Глава 32
ЛИСА.
Мне требуется мгновение, чтобы понять, кто это. А потом меня озаряет - женщина, на которой должен был жениться Чонгук, та, которая была груба со мной на вечеринке и заставила его увезти меня с нее пораньше.
Прочитав сообщение еще раз, я понимаю, что должна рассказать об этом Чонгуку. И я также знаю, каким будет его ответ - что я должна проигнорировать сообщение и удалить его.
Но... я снова читаю сообщение, и мне невольно становится любопытно. Я думаю, она просто хочет получше рассмотреть женщину, на которой женился ее бывший жених, может быть, даже воспользоваться возможностью снова меня унизить... но она также может быть искренней в своем желании извиниться. Ее, очевидно, застали врасплох на вечеринке, и она набросилась. Может, она действительно плохо себя чувствует из-за этого. Может, она просто хочет очистить свою совесть перед новым годом, чтобы начать все заново, не обремененную старыми отношениями и багажом, который с ними пришел.
Я могу это понять.
Мне бы хотелось оставить в этом году многое, что я возьму с собой в следующий. И хотя я знаю, что Чонгук хотел бы, чтобы я в лучшем случае отклонила приглашение, я все равно могу принимать собственные решения, когда дело касается таких вещей. Нет ничего плохого в том, чтобы пойти пообедать с Никки, если я возьму с собой Гаса.
Чонгук хочет, чтобы я была защищена. Он не захочет, чтобы я разговаривала с его бывшей невестой, но это потому, что она ему не нравится. Он не поймет, почему мне может быть любопытно поговорить с ней или почему я могу согласиться на обед.
Мне также интересно, что именно так сильно оттолкнуло Чонгука. Поэтому я снова беру телефон и быстро отвечаю.
ЛИСА: Я могу пообедать. Когда и где?
НИККИ: А как насчет «Розы»? Это хорошее бистро на 23-й. Завтра в час?
Я пишу ей в ответ, что я согласна, и она сообщает, что забронирует столик. Это легко и приятно, и хотя я знаю, что Чонгук поднимет шум, я не могу себе представить, что в этом есть что-то на самом деле неправильное.
Тихий голос в моей голове предупреждает, что я не должна ничего больше скрывать от него, не после того, что произошло вчера, но большая часть меня не может переварить мысль о том, что мне теперь придется согласовывать с ним все свои планы.
Пока я всегда беру Гаса, все будет хорошо.
Через несколько часов я допиваю второй кофе и собираюсь, надеясь, что Чонгук к этому времени уже ушел на ужин. Возвращение в пентхаус проходит в тишине, и я задаюсь вопросом, сколько времени пройдет, прежде чем я снова смогу заполнить свои дни работой, прежде чем наблюдение за ремонтом и руководство им будут занимать все мое время, и я снова смогу сосредоточиться на этом. Несмотря на то, что я годами жгла свечу с двух сторон, совсем ничего не делать гораздо хуже.
Когда я возвращаюсь, пентхаус пуст. Я расстегиваю упряжь Пуговки и отпускаю ее на свободу, наблюдая, как она сворачивается в том месте на диване, которое она явно считает своим. На этот раз Чонгук оставил мне выбор меню на вынос, и я стараюсь не позволять себе слишком сильно вникать в этот жест, просматривая их.
Час спустя я сижу у окна и смотрю на огни города, ем курицу с травами и ризотто с трюфелями и выпиваю бокал белого вина, вспоминая, что чувствовала, когда покупала свое свадебное платье. Я сказала себе, что должна наслаждаться роскошью, пока она у меня есть, и хотя с тех пор отношения между мной и Чонгуком стали более напряженными, это все еще правда. Нет причин не наслаждаться тем, что у меня есть сейчас, просто потому, что мужчина, которому все это принадлежит, регулярно меня бесит.
Имея это в виду, я выбрасываю контейнер из-под еды на вынос, когда заканчиваю есть, наливаю себе еще один бокал белого вина и поднимаюсь наверх, чтобы переодеться в купальник, прежде чем накинуть сверху пальто и отправиться в джакузи на крыше.
Я была в джакузи только один раз, когда Далия взяла меня с собой и кучей других своих друзей по колледжу на выходные на озеро Тахо. Тогда было шумно и хаотично, стая пьяных девушек студенческого возраста, которые все смеялись и сплетничали. Сегодня вечером тихо и мирно, когда я поднимаюсь на крышу, пар из заглубленного бассейна, где находится джакузи, поднимается в холодный ночной воздух.
Крыша полностью занята с одной стороны большим бассейном, простирающимся от края до края, вровень с краем крыши. Дальше в стене встроен бар, а между ним и небольшой квадратной гидромассажной ванной, утопленной у противоположного края крыши, расставлены шезлонги. Слева в полумесяце стоят стулья, обращенные к большому каменному камину.
