часть 17
После того, как Чую увезли, Осаму долго никто не видел. Действительно началось разбирательство, приезжала полиция, но по словам самого Лысого, он ничего не помнил и даже соглашался с версией приютских — он сделал это сам.
На самом деле он, разумеется, всё прекрасно помнил. И именно поэтому молчал. Он боялся.
И боялся уже не Дазая, а Чуи, потому что когда над тобой измывается твой одногодка, точно знающий границы — это одно, а когда к тебе заявляется ребёнок с чистым взглядом, чьей жестокости нет предела — это совсем другое.
В приюте стояла довольно депрессивная атмосфера. Цубаки всё чаще пропадал из комнаты, так как без Дазая и Чуи было как-то не так. Фурихата тоже зачастил по чужим комнатам, а Кусакабе, как сторожевой пёс, чаще сидел один, дожидаясь хозяев.
Все знали, что Осаму на четвёртом. Достоевский позволял ему жить у себя, потому что за ним нужен был присмотр. А Цубаки и остальные тормознуть Дазая в случае чего не смогут.
И ведь его правда надо было тормозить, потому что Фёдор дважды ловил его за руку, когда тот пытался сбежать.
Так прошли две недели. И когда до дня рождения Чуи оставалось два дня, Дазай попытался сбежать в третий раз. Он всё больше закрывался и становился всё более дёрганным. Много курил. Постоянно шатался по этажу, пиная деревянные балки и мелкий мусор.
Как-то раз Фёдор застал его за тем, как Осаму на корточках сидел возле вмятин в полу, которые когда-то оставил Чуя. И в тот день он впервые дал ему снотворного, чтобы хотя бы во сне забылся.
Позже Фёдор позвонил Огаю и попытался спросить, что происходит. Как там ребёнок и собираются ли его возвращать. Огай сказал, что с Чуей ещё не закончил, а Дазай может хоть до потери пульса скулить, но на поводу у него никто идти не собирается.
Правда, Мори всё же изменил своё решение относительно последнего пункта, когда Дазай сорвался и чуть не пришил какого-то старшеклассника просто за то, что он произнёс ебучее прозвище «цыплёнок» в его присутствии. На самом деле, Осаму был даже не уверен, говорил он о Чуе, или просто о каких-то цыплятах,
но душу ему отвести было необходимо.
А ещё Осаму всё-таки нашёл в комнате Достоевского ствол, который Мори когда-то ему оставил на случай, если Дазай слетит с катушек окончательно. Теперь Фёдор даже в свою комнату опасался заходить, потому что парень взял в привычку постоянно теребить оружие в руках.
Наслушавшись этих историй, Огай лично приехал в приют. Они с Дазаем разговаривали в кабинете директора. Ну, то есть, как разговаривали. Молчали. Один смотрел тяжело, а другой злобно. Перед ними дымилось по чашке чая, а в кармане Дазая грел холодный ствол пистолета. Он всё же решил себе его приватизировать.
— Прямо монстр, — усмехнулся после долгого молчания Мори.
— Где Чуя? — пророкотал Дазай.
— Не скули, — тут же поморщился мужчина, принимаясь переставлять на директорском столе бесконечные ручки.
Осаму сверкнул на него глазами.
— Чуя наказан, — после паузы неопределённо отозвался Огай. Он посмотрел на собственное отражение в зеркальном шкафе и закурил. — Мальчик оказался упрямым.
— Он тебе ещё тут всё выложил. Какой смысл был его забирать?
— Он должен осознать, что так делать нельзя, — задумался мужчина, выпуская густые клубы дыма, что забавно завивались под солнечным светом. — Помнишь, как я впервые забрал тебя отсюда? Кажется, тебе тогда тоже было около одиннадцати.
— Да, — фыркнул Осаму, откинувшись на спинку дивана и скрестив руки.
— Вонючую тряпку в зубах и мокрый подвал запомню на всю жизнь.
— Мы продержали тебя неделю под «каплей», а ты так и не захотел с нами говорить.
Парень фыркнул, Огай затянулся.
— Чуя тоже долго продержался.
— Что? — опешил Дазай. А потом его глаза налились кровью. — Зачем? Он же всё тебе рассказал.
— Я уже говорил, это не допрос, а наказание.
Но он начал что-то бубнить на третьи сутки. Хиротсу сказал, что он пересказывает сам себе книжки. Большинство в оригинале.
Он, оказывается, очень начитанный ребёнок.
Дазай скрипнул зубами и тоже закурил.
— После недели в подвале, я решил с ним поговорить. Ожидал чего угодно, но пацан вообще никак не изменился. Смотрел так же нагло, отвечал спокойно, всё ровно то же самое, что и здесь.
— И?
Мори затянулся последний раз и потушил сигарету. А потом достал из кармана небольшой диктофон.
— Это запись первого разговора с ним после камеры. Послушай.
Мужчина нажал на кнопку и комнату заполнили голоса.
— Как тебя зовут? — спрашивал точно не Огай. Голос принадлежал человеку, который был гораздо старше.
— Накахара Чуя, — немного осипший, но самый спокойный и обыкновенный голос Чуи. У Дазая сердце забилось, как бешеное.
— Ты знаешь, почему здесь?
— Потому что издевался над человеком без способности, — чётко сказал мальчик.
На несколько секунд повисла тишина.
— Может, ты хочешь чего-нибудь? Принести попить?
— Да, пожалуйста, — сказал Чуя.
Послышалось копошение, хлопок двери. Снова тишина, сдавленный кашель Чуи. А потом снова скрип двери и звук глотков.
— Я хочу поговорить с тобой о том, что ты сделал, — снова послышался голос старика. — Ты ведь не псих, Чуя. У тебя была причина, верно?
