Глава 27
ЧОНГУК.
Я вижу шок на лице Лисы. Конечно, она в шоке. Я не могу себе представить, что она когда-либо думала, что день закончится вот так, когда она решила улизнуть без своего телохранителя. Но я имел в виду все, что только что сказал ей. Очевидно, что она не понимает серьезности ситуации. Очевидно, что разговоры с ней, попытки объяснить ей все ничего не дали.
Поэтому я собираюсь донести свою точку зрения другим способом. Более старомодным способом, который, как я знаю, она считает варварским, судя по тому, как она смотрит на меня и на сложенную кожу в моей руке. Но если слова не срабатывают, по моему опыту, то срабатывает наказание. Дисциплина.
А Лиса крайне нуждается в дисциплине.
Я заставляю себя не думать о том, как она будет выглядеть, склонившись над этим столом. О том, что я никогда раньше не видел ее кремовую, идеальную задницу голой, и через несколько минут, возможно, увижу. Я не могу думать ни о чем таком, потому что если я это сделаю, то за считанные секунды стану болезненно твердым. И дело не в желании. Не в сексе.
Дело в том, чтобы Лиса понимала последствия своих действий.
— Ты не можешь быть серьезным, — шепчет она, тяжело сглатывая, ее красивое лицо бледнеет. — Ты не можешь...
— Я серьезно, и я могу. Ты можешь уйти, Лиса. Иди домой в свою квартиру. Я отправлю тебе документы о расторжении брака, чтобы ты их подписала. Ты можешь справиться с угрозами так, как считаешь нужным, как ты сделала сегодня. Ты можешь придумать свой собственный путь вперед, поскольку мой, похоже, тебе не подходит. Или ты можешь признать, что сегодня совершила ошибку и что тебя нужно наказать. Уходи или наклонись над столом, но я больше не буду спрашивать, Лиса. Решай.
Я вижу, как ее глаза бегают туда-сюда, от меня к столу, к двери и обратно. Я вижу, как вращаются ее колеса, как ее разум отчаянно пытается принять этот вариант, решить, чему она готова подчиниться.
Подчиниться.
Боже, я не могу снова вспоминать это слово, иначе мой разум будет полон образов Лисы на коленях, ее красивого, дерзкого рта, открытого, когда я скольжу своим членом по ее языку. Мысль о подчинении Лисы может заставить меня кончить без особых усилий, и мне нужно выкинуть ее из головы, прежде чем мой член сделает что-то большее, чем дернется против моей ширинки.
Она снова сглатывает, движение ее горла посылает мне еще один толчок желания, а затем она делает глубокий вдох, определенно задирая подбородок, когда она подходит к столу.
Медленно, как будто она намеревается сделать это как можно более мучительным для меня, она наклоняется вперед, сгибаясь над краем стола. Я вижу, как дрожат ее пальцы, и я стискиваю зубы, пытаясь не представлять, как бы она выглядела, если бы ее растянули на нем голой.
— Расстегни штаны, — командую я. — Спусти их до колен. Трусики тоже.
— В нашем контракте… — начинает говорить Лиса.
— В нашем контракте не было секса. Никакого физического завершения нашего брака. Но мы ничего не завершаем, Лиса, и то, что я вижу тебя такой, не нарушает никаких соглашений. Ты получишь шлепки по голой заднице моим ремнем, и ты будешь считать каждый из пятнадцати ударов. Вслух. Ты меня поняла? Или можешь встать и уйти. Выбор за тобой.
Каждое слово кажется труднее, чем предыдущее, и не только потому, что мой член неуклонно твердеет, несмотря на все мои усилия, с нетерпеливой силой упираясь в ширинку. Я не хочу угрожать ей всем этим. Я не хочу отнимать то, чего, как я знаю, она так отчаянно хочет, то, что я предлагал ей дать. Я не хочу оставлять ее без защиты. И, просто говоря, я не хочу, чтобы она уходила.
Но она должна понять. И это лучший способ, который я могу придумать, после всего остального, что я пробовал, чтобы донести эту мысль.
