Мой препод - лёд

Я не знаю, не понимаю, даже под страхом смерти не вспомню, как именно следующие минуты складываются в часы.

Я просто их не чувствую…

С того момента, как покидаю стены университета, мне вообще кажется, что жизнь кончилась. Выключилась. Исчезла.

По щелчку.

Раз, и серое всё вокруг. Словно фильтр черно-белый наложили, а потом заблюрили.

Первое четкое осознание себя в пространстве – дома. На кухне. Я сижу замотанная в белый махровый халат, такое же полотенце на голове.

Черт.

Проверяю волосы – влажные, то есть душ уже принимала. Так и до психушки недолго, Юля.

Ободряюще улыбаюсь Котлетке, которая тут же начинает виться вокруг, и принимаюсь за сборы на вечеринку в честь своего девятнадцатилетия.

Скидываю халат, надеваю белые стринги и нацепляю на себя заранее приготовленное платье. Приготовленное для того, чтобы произвести впечатление только лишь на одного человека, которого сама же сегодня попросила не приходить.

И он не придет.

Точно не придёт.

Я слишком хорошо его знаю. Данил Милохин всё сделает сам… как всегда.

Изучаю своё отражение в зеркале.

Платье в стиле бэби-долл на мне смотрится неплохо. В основном, конечно, за счет спущенных рукавов и кричаще-минимальной длины.

Выражение моего осунувшегося за несколько дней лица впечатляет намного меньше, чем торжественный наряд, поэтому решаю исправить эту картину с помощью смоки-айс. Он отлично скрывает грусть…

Волосы не трогаю, они у меня густые и немного вьющиеся, высохнут сами. Небрежно разбрасываю их по плечам.

Перед выходом обуваюсь в изящные босоножки, хватаю из шкафа укороченную джинсовку и складываю в рюкзак помаду, духи и телефон.

Зависаю в пространстве. Снова.
Вспоминаю, как обнимала Даню посреди аудитории. Боль практически ощутимая. Я буду ещё четыре года сидеть на парах там же, а Его не будет. Разве это справедливо?

Подумав, снова извлекаю из рюкзака мобильный и совершаю то, что просто обязана сделать – захожу в контакты, открываю самый первый… самый важный.
Айсберг.

Заношу палец над кнопкой «Очистить».

Сглатываю ком в горле. Губы дрожат, но я делаю над собой усилие и несколько раз жму на экран. С каким-то особенным хладнокровием подтверждаю действие.

Есть вещи, которые я должна сделать сама… Одна из них – перестать Его тревожить.

Не попрощавшись с Котлеткой, выбегаю из квартиры. Куда-то еду, пытаюсь ровно дышать.

Снова провал.

А потом клуб.

В «Неоне», самом старом ночном заведении нашего города, как всегда, сверхшумно и пахнет смесью кальянов, женских духов и алкоголя. Издалека размахиваю рукой Ване Соболеву и улыбаюсь ребятам, которые уже разместились за большим столом.

Первым делом обнимаюсь с Эмилем, его дольше всех не видела и очень соскучилась. Потом принимаю цветы от Дамира и здороваюсь с остальными.

Здесь почти все, пожалуй, кроме Алана.

– Привет, Юль, – поднимает руку Иван и целомудренно мажет губами по моей щеке. – Расти большой, не будь лапшой, ребенок.

– Очень оригинально, дядя Ваня, – закатываю глаза.

Соболев закидывает ладони в задние карманы светлых джинсов и равнодушно озирается по сторонам, кивает бармену за стойкой, какой-то проходящей девчонке, а затем осматривает нашу компанию.

Усмехается, приподнимая брови.

– Чувствую себя воспитателем в детском саду, – кричит мне на ухо.

Я привстаю на носочки, чтобы ответить:

– Ты нас на пять лет старше. Воспитатель из тебя так себе…

– На шесть, – поправляет он.
Удивленно осматриваю симпатичное лицо и взъерошенные светлые волосы.

– Ты что, на второй год оставался? – смеюсь.

– Ага. В армии, – мрачно отвечает он.

