Tundra

Все события, описанные в этой части, девятилетней давности

Duchess Of Windsor — Abel Korzeniowski

«1»

Тэхён оставил его. Одного. Он годами утверждал, что их связь нерушима, а они неделимы. Он оставил в нём такой глубокий след, что Чонгук наверное уже никогда не сможет его стереть. В горле саднило и как только двери за ним захлопнулись, Чонгук забыл как дышать. Ноги будто бы вросли в пол. Руки дрожали. Он простоял на месте около десяти минут, а может быть, и больше. Время словно потеряло значение. Чонгук пытался поймать остатки своих мыслей, собрать их в единое целое, но всё казалось бессмысленным.

Без Тэхёна всё было бессмысленным.

Наконец, придя в себя, он вздрогнул. Быстро переоделся в простую кофту и брюки, невольно задержав взгляд на тёмных пятнах крови, проступающих на ткани после недавних ударов кнутом. Кожа под одеждой саднила, но это не беспокоило его так, как необходимость двигаться дальше. Выбравшись в холл, он скользнул взглядом по окружающему пространству, в поисках Айзавы или хотя бы дворецкого.

Холл встретил его тишиной. После последней зачистки шпионов, организованной Тэхёном, из слуг осталось всего несколько человек и те, кто выжил, выглядели загнанными и молчаливыми. Чонгук сжал челюсти, стараясь скрыть нарастающее раздражение. Он шёл быстро, почти не замечая окружающих и двинулся к рабочему кабинету Тэхёна. Едва он приблизился к двери, как перед ним неожиданно возник один из немногочисленных слуг.

— Господин, — начал тот, поклонившись. — Позвольте помочь вам.

Чонгук посмотрел на него, медленно выпрямляясь.

— Я справлюсь сам, — отрезал он тут же.

Мужчина кивнул, но не двинулся с места, лишь смотрел, как Чонгук толкнул дверь кабинета и направился к сейфу. Набрав четырехзначный код, он быстро открыл его и достал оттуда свой паспорт, водительские права и ещё несколько крупных купюр на первое время. Он успел взглянуть на них лишь на миг, прежде чем его внимание снова привлёк слуга, стоявший у двери.

— Где Санада? — бросил Чонгук через плечо, не поднимая взгляда.

Мужчина шагнул чуть ближе:

— По приказу президента Кима выполняет поручения в соседнем доме. Господин Киямо с ним.

Они встретились взглядом, и когда Чонгук направился обратно к выходу, мужчина преградил ему путь.

— Господин, — начал он осторожно, стараясь удержать взгляд Чона. — Ваше положение сейчас крайне нестабильно. Я бы не осмелился говорить об этом, но ваш отец...

На этих словах Чонгук нахмурился.

— Что с ним?

— Ваш отец сейчас находится в опасности и хотел бы встретиться с вами.

— По моим данным он сейчас за границей. С тех пор как я стал управлять страной, Чжи Сон, то есть отец, уехал к ближайшим родственникам моей матери.

— Верно. Он находился там до прошлых выходных, пока люди президента Кима не вышли на его след. После сегодняшней трансляции он волнуется, что станет следующей жертвой публичной казни и пока этого не случилось, он желает с вами попрощаться, — мужчина замолчал, как бы обдумывая стоит ли продолжать, и всё же секундой позже добавил. — Он хотел бы встретиться с вами. Лично. Это займёт не так много времени.

Чонгук ещё раз окинул его своим взглядом и устало выдохнув, кивнул головой. Слуга мгновенно склонил голову, будто искренне обрадовался его решению, и жестом указал в сторону одной из гостиных.

— Следуйте за мной.

Что-то в его поведении вызывало подозрение. Для обычной слуги, он держался уж слишком уверенно. Как только они зашли внутрь комнаты (в ту, которую Чонгук ненавидел по всем ясным причинам), мужчина подошёл к стене, где висело старинное зеркало в тяжёлой бронзовой раме. Одним плавным движением он отодвинул раму в сторону, открывая узкий проход в стене.

— Что мы здесь делаем? — резко спросил Чонгук, остановившись в нескольких шагах от тайника.

— Это единственное место, где есть потайной ход, — спокойно ответил слуга.

— Разумеется я о нем знаю, но мне интересно, что мы здесь делаем? — начал злиться Чонгук. — Почему бы не выйти через центральный выход?

— Мы решили, что будет безопаснее использовать его. Президент Ким усилил слежку, и открыто передвигаться по дому слишком рискованно. К тому же, если он узнает, куда вы направляетесь, нашему господину будет грозить опасность.

— Если президент Ким следит за каждым углом, почему я ничего об этом не знаю?

Мужчина чуть заметно улыбнулся, наклоняя голову в извинительном жесте.

— Простите, господин, но вас не хотели тревожить. Ваш отец настаивал, чтобы мы предприняли все меры предосторожности. Он знает, что в этом доме вам трудно доверять кому-либо. Он беспокоится о вас, особенно после случившегося сегодня вечером.

Если подумать, один раз Чжи Сон уже пытался его выманить с помощью тайника. Несколько секунд Чонгук так и простоял у входа, взвешивая все за и против. Но после ссоры с Тэхёном, решения давались ему с большим трудом. Мужчина тем временем жестом пригласил его внутрь и как только Чонгук вошёл в узкий проход, то почувствовал странный запах. Кто-то дотронулся до его руки и не теряя ни единой минуты, силой надавил на плечи, заставив его упасть на колени, а когда Чонгук попытался вырваться из хватки, то почувствовал как проткнула его кожу тонкая игла. Голова закружилась. Картина перед глазами затуманилась.

— Кто вы так... — начал было он, но язык заплетался.

Тело безжизненно рухнуло на пол. Мужчина склонившись над ним, проверил пульс, и только тогда на его лице появилась улыбка. Он вытащил из внутреннего кармана небольшой передатчик и произнёс совсем негромко:

— Объект нейтрализован. Готовим транспортировку.

Голос в передатчике отозвался быстрым, почти приказным тоном:

— Отлично. Убедитесь, что он доставлен к нему без повреждений.

Lost Song — Fabrizio Paterlini
***

Чонгук открыл глаза с усилием. Голова раскалывалась, от боли ныло тело, как после изнурительной драки. Суставы скручивало при каждом малейшем движении, и он ощутил резкую боль в запястьях, где остались следы туго затянутых наручников. Вокруг царил полумрак. Он очнулся в узкой, давящей комнате без окон, с бетонными стенами, от которых веяло сыростью. Потолок низкий. Из мебели — только металлический стул с цепями у основания и небольшой стол, на котором стояла лампа с тусклым, почти желтоватым светом. Лампочка мигала, наполняя комнату тихим электрическим жужжанием.

Чонгук попробовал подняться, но всё тело пронзила острая волна боли. Он с трудом сел, опираясь на холодную бетонную стену. Внутри всё кипело от гнева, смешанного с отчаянием. Мысли в голове путались, но он отчаянно пытался вспомнить последние события. Изнутри его сжигала злость на самого себя за беспечность. Чонгук осмотрел комнату в поисках улик или хотя бы намёка на то, где он находится, но всё вокруг было слишком стерильным, слишком безликим, слишком отчуждённым. За дверью раздались шаги, и он тут же напрягся. В проёме показался мужчина в строгом костюме. Лицо его не выдало ни капли сочувствия. Он остановился у двери, внимательно осматривая пленника с ног до головы. Затем, с лёгким акцентом на корейском, произнёс:

— Проснулись. Это хорошо.

Чонгук выпрямился, напрягая все мышцы, но голос прозвучал не выше хриплого шёпота.

— Где я?

— В безопасном месте, — сдержанно ответил незнакомец, подходя ближе. — До встречи с нашим заказчиком у вас есть время привести себя в порядок.

— Кто ваш заказчик?

Мужчина усмехнулся краем губ.

— Посол Китайской Народной Республики и предупреждаю, когда он придёт, вам запрещено говорить без разрешения, пытаться уйти или задавать вопросы, которые выходят за рамки поставленных задач. Всё понятно?

Чонгук сжал челюсти, пульсирующая боль в висках отдавала резким звоном в ушах.

— Если вы думаете, что я стану играть по вашим правилам, вы сильно ошибаетесь, — прохрипел он.

Незнакомец сдвинул брови.

— У вас нет выбора, — утрировал он.

Чонгук не мог поверить происходящему. Перед глазами мелькнуло лицо Тэхёна и он болезненно нахмурился. Каким же он был идиотом, раз пошёл на поводу у какого-то слуги с кольцом их династии. Мужчина тем временем достал из кармана маленький чёрный пульт и, щёлкнув кнопкой, выключил лампу на столе.

— Мы знаем о ваших способностях убеждать. Но здесь вам это не поможет, — бросил он на прощание, а затем вышел из камеры и закрыл дверь на несколько замков.

Время тянулось мучительно долго и почти не двигаясь, Чонгук сидел на жесткой кровати, опираясь спиной о стену. Боль в теле постепенно стихала, но оставляла за собой неприятную тяжесть и слабость. Голод и жажда становились невыносимыми, но никто не спешил ему помочь. А Чонгук в свою очередь не хотел унижаться или быть униженным. В мёртвой тишине он мог слышать только собственное дыхание. А когда за дверью послышались чужие шаги, Чонгук напрягся. Оказавшись в таком месте, он и не знал, чего можно было ожидать. Спустя несколько минут, дверь снова открылась. На пороге появился тот же мужчина, что инструктировал его ранее. В руках он держал аккуратно сложенную стопку одежды: белая рубашка, серые брюки, и даже кожаные ботинки.

— Переоденьтесь, — коротко бросил он.

— Мне и так прекрасно, — отозвался Чонгук, устало прищурившись, но мужчина не обратил внимания на сарказм.

— Нас заказчик хочет видеть вас в надлежащем виде. Откажитесь, и нам придётся заставить вас пожалеть.

Мужчина оставил одежду на столе и молча вышел, закрыв за собой дверь. Чонгук, нехотя поднявшись, осмотрел вещи. К слову, выглядели они идеально отглаженными и пахли лёгким цитрусовым ароматом. Какой ироничный контраст с этой клеткой, подумал он. Переодевшись, едва он успел снова устроиться на жестком матрасе, как дверь открылась в третий раз, но теперь вошёл человек, которому никак нельзя было перечить. В особенности сейчас. Чонгук не смог скрыть удивления. Он предполагал, что в происходящем причастен племянник китайского президента. Но не был уверен в своих мыслях.

Ян выглядел так, словно его просто невозможно было смутить или поколебать. Высокого роста, с идеально выверенными чертами лица, от него исходила пугающая уверенность, которая ни в чем не могла бы уступить Тэхёну. На губах играла едва заметная улыбка, которую Чонгуку тут же хотелось стереть.

— Чонгук, — вежливым тоном произнёс он. — Рад видеть тебя в здравии.

Чонгук, стиснув зубы, поднялся на ноги.

— Надеюсь, вы не ждёте, что я скажу вам «спасибо».