— Я просто хотел ему отомстить.
— За что?
— За то, что он сделал Белой ночью.
— Что произошло в Белую ночь?
Мальчик замолчал.
— Вы знаете.
— Я хочу услышать это от тебя.
Накахара снова закашлялся, а потом тяжело вздохнул.
— Он загнал меня в угол.
— И? Он был не один, так?
— До остальных добрался Дазай. А этот прятался.
— Ты изначально планировал сделать с ним такое?
— Нет. Я хотел просто избить его.
— Что пошло не так?
Снова повисла тишина. Дазай буквально видел, как его Чуя грызёт губу, размышляя, говорить или нет.
— Он вывел меня из себя.
— А до этого ты на него не злился?
— Злился, но не так, — сказал мальчик. — Он пугал меня, даже будучи полностью под моим контролем.
— Как он тебя пугал?
Чуя снова вздохнул.
— Он...хм...он возбуждался.
Брови Дазая дёрнулись вверх, а Мори достал вторую сигарету.
— То есть как?
— Вот так. Я расковырял ему уши, заставил снюхать весь кокаин, припечатал к стене и махал ножом перед его членом. А он взял и встал.
— Сколько он принял?
— Грамм, может, два. Я не знаю.
— После такой дозы у него что угодно могло встать.
— Нет, — у Дазая перед глазами встало лицо Чуи и то, как он помотал головой, прикрыв глазки. — Он плакал. Скулил, ему было страшно. Ему было даже нечем дышать из-за давления. Но он всё равно предложил...
— Что?
— Он предложил отсосать ему. Я знаю, что сам вынудил его это сказать, но он, блять, встал!
Я собирался его прибить, мучал его в течении уже почти часа, а он всё равно возбудился.
Дазай, услышав это, побледнел. Он смутно представлял, что тогда произошло в той комнате. Что тогда могло настолько разозлить и испугать мальчика. И теперь он чётко это понимал. Чуя испугался не того Лысого, с которым находился в комнате. Он представил, что с ним могло произойти, если бы в Белую ночь Дазай не успел.
— Что ты тогда сделал? — спросил старик.
— Отпустил его.
— Зачем?
— Я многим задавал вопрос о Белой ночи, которая случилась семь лет назад. И задал ему. Оказалось, что он был в приюте, когда всё произошло.
— Что он тебе рассказал?
— Он сказал, что прятался на третьем этаже.
И что слышал, как старшие собирались пойти наверх. Он мог бы их предупредить. Мог бы вывести и сказать спрятаться. Но вместо этого он остался сидеть в кладовке, пока его одногодок избивали и насиловали. И спустя семь лет, он сам чуть не изнасиловал ребёнка.
Из динамиков послышался сильный кашель и тяжёлое дыхание.
— Тебе плохо?
— Нет, — сипло отозвался Чуя. — Я хочу закончить этот разговор.
— Мы почти закончили. Я хочу задать тебе вопрос: ты считаешь себя правым?
— Правым? Вы спрашиваете меня, как эспера, напавшего на неодарённого, или как ребёнка, напавшего на своего обидчика?
— И так, и так.
— Я прав в любом случае.
— Почему? Чуя, в твоих руках чудовищная сила. И ты не должен нападать на беззащитных.
— То есть, защищать слабых?
— Как минимум, не нападать на них. О защите пока никто не говорит.
— Что ж...я всё равно прав.
— Почему?
— Когда я с ним говорил, я представлял мальчика, который умер семь лет назад. Он мне в красках описал, что с ним тогда сделали.
Он рассказывал это, глядя в моё лицо, с каменным стояком. И в конце сказал, что хочет меня. «Бери и трахай», так он и выразился.
И знаете, о чём я подумал в тот момент?
— О чём?
— О том, что если сейчас его не убью, то через какое-то время, когда ему уже не будет так страшно перед Дазаем, он обдолбается порошком и спустится на этаж ниже. Я не знал, что нужно сделать, чтобы этого не произошло, кроме как, убить его. На втором этаже были мои друзья. Там живёт мальчик-астматик. Он тот ещё ублюдок, но даже его мне стало жалко.
— А ты его не боялся? — спросил старик. — Ты не боялся за себя, что он придёт за тобой?
— Нет. Этот парень до дрожи в коленках боится Дазая. Даже если бы я сам недостаточно его напугал, он бы всё равно ко мне больше не сунулся.
— То есть ты действительно думал о том, что защитишь их?
— Ну, разумеется, не только. Я был чертовски зол и напуган. Да, мне было страшно за ребят.
Но если бы мне было просто страшно, я бы не сделал с ним такого.
— Я не совсем понимаю.
— Я просто потерял контроль, — пояснил Чуя. — Мне хотелось его замучить. В какой-то момент, мне показалось, что он сам, своими руками убил того мальчика семь лет назад. Перед глазами стояло то, как он сам его насилует, а потом смеётся и ломает шею. И продолжает уже с его трупом. В тот момент я не думал, что кого-то защищаю или защищаюсь. В тот момент я просто хотел его прикончить.
Снова повисла пауза. Дазай едва со стеной не сливался, представляя, что тогда творилось в голове у мальчика, а Мори внимательно смотрел за реакцией подростка. Вскоре из динамиков снова послышался тихий кашель, но это был уже не Чуя.
— Ты сожалеешь об этом?
— Нет.
— И ты всё ещё думаешь, что прав.
— Я вижу, что теперь вы тоже так думаете, хотя, видимо, весь этот разговор был нужен, чтобы убедить меня в обратном.
Снова повисла пауза.
— Мы закончили на сегодня.
— Подождите! — закричал Чуя.
— Что?
— Дазай. Пожалуйста, скажите, с ним всё нормально?