Замечаю выглядывающую из-под короткого рукава обычной черной футболки татуировку.

– В армии? – удивляюсь. – Но зачем?..

– Потому что нормальный мужик должен отдать долг Родине, – пожимает Ваня плечами.

Одновременно радуюсь за Милохина и расстраиваюсь за брата:

– То есть Мир ненормальный?

– Призывной возраст до тридцати лет, кнопка. У братца твоего ещё есть шанс исправиться и стать нормальным человеком.

– Вот ещё, – фыркаю. – Ерунда всё это.

– Шучу, – уже серьезно произносит Иван и ещё раз осматривает каждого сидящего за столом. Словно сканирует и запоминает. – Веселитесь, ребятишки. Я пойду хороводы водить…

Смеясь, скидываю толстовку и рюкзак на диван и тоже зову всех на танцпол. Около двух часов пролетают незаметно. Мы танцуем, в меру выпиваем, а ещё я выслушиваю кучу заранее подготовленных поздравлений. Почти все от Гали. Конечно, безумно оригинальные (вообще-то, нет).

Несколько раз меня приглашают на медленный танец, но я отказываюсь и двигаюсь в такт музыки в одиночестве. А потом почувствовав легкое головокружение, отправляюсь за стол.

Там нахожу скучающего Соболева. Он сидит вразвалочку и сёрфит в телефоне, периодически попивая апельсиновый сок.

– Ты сегодня не пьешь, Вань?

– Партия сказала: надо! Комсомол ответил: есть.

– Значит, и тебя я напрягаю? – грустно спрашиваю.

– Поверь мне, Юль, если я день не побухаю, будет только лучше.

С интересом его осматриваю.
Иван Соболев, пожалуй, самый загадочный парень в университете. Его мама – мэр, а он совсем не похож на обычных мажоров, которых у нас в универе предостаточно. Одевается Ваня всегда максимально просто, автомобили каждые полгода не меняет, деньгами не сорит. Ещё и в армии был.

Мысли снова скатываются к Милохину.

Облизываю пересохшие губы и задумчиво поигрываю с трубочкой в стакане с коктейлем. Немного отпиваю, внутри будто обогреватель включают.

– А что, когда пьешь… сразу легче становится? – спрашиваю Ивана, как знатока.

Он смешно морщится, словно я глупость сказала.

– Давай ты ещё запей… – ворчит. – Вот Мирон-то обрадуется.

Смеюсь заливисто, даже немного истерически, а потом резко замолкаю.

– Не легче, Юля, – отвечает Ваня, отводя взгляд. – Просто появляется шанс не думать ни о чем. А это оказывается не мало.

– Мне подходит, – утвердительно киваю и опять прикладываюсь губами к трубочке.

Тяну в себя огненную жидкость.

– Э-э-й, – кричит мой телохранитель, выдирая у меня из рук коктейль. – Давай не накидайся. Мне тебя ещё домой везти… Иди веселись, Юля.

– Не хочу. Мне невесело.

– На хрена тогда пришла?

– Чтобы не думать, – вздыхаю.
Соболев тоже тяжело тянет воздух. Качает головой, отстраняется и снова ныряет в мобильный телефон.

Я же расфокусировано смотрю по сторонам.

Скучно. Грустно… Больно.
Чуть позже вздрагиваю от прикосновения к руке.

– Юля, я тебя везде ищу, – тараторит запыхавшаяся Галя, смущенно поглядывает на Ивана. – Мне передали, там Милохин у входа.

– Милохин? – вспыхиваю.

Мир снова цветной и четкий.

Прикладываю ладони к щекам, недовольно осматриваю мятое платье.

Приехал…

– Я сейчас, – киваю Соболеву, резво поднимаясь с дивана.

Он скучающе на меня посматривает. Зевает.

– Иди уже. Знаю я всё. Вот вы извращенцы. Он же препод твой.

– Заткнись, – цыкаю на него.

В голове долбит бит.

Приехал. Приехал. Приехал. Сжав телефон в руке, бегу к выходу. А когда тяжелая дверь клуба за мной захлопывается, ёжусь от пронизывающего холода и озираюсь по сторонам.