Ян слегка наклонил голову, изучая его, и рассмеялся, будто бы забавлялся с игрушкой.

— Благодарность — это ведь не то, за что ты славишься, Чонгук. Мы с тобой уже давно знаем друг друга, пусть и заочно.

— Тогда вы знаете, что я не из тех, кто будет сидеть тихо.

Ян слегка развёл руками, будто соглашаясь.

— И именно за это я тебя уважаю. Но пойми правильно: у каждого из нас есть пределы, которые не следует переходить.

— Пределы? Так похищение теперь так называют?

Мужчина проигнорировал упрёк, усевшись на единственный стул в комнате.

— Я хотел бы, чтобы ты воспринял это приглашением. Да, немного навязчивым, но исключительно из добрых намерений.

— Добрые намерения? — Чонгук едва не рассмеялся ему в лицо. — Что вам от меня нужно?

Ян выпрямился, тон с которым он начал говорить стал ещё более мягким, но судя по выражению лица, не предвещал ничего хорошего.

— Мне нужен ты, Чонгук. Не буду лгать, ты важная карта в моих руках. Твои мысли и в лучшем случае твоя преданность.

Чонгук сжал кулаки, напрягая всё тело, чтобы не выдать своей растущей паники. Голова кружилась от смеси гнева, страха и осознания, что сейчас он не контролирует ровным счётом ничего.

— Думаете, это останется безнаказанным? — резко сказал он. — Рано или поздно Тэхён найдёт всех, кто был причастен к моему исчезновению.

Ян слегка наклонил голову, губы расплылись в едва заметной улыбке.

— Тэхён? Ты серьёзно думаешь, что он сейчас где-то мечется в поисках тебя?

Чонгук ничего не ответил, только продолжал сверлить его взглядом. Ян, не торопясь, сложил на столе руки.

— Позволь мне открыть тебе небольшую правду. С тех пор, как ты исчез прошли сутки. И знаешь, что за это время сделал твой любимый президент? Абсолютно ничего. Никто не поднял тревогу. Никто не связался с охраной, не провёл обыски, не поинтересовался где ты и как ты.

Чонгук почувствовал, как сжалось его горло. Он пытался не выдать потрясения, но это не как не ускользнуло от внимания мужчины, который неторопливо привстал с места.

— Удивляет, правда? — сделав несколько коротких шагов, Ян остановился прямо перед ним. — Но это ведь ожидаемо. Ты для него не более чем пешка. Зачем ему беспокоиться о твоей судьбе, если ты заменим?

— Вы ничего не знаете, — процедил Чонгук, чувствуя, как его слова теряют былую уверенность.

— А как много знаешь ты? — Ян вновь усмехнулся. — Знаешь для чего ты мне нужен?

— Если всё это из-за моего отца...

— Нет, Чонгук, твой отец не имеет к этому никакого отношения. Скоро в Китае состоятся выборы, и для того, чтобы победить в них, мне нужны ресурсы вашей страны. Да, я мог бы просто попросить, как ты сейчас наверняка задумался, но знаешь, что мне мешает? Проклятый характер вашего президента, он слишком горд, чтобы хоть раз в жизни согласиться на уступку.

Чонгук стиснул зубы, сердце билось так сильно, что он почувствовал жар в груди.

— И не нужно меня бояться, — продолжил Ян, не сводя с него хищного взгляда. — Я не представляю угрозы до тех пор, пока ты меня не вынудишь. У тебя есть выбор, Чонгук. Ты можешь сотрудничать, следовать моим правилам, и через год я лично верну тебя туда, куда ты пожелаешь. Или... ты можешь продолжать показывать характер, устраивать фокусы, которые, боюсь, в этом месте не принесут тебе ничего хорошего и я заставлю тебя пожалеть.

Он вытащил из кармана телефон и нажав несколько раз по сенсору, протянул его Чонгуку. На экране вспыхнуло изображение: палата, в которой Чонгук сразу узнал Сон У, а следом фото, где Тэхён, в окружении своих телохранителей, выходил из какого-то здания.

— Вы мне угрожаете? — спросил Чонгук сдавленно.

— Вовсе нет, что ты... Угрозы — это так вульгарно, — Ян нежно провёл рукой по его щеке. — Я предпочитаю называть это предупреждением. Позволь мне упростить для тебя несколько задач, чтобы ты не думал о побеге. Смею предполагать, что первое время ты всё же попытаешься это сделать, но рано или поздно, боюсь, мне это уже не будет доставлять интереса, а ты утратишь силы. Запомни, Чонгук: убежишь в первый раз, и я не стану ломать тебе ноги, как это сделал Тэхён, я попросту запру тебя здесь. На сутки, месяц или полгода. Всё зависит от того, как ты будешь себя вести. Убежишь во второй, и я сделаю так, чтобы каждый твой шаг обернулся для тебя адом. Убежишь в третий, и я покажу тебе, какова цена твоей непокорности. Ты ведь не хочешь, чтобы твой сын или любимый человек страдали из-за твоей упёртости, правда?

Чонгук отшатнулся от его руки, но Ян только усмехнулся, медленно опуская ладонь.

— Я убью тебя, — отбросив все фамильярности, прошипел он.

— Попробуй. Ты можешь ненавидеть меня, сколько захочешь, но проведёшь здесь ровно столько, сколько мне понадобится. Мои методы работают. Я всегда получаю то, чего хочу. Ты не исключение, Чонгук, и если будешь достаточно послушным, может быть, я даже отпущу тебя.

Чонгук стиснул зубы, не отводя взгляда. Внутри него всё кипело от унижения и гнева.

— А теперь, — Ян вновь улыбнулся, возвращаясь к прежнему вежливому тону, — тебе нужно отдохнуть. Завтра начнётся новая глава жизни. Надеюсь, ты будешь достаточно умён, чтобы сыграть свою роль правильно.

Он развернулся, бросив напоследок через плечо:

— Доброй ночи, Чонгук. И, пожалуйста, не совершай глупостей. Мне не хочется начинать наши отношения с неприятностей.

Дверь за ним закрылась, оставляя Чонгука одного. Он зажмурился, чувствуя, как ярость и страх уступают место болезненной пустоте. Этому кошмару не было конца.

Vals — iday***

Первые дни в неволе казались Чонгуку невыносимо долгими. Его почти не трогали, но постоянный контроль, казался, испытанием. На следующий же день после визита Яна в комнату вошли двое мужчин в строгих костюмах. Они действовали без лишних слов, проводили его в другое, чуть более просторное помещение, где заставили переодеться в новую одежду. Затем его вывели в машину с тонированными окнами (наверное для того, чтобы он не видел дороги, и не знал, куда его везут), дали воду, любезно предложили еду, но он отвернулся. Наемники лишь переглянулись, но настаивать не стали.

К полудню Чонгук оказался в больнице, будучи окружённым современным оборудованием и заботливыми медсёстрами. Всё это выглядело скорее как забота, чем как плен. Но даже здесь он чувствовал на себе взгляды охраны, которые не отходили от него ни на шаг. Сразу по прибытии у него взяли кровь из пальца и вены, заставили помочиться в контейнер и пройти несколько координационных тестов: ходить по прямой линии, стоять на одной ноге, подняв вторую. Через два часа, когда весь этот спектакль начал немного надоедать, его сопроводили в кабинет врача. Внутри, перед Чонгуком предстал пожилой мужчина с мягкими чертами лица. Говорил он исключительно на китайском языке, обращаясь скорее к охраннику рядом, чем к самому Чонгуку. Тот же в свою очередь служил для них переводчиком и со своей задачей справлялся неплохо. Начал мужчина с базового осмотра, задавая множество вопросов: о здоровье, образе жизни, недавних симптомах. Чонгук старался отвечать коротко и по делу.

— У вас были аллергические реакции на лекарственные препараты?

Чонгук сжав губы, покачал головой.

— Хронические заболевания? — продолжал переводить охранник.

— Я здоров.

Врач в ответ что-то буркнул, и Чонгук ожидающе уставился на переводчика.

— Он хочет знать, когда у вас в последний раз был половой контакт.

Напряжение в кабинете только сгущалось.

— Я не обязан отвечать на это, — выдавил из себя он.

Охранник перекинулся парой фраз с врачом и снова обратился к Чонгуку.

— При всём уважении, — произнёс он ровным голосом, — моему начальству не понравится ваше поведение. Мы здесь исключительно для вашего блага. Никто не пытается задеть вас или унизить.

Чонгук несколько секунд помолчал и наконец собравшись с мыслями, ответил:

— Полгода назад.

Пожилой мужчина лишь кивнул головой, отмечая у себя что-то в компьютере. И снова обратился к охраннику — переводчику (Чонгук так и не определился кто он).

— В вашей моче были найдены следы антидепрессантов и успокоительных. Когда вы начали их принимать?

Чонгук напрягся, потирая лицо руками, как будто хотел спрятаться от этой темы.

— Около четырёх лет назад, — неохотно ответил он. — Сначала выписали снотворные от бессонницы. Потом случился рецидив. Мой психотерапевт посчитал, что мне нужны успокоительные и антидепрессанты.

Доктор снова кивнул головой, словно ожидал такого ответа. Пальцы нажали на несколько клавиш и провели по мышке. Затем последовал ещё один вопрос, который заставил Чонгука вскипеть от ярости.

— Испытываете ли вы возбуждение при половых актах? — перевёл охранник, с осторожностью подбирая слова.

Чонгук неверяще улыбнулся.

— Я больше не намерен терпеть подобную грубость. Уведите меня! Или найдите другого врача, — привычно скомандовал он, позабыв, что у себя в стране может быть и имел хоть какую-то власть, но не здесь.

— Антидепрессанты влияют на ваше либидо и способность поддерживать эрекцию, — сухо пояснил переводчик. — Нашему господину важно, чтобы ваше здоровье, как физическое, так и психическое было в полном порядке и в том числе это касается... интимной жизни.

Чонгук нервно сжал подлокотники кресла, и пока он не начал триаду, охранник продолжил свою изматывающую речь:

— Позвольте объяснить. Его превосходительство, господин Ян, считает вас чрезвычайно ценным... с точки зрения ваших способностей, занимаемой должности, родословной, здоровья и... привлекательности. Он хочет, чтобы ваши с ним отношения... если они будут... приносили удовольствие вам обоим. Если быть точнее, для него важно, чтобы при половом акте вы смогли почувствовать тоже, что и он.

— Я не собираюсь с ним спать! — возмутился Чонгук.

— Никто и не станет вас принуждать. Но господин Ян не скрывает своей заинтересованности. Он считает, что рано или поздно, вы добровольно ляжете к нему в постель, а если он так решил, значит всё именно так и будет.

Врач сказал ещё кое-что, и охранник тут же перевёл его слова:

— Проблема в том, что долгосрочный приём антидепрессантов мог повлиять на ваше либидо и если вы не сможете... полностью отвечать взаимностью, это расстроит моего начальника. К тому же, вы зависимы от этих препаратов, и внезапный отказ вызовет тяжёлые последствия. Мне жаль говорить вам, но судя по всему вы не нуждались в антидепрессантах. Мы начнём лечение, чтобы минимизировать последствия... — продолжил переводчик, но Чонгук тут же прервал его:

— Я в этом не нуждаюсь. Я не позволю вам...