— Я не знаю, он в приюте.
— Вот как.
— Тебя должно волновать собственное благополучие, а не его.
— Никогда бы не подумал, что услышу такое от старика.
— Эй!..
Мори выключил запись.
— Дальше он начал препираться с Хиротсу и называть его развалиной, — сообщил Огай.
Дазай дёрнулся, как от удара током, и посмотрел на Мори.
— Где он?
— В больнице. Подхватил простуду. Но ему уже лучше, немного кашляет и всё.
— Ты поэтому его не возвращаешь? — вскочил Осаму.
Огай подпёр рукой подбородок и улыбнулся.
— Нет, я тебя мариную.
— Зачем?! — зарычал Дазай. — Ты хоть представляешь, как мне плохо без него, как я волнуюсь? Сколько я уже передумал?
— Представляю, — кивнул Огай. — Но не понимаю, почему. Что ты в нём
видишь?
— А ты? — сверкнул глазами Дазай.
Мори усмехнулся.
— Один, один. Чёрт с тобой. Можешь собираться, отвезу тебя к нему.
— Наконец-то, — зарычал Дазай, вылетая из кабинета, чтобы дойти до комнаты и переодеться.
Едва Дазай вошёл в палату, на него тут же налетел Чуя, одетый в пижаму. Парень подхватил мальчика на руки и крепко обнял, пока Накахара начал зарываться в его волосы руками. Осаму с удивлением отметил, что Чуя стал как- то крепче. Видимо, за его диетой тщательно следили. А ещё он заметил, что у него нос заложен.
— Я так рад тебя видеть, — проскулил мальчик в шею Дазаю. Тот выдохнул, гладя его по спине.
На самом деле, Осаму думал, что после того вечера Чуя изменится. Когда они ждали Огая он был непривычно холоден и спокоен. Но сейчас его глазки светились, как раньше, и весь он был мягким и ласковым.
— Я тоже очень соскучился, — сообщил Дазай.
— К нему приходили родственники, — проходя в палату, сообщил Мори.
— А? — не понял Осаму, продолжая держать Чую на руках, пока тот принялся перебирать каштановые локоны своими маленькими пальчиками.
— Его опекуны. Я связался с ними. Они были очень напуганы.
— Ага, — вздохнул юноша. — Побоялись, что не смогут протянуть лапы к моему трастовому фонду.
Осаму сел с Чуей на кровать. Того, кажется, вообще не парило ничего, кроме появления Дазая. Мори понимающе посмотрел на юношу.
— Они смогли получить не всё наследство. Часть денег заморожена в трастовом фонде. Именно поэтому они отдали Чую в приют не официально. Как только ему исполнится двадцать, они получат всё.
— Но разве опекуны не могут забрать деньги? — не понял Дазай.
— Только создатель счёта. А если ребёнок умрёт, то деньги сгорят. Отец Чуи позаботился о том, чтобы никто не добрался до трастового счёта.
— И они приходили проверить, не скопытился ли их племянник? — небрежно уточнил Дазай.
— Да. Меня устраивает, что официально у Чуи есть опекуны, но мне бы не хотелось, чтобы он их видел. Мы с ними мило побеседовали и пришли к соглашению.
— Какому? — не понял Осаму.
— Да не важно, — рассмеялся Чуя. — Важно, что я теперь могу вернуться, — потираясь носом о его щёку, сказал мальчик. — А тётя всё такая же глупая. Она пытается стать скульптором. Даже принесла мне одну из своих работ, — Накахара махнул рукой на подоконник, где стояло нечто уродливое из глины.
— Какой кошмар, — улыбнулся Дазай.
— Чуя, ты можешь пока переодеться, — сказал Мори. — А Дазаю ещё нужно кое- что закончить.
Мальчик не хотел слезать с его рук под страхом смерти, но Мори настоял. Он вывел Дазая из палаты.
— Чуя болезненно воспринял их визит, — сказал Огай. — Я верну тебе его, но ты должен следить, чтобы он ни на ком не сорвался в приюте. Сейчас его возможности позволяют сделать очень многое.
— Да, я понял, — кивнул Осаму. — Пушку я могу себе оставить?
— Можешь, — закатил глаза Мори. — И ещё. Лечение закончилось, но за сердцем Чуи нужно постоянно наблюдать. Никаких перегрузок...
— Да знаю я.
— И он вернётся на свой этаж.
— Чего? — опешил Осаму. — Нет.
— Да, Дазай. Он должен научиться взаимодействовать со сверстниками. Он только и делает, что конфликтует с ними, а ты его защищаешь. Так не должно быть. Более того, как не прискорбно это признавать, но ты плохо на него влияешь.
— В каком смысле?
— Ну, во-первых, он ругается, — Осаму закатил глаза. — Во-вторых, он прекрасно видит, что ты делаешь с теми, кто тебе не нравится, — Дазай попытался открыть рот, — я знаю, что ты ему этого не показываешь. Но в вашей среде слухи правдивее и правдоподобнее, а до мелких доходит не всё, не всему можно верить. В общем, он вернётся на свой этаж. А Фёдор продолжит его учить.
— И как мне за ним тогда следить?
— Ну, как-нибудь справишься, — пожал плечами Огай. — И если Мацумото мне скажет, что Чуя снова прописался у тебя...
— Да понял я, — закатил глаза Осаму.
— Ладно, переодевайтесь и поднимитесь наверх. Хиротсу хочет с ним попрощаться.
— А старику-то чего от него надо?
— Они неожиданно быстро нашли общий язык, — задумался Огай.
У Чуи должен был быть день рождения на следующий день, поэтому Мори устроил ему праздничную прогулку по городу, дав в распоряжение машину и водителя. Первым делом они с Дазаем поехали в магазин и купили ему новую обувь и куртку. А потом водитель отвёз их в кафе.