Рука Лисы тянется вниз, расстегивая верхнюю пуговицу ее кожаных брюк. Изгиб ее задницы в обтягивающей, гладкой ткани почти невыносим, и я стискиваю зубы, когда очередной всплеск желания делает меня полностью твердым, мой член теперь напрягается, когда я слышу звук ее молнии, которая опускается.
Когда она тянется за собой обеими руками, натягивая кожаную ткань и нижнее белье под ней на ее задницу, я почти стону вслух. Я бы поклялся собственной могилой, что это не имеет ничего общего с сексом, не имеет ничего общего с попыткой проникнуть внутрь Лисы, но прямо сейчас я начинаю понимать, что, возможно, мне следовало подумать о других способах наказания.
Или, может быть, мне следовало бы удовлетвориться тем, что она не снимает брюки, пока я ее шлепаю.
Мои же настолько узкие, что я боюсь, что шов может лопнуть, когда я сделаю шаг вперед, стараясь не смотреть только на идеальный изгиб ее задницы.
— Руки над головой, — говорю я ей коротко, каждое слово выходит таким же резким, как треск моего ремня через мгновение. — Крепко держись за стол над собой. И не отпускай. Если отпустишь или не сможешь сосчитать, начнем сначала. Поняла, львица?
Я вижу, как она вздрагивает от использования ласкового имени, которым я ее называю с тех пор, как мы встретились, и, честно говоря, я не знаю, почему оно вырвалось именно сейчас. Оно определенно не подходит для того, что происходит прямо сейчас.
Ее губы плотно сжимаются, и я могу сказать, что она хочет поспорить со мной по этому поводу. Но ее руки скользят вверх по столу, пальцы скользят по дереву, пока не скручиваются вокруг его края, крепко сжимая, когда она закрывает глаза.
— Нет, львица, — бормочу я, мой голос более хриплый, чем должен быть. Я не должен получать от этого удовольствия. Это должно быть необходимостью, задачей, но я не могу перестать смотреть на гладкую кожу ее поясницы, где задрался свитер, на идеальный изгиб чуть ниже, на форму ее бедра и гладкую кожу ее бедра. Я делаю все, что в моих силах, чтобы не позволить своим глазам блуждать между ними, поддаться желанию увидеть, такая ли мягкая и соблазнительная ее киска, как я себе представлял, но у меня есть чувство, что прежде чем это закончится, я потерплю неудачу и в этом.
Я хочу поглотить каждый ее дюйм, и не только глазами.
— Держи глаза открытыми, — приказываю я, и вижу, как она еще сильнее зажмуривается, прежде чем открыть их, крошечный вызов, когда дрожь пробегает по ее телу. — Я хочу увидеть, как ты примешь свое наказание, львица. Я хочу увидеть твое лицо. Я хочу увидеть, что ты понимаешь. Теперь... считай.
Лиса кивает, дыхание вырывается из ее приоткрытых губ, когда я хватаю сложенный ремень, а затем я делаю шаг вперед и опускаю кожу на одну сторону ее задницы.
— Один! — Кричит она, ее голос - пронзительный визг. — Блядь, Чонгук, как больно!
— Так и должно быть, — рычу я, втягивая воздух от болезненной пульсации моего члена. Боже, я никогда не был так чертовски тверд в своей жизни. — Это наказание, Лиса. Теперь единственное, что я хочу услышать от тебя, это счет. Ничего больше.
Это далеко не первый раз, когда я шлепаю женщину, но это первый раз, когда я делаю это по такой причине. Для наказания - настоящего наказания. Я думал, что это не будет так возбуждающе, что я буду сосредоточен на том, почему Лиса здесь, почему это происходит, и ни на чем больше, и мой гнев на нее пересилит любое желание, которое может возникнуть из этого.
Я был очень, очень неправ.
Звук ее голоса, вырывающегося из груди в болезненном крике, заставляет меня стиснуть зубы, чтобы не застонать, предэякулят вытекает из моего члена и пропитывает ткань, намотанную вокруг него, когда я опускаю ремень в третий раз. Пальцы Лисы крепко сжимают край стола, ее костяшки белеют, и когда я двигаюсь, чтобы нанести следующий удар по противоположной стороне ее идеальной, поднятой вверх задницы, я мельком вижу ее киску между бедер.