— Это не обсуждается, — мягко, но решительно ответил мужчина.

После небольшого спора ему провели дополнительные исследования. Выявили небольшие проблемы с сердцем и давлением, из-за стресса и долгих месяцев напряжения. Всё это, по словам врачей, требовало лечения...

***

После больницы Чонгука вернули в временное «жилище». Окружали заботой, которая раздражала своей неестественностью. Приносили еду, свежую одежду, книги и даже ноутбук без доступа в интернет. Но он прекрасно знал, что каждый его шаг отслеживался той же охранной, которая следовала за ним попятам. Даже в туалет, если это касалось общественных мест (да, как ни странно, их хозяин был слишком самоуверен, раз позволил ему выходить в свет). Первые несколько дней Ян не появлялся. Люди, работающие на него, были удивительно вежливы, но это не успокаивало, а только настораживало.

Злился ли Чонгук?

Безусловно.

Он пытался сорвать на руке отслеживающий браслет. Пробовал пропускать приёмы пищи, устраивая голодовку, но его молчаливые надзиратели подливали в чай безвредные добавки, которые поддерживали силы. На третий день, он даже пытался позвонить Тэхёну, но в округе работали глушители, так что всё было тщетно. Между тем к концу недели заявился и сам Ян. Он вошёл в комнату, где Чонгук сидел за столом, игнорируя принесённый обед.

— Как ты? — спросил он, присаживаясь напротив.

— Пока не сломлен, — сухо ответил Чонгук, даже не взглянув в его сторону.

Ян только улыбнулся, продолжая его слушать:

— Ты можешь хоть тысячу раз приходить сюда и играть в благородство, но я тебя не боюсь.

— Правда? — мужчина наклонился чуть ближе. — Тогда почему ты так напрягаешься, когда я рядом?

Чонгук замолчал, стиснув зубы.

— Ты должен понимать, — продолжил Ян, откидываясь на спинку стула. — Всё, что я делаю, делается ради порядка. Ты можешь считать это манипуляцией, пленом, как тебе будет угодно. Но в конечном счёте, ты останешься со мной и выберешь меня, а не Тэхёна. К слову, новости о твоей неспособности испытывать возбуждение меня немного огорчили, но торопиться нам незачем, верно?

— Ради порядка? — переспросил Чонгук с горькой усмешкой. — В твоём понимании это значит похищение, шантаж и унижение? Это не порядок, Ян. Это насилие, каким бы сладким голосом ты его ни заворачивал.

Ян не отреагировал на обвинение, только слегка наклонил голову, будто ему действительно было интересно услышать о чём думает Чонгук.

— Я не стану частью твоих игр, и ни за что не предам Тэхёна. Ты можешь угрожать мне, запирать меня здесь сколько угодно, но это ничего не изменит. Как и мои чувства в целом.

Уголки губ Яна приподнялись, но в глазах показался недобрый блеск.

— Ты удивительно упорен. Это одна из тех черт, которые делают тебя... особенным, — произнёс он, скрестив пальцы перед собой. — Но позволь мне кое-что прояснить. Я не собираюсь играть с тобой в бессмысленные игры. И я не угрожаю. Я всегда выполняю обещания. Может быть ты и любишь Тэхёна, но вряд ли он чувствует к тебе тоже, что и ты. Думаешь, он тебя любит? После всего, что он сделал с тобой? Как ты можешь быть в этом уверен, если он с самого начала хотел подчинить тебя себе, использовать тебя как инструмент, как... пса, который служит своей стае, но не смеет кусать её лидера?

— Не смей говорить так о нём, — рявкнул Чонгук, чувствуя, как в груди закипает нечто тёмное и яростное.

Ян усмехнулся, чуть приподняв брови.

— Правда задевает, не так ли? — мягко сказал он. — Знаешь, в чём разница между мной и ним? Он ломал тебя, чтобы ты служил ему. А я хочу, чтобы ты нашёл себя. Чтобы ты стал тем, кем должен быть, — между ними повисло молчание. — Он не спасёт тебя, Чонгук, — спокойно продолжил мужчина. — Прошла неделя, а о тебе никто даже не вспоминает. Всё, на что ты опирался, рухнуло. И чем раньше ты это примешь, тем быстрее сможешь привыкнуть к новой жизни.

— Ты требуешь от меня невозможного.

— Почему нет? Тэхён, например смог забыть о тебе с помощью девушки японского происхождения. Будем честны, женщины всегда его привлекали больше, чем мужчины. В особенности японки. Она неопытна, молода, красива. Ей есть чем гордиться. А что на счет тебя? Не воспринимай мои слова близко к сердцу, но факт остается фактом. Никому не нравится проводить время в постели с импотентом. А ты, Чонгук на данный момент им и являешься. Может быть теперь, ты понимаешь, насколько ты ущербный?

Больно? Разумеется. Чонгук каждой клеткой своего тела ощущал унижение. Так низко и подло ещё никто его не принижал. Но Ян буквально проехался по всем больным точкам. Внутри появился осадок, как только он вспомнил лицо Тэхёна.

— Я думаю тебе пора уйти, — как можно спокойнее, ответил он, стараясь не выдавать истинных чувств.

— Мой дом, мои правила.

— В таком случае извинись, — потребовал Чонгук. — Я твой гость. И если ты переступил черту, то перед гостем принято извиняться или тебя не учили манерам?

Ян снова улыбнулся.

— Учили, — ответил он, склонив голову. — Но за правду прощения не просят, Чонгук. И ты мне не гость. Ты мой спутник. Неужели твой отец тебе не рассказывал? Иногда я поражаюсь, насколько ты мало знаешь о своём происхождении.

Чонгук чуть ли не перевернул стол, когда услышал о своём отце. Даже в Китае, Чжи Сон умудрился быть замешанным. А что ждёт его завтра? Европа или восточные страны?

— Мой род не имеет к тебе никакого отношения, — холодно ответил он.

— Разве? — Ян деловито облокотился об спинку стула, скрестив ноги. — Твоя мать была необычной женщиной. Но ты, кажется, не удосужился узнать о ней больше, чем о её имени.

— О ней нечего знать.

— Нечего? Ли Бо Ён была последней представительницей одной из древнейших китайских аристократических семей. Они утратили всё богаство ещё в начале прошлого века, но их имя до сих пор произносится с уважением в самых высоких кругах. Твои предки управляли крупными торговыми путями между Китаем и другими странами Восточной Азии. Они знали, как обращаться с финансами, как строить долгосрочные альянсы и как управлять политикой через взаимные обязательства. Но твоей матери не повезло стать сиротой, чтобы сохранить влияние, ей пришлось стать падчерицей корейской династии.

Чонгук нахмурился.

— Откуда ты про неё знаешь? — сухо спросил он.

— Ну как тебе сказать, — Ян чуть улыбнулся. — Между нами была очень глубокая связь. Твоя мать была моей наставницей. Именно она научила меня корейскому языку, дипломатии и искусству переговоров.

— Откуда мне знать, что ты не лжёшь?

— А зачем мне лгать? Это она рассказывала мне о международной торговле, о том, как функционируют альянсы, и как один человек может изменить ход событий, просто правильно выбрав нужную сторону. Твоя мать была той, кто умел распутывать самые сложные узлы политики и экономики, как на уровне одной страны, так и на международной арене. И именно поэтому, почивший президент Ким, дал распоряжение своему сыну убить её. Разумеется, Тэхён обо всём догадывался. Твоему отцу после её смерти пришлось тяжело, когда он узнал о ней больше, чем за все те годы, что им довелось прожить в браке.

— Почему я ничего об этом не слышал? — напряжённо спросил Чонгук.

— Возможно, потому что твои знакомые предпочли скрыть её истинное происхождение, чтобы корейская фамилия Бо Ён звучала убедительнее в кругу местной аристократии. Но это не отменяет её влияния. Даже будучи удочерённой, она сохранила всё то, что делало её той, кем она есть.

Ян приподнялся и обошёл стол, остановившись за его спиной. Он наклонился чуть ближе, так что Чонгук почувствовал его тёплое дыхание у своего уха.

— Вот видишь, — прошептал он. — Мы связаны.

Он выпрямился и положил руку на плечо Чонгука, мягко, но уверенно сжав его.

— Я дам тебе время, — продолжил мужчина. — А пока тебе стоит поесть. Восстанови свои силы.

Tiersen: Comptine d'un autre été: L'après-midiIris Hond

«2»

Настоящие дни:

Тэхён сильно изменился. Время оставило на его лице глубокие отметины, огрубевшие черты утратили прежнюю мягкость. На висках появились первые седые волосы. Вокруг губ и на лбу прорезались морщины, особенно заметные, когда он хмурился, что, похоже, стало привычкой. Но даже с этими изменениями, даже в этом новом, более тяжёлом облике, он всё равно оставался для Чонгука тем, кого невозможно было забыть. Сидя напротив него, он медленно рассматривал каждую в нем деталь, старясь таким образом наверстать упущенное время.

Тэхён тоже не сводил с него глаз. Он смотрел на него так пристально, обжигающе, словно боялся, что если отвернётся хоть на секунду, то Чонгук снова исчезнет. Пару минут они провели в немой тишине, но взгляд говорил куда громче любых слов. Они нуждались в друг друге так сильно, как не мог нуждаться никто другой. Остро, отчаянно, болезненно.

Чонгук наконец отвёл взгляд, уткнувшись в свои сложенные на коленях руки, но даже в этом движении Тэхён уловил знакомую и упрямую сдержанность.

— Хочешь увидеться с Сон У? — не зная как к нему подступиться, спросил он.

Чонгук покачал головой и провёл рукой по креслу, словно пытаясь поверить в то, что происходящее с ним реальность, а не плод воображения.

— Прости, если я был слишком напорист, но я не мог совладать собой, когда узнал, что ты жив, — открыто признался Тэхён. — Девять лет — это не малый срок, и если ты больше ко мне ничего не испытываешь, я пойму.

Сердце сжалось в тисках. Девять лет прошло, Тэхён причинил ему столько боли. А Чонгук по неясным причинам всё равно продолжал в нём нуждаться. Не то, чтобы он любил его. Нет. Чувства, которые он испытывал были гораздо глубже, чем сама любовь. Если Тэхён был одержим им, то Чонгук зависим от него. От его взглядов, его присутствии, в его прикосновениях. В нём. И никто в этой жизни не мог заменить ему сидящего рядом Тэхёна. Ни Сон Хун. Ни Ян, ни остальные.

— Ты прав, не испытываю, — произнёс он, осилив себя. — Ты бросил меня, как ненужную вещь.

Тэхён нахмурился.

— Я хотел как лучше, — тут же ответил он. — Клянусь, если бы я знал, что так выйдет, то никогда не стал бы...

