4
Несмотря на то, что четверо девочек, шедших вдоль бесконечных витков и петель своенравной речки, были уже рядом с отдыхающими у экипажа, Висячая скала была всё ещё дразняще скрыта за высокими лесными деревьями.
– Нам нужно срочно найти подходящее место, чтобы перейти на тот берег, - сказала Миранда, щуря глаза, - иначе мы так ничего и не увидим.
По мере приближения к заводи ручей расширялся.
- Здесь по меньшей мере четыре фута, - подсчитала Мэрион Куэйд, - и ни одного камня по которому можно пройти.
- Голосую за то, чтобы разбежаться и прыгнуть, а там будь что будет, - сказала Ирма, подбирая юбки.
- Эдит, ты справишься? – спросила Миранда.
- Не знаю. Не хотелось бы намочить ноги.
- Почему это? – спросила Мэрион Куэйд.
- Я могу получить воспаление лёгких и умереть, и тогда вы перестанете надо мной насмехаться и вам будет стыдно.
Живое и быстрое течение было счастливо преодолено, получив явное одобрительное посвистывание от молодого кучера. Как только девочки удалились и направились в сторону южных склонов Скалы, молодой человек в брюках для верховой езды отложил свой лондонский журнал и стал спускаться к заводи.
- Я могу как-то помочь с бокалами?
- Вряд ли. Я просто немного их споласкиваю, чтобы, когда мы вернёмся, кухарка не сильно на меня гудела.
- А, понимаю... Боюсь, я всё равно не очень много знаю о мытье посуды... Послушай, Альберт... Надеюсь, ты не станешь обижаться на меня за эти слова, но я бы хотел, чтобы ты так больше не делал.
- Не делал что, мистер Майкл?
- Не свистел в сторону тех девушек, когда они прыгали через речку.
- Насколько я знаю, это свободная страна. И что такого в свисте?
- Только то, что ты отличный парень, а хорошие девушки не любят, когда в их сторону свистят незнакомцы.
Альберт ухмыльнулся.
- Вы не поверите, но девчонки все одинаковые, когда дело касается парней. Или вы хотите сказать, что эти – из колледжа Эпплъярд?
- Боже, Альберт, откуда мне знать откуда они? Я в Австралии всего несколько недель. И вообще, я видел их всего секунду, когда услышал, что ты им свистишь.
- Ну, тогда с меня слово, - сказал Альберт, - но я-то знаю, что нет никакой разницы, будь они из распрекрасного колледжа или из сиротского приюта, где мы с сестрёнкой когда-то обретались.
- Извини, я не знал, что ты сирота, - медленно сказал Майкл.
- Почти. После того как мать сбежала с каким-то парнем их Сиднея, отец нас бросил. И нас запихнули в жуткий приют.
- Приют? – повторил Майкл, с ощущением будто с первых рук узнаёт о жизни в тюрьме на Чёртовом острове. – Если ты не против, расскажи мне, какого это вырасти в таком месте?
- Вшиво.
Альберт закончил со стаканами и аккуратно прятал серебряные кружки полковника в кожаный чехол.
- Но это же возмутительно!
- А, в этом смысле там было довольно чисто. Никаких вшей или ещё чего, кроме тех случаев, когда какой-нибудь малый что-то не притаскивал. Тогда Матрона доставала здоровенные ножницы и подстригала ему волосы.
Рассказы о приюте захватили Майкла.
- Расскажи ещё что-нибудь... Ты часто виделся с сестрой?
- Ну, знаете, в то время на окнах были решетки, девочки занимались в одной комнате, мальчики в другой. Чёрт подери, как давно я не вспоминал эти треклятые времена.
- Тише. Если тётушка услышит, что ты чертыхаешься она сделает всё чтобы дядя выставил тебя за двери.
- Только не он! – посмеиваясь сказал Альберт. – Полковник знает, что я преотлично слежу за его лошадьми и никогда не трогаю его виски. И вряд ли стану. Сказать по правде, не выношу вони этого пойла. Мне больше по вкусу французский коктейль твоего дяди. Приятный и лёгкий для желудка.
Житейская мудрость Альберта была неисчерпаемой. Майкла это восхищало.
- Альберт, я бы хотел, чтобы ты больше не называл меня мистер Майкл. Это совсем не по-австралийски, да и вообще, называй меня Майком. Только не при тётушке.
- Как скажешь. Майк? Это от «достопочтенный Майкл Фитцхьюберт» на письмах? Чёрт подери. Вот это выраженьице. Если бы меня так записали, я бы ни за что не понял кто это.
