Глава 3.
«Зеркальная трещина»
Глеб не помнил, как добрался до своей мастерской. Сознание возвращалось обрывками: давка в метро, где каждый случайный толчок отзывался в виске чужим раздражением; прилавок с кофе, где запах жасмина вдруг перебил аромат свежемолотых зерен; собственное отражение в витрине — бледное, с глазами, в которых стояла не его паника.
Он запер дверь на все замки, прислонился к ней спиной и задышал, будто только что пробежал марафон. В кармане медальон жёг кожу, как раскаленный уголек. Он вытащил его. В тусклом свете пасмурного дня камень казался глубже, темнее. В его глубине что-то пульсировало.
«Связующие камни». Не метафора. Не романтическая херня. Технология. Или магия. Какая разница? Она работала.
Его практичный ум, сломленный, но не сдавшийся, лихорадочно искал аналогии. Резонанс.Запутанность. Неважно. Факт в том, что он стал приемником. Антенной, настроенной на одну единственную волну — волну ее боли.
Он поймал себя на том, что машинально трет левое запястье. Боль утихла, сменилась глухой, ноющей пустотой. Как после удаленного зуба. Он почувствовал... одиночество. Острое, пронзительное, детское. Не свое.Её.
Это было невыносимо.
Глеб зашел на кухню, налил стакан воды дрожащей,татуированной рукой. Нужно было структурировать хаос. Как при работе с неизвестным химическим веществом.
Объект: Аномальная/сенсорная связь.
Источник: Артефакт (медальон). Камень-проводник.
Приемник: Он.
Второй приемник: Неизвестная женщина потомок Марии?
Он занес над блокнотом руку, чтобы записать, и вдруг почувствовал легкое головокружение. Комната поплыла. Стакан выскользнул из пальцев и разбился о кафель с оглушительным грохотом.
Но Глеб не услышал звон стекла. Он услышал другой звук. Громкий, резкий, визгливый. Скрип тормозов. Или крик.
Его отбросило назад, на пол. Не физически. Ментально. В висках застучало. Перед глазами поплыли круги. Он зажмурился.
А когда открыл — увидел не потолок своей мастерской.
Он видел мокрый асфальт крупным планом. Лужи, отражающие красный свет фонаря. Острую, режущую боль в колене. И страх. Смертельный, холодный страх. Его сердце бешено колотилось, выпрыгивая из груди. Он лежал на дороге. На него надвигались две яркие точки. Фары.
«Встать! Нужно встать!» — пронеслось в голове паническая, чужая мысль.
Глеб инстинктивно рванулся, пытаясь отползти. Его локоть ударился о ножку стула. Реальная боль, своя, отрезвила его.
Видение исчезло.
Он сидел на холодном кафеле своей кухни среди осколков стекла и лужи воды. Он был весь мокрый от холодного пота. Сердце выстукивало сумасшедший ритм. В горле стоял ком.
Это было не чувство. Это было видение. Яркое, четкое, тактильное. Он был внутри нее. В момент крайней опасности.
Он почувствовал вкус крови на своей губе — она при падении прикусила ее. И боль в колене — глубокая, рвущая.
Адреналин медленно отступал, оставляя после себя ледяной ужас. Связь усиливалась. Она прорывалась уже не обрывками чувств, а целыми пластами опыта. Он не просто чувствовал ее боль. Он переживал ее.
Он поднялся на ватных ногах, обошел осколки и побрел в гостиную. Рука сама потянулась к медальону в кармане. Он сжал его.
Тишина. Только отголоски пережитого шока.
И вдруг — новое ощущение. Не боль. Облегчение. Глубокий, дрожащий выдох. Тепло, разливающееся по телу. И смутный мужской голос где-то рядом: «...с вами все в порядке? Я врач».
Ее страх сменился благодарностью, слабостью, желанием заплакать от счастья, что жива.
Глеб прислонился лбом к холодному стеклу окна. Его собственная дрожь понемногу утихала. Он делил с ней не только боль. Теперь он делил и облегчение.
Это было самое жуткое за весь этот кошмарный день. Эта синхронность. Эта чужая жизнь, которая текла параллельно его собственной, врываясь в нее самыми интимными, самыми уязвимыми моментами.
Он посмотрел на свое отражение в стекле. Бледное лицо, испуганные карие глаза. И сквозь него он видел другое отражение — мокрые от дождя волосы, распахнутые от испуга светлые глаза, ссадину на щеке.
Он зажмурился.
Когда он снова открыл глаза, видел только себя. И ночной город за окном.
Он понял, что не сможет ждать. Не сможет просто наблюдать, как его собственная личность растворяется в этом чужом потоке сознания. Он должен был действовать. Искать не просто девушку. Искать ее. Ту, что только что чуть не попала под машину. Ту, чей страх он почувствовал на вкус.
Он повернулся и уставился на медальон, лежавший на столе. Камень мерцал тускло, будто дразня его. Это был не просто проводник. Это было зеркало. Треснувшее зеркало, в котором смешались два отражения. И с каждым часом трещина между мирами становилась все тоньше.