— А как вышло? — отрезал Чонгук. — Ты даже понятия не имеешь, что со мной произошло!

— Так расскажи мне! — коснувшись его руки, сказал Тэхён.

Все события описанные в этой части девятилетней давности

Behind Every Decision Yehezkel Raz

«3»

С момента, как Чонгук стал заложником в чужом доме, прошёл месяц. За это время Япония нанесла первый удар по Корее. Ян оказался прав — в этой суматохе никто даже не попытался его искать, и на вряд ли станет искать в будущем.

Раз в неделю, в награду за «хорошее поведение», Ян разрешал Чонгуку смотреть на Сон У через камеры видеонаблюдения. Видеть, как идёт процесс его реабилитации, казалось одновременно даром и наказанием. Несмотря на контроль над Чонгуком, Ян не торопился использовать его в качестве рычага давления на Тэхёна. С его слов, хотел полностью насладиться их отношениями. Чонгуку по сравнению с ним наслаждаться было нечем. Раз в неделю мужчина водил его в дорогие рестораны. Редко брал с собой на выставки. Два дня назад предоставил репетитора, чтобы он начал изучать китайский. Чонгук и сам не знал, зачем ему это, если в скором времени он вернётся домой, но раз уж его заставили учить язык, значит у мужчины на него были большие планы и одним годом заключении ничего бы не закончилось.

Поскольку вёл он себя прилежно, отслеживающий браслет был снят ровно через два месяца. Свободы стало чуть больше: Чонгуку начали понемногу позволять выходить во двор, ездить в соседний магазин и даже в другой город, если того требовала ситуация (по прихоти Яна). Казалось, что свобода эта была иллюзией, тщательно дозированной, но для него даже такие маленькие послабления были глотком свежего воздуха. Тем не менее, каждая мелочь напоминала ему о том, что он не более чем игрушка в чужих руках. За показным благородством скрывалась жестокость, которой Ян не пытался даже прикрывать и поэтому, когда сиделка была отстранена от работы (нужно поблагодарить Су Хёна), а Чонгуку позволили выехать за город, разумеется в сопровождении охраны, он решил воспользоваться моментом.

Машина ехала по безлюдной трассе, окружённой тишиной. Метель заметала горизонт и когда двигатель из-за морозов вдруг заглох, Чонгук ощутил, как всё его тело напряглось. Это был шанс — единственный за два месяца. Он сорвался, действуя на инстинктах. Охранник за рулём выбежал первым, чтобы разобраться с мотором, но не успел даже заметить Чонгука, как тот обрушив на него всё своё отчаяние ударил его прямо по лицу, и ещё несколько раз в живот из-за чего мужчина потеряв равновесие, упал в снег. Чонгук не дал ему подняться. Он не оглядываясь, рванул вперёд. Где-то за спиной раздались крики. Сердце колотилось в бешенном ритме. Ноги проваливались в сугробы. В лицо бил снег. Легкие внутри горели огнём, и тем не менее, Чонгук не останавливался. Он продолжал бежать, куда глядят глаза.

Вскоре вокруг него сомкнулся густой лес. Высокие, угрюмые сосны покрытые белым снегом, тянулись вверх. Ветки хлестали по лицу, метель спутывала шаги, превращая бегство в хаотичное блуждание. Лес стал для Чонгука одновременно спасательным кругом и якорем, который тянул его вниз. Через полчаса беготни по сугробам, Чонгук почувствовал как постепенно начал пробираться под одежду холод, сковывая его тело. Казалось, что лес насмехался над его попытками выжить. Ещё через час блуждании, колени дрожали, руки окоченели, пальцы перестали двигаться. Ноги окоченев от холода, отказались идти вперед и Чонгук, споткнувшись, бессильно рухнул на землю. Кожу обжигал холод. Ветер вскоре стих. Сердце замедлило ритм, и Чонгук закрыл глаза.

Тундра не просто пыталась его уничтожить.

Она хотела, чтобы он стал её частью.

Van Gogh — Virginio Aiello, On Piano

***

Чонгук очнулся от ледяного озноба, пронзавшего всё его тело. Веки с трудом разлепились, но даже тогда он не мог различить, где находится. Со всех сторон его обволакивала густая темнота. Приложив немало усилии, он принял сидячее положении, прислонившись спиной к чему-то холодному и твёрдому, кажется, стене. И когда глаза привыкли к мраку, перед ним проступили очертания крошечной комнаты. Кровать, на которой он лежал, была узкой и жесткой, обитой металлическими краями. В углу стоял облупленный унитаз. Больше ничего. Камера в которой он оказался была настолько тесной, что на него давили её стены. Никаких окон или признаков чужого присутствия. Чонгука почувствовал себя заживо захороненным в бетонном гробу.

Он обхватил колени руками и уткнулся в них лицом. Ничего не вышло. Всё стало гораздо хуже. Он больше не видел выхода. Не питал надежды. Сердце в груди сжалось. Слёзы начали катиться сами собой, крупными, горячими, размывая границу между страхом и отчаянием. Он попытался сдержаться, стиснул зубы, но от безмолвного крика горело горло.

В мыслях крутился Тэхён. Он попытался вспомнить как он выглядел в их последнюю встречу. А затем успел пожалеть о сказанных словах. Даже сейчас, когда между ними всё было потеряно, Тэхён оставался чем-то неизменным, нерушимым, и будто бы ему было мало, теперь таким недосягаемым. Чонгук проклинал себя, свою жизнь и утопал в тоске. Ему безумно хотелось оказаться в прошлом. Вернуть к себе своего сына. Он думал о Сон У. О том, какую боль тот сейчас испытывает и какую предстоит испытать ещё в будущем. Одному. Без него. От этих мыслей слёзы хлынули с новой силой и Чонгук прижался к холодной стене, тщетно пытаясь найти в ней хоть немного тепла. Время здесь шло слишком долго. А может и вовсе остановилось. Чонгук не знал точно, но по ощущениям, будто бы прошёл месяц, если не больше.

— Позовите Яна, — голос Чонгука звучал хрипло, почти умоляюще.

Он и сам не понимал, почему хотел его видеть. Может, потому что Ян был единственным, кто мог с ним поговорить. Или потому, что он был тем, кто привёл его сюда, и мог бы, возможно, вывести. Ответа не последовало. Ни стука, ни шёпота, только приглушённый звук хлопка. Чонгук остался наедине с тишиной. Дни, или, возможно, недели, сливались в один бесконечный поток. Он лежал на кровати, прижимая к груди колени, шептал себе что-то, чтобы не потерять остатки разума. Иногда касался стены, будто надеясь почувствовать чьё-то тепло. Хоть что-то человеческое. Однако никого не было. В тишине громче всего звучали только мысли. Они сводили его с ума, а порой заставляли думать о таких плохих вещах, о которых Чонгук никогда в жизни бы не задумывался.

— Я просто хочу, чтобы кто-то поговорил со мной, — прошептал он однажды, глядя на крошечное отверстие в двери, где обычно появлялась еда. — Пожалуйста... кто угодно...

Но в ответ лишь тишина. Изо дня в день всё повторялось. Ни завтрака, ни ужина он не заслужил. Но порция, которая ему была выдана в обед вполне себе могла компенсировать всё остальное. Раз в неделю, а то и в месяц (опять же Чонгук не знает, сколько времени прошло), его выводили из камеры, только для того, чтобы он помылся. Никто с ним не заговаривал. Не смел говорить. И вскоре, он начал говорить с собой сам. Лежа на холодном полу, он пытался вспомнить голос Сон У и Тэхёна, лица которых в его сознании с каждым днём становились всё более размытыми. А когда звуки его рыданий становились слишком громкими даже для него самого, он закрывал лицо руками и шептал:

— Замолчи... Прекрати. Прекрати.

Он спорил с собой, обвинял себя, утешал себя. Но даже это перестало помогать. Стены пугали. И однажды он всё же сорвался. Когда отверстие в двери открылось, и перед ним поставили тарелку, Чонгук не сдержался. Он схватил её и, в порыве ярости, швырнул в стену. Металлический стук разнесся по комнате эхом, остатки пищи расплылись на полу, но ему было всё равно. В следующий миг он поднял руки с осколком и ударил ими по собственным щекам. Раз, другой, сильнее, пока кожа не покраснела. Затем пальцы судорожно впились в волосы, а ногти до крови процарапали кожу на лбу.

— Я больше так не могу, — прокричал он.

Грудь сжалась от боли, и, наконец, он с кулака ударил себя в бок, настолько сильно, что упал на колени, задыхаясь от удара. Через несколько секунд дверь резко открылась. Двое мужчин в чёрных костюмах вошли в камеру и схватили его за руки. Чонгук не сопротивлялся. Он был слишком измотан, изранен и опустошён. Его вывели из камеры в ярко освещённый коридор. Свет резал глаза, и он инстинктивно зажмурился. Его повели в небольшой кабинет, где уже ожидал врач. Женщина молча осмотрела его, обработала глубокие царапины на лбу и щеках, а затем перевязала руки. Чонгук же под действием успокоительных сейчас ничем не отличался от куклы, чувствуя, как её руки, обмотанные перчатками, касаются его кожи, такой чужой и ледяной.

Как только она закончила с процедурами, ему подстригли волосы, побрили щетину, что успела превратиться в густую бороду. Выдали чистую, дорогую одежду, которая, несмотря на потерянный вес и ввалившиеся плечи, сидела идеально, словно подчеркивая его былой статус, и когда он выглядел более презентабельно, его привели в просторное помещение с естественным светом и удобной мебелью. Чонгук механически сел в кресло, опустив голову на руки. Едва он успел задуматься, зачем его сюда привели, как дверь открылась.

Ян вошёл без спешки. Он остановился в нескольких шагах от Чонгука, оценивая его состояние.

— Ты меня разочаровал, — тихо сказал он, но в голосе слышалось не столько недовольство, сколько удовлетворение. — Четыре месяца, Чонгук. Четыре. Я ожидал, что ты продержишься дольше.

— Почему ты это делаешь? — выдавил из себя Чонгук с трудом.

Ян не ответил сразу. Его пальцы легко коснулись лица Чонгука, скользнув по бинтам, пропитавшимся кровью.

— Ты погубил свою красоту, — произнёс он с сожалением в голосе. — После таких порезов останутся шрамы, но за то это послужит напоминанием о твоей глупости. Если позволишь, мы могли бы удалить их. Косметические процедуры, конечно, займут время. Но красота всегда требует жертв, верно?

Чонгук отстранился, словно обжигаясь от чужого прикосновения. В глазах мелькнуло отчаяние.

— Ты угрожал Тэхёну? Ты сказал ему, что держишь меня в заложниках?

Ян, будто не замечая его волнения, без спешки сел в кресло напротив.

— Видишь ли, я больше не нуждаюсь в его ресурсах, — начал он, тщательно выбирая слова и наблюдая за его реакцией. — В Корее сейчас творится хаос и я решил, что лучше скрыть твоё исчезновение. Ни Тэхёну, ни его окружению не нужно знать, где ты. Будешь жить под чужим именем. Если понадобиться, я перевезу тебя в другую страну.