Для английского юноши, чьё старинное имя представлялось ему ценной личной собственностью, которая путешествовала с ним повсюду так же, как и его кожаный чемодан с полным бумажником, это поразительное наблюдение потребовало нескольких минут для переваривания, тем временем кучер продолжал:
- Мой отец то и дело менял имена, когда его прижимали. Уже и не помню, как нас там записали в приюте. Обо мне не здорово-то пеклись. Так что для меня эти имена – всё один чёрт.
- Мне нравится говорить с тобой, Альберт. Ты всегда даёшь мне пищу для размышлений.
- Размышляйте сколько угодно, если у вас есть на это время, - потянувшись за пиджаком, ответил тот. – А я, пожалуй, пойду запрягать Олд Глори, пока мне не влетело от вашей тётушки. Ей хотелось выехать пораньше.
- Ладно. А я пока, пожалуй, пойду поразмять ноги перед отъездом.
Альберт стоял и смотрел вслед стройной мальчишеской фигуре, грациозно огибающей речку и направляющейся в сторону Скалы.
- Поразмять ноги? Держу пари он хочет ещё раз взглянуть на этих девчонок... Та чёрненькая, особенно хороша.
Он вернулся к своим лошадям и стал складывать тарелки и чашки в плетёную корзинку.
Когда Майк вышел из-за деревьев, четверо девочек уже давно скрылись из виду. Он посмотрел вверх на Скалу и подумал о том, как далеко они уйдут прежде, чем начнут возвращаться. По словам Альберта, Висячая Скала - серьёзный вызов даже для опытных скалолазов. И если он прав, а они лишь школьницы примерно того же возраста, что и его сёстры в Англии, почему тогда им разрешили пойти сюда одним под конец летнего дня? Он напомнил себе, что сейчас он в Австралии, а в Австралии может произойти что угодно. В Англии всё уже давно произошло, - зачастую с твоими собственными предками, и к тому же не один раз. Он сел на поваленное дерево, слыша, как из-за деревьев его зовёт Альберт, и понял, что это та страна, в которой он, Майкл Фитцхьюберт, останется жить. Интересно, как зовут ту девушку: высокую и бледную с прямыми жёлтыми волосами, так похожую на одного из белых лебедей в дядюшкином озере?
Едва девочки перешли речку, прямо перед ними, отчётливо выступив из-за небольшого травянистого склона, выросла Висячая скала. Миранда увидела её первой.
- Смотрите! Да не на землю, Эдит! Вверх – на небо.
Позже Майкл вспоминал как она остановилась и позвала через плечо толстушку, что устало плелась позади.
Близость возвышающихся вершин вызвала непроизвольную тишину, настолько пропитанную могущественным присутствием Скалы, что даже Эдит оторопела. Перед ними открылся восхитительный вид: будто небо и директриса колледжа имели особую договорённость – превосходно осветить это место для осмотра. Игра золотистого света и тёмно-лиловых теней на крутом южном склоне подчёркивала замысловатый рельеф длинных вертикальных плит; некоторые из них были гладкими словно гигантские надгробия, другие – покрывали борозды и желоба: следы доисторического зодчества воды и ветра, льда и огня. Огромные валуны, что некогда раскалёнными были извергнуты из кипящих недр земли, теперь остывшие и округлые лежали в тени леса.
Человеческое зрение, столкнувшись со столь колоссальными очертаниями природы, оказывается удручающе неполноценным. Кто скажет сколько из происходящих чудес смогли увидеть, рассмотреть и запомнить четыре пары широко распахнутых глаз, смотрящих сейчас на Висячую Скалу? Заметила ли Мэрион Куэйд что горизонтальные уступы центральной части Скалы, геологическое строение которой нужно запомнить для сочинения в следующий понедельник, пересекаются с вертикальными? Знала ли Эдит что раздавила своими грузными ботинками сотни хрупких, звездообразных цветов, в то время как Ирма, заметив красный проблеск крыла попугая, приняла его за огонь среди листьев? А Миранда, которая, казалось, выбирала свой собственный путь идя через папоротники, наклонив голову в сторону сверкающих пиков; удалось ли ей почувствовать нечто большее, чем восторг ротозея на ярмарочном представлении?