Он пережил ее падение. Не как наблюдатель, а как она сама. Он чувствовал удар колена о бетон, вкус крови на губе, сдавливающую панику в груди.
Это был уже не просто эмоциональный шум. Это было полное погружение. Стирание границ.
Его взгляд упал на медальон, лежавший на столешнице. Камень, темный и непрозрачный, теперь казался зловещим оком, наблюдающим за ним. Глеб отполз от него, как от ядовитой змеи. Инстинктивный ужас был сильнее любых рассуждений.
Через некоторое время он дополз до дивана и повалился на него, зарывшись лицом в подушку, стараясь заглушить остаточные ощущения чужого тела, чужого страха. Но они не уходили. Ноющая боль в колене. Легкое головокружение. И главное — это чувство абсолютной, животной беззащитности.
Он пролежал так, не двигаясь, возможно, час, возможно, больше. Постепенно адреналин отступил, оставив после себя леденящую пустоту и истощение. Он поднялся и, не глядя на медальон, побрел в ванную. Включил ледяную воду и сунул голову под кран.
Ледяной шок на секунду вернул его в его собственное тело. Он поднял голову и посмотрел в зеркало. На него смотрел изможденный незнакомец с запавшими, лихорадочными карими глазами. Но это был он. Его черты. Его страх.
Из гостиной донесся звук. Тихий, мелодичный. Не напевание. Скорее, стук. Ровный, ритмичный, убаюкивающий. Стук... мольберта? Легкие удары кисти по холсту.
Глеб замер, прислушиваясь. Звук был едва слышен, но абсолютно реален. Он шел не извне. Он звучал внутри его черепа, как будто кто-то включил там миниатюрное радио.
Он вышел из ванной и медленно, на цыпочках, двинулся на звук. Стук стал четче. К нему добавилось легкое, размеренное дыхание. И чувство... глубокой, сосредоточенной погруженности. Того состояния, когда мир сужается до кончика кисти и полотна, а все проблемы отступают.
Он стоял посреди своей стерильной гостиной, среди хромированного металла и глянца, и слушал, как кто-то рисует. В его голове.
Это было не больно. Не страшно. Это было жутко своей обыденностью. Он был свидетелем самого интимного момента — момента творчества.
Звуки постепенно затихли, сменились тихим вздохом удовлетворения. Потом — шаги. Скрип половицы. Шорох ткани — она, должно быть, снимала рабочий халат. И снова тишина.
Глеб стоял, не двигаясь, пытаясь осмыслить произошедшее. Связь работала в обе стороны. Он не только принимал ее сильнейшие эмоции — страх, боль. Он был подключен к ее повседневности. К самым простым, самым мирным действиям.
Он посмотрел на медальон. Теперь он лежал не просто как артефакт. Он лежал как приоткрытая дверь. И дверь эта была распахнута настежь.
Мысль была одновременно пугающей и... странно заманчивой. Он ненавидел эту связь, этот взлом его приватности. Но что, если использовать ее? Не как жертва, а как исследователь?
С новой, холодной решимостью он подошел к столу и взял медальон. Металл был прохладным, камень — чуть теплым. Он сжал его в кулаке, не пытаясь сопротивляться, а, наоборот, пытаясь настроиться, вслушаться.
Сначала — ничего. Только его собственное бешеное сердцебиение. Потом — легкий фон, словно шум прибоя. И на его фоне... музыка...Она слушала музыку.
И вместе со звуком пришло чувство. Небольшая грусть, светлая и чистая. Та, что накатывает от красивой мелодии. И одиночество. Но не то, что было раньше. Другое. Привычное, почти комфортное.
Глеб открыл глаза. Он все еще стоял в своей гостиной. Но он больше не был здесь один.
Он медленно прошелся по комнате, не разжимая пальцев. Ощущения не усиливались и не ослабевали. Они были постоянным, ровным фоном. Как тихий голос из соседней комнаты.
Он подошел к окну. Город зажигал вечерние огни. Где-то там, в этой каменной пустыне, она стояла у своего окна, слушала какую-то песню и смотрела на те же самые огни. И он чувствовал это. Без боли, без ужаса. Просто... знал.
Это было страшнее любого кошмара. Эта тихая, повседневная связь. Потому что она была не временным сбоем. Она становилась частью его.Новым чувством, как слух или зрение.
Он разжал ладонь. Медальон лежал на ней, безмолвный. Дверь была приоткрыта, и закрыть ее уже не получалось.
Глеб подошел к компьютеру и открыл чистый файл. Он больше не мог быть пассивным наблюдателем. Он должен был вести дневник. Фиксировать все. Время, ощущения, обрывки звуков. Искать закономерности.
Он написал первую строку:
«День первый. 18:47. Музыка.
Эмоциональный фон — спокойная грусть. Физические ощущения — отсутствуют».
Он остановился и посмотрел на свои пальцы, лежавшие на клавиатуре. Они не дрожали. Впервые за сегодня.
Продолжение следует...