Закон во плати

Проводив Кайли и уложив Лиама, Лана до двух ночи копалась в досье детектива Кевина Форда — с таким упорством, какого не хватало половине полицейских аналитиков.
Впрочем, ей не впервой копать под людей. Особенно когда приходится.

Она не была шпионом. Её не тянуло в чужую грязь.
Но если хочешь выжить — используй всё, что умеешь.

Камера, купленная якобы для курса по фотографии, давно стала инструментом сбора доказательств.
И куплена она была, как и ноутбук, как и планшет, как и краски для Лиама, — на гонорары, которые не задекларируешь: компромат для предвыборных штабов, неверные мужья, грязь политиков и бизнесменов.

Лана не оправдывалась.
Терпеть не могла фразу «не было выбора».
Выбор есть всегда — просто не всегда он выгодный.

Она могла бы пойти консультанткой в магазин, окончательно похоронив учёбу. Или официанткой в паб, терпеть жирные руки и голодные взгляды, которые скользили по ней, как по добыче.
Особенно с её внешностью: симметричное лицо цвета фарфора, глаза — светло-зелёные, как весенние листья, когда солнце ещё кажется честным.
Пшеничные волосы, слегка кудрявые. Миниатюрная фигура — не вызывающая, но и не забывающаяся, если пригляделся.

А приглядываться к ней начинали. Всё чаще.
Не все — с добрыми намерениями.

Кевин Форд. Детектив полиции Гримвуда.
Настолько закрытый, что даже его подпись под отчётами выглядела как след исчезающих чернил.

Но для Ланы он был больше, чем просто имя в досье.
Он был первой трещиной в глухой стене между ней и тем, что называют шансом.

Даже не переступив порога участка, она уже поймала знакомую усмешку.
У входа толпились журналисты — махали бейджами, микрофонами и объективами, будто это были билеты на вход.

Все прекрасно понимали, что их не пустят. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра.
Но это не мешало им строить глазки охранникам, выкрикивать вопросы в воздух и обиженно щуриться в камеры, будто именно они разоблачили правду.

Другие — «особо умные» — решили сыграть в героя из дешёвого детектива.
Один, переодетый в курьера, уже спорил с полицейским у двери, прижимая к груди коробку с надписью "срочно в участок!".

— Нелепые, — мелькнуло в мыслях Ланы, когда она окинула взглядом это сборище бедолаг.
Шумные, навязчивые, предсказуемые.

Сама она отказалась от камеры, микрофона и даже намёка на журналистскую принадлежность.
Никаких ярких бейджей, никаких логотипов.

Сегодня она была не представителем СМИ.
Сегодня она была оружием без формы — и её никто не должен был заметить, пока не станет слишком поздно.

Основной её задачей было не просто попасть внутрь.
Она шла за впечатлением.
Точнее — за вызовом.

Уверенность, расчёт, внутренняя власть — она должна была показать, что умеет манипулировать, играть, быть полезной. Что не просто заслуживает встречи — а является единственным шансом на разгадку.

Подходя к дежурному, она ловко обошла толпу журналистов — тех самых, кто уже с утра сбил ноги и голос, выклянчивая доступ.

Лана шла в гражданской одежде: светлые джинсы, оверсайз-рубашка, ничего вызывающего — наоборот, всё дышало будничной небрежностью.
Но именно это и настораживало.

Подойдя к стойке, она без тени замешательства произнесла фразу, после которой дверь уже не могла не открыться:

Она знала, как работать с людьми.
Сначала — поднять на пьедестал. Пусть почувствует себя королём. А потом — проложить путь по его собственной спине.

Кевин Форд был не единственным, чья жизнь хотя бы частично оказалась у неё на ладони. За ночь Лана перелопатила всё, что могла: список сотрудников участка, открытые источники, архивы, досье.
Каждый из них — строка в её операции «Форд».

Генри, дежурный, оказался именно тем, кем и казался: типичный глава типичной семьи.
Социальные сети он не вёл — за него это делала жена, с маниакальной регулярностью публикуя их фотографии.

Дети, барбекю, подарки, «мой герой» под каждым снимком.
Особенно любимым был пост о том, как он задержал вора в супермаркете на Уэстбрук-стрит — с помощью других охранников, но в рассказе это выглядело как сцена из боевика.
Именно это ей и нужно было.
— Простите... — Лана чуть склоняет голову, с чуть-чуть смущённой, восторженной улыбкой.
— М? — Генри, минуту назад строгий и каменный, поворачивается.
— Я вас знаю! — искренний блеск в глазах, даже немного дрожи в голосе.
— Меня?.. — растерянность мгновенная, но видно — поплыл.
— Конечно! Вы же... это ведь вы поймали того ужасного вора в супермаркете на Уэстбрук-стрит два года назад?