Так, они молча шли одна за другой к нижним склонам Скалы, каждая погружённая в свои переживания, не замечая давящего напряжения, исходящего от расплавленной массы и заключённого в ревущей земле: треска и дрожания, блуждающих потоков ветра и воды, известных лишь мудрым летучим мышам, висящим вниз головой в своих холодных и влажных пещерах. Ни одна из них не слышала и не видела змею, тянущуюся медными кольцами по камням, испуганно разбегающихся пауков, личинок с мокрицами на гниющих коре и листьях. Тропинок здесь не было, а если они когда-то и существовали, то давным-давно стёрлись. Уже очень-очень давно здесь не показывалась ни одна живая душа, не считая кролика или валлаби, изредка нарушавших покой этих засушливых склонов.
Мэрион нарушила тишину первой.
- Этим вершинам, должно быть... миллионы лет.
- Миллионы. Какой ужас! – воскликнула Эдит. – Миранда, ты это слышала?!
В четырнадцать, упоминание о миллионах лет может звучать почти неприлично. Светящаяся спокойной молчаливой радостью Миранда, просто улыбнулась ей в ответ. Эдит настаивала:
- Миранда! Это ведь не правда, да?
- Однажды мой отец заработал миллион на шахте в Бразилии, - сказала Ирма. – И купил маме рубиновое кольцо.
- Деньги — это совсем другое, - справедливо заметила Эдит.
- Нравится Эдит это или нет, - заявила Мэрион, - но её упитанное тельце состоит из миллионов и миллионов клеток.
Эдит закрыла уши руками:
- Мэрион, прекрати! Я не хочу этого слышать.
- Более того, ты, дурочка, уже прожила миллионы и миллионы секунд.
Эдит стала совсем бледной.
- Перестаньте! У меня уже кружится голова.
- Не приставайте к ней, Мэрион, - успокаивающим тоном вмешалась Миранда, видя, что всегда несокрушимая Эдит впервые растеряна. – Бедняжка переутомилась.
- Да, - сказала Эдит, - и эти ужасные папоротники колют мне ноги. Почему мы не можем сесть на это бревно и не посмотреть на эту глупую старую скалу отсюда?
- Потому что, - ответила Мэрион Куэйд. – Ты просилась пойти с нами, а мы – три старшеклассницы, хотим посмотреть на Висячую Скалу поближе, прежде чем возвращаться.
Эдит начала хныкать.
- Здесь так противно... Если бы я знала, что здесь будет так противно, ни за что бы не пошла...
- Я всегда считала её глупой, но теперь знаю это наверняка, - вслух подумала Мэрион. Она сказала это также, как если бы говорила об аксиоме равностороннего треугольника. В Мэрион не было ни капли злости – только жгучее стремление к истине во всех областях.
- Не переживай, Эдит, - утешала Ирма. – Скоро ты пойдёшь домой, съешь ещё праздничного пирога и будешь счастлива.
Нехитрое решение не только бед Эдит, но и печалей всего человечества. Даже совсем маленькой, Ирма Леопольд больше всего хотела, чтобы все вокруг неё были счастливы, съев любимого пирога. Иногда от этого ей становилось почти невыносимо, как в тот раз, когда она смотрела на спящую в траве Мадмуазель. Позже это проявилось в её щедрых дарах от переполняющегося сердца и кошелька, которые без сомнения были угодны раю, но не её юридическим советникам; огромные пожертвования для тысячи потерявших надежду: прокаженных, пропащих театральных трупп, миссионеров, священников, больных туберкулёзом проституток, праведников, увечных собак и нищих со всего мира.
- Мне кажется, что где-то здесь раньше была тропинка, - сказала Миранда. – Помню, отец показывал мне картину с людьми в старинных одеждах. Они были у этой скалы на пикнике. Жаль, я не знаю где именно её рисовали. 6
- Они могли добраться к Скале по-другому, - сказала Мэрион, доставая карандаш. – Раньше сюда, вероятно, ехали со стороны горы Маседон. А вот мне бы хотелось увидеть те странные висячие валуны, которые мы заметили утром из экипажа.
- Мы не можем пойти дальше, - ответила Миранда. – Помните, я обещала Мадмуазель, что мы не задержимся на долго.
С каждым шагом вид впереди становился всё более чарующим, с зубчатыми утёсами и покрытыми лишайником камнями. Вот блестящая гора победоносно возвышается над пыльными серебристыми листьями кизила, а вот уже видно, как в тёмной щели между скалами зелёным кружевом подрагивает папоротник.
- Давайте хотя бы посмотрим на всё вокруг с того небольшого подъёма, - сказала Ирма, подбирая объёмные юбки. – Хорошо бы изобретателю женской моды 1900-го, самому пройтись через папоротники в трёхслойной юбке.