Пусто. Даже не курит никто.
Согревая ладонями обнаженные плечи, иду в направлении небольшой стоянки за зданием. Пальцы на ногах мгновенно замерзают, ткань платья холодит кожу на бедрах и животе. Тело, как натянутая струна, вытягивается.

Почувствовав легкий шорох позади, оборачиваюсь и роняю руки.

– Привет, Юля…

***

– Привет, Юля…

– Привет, – булькаю.

Страх колючей проволокой окутывает.

Афанасьев смачно сплёвывает слюну на асфальт и складывает руки на груди. Смеется по-дурацки.

В полумраке только белоснежные зубы сверкают.

– Вы со своим Милохиным, как сладкая парочка, Худышка. Один вечно бежит на помощь к зарвавшейся шлюхе-малолетке, другая – со всех ног мчится к оборзевшему не адеквату. Прям загляденье. Нарадоваться не могу.

Прячу внутренний ужас, чтобы он не думал, что я его боюсь.

Учитывая, как сильно моё тело сотрясает озноб, скрывать уязвимость практически невозможно.

– А адекват – это, стало быть, ты , Ян? – спрашиваю с усмешкой.

– Ой, зубки нарастила, – скалится он. – Мне нравится.

– Отстань от меня. Чего тебе надо?

– Папа сказал, ты пожаловалась, что мы с тобой недавно мило болтали? – зловеще выговаривает Ян.

Ничего не отвечаю, потому что не знаю, какой должен быть правильный ответ, чтобы не разозлить его ещё сильнее.

– Всё-таки пожаловалась…

– Ты меня пугаешь, – шепчу. – Зачем ты снова это делаешь?

– Поехали, прокатимся, Юля, – Афанасьев в три шага подходит и грубовато хватает меня за руку.

Когда пытаюсь вырваться, захват пальцев только усиливается.

– Никуда я с тобой не поеду.

– А мы будем не одни, не переживай. Наконец-то тебя распечатаем.

Ян мерзко смеется, и я вдруг замечаю в конце стоянки автомобиль. Из-за тусклого света в салоне отчетливо вижу, что она забита его дружками, как шпротами в банке.

– Боже, – прикрываю глаза и, сжимая в правой руке телефон, пытаюсь что-то придумать.

Милохин!..

Подушечкой большого пальца снимаю блокировку, жму по памяти на иконку «Контакты», а потом вдруг вспоминаю… Вернее, до меня доходит, что я пару часов назад собственноручно удалила номер Милохина.

Это страшное осознание действует на меня как переключатель.
Слезы брызгают из глаз. Соленые и горячие.

Он не придет.

На этот раз все случится…

Паника достигает верхней отметки. Все мои сновидения, кошмары на протяжении двух лет – всё в одну секунду в голове возникает. Лучше сдохнуть.

Громко вскрикиваю и принимаюсь визжать до боли в горле. Афанасьев бьёт меня по плечу, подхватывает извивающееся тело за талию. Платье задирается до пояса, но я отчаянно размахиваю ногами, создавая амплитуда и всё ещё надеясь освободиться.

– А-а-а…

Так ору, что в какой-то момент, кажется, голос пропадает, и мои крики становятся похожими на лай.

– Давай её сюда, – орёт один из его дружков.

Нет. Нет. И нет.

Я не хочу. Не хочу.

Лучше умереть.

Прикрываю глаза…

– Пацаны, какие-то проблемы, – слышу сзади запыхавшийся голос Соболева. – Отпустите девчонку.

Снова рыдаю. Не верю, что кто-то пришел на помощь.

– Иди нахуй отсюда, – рычит Афанасьев.

Сзади слышатся резкие шаги.

– Так, может, ты сам пойдешь? – сбивает нас обоих с ног Иван.

Упав на асфальт, чертыхаюсь.
Фантомная, давно забытая боль из детства обдает коленки. Словно кипятком обжигает. Возможно, если бы не всё, что происходит вокруг, я бы даже всплакнула. Но сейчас слишком напугана.