Я иду к шезлонгу, ближайшему к гидромассажной ванне, в последнюю секунду снимая обувь и пальто, прежде чем быстро подойти к краю воды. Холод бьет меня, как пощечина, на мгновение захватывая дыхание, прежде чем я ступаю в блаженно горячую воду.
Я чувствую, как расслабляются мои мышцы, когда я погружаюсь в нее, удовольствие омывает мою кожу, когда я скатываюсь к плечам, горячая вода плещется у моих ключиц. Это невероятно, и я закрываю глаза, поднимаю руку, чтобы собрать волосы на макушке в небрежный пучок, и откидываюсь назад на край.
Это идеально. Это именно то, что мне было нужно. Напряжение уходит из меня, и вода успокаивает мою все еще болевшую задницу, кожу немного покалывает там, где я сижу на жесткой каменной скамье под водой, и только тонкая ткань моих плавок-бикини защищает меня.
Это покалывание напоминает мне о том, что произошло вчера. О строгом, акцентированном голосе Чонгука, который говорит мне наклониться над столом. О щелчке кожи, когда он снимал ремень. Дрожь пробегает по мне, не имеющая ничего общего с холодным воздухом, и покалывает мою открытую кожу, когда я закусываю губу, стараясь не думать о том, что было дальше.
О его руке, скользящей по изгибу моего бедра. Его члене, прижатому к моему входу. Его пальцах у моего клитора. Как он ощущался, вонзаясь в меня. Заполняя меня. Как это было лучше, чем все, что я когда-либо испытывала раньше.
Мои зубы впиваются в мою губу, а моя рука касается моего бедра, где сладкая боль, поселившаяся между ног от воспоминания. Это было так хорошо. Я никогда не знала, что секс может ощущаться так. Я никогда не знала, что что-то может ощущаться так. Я не знала, что что-то подобное может меня возбудить. Укус кожи на моей коже. Горячая, жгучая боль, которая, казалось, пронзала мой клитор, когда удары нарастали, заставляя меня жаждать прикосновений. Чувство уязвимости, возбуждающее меня, даже когда мне хотелось плакать и умолять, чтобы это прекратилось.
Это сбивает с толку, и я хотела бы поговорить об этом с кем-нибудь. С Далией, может быть, но я не могу, потому что она убьет Чонгука, если узнает, что он поднял на меня руку, нравится мне это или нет. Хотела ли я, чтобы он сделал это снова или нет.
Хочу ли я?
Это неважно, правда, я не могу позволить этому случиться, несмотря ни на что. Один раз может быть ошибкой, что-то большее, и та часть сделки, на которую я заставила Чонгука согласиться, почти ничего не стоит. Мы начнем искать оправдания, чтобы позволить этому случиться все чаще, и я знаю, что тогда со мной случится.
Я влюблюсь в мужчину, от которого должна быть в ужасе. От которого должна хотеть убежать. И мое сердце будет разбито.
Но если бы я могла...
Мои пальцы скользят по краю плавок бикини, скользя прямо под тканью. Даже мои внешние складки кажутся чувствительными к прикосновению, и я втягиваю воздух, когда просовываю пальцы между ними и обнаруживаю себя скользкой и мокрой по причинам, которые не имеют никакого отношения к воде. Я поднимаю их, кончики пальцев касаются моего набухшего клитора, и стон срывается с моих губ.
Здесь нет никого, кто мог бы меня услышать. Никто не мог бы меня увидеть. Я раздвигаю ноги, мои бедра выгибаются в мою руку, мои пальцы скользят по клитору плотными, быстрыми кругами, которые имитируют то, как Чонгук прикасался ко мне, когда трахал меня.
И боже, как он меня трахал.
Он был таким большим. Больше, чем любой мужчина, с которым я была раньше. Толстый и длинный, он растягивал меня так, что это было почти слишком, но это было так чертовски приятно. Я чувствовала каждый его дюйм каждый раз, когда он толкался, насколько он был твердым, и как сильно он хотел меня в ответ.
Я опускаю другую руку вниз, два пальца толкаются внутрь меня, но это не идет ни в какое сравнение. Мне нужно было бы получить чертовски большую игрушку, чтобы хотя бы начать сравнивать с тем, каково это - иметь член Чонгука внутри себя.
Я сгибаю пальцы внутри себя, моя голова откидывается назад, когда мои пальцы трутся о мой клитор. Это приятно, достаточно хорошо, чтобы заставить меня кончить, но все равно не так хорошо, как то, что он делал вчера.
Я издаю разочарованный всхлип при этой мысли, потому что я никогда раньше не встречала мужчину, который мог бы сделать лучше, чем то, что я могу сделать с помощью моих пальцев или игрушки.
Мысль о том, что Чонгук мог бы погубить меня не только для других мужчин, но и для меня самой, заставляет меня стонать, эта идея странно возбуждает и в то же время посылает волну разочарования через меня. Я не хочу хотеть его таким. Я не хочу представлять его, когда прикасаюсь к себе, но каждое движение моих пальцев просто возвращает воспоминания о нем, о его члене, вонзающемся в меня, о его бедрах, каждый раз шлепающих по моей израненной плоти.