Он моргнул. Потом чуть втянул живот и расправил плечи.
— Ну... было дело, — чуть хмыкнул.
— Я там была. Я серьёзно. Для меня это было как в кино. Вы стали моим героем тогда.

Всё. Эго разогрето.

— Эээ, да что вы... Я ведь просто делал свою работу, ничего особенного, — он уже вертит в руках фуражку и почти сияет.
— Нет, правда. Вы не скромничайте. Такой поступок! Я уверена, здесь вы, наверное, командующий или кто-то вроде...
— Ну, нет... я всего лишь дежурный, но спасибо, конечно... — бормочет, уже теряя нить разговора и цепляясь за её похвалу.

Она делает паузу. Потом пониженным голосом, будто между делом:
— А вы не подскажете, где можно найти... кажется, Форд? Детектив Кевин Форд?
— А, Форд... он пришёл час назад. Прошёл направо, по коридору. Да, дверь с табличкой, не пропустите, — выдаёт Генри, даже не поинтересовавшись пропуском.
— Благодарю. И, правда... вы потрясающий. Надеюсь, вас здесь ценят по достоинству.

Она поворачивается и уходит лёгким шагом.
За спиной дежурного ещё долго тянется глуповатая, польщённая улыбка.

Открытое пространство отдела встретило её жужжанием клавиш, переговорами, звоном кружек и шорохом бумаг.
Несколько рабочих столов, каждый занят мужчиной в рубашке с закатанными рукавами — кто-то печатал с остервенением, кто-то делал пометки, перегибаясь через папки, кто-то тянулся за холодным кофе.

Пока она шагала по коридору — ни один взгляд.
Но стоило пересечь порог общего зала — и всё изменилось.

Шорох стих. Один полицейский чуть не поперхнулся кофе.
Второй, зацепив мышку, роняет со стола блокнот.
Кто-то приподнялся из-за спины соседа, шепча:
— Ты её знаешь?..
— Кто это вообще?..
— Она откуда?..
— Кто её впустил?

Ларри, младший из команды, уже встал в полный рост, в глазах — трепетная смесь паники и восторга.
Он мигом потянулся к планшету, будто надеялся как-то подыграть новенькой, если та вдруг оказалась проверкой сверху.

Кларк и инспектор Роуз переглянулись. Всё ещё с документами в руках, но пальцы замерли над клавишами.
Даже они, мужчины с двадцатилетним стажем, внезапно почувствовали себя школьниками, застигнутыми за шпаргалками.

А она — просто шла.
Неспешно, будто здесь и должна быть.
Будто это они — чужие.
Ни бейджа. Ни формы. Ни папки.
Только светлая рубашка, джинсы и ледяной взгляд, который, кажется, мог пройтись по ним всем — и не заметить ни одного.

— Ты уверен, что дверь вообще закрывали?.. — пробормотал кто-то позади.

И в этот момент, как по сценарию, в глубине коридора открылась дверь.
— Форд... — сказал кто-то почти шепотом.

Лана узнала его сразу. Ни ошибки.
Та самая походка — будто каждое движение отмерено и точно взвешено.
Тот самый холод в лице, который не играет — а существует.

Она подавила легкую улыбку, почти привычную, и всё же выдала:
— Здравствуйте, — прозвучало почти тепло. Почти.

Но он даже не остановился.
— Кто вас впустил? — отрезал Форд своим ледяным, безапелляционным тоном.

На секунду всё пространство застыло. Было ощущение, что в воздухе повис нож.
Будь на её месте кто-то другой — запнулся бы, покраснел, извинился, может, даже расплакался.
Но не Лана.

— Меня? — спокойно уточнила она, чуть приподнимая бровь. — Дежурный разрешил пройти.
Голос — ровный. Лицо — нейтральное.
Жест — мирный: она подняла руки, показывая пустые ладони.
— Я не за интервью, — спокойно добавила. — Ни камеры, ни микрофона. Только информация.

Он прищурился.
И сразу — удар по отделу.
Кажется, кто-то выронил ручку.
Кто-то выдохнул с шумом.

Но всё по-настоящему изменилось после её следующей фразы:
— У меня есть важная информация по делу Призрака.

Пару человек переглянулись. Один тихо:
— Она это серьёзно?..
— С ума сошла?..

Но Лана смотрела только на него.
В его серых глазах что-то дрогнуло. Не испуг, не удивление — нет.
Скорее распознание.
Он посмотрел на неё так, будто впервые увидел угрозу.
Или соратника.
Или кого-то, с кем надо будет воевать — или работать.
Сам ещё не решил.