Дружки Яна вываливаются из автомобиля один за другим и направляются к нам.

– Юля, вали отсюда, – орёт Соболев. – Быстро, блядь…

Кое-как поднимаюсь и поправляю платье, практически оборванный рукав. Озираюсь.

Раскоординация полная.
Голова кругом.

Подхватив разбитый телефон, бегу в сторону ночного клуба за подмогой для Вани. Дышу часто, волосы разметались, ноги не слушаются, каблуки на босоножках мешают.

Собираю в ряд хаотичные мысли.
Надо позвать Алиевых, знакомых, весь клуб согнать туда. Иначе эти придурки впятером прикончат Ивана. Он хоть и боксёр, но ведь один остался.

У входа в «Неон» замечаю несколько парней.

– Там молодого человека избивают, – издалека кричу им, размахивая руками.

Они оборачиваются, но смотрят словно мимо меня.

Делают вид, что не услышали.

– Там человека убивают, – взвизгиваю.

Подбегаю к дороге.

Парни, переглянувшись, выкидывают окурки в урну и быстро скрываются за дверью ночного клуба.

– Придурки! – отправляю им вслед и вскрикиваю от преграждающей путь машины.

Поначалу пугаюсь, представляя, что это снова друзья Афанасьева, а потом узнаю очертания автомобиля, сердце сжимается. А увидев Милохина, начинаю рыдать в три ручья.

– Ты приехал, – выдыхаю бессильно.

Я не звала. Не смогла. А он всё равно приехал.

– Юля, – выкрикивает Данил, вылетая из «Мерседеса». – Что случилось? Что за вид?

– Там Афанасьев, – пытаюсь объяснить и показываю за здание. – Они… он…

Мотаю головой и врезаюсь в твердое тело. Милохин обнимает крепко, гладит спутанные волосы. Прижимает к себе, теплому и большому.

– Холодная вся, пиздец, – нервно выговаривает.

Отодвинувшись, скидывает ветровку и упаковывает меня в неё, ведёт в машину.

Вдруг прихожу в себя:

– Нет, Даня, – мотаю головой. – Они там… Соболев… Там Ваня. Мы не можем так уехать.

– Быстро в тачку, – приказывает Милохин, и пока я усаживаюсь, размещает руку на макушке, страхуя от удара об стойку.

– Я боюсь, я так боюсь, – реву навзрыд.

Истерика накрывает. Силы на исходе.

– Послушай меня, – склоняется надо мной Даня, целует в мокрую щеку, в губы, в подбородок. Его рот горячий и жесткий. – Юля… Юль?..

– Что?

– Я скоро вернусь, ты посидишь тут. Я тебя закрою. Хорошо?

– Хорошо.

– Что бы ни случилось, ты не выходишь из машины. Это ясно?

– Да…

Дверь автомобиля захлопывается, испуганно наблюдаю, как он быстро удаляется за здание. Не знаю, сколько проходит времени. Просто тихо скулю в ладошку и молюсь. Молюсь Богу, чтобы Даня и Ваня остались живы и невредимы.

Пугаюсь, когда водительская дверь неожиданно открывается. Хлопаю мокрыми глазами.

– Убежали, блядь, сыкуны. Ты как? – спрашивает Данил, усаживаясь рядом.

– Нормально.

Он замечает кровь на коленях, грязные ноги и морщится, словно от боли.

– Пиздец. Почему мне сразу не позвонила, Юля? Я ведь просил.

Кивает на айфон с разбитым экраном на передней панели.

– Я хотела, но… удалила твой номер, – признаюсь виновато.

С сожалением на него смотрю.

– Ты… что? – нахмуривается он.

Еле заметно киваю, подтверждая то, что сказала.

– Прости…

Данил внезапно отворачивается. На заднее сидение усаживается Соболев. Оборачиваюсь.

– Господи, – прикрываю рот ладошкой и снова начинаю реветь тихонечко.

– Ты преувеличиваешь, я всего лишь Ваня.

Ещё шутки шутит!

– Тебе надо в больницу, – говорю, осматривая заплывший глаз, и разбитое, окровавленное лицо. – Ты ранен.