Боже, каково было бы, если бы он использовал свой язык?
Образ того, как он выскальзывает из меня, падает на колени позади меня и прижимается ртом к моей киске, заставляет меня сжиматься, мои бедра подпрыгивают вверх и вода плещется через край, когда мое возбуждение усиливается еще на одну ступень. Я сильнее прикусываю губу, представляя, как его язык касается моего клитора. Он, вероятно, был бы так же хорош в этом, как и во всем остальном, и желание узнать это заставляет меня болеть.
— Блядь, — громко стону я, потирая быстрее, внезапно отчаянно желая кончить.
— Блядь, Чонгук...
И затем я слышу его голос, прорезающий темноту, и слишком реальный.
— Ты звучишь так чертовски хорошо, когда стонешь мое имя, львица.
ЧОНГУК.
Из всех чертовых вещей, которые, как я думал, я мог бы увидеть дома, это было не это. В пентхаусе было так тихо, когда я вошел внутрь, что я подумал, что Лиса уже легла спать, но когда я поднялся наверх, ее тоже не было. И я испытал почти болезненный укол тревоги, гадая, где она может быть в такой час и не ускользнула ли она снова, не сказав мне. Собираясь заставить меня сделать что-то похуже, чтобы показать ей, насколько жестокой может быть эта жизнь, если ты переступишь черту. Например, сделать примером Гаса. Или если она просто решила уйти от меня и вернуться домой. Отменить нашу сделку.
Она могла бы попросить меня о разводе, и что я тогда буду делать? Откажу ей? Я мог бы, но это сделало бы наше оставшееся время вместе бесконечно несчастным.
Только когда я на минуту перестал позволять мыслям уносить меня прочь и действительно обдумал, какие варианты у Лисы, и не сбежала ли она снова, я вспомнил о джакузи на крыше и подумал, что она могла бы подняться и проверить его.
Я ожидал, что найду ее здесь, чего я не ожидал, так это увидеть ее с запрокинутой назад головой на краю, ее руки под водой, двигающимися так, что невозможно спутать ее ни с чем другим, кроме того, чем это является.
И я не ожидал услышать, как она стонет мое имя.
Мой член начал набухать, как только я понял, что она делает в ванне, но мое имя, сорвавшееся с ее губ прерывистым стоном, в одно мгновение делает меня каменным. Это звучит так чертовски хорошо, и все, что я хочу, это услышать, как она снова его произносит.
— Ты звучишь так чертовски хорошо, когда стонешь мое имя, львица.
Ее глаза мгновенно распахиваются, и она замирает, замирая, словно она каким-то образом может притвориться, что все, что я только что видел, не произошло. Я хихикаю, подходя ближе к краю. Здесь холодно, и я не взял пальто, прежде чем подняться, но я этого почти не замечаю. Моя кровь слишком горяча для этого.
— Чонгук. — На этот раз она шепчет имя, и я облизываю губы, чувствуя, как мой член нетерпеливо пульсирует.
Мы никак не сможем пережить этот брак безбрачными. Прошло два гребаных дня. Этот брак может продлиться годами, если мой отец решит цепляться за жизнь дольше, чем мне бы хотелось. Я не смогу этого вынести.
И, судя по всему, она тоже.
— Вот и снова. — Я делаю глубокий вдох. — Не останавливайся из-за меня, львица.
— Я не… — Она начинает протестовать, но я ее перебиваю.
— И не лги мне. — Ухмыляюсь я. — Разве я не говорил тебе, как я отношусь ко лжи?
— И что ты собираешься сделать, отрезать мне язык? — Резко говорит она, выдергивая руку из-под бедер. Я мрачно смеюсь, сбрасывая с себя пиджак.
— Никогда, — обещаю я ей. — Я могу придумать гораздо более интересные вещи для твоего языка. И моего.
Она втягивает воздух при этих последних двух словах, ее взгляд метнулся туда, где я начал расстегивать пуговицы рубашки.
— Что ты делаешь? — Спрашивает она, в ее голосе явственно слышится тревога.
— А на что это похоже? Присоединяюсь к тебе. Вода выглядит хорошо.
— Я как раз собиралась выйти...
— Это уже две лжи. — Я снимаю рубашку и не упускаю из виду, как ее взгляд скользит по моей голой мускулистой груди, охватывая каждый дюйм обнаженной кожи.
Она никогда раньше не видела меня без рубашки. Я одевался каждое утро до того, как она просыпалась. Я видел, как ее глаза горели, когда она осматривала все обнаженные, нарисованные татуировками мышцы, как она тяжело сглатывала, когда ее взгляд опускался на глубокие V-образные вырезы по обе стороны моих бедер.