Что-то внутри Чонгука окончательно сломалось.

— Только не это, — спохватился он и упав на колени, схватил его за руку. — Лучше убей меня. Я прошу тебя, не мучай меня. Я не смогу... я не хочу так жить.

Ян с лёгким движением высвободился из хватки. В глазах мелькнуло раздражение.

— Не говори глупостей, — отрезал он. — Ты всё ещё мой гарант успеха. Сейчас ты утратил свою ценность, но через полгода или год ты снова станешь мне полезен. Твои эмоции меня не трогают, Чонгук. Я не могу тебя убить — это даже не обсуждается.

Он встал, поправляя манжеты своего пиджака, и бросил укоризненный взгляд на Чонгука, сломленного и дрожащего на полу.

— Ты ошибаешься, я бесполезен, — взмолился Чон. — Я ничего не смогу тебе дать. У меня нет никакого влияния. Я даже не смогу с тобой спать, ты и сам сказал, что я ущербный. Отпусти меня, пожалуйста. Я буду молчать. Только отпусти меня к сыну.

Однако, мужчина не дрогнул.

— Если ты продолжишь себя так вести, — сказал он, наклоняясь чуть ниже, чтобы их взгляды встретились, — я могу снова отправить тебя в камеру. На месяц или два. А может и больше.

Ян выглядел слишком уверенным. Чонгук резко поднял голову, и в его глазах отразился ужас. Всё внутри перевернулось.

— Не надо, — отчаянно прошептал он, цепляясь за край пиджака. — Только не это. Всё, что угодно, но только не в камеру. Не оставляй меня одного. Ты знаешь, что было. Знаешь, как я...

Он замолчал, не находя слов, но Ян не требовал их. Всё было написано на лице. Мужчина выпрямился, с лёгкостью освободив свои руки от цепких пальцев Чонгука. Он поправил пиджак, словно убирая с себя невидимую пыль, и посмотрел на него сверху вниз.

— Тогда начни вести себя прилично, — спокойно сказал он. — Ты сам загнал себя в эту ситуацию. А теперь подумай, хочешь ли ты повторения.

***

На его запястье снова защёлкнули браслет. Охраны теперь стало вдвое больше, но Чонгук даже не пытался сопротивляться. Не было то ли сил, то ли желания, он уже и сам не знает. Временами ему казалось, что он утратил даже волю понимать свои собственные чувства. За всё время, что он пробыл в доме, Ян ни разу к нему не притронулся. Напротив, он был с ним обходителен, местами даже проявлял странную, незнакомую Чонгуку нежность. Это сбивало с толку: после всех лет с Тэхёном, где за обидами всегда следовали удары, отсутствие жестокости казалось ловушкой.

Ян никогда не позволял себе поднять на него руку. Но взамен требовал уважения — полного, безоговорочного. А ещё — внимания. Разговоры с ним, как ни странно, утешали. Может потому что другие не знали корейского языка, и Чонгуку не с кем было говорить?

Между тем пожилой и немного ворчливый врач всё ещё продолжал лечить его «ущербность». По его словам, они достигли прогресса и Чонгуку больше не понадобится к нему приезжать. Возникал вопрос: насколько хватит терпение Яна, чтобы не затащить его в постель по своей прихоти. И что будет с Чонгуком, если он станет сопротивляться, когда это время уже придет?

Сегодня мужчина был в настроении и легким движением стянув с себя очки с золотистой оправой, положил планшет на стол. Экран оставался включенным, и Чонгук краем глаза смог заметить на нём лицо Тэхёна в новостной статье. Заголовком служили:

«Дьяволу на троне не место»

На мгновение Чонгук замер и почти не выдавая свой интерес, сложил столовые приборы и бросил короткий взгляд в сторону Яна, который не спускал с него глаз. И хотя выражение лица его выглядело умиротворённым, Чонгук не знал, что на самом деле тот испытывал. Если сравнивать их с Тэхёном, прочитать его мысли было сложнее. Например, Чонгук знал, что если Тэхён откидывался на спинку кресла, значит скоро должна будет последовать лекция. Он знал, что Тэхён редко улыбался, но если и улыбался, то это не предвещало ничего хорошего. Знал, что если Тэхён не сводил с него взгляда, то в скором времени за этим последует просьба подойти к нему ближе. А об Яне, он ничего не знал. И это незнание порой сводило с ума. С ним всё было иначе. Он заботился о чужом мнении, как никто другой. Если Тэхён мало уделял времени на этикет и предпочитал свободу слова, то Ян был помешан на нем.

— Если ты закончил, — внезапно прервал его мысли мужчина, чуть приподнимая уголки губ, — мы можем поговорить.

Чонгук поднял голову.

— Я слушаю, — лишь смог выдавить из себя он, скользнув по нему взглядом.

Ян, как всегда, выглядел безупречно: костюм сидел идеально, в руках он держал бокал вина, который время от времени подносил к губам, не спеша смакуя каждый глоток.

— Ты когда-нибудь видел картину «Тысячи ли рек и гор» Ван Сименя?

Чонгук слегка нахмурился, пытаясь вспомнить хотя бы что-то, но в его памяти таких сведений не нашлось.

— Не думаю, что я знаком с этой работой, — неуверенно признался он.

— Очень жаль. Одиннадцать метров туши и цвета на шелке. Представь себе: горы, укрытые густым лесом, тончайшие мосты, крошечные храмы, спрятанные в ущельях... Прекрасная картина.

Чонгук слушал, но, как ни старался, не мог понять, что именно так восхищало Яна.

— В представлении китайских мастеров природа была вселенной, — между тем продолжал мужчина. — В которой человек играл лишь роль скромного наблюдателя. И если ты всмотришься в эту работу, то равнодушным не останешься.

Чонгук, чувствуя необходимость что-то сказать, медленно кивнул. С Тэхёном ему никогда не приходилось чувствовать себя неучем:

— Наверное, в этом нужно разбираться, чтобы понять.

— Искусство — это не то, что нужно понимать, — упрекнул его Ян. — Его нужно чувствовать. Вот почему тебе стоит взглянуть на неё.

В комнате повисла тишина. При желании Чонгук хотел бы забиться в выделенной для него спальне, чтобы не чувствовать на себе похотливого взгляда. А Ян именно так на него и смотрел. Чуть погодя, собравшись с духом, он наконец заговорил:

— Если это возможно, я хотел бы поговорить с сыном, ты обещал мне...

В глазах Яна мелькнуло едва уловимое раздражение.

— Это было до того, как ты нарушил мои правила, — отозвался он, чуть склонив голову. — Вы не связаны кровью, Чонгук. И он тебе не сын. Было бы гораздо лучше, если ты с таким же интересом искал своих родственников. Это, несомненно, важно. Ты должен знать свою семью, свои корни. Твоя мать была частью выдающегося рода, её родственники не раз проявляли уважение к её памяти. Но, к сожалению, их общение с тобой оборвалось, когда ты оказался на попечении династии Пак.

Чонгуку не понравилось услышанное, и всё же внешне он никак не отреагировал.

— Я думаю, это плохая идея, — лишь коротко ответил он. — К тому же, мне не хотелось бы с ними видеться, особенно сейчас... Когда все считают меня беглецом и предателем.

— Мне жаль тебя расстраивать, но это твой долг, — мягко настоял Ян. — Ты единственный сын Бо Ён, и все активы, включая несколько владении их семьи по праву принадлежат тебе, Чонгук. Не им. В лучшем случае, ты обязан сохранить её наследство, в худшем...продать.

— Я не считаю, что они по праву принадлежат мне. До встречи с тобой, я даже не знал, кем была моя мать.

— Это не подлежит обсуждению, — резко оборвал его Ян. — Мы поедем к ним через неделю. Не стоит недооценивать связь с кровью...

***

Как и было сказано ровно через неделю, когда наступило воскресенье, ранним утром они с Чонгуком отправились в путь. Их сопровождал небольшой кортеж, подчеркивающий высокий статус Яна. Место назначения находилось в гористой местности восточного Китая, в старинной резиденции рода Ли, чьи корни уходили так далеко, что Чонгук до сих пор понятия не имел, кто кому приходился. Только знал, что их далекий прадед когда-то служил в императорском дворце (то ли советником, то ли министром этого он тоже не запомнил, да и не видел смысла). Все его родственники по материнской линий были до того богатыми, что в своё время контролировали шелковую торговлю. Правда после второй мировой, они чуть ли не обанкротились, но его дедушка решил вложиться в какую-то сеть фармацевтических корпорации.

Повезло так повезло...

Резиденция, куда прибыл Чонгук, больше походила на музей. Просторные залы украшали картины мастеров, редкие антикварные предметы и огромная библиотека с древними манускриптами (он заметил, что местные богачи буквально кричали о своих деньгах). Встретила их пожилая женщина, сдержанно улыбнувшаяся при виде гостя.

— Это твоя тётя, Ли Мэйлинь, — пояснил Ян, жестом приглашая Чонгука войти.

Ли Мэйлинь оказалась не слишком-то уж и красивой, но и не сказать, что слишком страшной, а скорее самой обычной женщиной. И хотя ростом она была не выше, чем Сон У, её уверенность и ровная осанка вызывала невольное уважение. Рядом с ней стоял её муж, Чжан Вэй. О нём Чонгук часто слышал из газет и новостей. Мужчина был известен своими прогнозами активов, которые регулярно цитировались в мировых аналитических изданиях.

После непродолжительных любезностей Чонгук был приглашён в просторный кабинет. Ли Мэйлинь заговорила первой:

— Ты сильно изменился, Чонгук. Последний раз я видела тебя ребёнком, когда ты только научился ходить.

— Я даже не знал, что у меня есть семья, — сухо ответил он.

Мэйлинь мягко кивнула, чувствуя укол совести.

— Твоя бабушка, Ли Инчжу, была кореянкой. Она вышла замуж за моего отца, Ли Чанфэна, несмотря на то, что наши семьи в то время находились не в лучших отношениях. Отец умер в 1980 году при загадочных обстоятельствах, официально это считалось несчастным случаем на производстве. После его смерти дела нашей семьи начали шататься, и твоя мать, будучи ещё подростком, отправилась в Корею под опеку династии Пак. Они тогда не могли иметь детей, и решили принять её в свою семью.

Мэйлинь помолчала, а затем продолжила:

— Её воспитали, как достойную наследницу, научили всему, чтобы она могла представлять нашу семью в Корее. Но в 2004 году она скончалась. Мы пытались поддерживать с тобой связь, но...

— Отец скрыл меня, — тихо перебил Чонгук.

— Да, — подтвердила Мэйлинь. — Мы потеряли возможность видеть тебя...

Чжан Вэй добавил:

— Но а сейчас мы рады, что ты здесь и надеемся, что ты примешь наследие нашего рода.