Чуя очень просился в Макдак, но ему нельзя есть жирную пищу. Они ограничились обычным обедом и мороженым. А потом Осаму попросил отвезти их в парк.
Накахара очень давно не гулял. Он горящими глазами осматривал цветение сакуры, наблюдая за парочками, что расположились под деревьями и любовались. Кто друг другом, а кто деревьями.
— Ханами*, — протянул Дазай, ведя Чую за руку. — Никогда этого не понимал.
— Оно уже почти закончилось, — насупился мальчик. — Раньше, когда я жил с родителями, во дворе росла сакура. Когда она начинала цвести, это значило, что скоро я увижу родителей, — рассказал юноша с улыбкой. — Странно, почему сакуры нет в приюте? Это же образовательное учреждение.
— Наверное, потому что мы там учимся круглый год, — усмехнулся Осаму.
— Чуя.
— Мм?
— Ты обещал мне всё рассказать.
Накахара тяжело вздохнул, провожая глазами парочку, что шла в обнимку.
— Да, я помню. Давай куда-нибудь сядем.
Они нашли свободную скамейку только там, где сакура не росла. Вид, конечно, был не такой живописный, но там было спокойно. Водителя Дазай попросил ждать в машине.
Чуя сел на лавочку и похлопал по своим коленям. Дазай с удовольствием на них свалился головой.
— Ты выглядишь бледно, — сказал Чуя, перебирая пальцами его волосы.
— Я волновался, — улыбнулся Дазай, прикрывая глаза. — Не переводи тему.
— Спрашивай, что тебе интересно.
— Всё, начиная с твоего самого первого воспоминания, и заканчивая сегодняшним днём.
Накахара усмехнулся.
— Мои первым воспоминанием был запах детского мыла с ромашкой. Ненавижу запах ромашки, а меня им купали, видимо.
У родителей был большой дом, в который всегда приходило много народа. Я до сих пор не знаю, кем они были.
Мама всегда носила кимоно, у неё тоже были рыжие волосы. А папа носил костюм, у него был очень строгий взгляд.
— Даже могу представить, — усмехнулся Дазай.
— Я редко их видел, но каждый день они находили на меня немного времени.
Всё остальное время я проводил с няней. Обычно я играл в детской, которая выходила в глухую часть сада. В той комнате были татами и котацу. Однажды, думаю, мне было года три или четыре, родители поздно вернулись. Няня тогда сказала, что они на каком-то важном празднике.
Я помню, что от мамы в тот день пахло алкоголем. Она смеялась, громко говорила. Взяла меня на руки и начала баюкать, но я не мог уснуть из-за того, что они были пьяны. Вскоре ей надоело, она отнесла меня в спальню. Раньше я никогда не спал в темноте, но тогда она забыла включить ночник. Я плакал, боялся встать с кровати, но они не слышали. Дом был большой. Не помню, как, но тогда я использовал способность. У меня получилось не просто выплеснуть энергию, а сгустить её.
— Чёрная дыра? — догадался Дазай.
— Совсем небольшая, — рассмеялся Чуя. — Но этого было достаточно, чтобы разнести целое крыло дома. Родители перепугались, они не были эсперами. В дом начали приходить учителя и врачи, маму и папу я больше не видел.
Меня переселили в другое крыло, пока отстраивали разрушенное.
— Ты был одинок?
— Не думаю, — гладя Дазая по голове, отозвался мальчик. — Со мной всегда кто-то был. Позже я понял, что он был эспером. Я называл его сенсеем. Правда, не понимал, учитель он или врач. Он учил меня письму, чтению, а на ночь давал какие-то таблетки, мерил температуру.
Я постоянно спрашивал у него о родителях, но он говорил, что они заняты. Позже я снова вернулся в прежнее крыло. И понял, что мой глухой уголок сада отгородили от всего остального. Чтобы я не мог выйти.
— Кошмар.
— Да. Это была моя клетка, куда постоянно приходили разные учителя. Но когда сакура отцвела, пришли мои родители. Их трясло от страха, но они улыбались и подарили мне подарок. Это был большой пазл на тысячу кусочков. Мы долго его собирали.
— Мы? — удивился Дазай.
— Я, мой учитель, служанки. Знаешь, я не помню, как его звали. Наверное, я даже не знал. Просто, называл его сенсей.
— Это важно?
— Да, — кивнул Чуя. Его лицо стало более напряжённым. И если до этого он всё рассказывал с лёгкой печальной улыбкой, то теперь выглядел сурово. — Мне было семь, когда он стал странно себя вести.
У Дазая на этих словах сердце ушло в пятки.
— Он постоянно трогал меня, гладил по голове, щекам. Стоило мне правильно выполнить задание, он обнимал меня. Но мне это не нравилось. Я всегда чувствовал, когда меня обнимали искренне, а когда нет. У него был мутный взгляд. Он смотрел на меня, как на кусок мяса. Я начал специально делать ошибки, чтобы он перестал меня хвалить, — рука в волосах Дазая застыла и немного сжала волосы у корней. — Это было лето. Я сидел в рубашке и кофте. Наделал кучу ошибок. А он посмотрел на меня странно, улыбнулся и сказал «тебе, наверное, жарко, вот и ошибаешься», — Осаму всего затрясло на этих словах. — Он снял с меня кофту. Потом сказал встать возле него. Я не мог ослушаться взрослого. Мне не разрешали перечить ему. Я встал, он провёл руками по рёбрам, а потом начал расстёгивать брюки.