Её же тело — хоть и привычное к давлению — выдало микродрожь.
Что-то в его взгляде... в этой сухой, ледяной проницательности...
Даже ей, привыкшей держать лицо в аду, пришлось напрячься. И всё же:
Она стояла ровно.
Не шелохнулась.
Смотрела прямо в глаза.

— Проходите, — коротко бросил он, разворачиваясь.
Не дождавшись, пойдёт ли она следом.
Он открыл дверь, даже не обернувшись, и вошёл в кабинет.
Она — за ним.
Щелчок — дверь захлопнулась.
Звук такой, будто лишний воздух исчез.
Он не предложил сесть.
Просто обернулся.
Серые глаза встретились с её взглядом — и не отводились.
Не мигали.
Не двигались.
Будто не глаза, а прожекторы, под которыми всё лишнее начинает плавиться.

Не теряй лицо.
Не теряй лицо.

— Что вы можете сказать? — коротко. Резко. Без "добрый день", без "представьтесь".

Она вздрогнула. Не физически — внутри.
Но по глазам мог бы заметить. И заметил.

— Он... у него есть мотивация, — выдала она первое, что пришло в голову, логичное, но слишком поверхностное.

Он слегка наклонил голову.
— Вы серьёзно?.. — сказал взгляд.

Не падай.
Не смей падать.

— Он бросает вызов системе, — добавила быстро. — Его действия намеренно публичны. Он хочет, чтобы его заметили. Чтобы не могли игнорировать.

Он не отреагировал.
Всё так же смотрел.
Как будто на допросе.
Только допрос — она.

— Говорите то, чего я не знаю, — произнёс наконец. Спокойно.
Но в этом спокойствии было давление сильнее крика.

Она судорожно вдохнула, слегка сдвинувшись на месте.

— Рост.
— Что?

Она собралась.
— Мы не знаем точный рост, но если проанализировать высоту размещения картин — можно предположить его примерные параметры.
Он не может носить с собой стремянку — это бы привлекло внимание.
Значит, он должен быть достаточно высоким, чтобы дотягиваться без лишних усилий.
С платформами и каблуками — отпадает. Он действует быстро.
Лестницы, неудобная обувь — не логично.
Это значит, что мы можем отсечь часть подозреваемых по телосложению и росту.

Он не изменился в лице.
Но коротко кивнул.

— Ещё?

— Ещё? — мысленно выдохнула она.
Да ты серьёзно?

— Кроме того... — Лана замялась, но продолжила, — ...если он работает один, — значит, обе его руки функционируют. Указательные, большие — в норме.
Он держит картину одной, второй закрепляет. Это требует точности.
А значит, можно исключить людей с моторными нарушениями или явными травмами.
Он делает это быстро. В одиночку.

Кевин, всё это время молча наблюдавший, сдвинул брови.
Он будто что-то запоминал.

— Ещё?

Она кивнула, уже чувствуя, как внутри всё сжимается, но упорно держась:

Пауза. Он смотрел. Долго.
Будто прожигая насквозь, будто считывая не только слова.

Лана вдруг почувствовала себя в ловушке этого взгляда.
Это было напряжение.
Не романтика, нет.
Напряжение охотника, оценивающего добычу.
Или союзника, изучающего незнакомца.

Он сделал шаг в сторону.

— Вы закончили?

— Подождите... — неожиданно для себя она схватила его за руку.
На долю секунды.
Тёплая, сильная.
Он глянул вниз, на её пальцы — вопросительно.
Она тут же отдёрнула руку.

— Возьмите меня. В расследование.
Я могу быть полезной.
Я... я не только умею мыслить.
Используйте меня, пожалуйста.
Мне не всё равно.

Он молчал.
В его взгляде что-то изменилось.

— Это опасно.
Вы гражданская.
Я не беру людей с улицы.

— Стойте... — сказала она уже тише.
Голос дрогнул, но она не отступала.
— Я не совсем гражданская. Через пару месяцев я получаю диплом журналиста.
У меня есть разрешение...
Просто... дайте мне шанс.
Я не буду таскать камеру.
Не буду совать нос. Обещаю.

Секунда. Другая.
Он всё ещё смотрел на неё.
Что-то мелькнуло в глазах — может, понимание. Может, воспоминание.
Но тут будто что-то щёлкнуло внутри.

— Ларри! — резко бросил он в сторону. — Проводите её.
И с этого дня — если увижу её тут ещё раз, будешь дежурить месяц в архиве. Без выходных.

Она замерла.

Он уже отворачивался.
Но в последний момент снова посмотрел.
Жёстко.
Без намёка на тепло.
Но в этом взгляде было нечто читаемое.
Разочарование?
Гнев?
Или страх?

Она не поняла.
Но точно знала — она вернётся.
Потому что не закончила.