Чонгук молчал, чувствуя растущую в груди обиду и в тоже время странное облегчение. Их мир был ему абсолютно чужд. Ещё час они провели в гостиной за разговорами, и ближе к полуночи отправились в гостевые комнаты, которые были настолько огромными, что Чонгук мог бы поклясться, что туда влезет ещё человек десять, если не двадцать. И даже так, не смотря на эту «просторность», больше всего он боялся одиночества. Ян заметив его растерянность, принял решение остаться с ним. А Чонгук и не возражал. В глубине души он был даже рад, что тот останется. Господи, каким же ущербным он стал, раз теперь боялся даже одиночества.

— Я не стану с тобой спать, — на всякий случай уточнил он, а когда обернулся, то Ян уже успел коснуться его плеча, точно так же, как ранее в гостиной.

— Разумеется. Мы не в том месте, Чонгук, — парировал он, слега сжимая его. — И всё же, твой лечащий врач сообщил мне, что тебе стало лучше. Не то, чтобы я сомневался в его способностях, но он превзошёл все мои ожидания. Рано или поздно, ты придёшь в себя. И когда это случится, мы с тобой окажемся на верном пути, — он наклонился к нему ближе. — Я не хочу, чтобы ты видел во мне замену Тэхёна. Мы с ним разные, и я не собираюсь тебя ломать ещё раз. Я хочу, чтобы ты полюбил меня, Чонгук. Чтобы ты искал меня. Нуждался во мне. Принадлежал мне.

Они встретились взглядом и Чонгук почувствовал, как сдавливает его грудь.

— А что будет, когда я полюблю тебя? — спросил он осипшим голосом.

— Я сделаю твою жизнь счастливее.

— Не уверен, что у тебя это выйдет, ты знаешь, чего я хочу.

— Ты просто чувствуешь ответственность за этого ребёнка, но на деле вы с ним чужие друг другу люди.

— Он мой сын.

— Если ты хочешь ребёнка, я могу найти суррогатную мать.

— Дело не в том, что я хочу ребёнка. Ты не понимаешь, я потратил пятнадцать лет, чтобы вырастить его, и ты не можешь, называть нас чужими. Тэхён и Сон У, единственное, что у меня есть в этой жизни. Без них, я не чувствую себя счастливым и вряд ли когда-нибудь почувствую.

— Насколько я знаю, Тэхён отнял у тебя то единственное, что у тебя было в жизни. Он разорвал с тобой отношения, Чонгук. Тебе стоит научиться без него жить. Не всегда мир сужается до одного человека.

— Ты ничем его не лучше. Ты запер меня в камере, а теперь требуешь, чтобы я полюбил тебя?

Ян, казалось, нисколько не обиделся. Напротив, его улыбка стала шире. Чонгук отвернулся и направился к двери, решив покинуть комнату, но не успел сделать и двух шагов, как был им остановлен. Ян схватил его за запястье и заставил обернуться в свою сторону:

— Я не разрешал тебе уходить, — произнёс он, — запомни: впредь, ты никогда не должен сбегать, пока мы не решим все вопросы. Ты не ребёнок, Чонгук. А я не твой воспитатель. Мы с тобой взрослые люди, которые могут решить всё словами.

— Не смей указывать мне, что делать! — впервые за долгое время возразил Чонгук. — Иначе, клянусь я убью тебя!

Ян, не разжимая руки, шагнул ближе, сокращая между ними расстояние.

— Тэхён бросил тебя, а я подобрал, — сказал он, опуская голос до шёпота, от которого у Чонгука по коже пробежал холодок. — Так будь благодарен, и отплати же мне за это.

И прежде чем Чонгук успел ответить, Ян впился в его губы, целуя с такой настойчивостью, что было сложно его оттолкнуть. Чонгук замер, ошеломлённый. Он попытался отстраниться, но Ян лишь крепче прижимая его к себе, углубил поцелуй. Его рука, всё ещё держащая запястье Чонгука, теперь медленно скользнула вниз, поглаживая пальцы, будто бы это могло хоть как-то его успокоить. Чонгук дёрнулся, когда ладонь Яна уверенно скользнула ниже, накрывая его пах через тонкую ткань брюк. Внутри всё сжалось от странной смеси возбуждения и острого чувства стыда. Это было неправильно. Тело предательски отзывалось на прикосновения, даже когда разум отчаянно кричал, остановиться.

— Перестань, — голос сорвался, и звучал почти умоляюще, но Ян не слышал. Его губы двигались по линии скул, затем спустились к уху.

— Это нормально, — выдохнул он, обжигая горячим дыханием чувствительную кожу. — Ты ведь человек, Чонгук. Это естественно.

Чонгук сжался всем телом, ощущая, как к горлу подступает горький ком. Его руки слабее, чем хотелось бы, толкнули грудь Яна, но мужчина лишь сильнее прижал его к себе, свободной рукой обхватывая талию, будто боялся, что тот вырвется.

— Нет... — прошептал Чонгук, глядя куда-то в сторону, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Он чувствовал себя грязным. Преданным. Каждое прикосновение вызывало невыносимый стыд, но тело упорно отказывалось повиноваться разуму.

— Забудь о нём, — продолжил Ян.

Чонгук резко мотнул головой, но едва открыл рот, чтобы возразить, как Ян снова прервал его поцелуем. Губы настойчиво, но не грубо ловили его дыхание, а пальцы уверенно надавили через ткань брюк, заставляя Чонгука откинуть голову назад. Он замер на мгновение, чувствуя, как всё вокруг рушится. А когда ему всё же удалось вырваться, то Ян тут же перехватил его за плечи, разворачивая спиной к себе и прижимая к широкой груди. Теплое дыхание обжигало ухо. Сильные руки скользнули вниз, и без церемоний, с непростительным спокойствием, с помощью одного движения он расстегнул пряжку ремня и молнию на брюках. Ян опустил их вниз, оставляя Чонгука беззащитным. Чонгук дернулся, но Ян крепко обхватил его шею одной рукой, лишая возможности выскользнуть, в то время как другая опустилась ниже, туда, куда не следовало. Пальцы уверенно коснулись его напряженного члена.

— Это неправильно, — прошептал Чонгук.

Он злился на себя. На свою беспомощность. На слабость, которую он испытывал, но ничего не мог с собой поделать. Пальцы Яна сжали его член плотнее, чем хотелось бы, двигаясь ритмично, почти настойчиво. Он не останавливался, движения становились всё более уверенными, а рука, сжимающая шею Чонгука, лишь крепче удерживала его на месте. Чонгук задыхался, срываясь на хрип, безуспешно пытаясь уцепиться за ускользающую реальность.

— Расслабься, — тихо, почти шепотом проговорил Ян.

Чонгук сжал кулаки, пытаясь сопротивляться нарастающему удовольствию, но тело больше не слушалось. Ноги окончательно подогнулись, и он чуть ли не рухнул на пол. Разрядка настигла его резко. Он зажмурился, изо всех сил стараясь не издать ни звука, но с губ всё же сорвался глухой стон. Ян не останавливался до самого конца, пока Чонгук окончательно не обмяк у него в руках, тяжело дыша и едва держась на ногах.

Тишина, повисшая после, была оглушительной.

***

На следующее утро Чонгук едва мог заставить себя взглянуть на Яна. Каждый раз, когда их взгляды пересекались, в груди разгоралось болезненное чувство стыда и тревоги. Ян же, напротив, вёл себя так, словно ничего не произошло. Перед самым отъездом он беззастенчиво притянул Чонгука к себе за талию и коротко коснулся губами его губ, будто это была самая обыденная вещь на свете.

— Не скучай, — бросил он на прощание с привычной ухмылкой, а затем, ни на секунду не оглядываясь, уехал в столицу вместе со всей охраной, оставив Чонгука наедине с родственниками, чтобы он познакомился с ними ближе.

Чонгуку его уверенность была непонятна, ведь он снова мог попытаться сбежать. К тому же за последние несколько месяцев, угроз от мужчины не поступало. Но всё же рисковать после случившегося в изоляции, он не стал.

Мэйлинь к счастью, оказалась весьма великодушной женщиной. Она не пытала его допросами, а узнавала всего понемногу. На второй день Чжан Вэй, муж Мэйлинь, свозил Чонгука в свою компанию. Он показал офисы, познакомил с сотрудниками и даже попытался вовлечь его в разговор о семейном бизнесе, но Чонгук только кивал, не вникая в суть. Ещё через день, к ним наконец вернулась дочь. Бай Лу оказалась его ровесницей, к слову делами компании не интересовалась, но активно продвигалась по актерской карьере, чем-то напоминая ему Ён Джин, почти до боли. Ещё через несколько дней Чонгук наконец привык к ним, и когда в доме никого не осталось, он тут же схватив чужой телефон, спрятался в своей комнате, чтобы позвонить Сон У. Сердце стучало в бешенном ритме. Пальцы дрожали от страха быть пойманным. Но Чонгук больше не мог терпеть. Ему досмерти хотелось услышать его голос. Убедиться, что с ним всё в порядке. Но никто так и не ответил. Тэхёну звонить он не стал (боялся, что Ян сможет как-то навредить ему, если тот вдруг начнет угрожать), и набрал номер Айзавы. Однако и туда дозвониться тоже не смог. Все звонки будто бы перехватывались. Доверять Чонгук родственникам не мог, да и не имел причин. Он положил телефон на место, чувствуя себя ещё более потерянным.

Ян вернулся только через две недели, будучи занятым предстоящими выборами. Его лицо мелькало на каждом углу — плакаты, баннеры, экраны. В Китае, как оказалось, мужчина пользовался популярностью и уважением. Занимался благотворительностью, активно защищал интересы народа, крича о равенстве и справедливости, и как удалось узнать Чонгуку, собирался жениться на дочери премьер-министра, чтобы составить альянс. Свою же страсть к мужчинам он тщательно скрывал, чтобы избежать веских поводов для сплетен. Чонгука он представлял как своего протеже, из-за чего тот с трудом сдерживал злость и обиду. Ян не только держал его в заточении девять долгих месяцев, но теперь относился к нему с таким снисхождением, словно Чонгук являлся не более чем дорогой подстилкой. Ян так и ни разу не извинялся, ни словом не упомянул тот ад, через который прошёл Чонгук. Напротив, его поведение будто кричало: «Ты должен быть благодарен за всё, что я для тебя делаю.»

И делал он действительно многое. Едва переступив порог дома, он протянул Чонгуку коробку с дорогими часами, стоимостью в одиннадцать миллионов долларов. Чонгук даже не знал, что сказать. Он посмотрел на сверкающий аксессуар, чувствуя, как внутри всё переворачивается.

— Носи, — Ян улыбнулся, наблюдая за его реакцией. — Они подчёркивают твою красоту.

Через пару дней мужчина заказал доставку картины, о которой упоминал месяцем ранее. О цене Чонгук мог только догадываться. Но как распоряжаться подобными вещами не знал. Его никогда не интересовало искусство. Разве что, если он не хотел подарить что-то Тэхёну или Айзаве. К слову, глядя на часы, Чонгук тут же поймал себя на мысли, что ценитель «сasio», коим являлся Айзава, раскритиковал бы его «rolex» в пух и прах.