Я заплакал, попытался отпихнуть его. И тут почувствовал, что способности нет. Он давил её. Давил, смеялся и раздевал меня, пока я барахтался на полу. На крик кто-то пришёл. Конечно, его выгнали. Возможно, подали в суд.
Я не знаю, что тогда произошло.
С тех пор я помню, что много спал, а учили меня женщины.
Осаму поднялся с его колен и пересадил ребёнка на себя. Чую слегка трясло, поэтому Осаму решил сделать перерыв. Он прижал мальчика к себе и гладил по узкой спинке, скрытой тканью рубашки и кофты. Теперь он понимал, почему Чуя тогда сорвался. Он был прав, любой другой ребёнок бы и не понял, что тогда пыталась сделать эта девушка, а он знал. И от этого испугался сильнее.
— Теперь я с тобой, Чуя, — провёл носом по его виску Осаму. — Ты не один, и бояться больше нечего.
— Ага, — мальчик отстранился от него и улыбнулся. — Я не знал, что бывают такие люди, как ты. Все, кого я встречал раньше, что-то от меня хотели.
— Я тоже многое от тебя хочу, — усмехнулся Дазай. Чуя непонимающе на него посмотрел.
А парень сжал его сильнее и защекотал. Чуя рассмеялся. — Хочу, чтобы ты всегда был со мной рядом и смеялся. Чтобы не болел, не волновался, не плакал.
— Я буду стараться, — с готовностью заявил Накахара.
— Очень надеюсь, — поцеловав его в нос, сказал Дазай. Он пересадил его так, чтобы Чуя лёг в его руках и расслабился.
Мальчик какое-то время просто лежал с закрытыми глазами и глубоко дышал свежим воздухом. Осаму не торопил его. А потом Чуя снова заговорил.
— После прошлого дня рождения родителей убили. Меня тогда спасло то, что я находился в изолированной части дома. Я не знаю, кто это сделал и почему. Меня постоянно накачивали чем-то, чтобы я не применял способность. Особенно, во сне. И в следующий раз я встретился с родителями на похоронах. Я знал, что не попаду в детский дом. Тогда пришло много людей, все мне сочувствовали, но я не плакал. Я не знал, как отнестись к их смерти.
По факту, я уже тогда их не любил.
— Тогда появились твои тётя с дядей?
— Да, — кивнул Чуя. — Сестра отца. Он с ней всю жизнь был в ссоре, насколько я знаю. Я видел-то её всего раз, в раннем детстве. Она со слезами на глазах прижала меня к себе, обещала забрать.
И действительно забрала. У них был свой небольшой дом. Они не издевались надо мной, не били. Они относились ко мне, как к мебели. Но стоило прийти соцработнику, сразу превращались в любящих родителей. Со мной разговаривали психологи, спрашивали, не обижают ли. Но они и не обижали. Не мог же я пожаловаться на то, что меня не любят.
Дазай усмехнулся и поцеловал его в лоб, успокаивая.
— Как только бумаги были оформлены, все проверки закончены, меня отправили в школу.
Я был так рад, ты не представляешь! До этого я никогда не видел своих сверстников. Это точно была дорогая школа, видимо, денежный вопрос у них решился. Но дети там были ещё невыносимее, чем в приюте. Я не знал, как с ними подружиться. А они, как увидели рыжие волосы, сразу — ведьма, а где веснушки? А ты не иностранец? А говоришь на других языках?
И к своему ужасу я говорил, — схватился за голову Чуя. Дазай рассмеялся. — Это было моей ошибкой, — улыбнулся он. — Девочкам я нравился. Отличался внешне от остальных.
А мне было всё интересно. Интересно носить форму, учить уроки, ходить на физкультуру, даже мыть доску и носить сменку. Никто не понимал этого. Никто не понимал, почему я с удовольствием отвечал на уроках, когда остальные не знали куда деться. Но ещё больше никто не понимал, почему я спрашиваю, если мне не понятно. Кажется, даже учителя этого не понимали. Если они не давали мне нормального ответа, я просил разобраться. Так и учителя меня невзлюбили. Чувствуя это, дети начали позволять себе многое. Я не знал, что можно драться. Для меня ударить человека, такого же ребёнка, как я, было чем-то непостижимым.
А вот для них это было обычным делом.
Мне портили учебники и форму, я приходил домой грязный. Тёте это не нравилось. Я ей нравился, когда был чистым, причёсанным и молчал. А когда их вызвали к директору, который выписал счёт за разбитое моей головой стекло в двери, их терпение лопнуло. К тому моменту им уже удалось подкупить соцработника, он не приходил.
— И они просто взяли и отправили тебя в приют? — спросил Дазай.
— Ага, — пожал плечами Накахара. — К тому моменту мне уже было не интересно водиться со сверстниками. Они мне не нравились. Но я был удивлён, когда пришёл в приют.
— Чем? — спросил Осаму.
— Эти дети были мало того, противными, так ещё и грязными.
Дазай рассмеялся в голос, а Чуя улыбнулся.
— Но я уже знал, что делать, — заявил Чуя. — Я знал, что должен ненавидеть уроки и форму.
А ещё мне надо было научиться играть в карты, но не удалось. Меня беспокоила моя форма в первый день...
— Ага. Фури тогда подошёл, сказал, что мальчик новый появился. Рыжий, как цыплёнок, и борзый, будто бессмертный. Ходит в клетке старших, — усмехнулся Осаму.
— Да?
— Да. Я тебя сразу заметил, едва он сказал, что рыжий. И правда, смотрел борзо. Мелкие не рисковали при мне взгляда поднимать.
А ты уставился так, будто спрашивал «ну и какого чёрта ты пыришь?»
— Я так смотрел? — удивился Чуя. — Ты меня просто напугал, вот и всё.
— Напугал? — удивился Осаму.
