бросай всё оружие на землю! Медленно! Так, чтобы мы видели!

Гоуст потянулся к пистолетам.

— Рыпнешься — засажу ей нож! Не наводи на грех, паскуда!

— Такую chiсa жаль убивать! Надо бы ещё успеть обкатать, — добавил один, и послышались сдержанные смешки. Только сдержанные — потому что напряжение висело в воздухе, как оголённый провод. Никто не торжествовал. Они знали, какая опасность шла от Гоуста.

Саймон медленно бросил остальное оружие на землю, не сводя взгляда с моего конвоира, отслеживая каждый миллиметр его движения. И в этом взгляде — всё: сдержанная ярость, животный инстинкт, звериное терпение. А внутри всё бурлит, кипит настолько сильно, что даже я чувствовала это кожей.

— Не забудь ножи! — крикнул конвоир над моим ухом.

Гоуст доставал их один за другим. Они лязгали друг о друга, и кто-то из колумбийцев даже тихо присвистнул.

На поляне просто искрило напряжение. Будто вот-вот рванёт.

— ¡Rodéenlo! (исп. Окружаем его!).

Лас-Альмос двинулись. Окружили. Замкнули его в кольцо дулами, как пиками. Они же убьют его...

— На колени, гринго! Руки за голову!

Я вцепилась зубами в ладонь Банданы. До хруста. Он дёрнулся, на миг опешил — и этого мгновения мне хватило.

— Нееет! — я выкрикнула.

Из горла вырвался уже другой крик, когда нож вонзился мне в щёку, так глубоко, что я почувствовала лезвие зубами. Боль адская, будто в меня влили расплавленный металл и я падаю, вот только руки конвоира удержали меня, вдавили в грудь.

И сквозь пелену боли я увидела, как Гоуст сорвался. Дёрнулся к оружию на земле и просто нечеловечески, громко, раскатисто зарычал, завыл:

— НЕ ТРОГАЙ ЕЁ! УБЬЁЁЁМ, СУУУКА! — так дико и так страшно, что даже отвлекло меня от боли, а конвоир вздрогнул всем телом.

Лезвие теперь было у моего горла и Гоуст замер. Глаза его налились кровью. Буквально. Они были красные.

Он был страшен в своём привычном обличии. Но сейчас, весь в крови, с выбитой пастью черепа на лице и с кровавыми глазами вместо белков — он выглядел как сам Дьявол. Без преувеличений. Чистое, безмолвное воплощение ужаса.

Страшно и жутко стало всем.

Ропот прошёл среди Лас-Альмос. Даже раненые перестали выть.

— А ты думал, мы тут с тобой шутим?! — заорал Бандана. — Ты сколько наших положил? А чике — всего-то щёку подрезали, кровь пустили. Без глупостей, усёк?! Или я пущу ей кровь в кишках!

Когда на Гоуста двинулась толпа, его взгляд обещал одно — страшную, очень долгую и личную смерть всем тем, кто пустил его Принцессе кровь.