— Я купил тебе хороший дом в центре города, — настойчиво сказал Ян. — Но если хочешь, можешь остаться здесь, у Мэйлинь. Она не против твоего проживания.

— Как тебе будет угодно, — отозвался Чонгук, привычно используя одну из заученных фраз, которые за последнее время стали для него спасательным кругом.

Яну его реакция не понравилась, но виду он не подал.

— Ты сильно изменился, Чонгук, — мягко сказал он, чуть склонив голову. — Скажу честно, мне это не по нраву. Со следующего месяца, думаю, тебе стоит начать искать себе работу. Если хочешь, можешь работать в моей предвыборной компании. У тебя уже есть опыт.

— Я думал, нам запрещено появляться вместе в публичных местах, — холодно напомнил Чонгук.

— Верно. Но я готов пойти тебе на уступки. Вряд ли кто-то узнает о наших... отношениях.

Чонгук почти истерический улыбнулся, но всё же быстро взял себя в руки.

— Спасибо, но я пожалуй откажусь. Мне уже хватило политики. Я больше не хочу иметь с этим ничего общего.

— Тогда, может, фармацевтическая компания Чжан Вэя? — предложил Ян, слегка раздражённый его отказом, но стараясь сохранить мягкость в голосе. — Он будет рад, если ты присоединишься. К тому же, ты когда-то учился в медицинском университете...

— Я учился там всего год. Это не считается, — резко перебил его Чонгук. — И, если честно, меня напрягает их доброжелательность. Ничего в этом мире не даётся даром.

В голове сразу всплыл тэхёновский голос, кому принадлежала последняя фраза. Он постарался откинуть эти мысли в сторону.

— Мне хватило их гостеприимства. Всё остальное — перебор, — добавил он, отводя взгляд.

В комнате повисло напряжённое молчание. Ян долго смотрел на него, пытаясь понять, что творится у него в голове.

— Ты не можешь прожить всю жизнь, как... — начал он, но внезапно замолчал, осознав, что чуть было не сказал лишнего.

Но Чонгук быстро уловил весь контекст.

— Как кто? — с едким упреком спросил он. — Как твоя содержанка? Любовница? Шлюха? Как кто, Ян?

— Ты знаешь, я не это имел ввиду.

— Тогда что ты имел ввиду?

— Ты переходишь черту, Чонгук. Тебе стоит остыть.

Между ними снова возникла тишина. Ян медленно потянулся к его руке, лежащей на столе, и слегка сжал её, заставив Чонгука поднять взгляд.

— Послушай, — начал он мягко. — Я не хочу превращать это в очередной спор. Ты мне дорог, иначе тебя бы здесь не было. Но нам обоим нужно принять реальность такой, какая она есть. Через три месяца я женюсь. После свадьбы у меня не будет на тебя столько времени, сколько есть сейчас. И я не хочу, чтобы ты зависел от меня — ни эмоционально, ни материально. Я обещал отпустить тебя, как только закончится срок и я сдержу своё слово. Но что будет дальше, Чонгук? Ты сам об этом думал?

Чонгук молчал, пытаясь скрыть раздражение, но Ян продолжил, не давая ему вставить ни слова:

— Посмотри правде в глаза. В Корее сейчас война. Экономика разрушена, власти погрязли в репрессиях, и, честно говоря, я сомневаюсь, что Тэхён примет тебя обратно. Даже если ты уверен в обратном, ты готов поставить на это свою жизнь? Как ты собираешься жить? На какие деньги? Где ты найдёшь работу?

Ян отпустил его руку и откинулся на спинку стула, продолжая пристально смотреть на него.

— Я не собираюсь оставлять тебя ни с чем, если ты об этом переживаешь. Я уже купил тебе дом. Я дал тебе все возможности, чтобы ты обосновался здесь, в Китае. Я даже готов помочь тебе с работой, с наладкой новой жизни. Я знаю, что я не идеален и то, что произошло между нами... оставило в тебе след. Но всё это осталось в прошлом, его уже никак не исправишь. А вот будущее...в твоих руках, Чонгук.

Знакомые слова, где-то Чонгук уже их слышал. Он вырвал руку из-под ладони Яна и посмотрел на него таким взглядом, от которого невозможно было скрыться.

— Мне ничего от тебя не нужно, — резко ответил он. — То, что ты делаешь со мной, похоже на то, как богатый человек бросает милостыню своей содержанке. Только разница в том, что я даже не выбирал быть ею.

Ян медленно наклонился вперёд, опираясь локтями о стол.

— Это твоё окончательное решение? — спросил он, не отрывая от него своего взгляда.

Чонгук даже и не думал, прежде чем дал ему ответ.

— Да.

Behind the Glass Ilya Beshevli
***

Тэхён был прав. Ничего в этом мире не даётся даром. Кровные узы не гарантируют преданности, а жизнь не делает уступок даже тем, кто на это отчаянно надеется. Хотя Мэйлинь и оказалась доброй женщиной, но её муж, Чжан Вэй, был слишком жадным, чтобы упустить такую крупную рыбу, как Чонгук (хотя он уже давно не занимал пост президента, но всё ещё хранил многие секреты, которые могли быть полезны в политической игре).

На следующий же день, как только они с Яном разругались, мужчина уехал из дома, забрав с собой всю охрану. Чжан Вэй, не теряя времени, связался с японскими разведывательными агентами, действующими через корейских перебежчиков, и предложил информацию о местонахождении Чона. Чонгук почувствовал неладное уже на следующий день, заметив странные взгляды слуг и едва заметные перемены в поведении Мэйлинь. Дом, который ещё вчера казался ему относительно безопасным, теперь был похож на клетку, из которой он уже не смог бы выбраться.

Японские агенты появились через день. Безусловно, хотя всё и выглядело, как ограбление, Чонгук уловил всё сразу. Чжан Вэй наверняка не хотел портить отношения с Яном и таким образом решил подстраховаться. Они напали на несколько слуг и даже ранили Мэйлинь (раны не угрожали жизни). Чонгука же, напротив, они не щадили. Схватив его за шиворот, японские разведчики буквально волокли свою жертву по полу. Его вывезли на бронированной машине. Путь занял несколько часов, а когда машина остановилась, Чонгука вывели наружу и провели через несколько охраняемых зон.

Его бросили в небольшую камеру с решёткой, едва ли больше двух метров в ширину и высоту. На полу валялось тонкое одеяло, нос резал запах сырости, а тусклый свет, исходящий от единственной лампы раздражал глаза. Время в камере тянулось бесконечно долго. Он смотрел на железные прутья перед собой, и внутри всё закипало от удушающего чувства безысходности. После случая с Яном, он до ужаса боялся клеток, и место в котором он сейчас оказался, было куда хуже, чем то, где он пробыл до этого. Чонгук был готов на что угодно. Но только не на одиночество в замкнутом пространстве. Его снова заперли. Снова лишили свободы. И один бог знает, сколько времени должно было пройти, чтобы он научился не трястись от ужаса, не молить о пощаде?

Через несколько часов вошёл японский разведчик, Чонгук даже осмелился предположить, что он возможно являлся представителем военной контрразведки. Он старался не демонстрировать страха, прекрасно зная, что его ожидает в будущем.

Японец сел напротив него, положив на стол папку с документами. Рядом устроилась женщина, которая, судя по всему, должна была переводить. Она мельком взглянула на Чонгука, но быстро отвела взгляд.

— Мы знаем, кто вы, — начал мужчина на чётком японском.

Женщина перевела его слова на корейский. Чонгук не ответил. Он просто сидел, глядя на разведчика с выражением абсолютного равнодушия, хотя внутри всё было иначе.

— У вас есть информация, которая нас интересует, — продолжил японец. Он медленно раскрыл папку и извлёк из неё несколько документов. — По данным нашей разведки, вы обладаете сведениями о ключевых политических деятелях Кореи, членах парламента и влиятельных лицах.

Женщина перевела, и Чонгук понял, что они не просто догадываются. Они уверены.

— Год назад вы воспользовались слабостью президента Кима и выкрали данные, — мужчина аккуратно разложил перед собой бумаги. — Мы предлагаем вам сделку.

Он слегка подался вперёд, заглядывая в глаза Чонгуку:

— Если вы поделитесь с нами информацией, то взамен получите возможность стать нашим гражданином. Мы гарантируем вам иммунитет от корейских разведчиков.

Чонгук опустил взгляд на папку, делая вид, что раздумывает. На самом деле, он уже знал, что ответит. Но важно было не показать этого.

— Вы думаете я в нём нуждаюсь? — переспросил он спустя минуту, охрипшим от жажды голосом.

Мужчина улыбнулся краем губ.

— У Кореи больше нет будущего. Правительство вас уже не примет. Вы им не нужны.

— Вы считаете, что я настолько глуп, чтобы верить вам? — спросил Чонгук, заставляя свой голос звучать спокойно. — Меня уже предали раз. Почему вы думаете, что я поверю вам?

Женщина перевела его слова, и разведчик слегка нахмурился.

— Потому что у вас нет другого выбора, — спокойно ответил тот. — Вы или помогаете нам или погибаете от наших рук. Всё просто.

Чонгук наклонился вперёд, будто смиряясь.

— Хорошо, — произнёс он. — Но сначала я хочу убедиться, что вы действительно сможете меня защитить.

— Вы не в том положении, чтобы ставить условия.

— Возможно. Но если я решу сотрудничать, я должен быть уверен, что не окажусь мертвым после того, как поделюсь с вами своими секретами.

Сказанные слова прозвучали настолько правдоподобно, что даже женщина-переводчик взглянула на него иначе. Но игра Чонгука длилась недолго. Разведчик молча смотрел на него несколько секунд, прежде чем усмехнуться. Он прекрасно понимал, что Чонгук вряд ли так просто продаст свою страну. Он жестом подозвал охранников. Те вошли в камеру, уже без слов подхватили Чонгука под руки и грубо подняли его со стула. Резкая боль прострелила плечи, но он сдержал крик, сжав зубы так сильно, что свело челюсть.

— Мы попробуем снова, когда вы будете готовы говорить, — холодно произнёс мужчина, поднимаясь. — А пока подумайте, что для вас важнее: жизнь или гордость.

Он дал знак и двери камеры открылись с громким хлопком. Чонгук несколько минут просидел в мертвой тишине, не сразу понимая, что только что произошло. А затем опрокинув голову, устремил взгляд в потолок. Перед глазами пронеслись воспоминания из старой камеры, когда он был заперт на четыре месяца. Тогда он тоже боялся. Но теперь страх был другим. Он знал, что его будут ломать. Знал, что у них хватит терпения, чтобы делать это долго.

В первую ночь его никто не тронул. Ещё несколько дней к нему заявлялся офицер, с переводчиком (на этот раз с молодым парнем) задавая формальные вопросы:

— Какие планы у президента Кима?

— Не знаю, мы не виделись почти год.

— Какова ваша стратегическая позиция в отношении восточного региона?