— Да. Сидел, весь такой крутой и недовольный, глаз один перебинтован. И Рю на ухо начал шипеть, чтобы не смотрел, только больше нагнетал. Но я сразу понял, что ты эспер. Только почему-то, не подумал об этом. И мне уже всё про тебя рассказали. Ты представляешь, я знал, кто такой Осаму Дазай, но не был в курсе в какой комнате живу! Или о том, что за хорошие оценки дают стипендию.
Осаму снова рассмеялся и сжал ребёнка в руках.
— Я пошёл ждать ребят, так как еда была отвратительной. Они не шли, а на пожарной лестнице были голоса. Я не подслушивал, мне было скорее интересно наличие другой лестницы, а не курящих на ней подростков. А там Фури со своими претензиями и ты. Смотришь, будто на представление. Ты не представляешь, как взбесил меня этим!
— Взбесил? — усмехнулся Осаму. — Это ты не представляешь, как меня напугал. Я тогда подумал, что раз новенький, надо подождать, прежде, чем знакомиться. А ты со своей нахальной моськой тут, как тут, как будто за дежурными пиздюлями в первый же день пришёл.
— В смысле? — не понял мальчик.
— Ну, новенький не считается местным, пока от старших не отхватит. А ты на вид умный был, мне казалось, что сможешь отвертеться.
Но не смог, — с сожалением сказал Дазай. — Не представляешь, что я тогда выслушал от Фури за то, что не отлупил тебя. У него-то шрам на всю жизнь останется.
— Ну и чёрт с ним. Зато прыщей на этом месте больше не вылезет, — скрестил руки на груди Чуя.
— Ну да.
Они замолчали. Теперь Чуя должен был перейти к самой неприятной части, и он это чувствовал. Дазай тоже, поэтому терпеливо ждал.
— У тебя есть с собой сигареты? — спросил Чуя.
— Тебе нельзя, — отрезал Дазай.
— Я немного.
— Нельзя, Чуя.
— Мне уговаривать тебя? — пересев на его колени так, чтобы быть к парню лицом, спросил Накахара. — Ты же знаешь, что я не буду этого делать без твоего разрешения.
Осаму закатил глаза. Мелкий засранец точно знал, куда давить.
— Половинку, — строго сказал он, вытаскивая сигареты из кармана.
— Я больше и не осилю.
Чуя пересел рядом на лавочку и как-то слишком быстро и правильно подкурил. Дазаю в голову закралась мысль, что покуривает он не только с ним.
— В общем, — выдыхая дым, продолжил Чуя, — в приюте мне не нравилось до определённого момента. Я не умел стирать, гладить, заправлять кровать. Единственное, что я умел — это учиться. Но учителям на нас плевать, отвели урок и пока. Валите дальше жить свои бессмысленные жизни, — мальчик снова затянулся, а Дазай хмыкнул, прекрасно понимая, о чём Чуя говорит. — И Макото, зараза, постоянно до меня докапывался. И я, вроде, старался уяснить местные правила, но они постоянно от меня ускользали. Но я не плакал.
Чуя снова затянулся и передал почти всю сигарету Дазаю. Тот довольно приник к ней губами, ощущая отголоски тепла сухих губ Накахары.
— Я знал, что плакать — это ещё хуже, чем просто огребать. Тогда из цыплёнка я мог превратиться в нытика, а нытиков я и сам не переносил.
— Знаешь, — Осаму затянулся, — ты огрубел за эти несколько месяцев. Был таким нежным на вид, но постепенно стал жёстче. Не прогнулся, но под тебя начали прогибаться. Это очень сложно, Чуя. А ты со всем справился как-то играючи.
— Это потому, что ты был со мной, — пожал плечами мальчик.
— Да нет. Ты Фури щёку прожёг, когда меня рядом не было. И Макото чуть не пришиб. Дважды. Мне кажется, что чем меньше ты со мной проводишь времени, тем сильнее становишься. И даже не спорь, — отрезал Дазай, когда Чуя собрался открыть рот. — В приюте каждый должен пройти этот путь сам. И чем больше я тебе помогаю, тем хуже делаю, я понимаю это. Но ничего не могу с собой поделать.
— Я и сам это знаю, — пожал плечами Чуя. — Но всё равно хочу, чтобы ты был рядом. Не потому, что с тобой безопасно...
— Да, — оборвал Дазай. — Я знаю, что ты со мной просто потому, что я — это я.
Накахара улыбнулся, а потом опустил голову.
— Ты ждёшь, что я расскажу тебе о Белой ночи.
— На самом деле, я уже понял, что тогда произошло. Но хочу услышать твою версию истории.
— Мы с Макото вылакали егермейстер и прекрасно провели время, — рассмеялся Чуя. — Ну, а потом мне поплохело. Я не хотел звать вас, я же знал, чем вы там все заняты, — Осаму опустил глаза в землю, — и я честно, не нарывался. Не искал неприятностей, не лазил на лестницу. После опыта с Огаем, я хотел тебя слушаться. Ты действительно видишь и понимаешь больше меня. Просто, мне повезло оказаться не в том месте, и не в то время.
— Почему ты не защитился способностью? — спросил Дазай.
— Вот именно! — всплеснул руками Чуя. — Почему я не защитился, я же использовал её.