Вскоре папоротник уступил место плотным зарослям колючего кустарника, заканчивающимися у доходящего до пояса уступа скалы. Миранда первая выбралась из зарослей и, опустившись на колени, принялась помогать взобраться на камни остальным, с тем видом умелого знатока, который так восхитил мистера Хасси утром, когда она открывала ворота. («Когда нашей Миранде было пять», - любил вспоминать её отец, «она села на лошадь как настоящий объездчик». «Да», - добавляла её мать, «и выходила к гостям высоко подняв голову, как маленькая королева»).
Они оказались на почти круглой площадке, окруженной камнями, валунами и несколькими молодыми деревьями. В одном из камней Ирма сразу же обнаружила что-то похожее на смотровое окно и увлечённо стала глядеть вниз на «Поляну для пикников». Приблизившись, словно в мощный телескоп, небольшая оживлённая сценка предстала из-за деревьев со стереоскопической ясностью: занятый у повозки лошадьми мистер Хасси, поднимающийся от небольшого костра дым, бродящие туда-сюда в лёгких платьях девочки и открытый зонтик Мадмуазель, напоминающий бледно-голубой цветок у воды.
Прежде чем вновь проделывать путь назад вдоль ручья, было решено отдохнуть пару минут в тени камней.
- Вот бы остаться здесь на всю ночь и увидеть, как взойдёт луна, - сказала Ирма. – Миранда, милая, не смотри на меня так серьёзно, нам не часто выпадает случай повеселиться за пределами школы.
- И чтобы за нами не следили и не шпионили эти крыски Ламли, - добавила Мэрион.
- Бланш уверена, что мисс Ламли чистит зубы только по воскресеньям, - вставила Эдит.
- Бланш – противная маленькая всезнайка, - сказала Мэрион, - как и ты.
Эдит невозмутимо продолжила:
- Бланш говорит, что Сара пишет стихи. В туалете! Она нашла один из них на полу. Кажется, они все про Миранду.
- Бедная малышка Сара, - сказала Ирма. – Думаю, во всём мире она любит только тебя, Миранда.
- Не понимаю почему, - сказала Мэрион.
- Она ведь сирота, - мягко ответила Миранда
- Сара напоминает маленького оленёнка, которого мне когда-то принёс папа, - начала Ирма. – Те же большие испуганные глаза. Я ухаживала за ним неделями, но мама сказала, что он не выживет в неволе.
- И? – спросили все.
- Он умер. Мама всё время говорила, что он обречён.
- Обречён? – повторила за ней Эдит. – Как это, Ирма?
— Должен умереть, что же ещё. Как тот мальчик, который «стоял на пылающей палубе, всеми покинутый» ... Дальше не помню.
— Ужасно! Как вы думаете, я тоже обречена? Мне что-то не очень хорошо. У того мальчика тоже болел живот?
— Конечно, болел, если он съел столько же куриного пирога на обед, сколько и ты, - ответила ей Мэрион. – Замолчишь ты наконец или нет?
По пухлой щеке Эдит покатилось несколько слезинок. Почему, задавалась вопросом Ирма, почему бог сделал некоторых людей невзрачными и сварливыми, а других прекрасными и добрыми как Миранда? ... милая Миранда, склоняющаяся над больным ребёнком и прикладывающая к его горячему лбу холодную руку. Сердце Ирмы вдруг переполнилось беспричинной нежностью и любовь, как порой после папиного лучшего шампанского или от грустного воркования голубей весенним днём. Её любовь распространялась и на Мэрион, которая недружелюбно улыбаясь ждала, когда Миранда покончит с болтовнёй Эдит. Её глаза увлажнились, но вовсе не от печали. Ей совершенно не хотелось плакать, - только любить. Встряхнув локонами, она встала на камень, на котором лежала в тени и принялась танцевать или скорее плыть, плыть над тёплыми гладкими камнями. Все кроме Эдит уже поснимали чулки и туфли. Ирма танцевала босиком и её розовые пальчики едва касались земли. Своими локонами, развивающимися лентами и ярким невидящим взором она напоминала балерину. Она представляла себя в театре Ковент-Гарден, куда в шесть лет отвела её бабушка, раздающей воздушные поцелуи поклонникам и бросающей цветок из своего букета в партер. Под конец, она сделала глубокий реверанс перед Королевской ложей недалеко от эвкалипта.