– Запоминай, десантник не может быть ранен, – усмехается Соболев. – Десантник либо жив, либо мёртв. А я жив. Домой меня закиньте, будьте так добры. Я, кажется, на сегодня нагулялся.

Милохин еле заметно кивает и выезжает на дорогу. На меня не смотрит. Будто бы обиделся. Медленно прихожу в себя и вздрагиваю, когда Ваня тихим голосом спрашивает:

– Можно твой телефон, Юль? Свой разбил.

– Ты ещё и телефон из-за меня разбил?

– Он старый был. Как раз обновлю. Давай уже, – нетерпеливо вытягивает ладонь.

Отдаю ему свой мобильный и снова смотрю прямо перед собой. Иногда поглядываю на впечатляюще неподвижный профиль слева, облизываю пересохшие губы и почему-то чувствую себя виноватой.

– Не дозвонился, всё в кучу. Может так оно и надо, – мрачно выговаривает Иван. – Держи, Юль.

Тычет мне в плечо ребром телефона.

– Ай, – резкая боль заставляет вскрикнуть.

Проклятый Афанасьев!

– Что? – отвлекается от дороги Милохин. Кружит глазами по моему лицу.

– Ничего, – мотаю головой, забирая айфон.

В полнейшей тишине доезжаем до загородной резиденции Соболевых.

– Спасибо, ребятки, – снова шутит Иван и вдруг становится серьезным. – Не делай глупостей, Дань. Это отморозки лютые. Соберемся завтра. Мира подтянем, Андрея Константировича и всё решим.

– Конечно, как скажешь, – отвечает Данил, глядя прямо перед собой.
В голосе холодная сталь.

– Завтра созвонимся, – прощается Соболев.

Пролетающий мимо нас город за окнами светится яркими ночными огнями, а я лишь откидываю голову на спинку сидения, и устало прикрываю глаза. Когда машина останавливается, хочу выйти самостоятельно, но меня бесцеремонно подхватывают мужские руки.

Вжимаюсь в теплую шею.

Боже.

Как я счастлива, что всё закончилось. Закончилось же?..

По тому, насколько каменные у него плечи, догадываюсь, что Данил максимально взвинчен и заряжен. Как сигнальная ракета перед выстрелом.

Надавил на курок и бум. Полный кабздец.

Чтобы ненароком не сделать этого, стараюсь не дышать. Весь путь от машины до его квартиры, не показываю глаз.

Дверь с грохотом закрывается, ключи со звоном падают на комод.

Зайдя в ванную комнату, Милохин небрежно скидывает со стиральной машины стопку с полотенцами и аккуратно усаживает меня на холодную поверхность. Моя кожа покрывается мурашками, как только к полотенцам посылается ветровка.

Нервно сглатываю ком в горле, потому что ярко-голубые глаза отправляются бродить по моему телу. По-хозяйски.

Данил чуть наклоняется и дергает за собачку молнии на спине. Его лицо непроницаемо. Ни одной эмоции. Он избавляет меня от платья, оставляя только в белых крохотных стрингах, и отклоняется.

Повернувшись к зеркалу, ужасаюсь – мой праздничный «смоки-айс» превратился в «смоки-фэйс». Совсем не праздничный!..

– Мне надо умыться, – всхлипываю.

Снова смотрю на Милохина. Снова холодного, как Айсберг.

Пытаюсь выбраться, но он расставляет руки по обе стороны от меня и чуть склоняется. Далее, раздувая ноздри, как судмедэксперт фиксирует покрасневшее левое плечо и разбитые в кровь колени. Зрачки становятся темнее, страшнее. Мне хочется протянуть к нему руки, обнять, успокоить. Прижать к себе.
Но что-то останавливает…

Данил приближается сам, кончиком носа проходится по моему виску, матерится и снова отшатывается.

Я отчетливо слышу, как скрипят его зубы, после чего он строго спрашивает:

– А теперь давай поподробнее, Юля. Зачем, ты говоришь, удалила мой номер?..

______________________________________

Звездочки)

Люблю❤️