В крайнем случае, я мог призвать порчу. Их бы мгновенно раскидало, а ты бы точно услышал и обезвредил. Я сам не понимаю, что произошло. Когда она меня...когда она начала меня трогать, я просто оцепенел. Ничего не слышал, даже толком не понимал. Я знал, что будет дальше, но почему-то никак не получалось взять себя в руки, — мальчик глубоко вдохнул и прикрыл глаза. Осаму выкинул сигарету, терпеливо дожидаясь того, что он скажет. — А потом появился ты. Напуганный, не меньше, чем я. Я даже не понял, как ты догадался, потому что не видел, что использую способность. Ты отшвырнул от меня девушку и Лысого, и меня накрыло. Я не знаю, просто я не мог поверить, что всё закончилось. Истерика захватила меня, я даже не помню, что кричал. Просто...кричал. И я понимал, что бояться уже нечего, но всё равно боялся, — Чуя сглотнул. — Потом я плохо помню. Было горячо и страшно. Мне показалось, в какой-то момент, что это отключка, что я выдумал себе твоё появление, а на самом деле они продолжают измываться надо мной. Поэтому не хотел открывать глаза. Хотя я помню, что Фёдор просил. Мне было тяжело дышать, но я не понимал, что сам это делаю. Просто, было до одури страшно, что я открою глаза, а там они и...
– Я понял, — зарываясь пальцами в огненные волосы, сказал Осаму.
– А потом я открыл глаза и увидел Огая. Вот уж была неожиданность, я даже растерялся.
Всё смешалось, меня снова начало накрывать. Только уже от страха, что я сошёл с ума. Я никак не мог понять, как так произошло, лестница, а потом резко он. Я испугался, потому что не понимал, где моя выдумка, а где реальность.
Но, к счастью, всё было реальностью.
— Если честно, я даже не могу представить, что ты тогда пережил, — признался Дазай. Он снова закурил.
— Мне казалось, что если я отпущу тебя от себя хоть на секунду, снова что- нибудь произойдёт. Или, иллюзия рассеется, я снова окажусь на той лестнице. Я видел, как тебе плохо из-за моих капризов...
— Мне не было из-за этого плохо, — улыбнулся Дазай. — Да, я уставал, но я был потрясён тем, что произошло. И меня очень беспокоило твоё состояние. Да и Цубаки ещё...
— Да, Цубаки оказался глупее, чем я о нём думал, — фыркнул Чуя. — Но он вовремя всё осознал. Никто же из них не задумывается, какого тебе.
— Вот и ты не думай, — улыбнулся Дазай. — Думай только о себе.
— Вот ещё, — фыркнул мальчик. — Кто, если не я?
Осаму рассмеялся. Действительно.
— Ну и вот, увидел я этого отморозка на лестнице. Я специально о нём тебе ничего не говорил, Цубаки рассказал, что ты сделал с другими, сказал, что Лысого ты тоже ищешь.
А мне было так страшно всё это время. Я понял, что если сам, лично с ним не разберусь, то это так и будет меня преследовать. Понимаешь, Дазай?
— Отчасти, — кивнул он.
— Я должен был своими руками поставить на всём этом точку, чтобы не мучить больше ни тебя, ни себя. Я до последнего не хотел верить, что он хотел тогда изнасиловать меня. Конечно, догадывался, но не хотел верить. А потом спросил его про ту Белую ночь. А он как давай ржать, сказал, что хочет меня трахнуть. Ну, я и отрезал ему член, — пожал плечами Чуя.
— И в тебе ничего не перемкнуло? — спросил Осаму. — Ты был странным после того, как сделал это.
— А ты бы не был? — спросил мальчик. — Драка с Макото — это глупость. Мальчишки дерутся, я знал это. Знал, что и меня рано или поздно это настигнет. Но то, как я измывался над ним — это другое. Когда я дрался с Макото, я хотел его заткнуть, напугать, но не ставил себе целей сделать больно. А тогда я стоял и думал, я действительно какое-то время потратил на то, чтобы просто придумать, как бы сделать ему побольнее, чтобы он мучился. Это не похоже на меня, — Чуя распахнул глаза на Дазая. — Я даже животных никогда не обижал. Я не люблю причинять боль.
— Понимаю, — вздохнул Осаму. — Что с тобой делал Огай?
— Да ничего особенного, — пожал плечами мальчик. — Точнее, ничего неожиданного. Повязка, наручники, машина. Он пытался меня припугнуть. И я знал это, знал, что он просто меня наказывает. Потом тёмная камера с капающей водой. Как же я её возненавидел.
Угол с правой стороны, капало там. Я тогда порадовался, что не на темечко. Ну, и чтобы с ума не сойти, начал развлекать себя пересказами книжек, которые читал. Потом Хиротсу со мной разговаривал. Был весь такой крутой старикан, — усмехнулся Накахара. — Но я быстро его раскусил, ему было жалко меня. А когда оказалось, что я простыл, первый же из камеры меня и вытащил. Огай тогда орал, как резаный. Но ничего. Он меня и в больнице развлекал, книжки носил.
Осаму улыбнулся.
— А тётя и дядя? — спросил он.
— Да всё такие же заразы. Тётя похорошела, богатство ей к лицу. А дядя потолстел. Расшаркивались в извинениях, сочувствовали. Но взять обратно не предлагали. Впрочем, я бы всё равно не согласился.
— Почему? — удивился Осаму.
— Ты действительно не понимаешь? — рассмеялся Чуя. — Конечно, потому что буду скучать по тебе, — перебираясь снова на колени к Дазаю и обнимая его, сообщил Накахара.
— Мне просто хотелось это услышать, — сказал парень.
— Что-то я устал, — задумался Чуя.
— Я тебе не рассказал свою историю.
— Давай ты мне расскажешь её потом. Но только обязательно, — строго сказал Чуя.
— Договорились, — чмокнув мальчика в висок, ответил Дазай.