То немногое количество крови, что не попало в мой член, стучит в моих ушах, пульсация пульсирует в моем твердом как камень стволе, когда я вижу ее мягкие розовые складки, спрятанные между изгибами ее тонких бедер. Хуже всего то, что я вижу там блеск, намек на возбуждение, и я чувствую, как у меня кружится голова от мысли, что вопреки ей самой это может завести Лису.
— Четыре! — Кричит она, когда я снова опускаю ремень, и я задаюсь вопросом, как я дотяну до пятнадцати.
Как я собираюсь оторвать взгляд от мягкой плоти между ее бедер, как я собираюсь сделать что-то еще, кроме как думать о том, как сильно я хочу упасть на колени позади нее и зарыться лицом туда, скользнуть языком внутрь нее, узнать, какая она сладкая на вкус, прежде чем я жестко ее трахну. Мой член напрягается, так сильно, что я не знаю, как доведу это до конца, и я никогда ничего не хотел так сильно, как хочу Лису в этот момент.
Пять. Шесть. Семь.
Мой пульс синхронизируется с каждым ударом моего ремня по ее кремовой плоти, которая краснеет, когда она дергается и хватается за стол, всхлип боли срывается с ее губ, когда она кричит «восемь». Почти на полпути, и я чувствую, как пот стекает по моей шее. Я больше не уверен, кого здесь наказывают, потому что мое возбуждение ощущается как пытка, моя потребность в ней непреодолима.
Я никогда не видел, чтобы женщина выглядела так красиво, когда наклонилась над столом. Черные волосы Лисы взъерошены, спутаны вокруг ее лица, ее губы приоткрыты, слегка опухшие от того, что она их кусала, ее щеки покраснели. Ее задница вся в красных прожилках, и когда я снова смотрю между ее бедер, я вижу, что ее киска тоже распухла, скользкая от ее растущего возбуждения.
Она заведена этим. В этом нет никаких сомнений, и вид ее мокрых складок заставляет мой член болезненно пульсировать. Когда я наношу десятый удар, ее крик боли превращается в рыдающий стон, и я чувствую, как мой контроль, натянутый до предела, рушится.
Я останавливаюсь, опуская ремень на бок.
— Что это было, львица? — Бормочу я, каждое слово наполовину сдавлено желанием. — Это звучит так, будто ты наслаждаешься.
— Нет. — Лиса выдавливает слово, но когда я поднимаю ремень, протягивая его вдоль изгиба ее бедра, она издает всхлип. Я вижу, как ее бедра сжимаются, и я чувствую себя почти невменяемым от желания.
— Не лги мне. - Я снова опускаю ремень вниз, сильно прижимая его к ее покрасневшей плоти, и Лиса вскрикивает, ее спина невольно выгибается, а бедра снова сжимаются. — Я вижу, какая ты мокрая.
Я не должен был так ее трогать. Я вообще не должен был ее трогать. Но я не могу удержаться от того, чтобы не провести ремнем вниз по внешней стороне ее бедра, вверх по мягким складкам ее киски, наблюдая, как край кожи темнеет от ее возбуждения.
— Я не думал, что это тебя заведет. — Я провожу ремнем вверх, выше, обратно по ее покрасневшей коже, когда я трескаю его по ее коже для двенадцатого удара.
Лиса выкрикивает число, ее костяшки пальцев белеют, когда она сжимает стол, и на этот раз ее бедра выгибаются, ее крик заканчивается очередным хнычущим стоном. Мое поле зрения сужается, мой член настолько тверд, что я едва могу думать, и единственная мысль, которая вертится в моей голове, заключается в том, что это уже второй раз за много дней, когда Лиса доводит меня до такой точки.
Но это даже хуже, чем прошлой ночью.
Хуже, чем расстегивать ее свадебное платье по одной пуговице за раз, смотреть, как оно открывает мне нежную линию ее спины. Сейчас она наклонена передо мной, мокрая и хнычущая, ее задница красная от моего ремня, а ее киска капает, и мое самообладание изнашивается, ломается, все мои мысли сосредоточены на том, как сильно я нуждаюсь в ней.