Перед тем, как вернуться, ребята заехали в магазин. Они накупили всякой чепухи парням, сладостей, чипсов. Чуя ухватил бутылку егермейстера, но Дазай не дал её взять. Ещё они купили несколько упаковок кофе, тростниковый сахар. Осаму затарился фруктами, чтобы подкармливать Чую. И ещё купил несколько онигири. Водитель, что всё это оплачивал, даже бровью не вёл. Даже когда покупал целый блок сигарет. Огай сказал, чтобы парни себе ни в чём не отказывали, но в пределах разумного.
В приюте их встречал Мацумото. Как раз было время ужина. Он ожидал, что Чуя будет весь избитым, а он только носом шмыгал и скакал, хуже, чем раньше. Когда ребята поднялись,
все ещё были на ужине. Дазай поставил чайник, чтобы заварить кофе, а Чуя вывалил содержимое пакетов на кровать. Он сидел весь по уши в сладостях и был просто неимоверно счастлив.
— Малыш, — позвал Осаму, заливая себе кофе.
— Мм? — прожевав онигири, отозвался он.
— Ты сегодня последний раз тут спишь.
Дазай развернулся от окна, где стояла кружка,
и встретился глазами с прямым пронзительным взглядом. Он ожидал, что Чуя заплачет, закатит истерику, но тот лишь опустил плечи и вздохнул.
— Я знал, что Огай потребует этого.
— И ты не против?
— Разумеется, я против! — всплеснул руками мальчик. — Но рано или поздно это бы всё равно произошло.
— Тебе уже почти одиннадцать, — сел рядом с ним Осаму и потёрся носом о его. — У меня есть подарок.
— Правда? — удивился Чуя.
— Ага.
Дазай залез в шкаф, где лежала гитара, и начал копаться на дне. А потом достал снизу маленькую коробочку. Чуя опешил. Внутри лежала лента из чёрной кожи с пряжкой, как от ремня, только очень маленькой.
— На цепь меня хочешь посадить? — рассмеялся мальчик.
— Так заметно? — улыбнулся Дазай. — На самом деле, его не обязательно носить. Он тебе, наверное, велик ещё.
— Тогда зачем ты мне его даришь? — спросил мальчик.
— Раньше тут жил парень, который просто не переносил меня. Он носил много кожи.
Но больше всего я возненавидел его куртку, потому что она была с шипами. А он любил вдавливать меня в углы, и эти шипы впивались мне в живот, или в плечи. В общем, было неприятно.
— И? — спросил Чуя.
— Когда его исключали, мы с Фури задумали гадость, — заговорщецки сказал Дазай. — Прощальный подарок, так сказать. Влезли в его комнату и положили в кровать мышеловку. Ему прищемило задницу, — Чуя рассмеялся. — Он орал тогда, как резанный. Схватил свою тяжёлую куртку и погнался за мной, начал ею лупить.
А я схватился за эту куртку и дёрнул. Мы были на лестнице, он не удержался и упал. Это была моя первая победа в этом приюте. Куртку я взял как трофей. Она пылилась в шкафу, я никогда не понимал сути трофеев. Вот и с ней так и не понял. Но эту куртку хранил долго. Почти все бляшки и шипы с неё постепенно срезали, Фури брал, чтобы украшать джинсы, а потом и Цубаки тоже. В итоге, от куртки осталось несколько лоскутов и ремешок. Я долго носил его на руке, — Осаму провёл по нему пальцами. — А он всё никак не мог износиться. И даже когда я дрался, он не рвался. Он всегда мне напоминал о моей победе.
Чуя внимательно посмотрел на чёрную материю, пытаясь рассмотреть на ней какие-нибудь потёртости.
— Естественно, я его отреставрировал, — рассмеялся Дазай. — Пряжка раньше была золотой, но напыление давно сошло, я её отполировал. А вот кожу красили уже в другом месте.
— И ты даришь мне такую важную вещь? — распахнул глаза Чуя.
— Это мой первый трофей. Постепенно, я даже начал считать его символом лидерства в этом приюте. Размышлял, что когда буду выпускаться, отдам его следующему.
— Тогда почему отдаёшь мне?
— Потому что ты будешь следующим, — улыбнулся Осаму. — Ну, и мне кажется, что тебе он пойдёт.
Мальчик усмехнулся, вытащил чокер и надел на шею. Шейка оказалась слишком тонкой, но он затянул ремешок, удерживая руками сзади.
— Идёт? — спросил он.
Дазай сглотнул вязкую слюну. Естественно, ему шло! Да ещё как. Внутри у юноши всё завибрировало при виде этой шейки, обтянутой полоской кожи.
— Да, — улыбнулся он. — Только пока не дорастёшь, не носи.
— Ну вот, — протянул мальчик. — Но всё равно, спасибо, — он приподнялся на коленях и обнял Дазая за шею. — Только я не передам его следующему, — прошептал он.
Дазая дрожью прошило от этого шёпота.
Чуя раньше никогда с ним не говорил таким тоном. Он был слишком...взрослым.
И собственническим.
— Как знаешь, — рассмеялся Дазай, пытаясь сгладить накалившуюся обстановку. Накалялось, главным образом, у него в штанах.
Но тут в комнату вошли парни. Чую, в горе сладостей, они естественно заметили. Цубаки среагировал первым и, отпихнув Дазая подальше, обнял. Осаму аж опешил от такого обращения. И кто! Цубаки.
Кусакабе тоже обнял Чую, а вот Фури довольно похлопал того по плечу и стащил с кровати пачку чипсов.
— С возвращением, — потираясь носом о щёку юноши, сказал Цубаки.
Примечание к части:
Ханами (яп. , любование цветами) — японская национальная традиция любования цветами. Ханами — очень кратковременное удовольствие, длится около 7—10 дней, а затем лепестки опадают. При плохой погоде (ветер, дожди)
лепестки облетают уже на 5-й день. После умэ (слива) цветёт сакура.