— Вы уже спрашивали это, — устало ответил Чонгук. В горле пересохло. — Можете спросить ещё раз, но ответ будет один и тот же: я ничего не знаю. Тэхён не делился со мной своими планами. А последний год я провёл в доме китайского дипломата.

Сказанное никак не убедило мужчину.

— По какой причине вы там находились? — спросил он сухо.

— Он держал меня в заточений.

— Вы были на свободе, наши люди обнаружили вас у родственников. Вряд ли назовешь это пленом.

Чонгук скривился, расплываясь в истерической улыбке.

— Тогда спросите что-то другое. Может быть, это сделает наш разговор интереснее.

Офицер медленно поднялся.

— Не переживайте. Я буду спрашивать до тех пор, пока не услышу то, что нужно, — он подошёл к двери, и Чонгук почувствовал, как по его спине скользнул холодный пот.

Японец дал знак, и дверь камеры открылась так резко, что двери с громким грохотом ударились о стену. В камеру вошёл высокий мужчина с грубыми чертами лица.

— На этот раз мы потратим меньше слов, — добавил офицер, бросив последний взгляд на пленника.

Не успел Чонгук ничего ответить, как вошедший мужчина замахнулся и ударил его с такой силой, что его голова резко дернулась в сторону. От звука пощечины заложило уши. Стул под ним зашатался, и он рухнул на пол, ударившись боком о холодный бетон. Боль пронзила все тело, но он не закричал, только стиснул зубы, пытаясь подавить рефлекторный стон.

— Поднимите его, — бросил мужчина охранникам.

Чонгука перевернули на спину, сдавив его руки так, что немели пальцы. Мужчина подошел ближе, нависая над ним, затем встал на его грудную клетку обеими ногами. Всё это время молчавший переводчик, неожиданно прокричал на корейском:

— Лучше скажите ему всё, что знаете, иначе они убьют вас.

Чонгук покачал головой и мужчина, стоявший на его груди, резко подпрыгнул вверх. Прямо на нём. Первый удар пришелся на середину груди и тогда он почувствовал, как внутри что-то хрустнуло. Боль была такой, что перед глазами заплясали темные пятна. Второй удар оказался еще сильнее, из легких выбило дыхание, и он рефлекторно закашлялся, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. На третьем прыжке он завопил. Громко, отчаянно. Боль разрывала тело на части, ребра трещали под весом, каждое движение причиняло невыносимую муку.

— Я ничего не знаю, — прохрипел Чонгук. — Ничего. Я ничего не знаю... Не знаю...

Мужчина соскочив с него, наклонился, и схватив за подбородок, поднял голову Чонгука, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Всё ты знаешь, — парировал он на японском. — Просто не хочешь говорить, а я помогу тебе это сделать.

Чонгук с трудом удерживал взгляд, тело трясло от боли, но он не позволил себе плакать.

— Я... ничего не знаю, — выдавил он, задыхаясь.

— Расскажи о военной стратегии президента, он планирует открывать фронт на западной границе?

Чонгук вытянул руки вперёд, перед тем как покачать головой.

— Я не знаю его планов.

Мужчина фыркнул, отпустил его подбородок и вытер руку о свой пиджак, словно прикоснулся к чему-то грязному.

— Ему, похоже, нужно еще больше стимулов, — бросил он охранникам.

Чонгук остался лежать на полу. Ему теперь не то чтобы двигаться, даже вдохнуть было больно. Он устремил взгляд в пол. А когда двери громко захлопнулись, и все вышли, оставив его в одиночестве, всхлипнул.

На следующий день начались более изощрённые методы. Чонгука подняли с холодного пола, едва живого после того, как прыгали на его грудной клетке. Его почти волокли военные, они тащили его по коридору в очередную комнату для пыток. Там же стояло простое металлическое кресло с ремнями на подлокотниках, на которые жестко привязали его руки и ноги, и кожа едва не рвалась от напряжения ремней. Он старался не смотреть на инструменты, разложенные на столе неподалеку: электроды, дубинки, зазубренные ножи. Все это выглядело, как реквизит из худшего кошмара. Один из военных принёс портативный генератор.

— Ты делаешь себе только хуже, — сказал он на ломаном корейском, прикрепляя провода к пальцам Чонгука.

Первый удар током прошёл по всему телу, заставив его выгнуться дугой. Он задыхался, хватая ртом воздух, но ничего так и не сказал. Разряд следовал за разрядом, каждый раз чуть сильнее. Боль проникала в каждую клетку, прожигая последние остатки нервов. Когда ток выключали, он с трудом мог удерживать голову прямо. Пальцы горели, словно их окунули в кипяток. Они давали ему минуту на передышку, а затем приступали к новому кругу.

— Скажи, что ты знаешь.

Чонгук смотрел на них почти отрешенно, стараясь думать обо всём, и одновременно ни о чем. Он мог рассказать им всё. Поделиться всей информацией о которой знает, чтобы выжить или напротив ускорить процесс своей смерти. Но скажи он хоть что-то лишнее, из-за его эгоизма погибло бы столько невинных людей, среди которых возможно будут женщины, беззащитные дети и пожилые. А Чонгук не мог так с ними поступить. Не имел права.

«Не сломаться», повторял он мысленно, несмотря на пульсирующую боль.

Больно? Разумеется.

Но стоит ли оно того?

Чонгук не знает. Ничего не знает. Но если так, он сможет обезопасить жизнь Сон У и Тэхёна, то почему бы не стерпеть? Ему ведь не впервые. Жизнь всегда его не щадила.

Его били резиновыми дубинками по пяткам, пытались сломать пальцы, заливали ледяную воду в нос и рот, имитируя утопление. Пытки продолжались часами. И каждый раз, когда он думал, что уже не сможет выдержать, они меняли тактику. Чонгуку уже просто хотелось умереть. Ничего больше не имело значения. Пока его не перевели в концлагерь для политзаключенных, где люди больше погибали от пыток, чем жили.

Он продержался полгода, благодаря знакомству с пожилым мужчиной, который выступал против войны. Тот говорил только на японском и немного на английском, но это никак не мешало понять, что именно они чувствуют. Мало по малу они перебрасывались простыми словами, и к концу года Чонгук уже немного начал осваивать японский. Не складно, как хотелось бы, и даже не с первого раза. Но суть речи офицеров он улавливал. Мужчина часто рассказывал ему о своей дочери, погибшей на глазах матери. О традициях. И о том, как на самом деле японский народ встретил войну. Никому не хотелось нарушать многолетний покой. И всё же правительство Японии потеряло почти все ценные ресурсы, а удар Кореи по японскому полуострову, стал лишь предлогом для ответа. Нынешний президент сейчас находится в трудном положении, на него давят члены бывшей императорской семьи Киямо. Год назад, во время повторных переговоров люди пытались выйти против правительства, заполнив всю центральную площадь с плакатами. Но членами парламента единолично было принято решение об открытии огня. По неизвестным причинам президент не смог выступить против и поддержал их. Так мужчина и попал сюда.

К счастью, в концлагере он успел обзавестись связями (в жизни он занимал высокий пост), и с помощью них пытался отыскать свою жену, которую потерял во время задержания. Он полагал, что она всё же выжила. Но все надежды рухнули в один миг. В тот же вечер убили и его самого, перестаравшись с пытками.

Чонгуку было противно на себя смотреть. От него старого ничего не осталось: волосы отросли почти до плеч, спутались, а лицо покрыла борода, делая его почти неузнаваемым. Он так сильно исхудал, что серого цвета из-под кожи выпирали косточки. Их почти не кормили.

Чуть позже его перевели в одну камеру с другими пленниками, где в основном находились политики, журналисты и беженцы. Среди них находился двенадцатилетний Хару, сирота, чей отец погиб при налете. Чонгук не мог позволить себе слабость, но ребёнок напоминал ему о чём-то, что он пытался забыть. О жизни до плена. О том, кем он был.

Любящим отцом, всеми силами пытающегося защитить своего сына.

Камера в которой он находился, была тесной, пропитанной сыростью и зловонием. Холод от бетонных стен и пола проникал в кости, а единственным источником света служила мутная лампочка под потолком. Заключенные сидели вплотную друг к другу, стараясь сохранить тепло. Здесь не было ни матрасов, ни одеял, лишь голый пол, на котором приходилось спать.

Чонгук протянул кусок черствого хлеба Хару, единственную свою пайку за день.

— Держи, ешь, — тихо сказал он, с трудом проглотив комок в пересохшем горле.

— Но ты и вчера не ел, — возразил Хару, а затем указал на кореянку, что сидела в углу. — Та тётенька назвала меня нахлебником, и сказала, что из-за меня ты когда-нибудь умрешь.

Чонгук бросил короткий взгляд в указанную сторону и заставил себя улыбнуться

— Слушай чужих поменьше, — хрипло ответил он. — Я уже изжил своё, а ты нет.

Хару тихо подошёл ближе, обнял его костлявое плечо и, обхватив ладонь мужчины, переплел свои пальцы с его.

Там же возле них, прикрыв рот рукой, закашлялся один из заключённых. А когда увидел на ладони кровь, то постарался её вытереть об старую смятую одежду, чтобы кто-то ненароком не увидел её. В этом месте болезнь служила приговором. Если охранники замечали, что кто-то болен, то его либо выволакивали наружу, чтобы «избавить от мучений» или оставляли в камере (что происходит очень редко), где человек умирал на глазах у других. Здесь нникто никого не лечил, никто ни о ком не заботился. Люди погибали от туберкулёза, инфекций, голода и пыток. Холодная бетонная камера служила им могилой. Те, кто мог работать, иногда отправлялись на принудительные работы: строить лагерные укрепления, рыть траншеи или просто таскать тяжести. Остальных просто игнорировали до их последнего вздоха.

С Чонгуком же всё было сложно. Люди, которые были задержаны в Корее, видели в нём надежду. Обращались как к лидеру. Просили, чтобы он вытащил их. Или напротив, проклинали и били его, когда он был слишком слаб, чтобы защититься. Иногда ему даже хотелось, чтобы охранники избавили его от бренного существования. И если в первый раз, он хоть как-то пытался дать отпор, то в последующие просто молчал. Он перестал спорить или защищаться. Мысли были заняты Хару, которого он пытался защитить хотя бы от крошечной части этого ужаса. Но не вышло. Чонгук каким-то образом сумел пережить даже его.

Через месяц мальчик начал проявлять слабость. Отказывался от еды. Чонгук искренне надеялся, что ребёнок всего-навсего простудился. Но с каждым днём кашель становился сильнее, и однажды в его мокроте появились первые прожилки крови. Чонгук почувствовал, как сердце сжалось в груди. Он прекрасно знал, что это означало. Он видел это и раньше у других заключенных. Никто из них так и не выжил в лагере. И как только болезнь становилась очевидной, их попросту убивали, чтобы не заразить остальных.

— Слушай меня, — Чонгук взял его лицо в свои руки, чтобы Хару смотрел ему прямо в глаза. — Не кашляй на людях. Тебе ясно? Не показывай, что тебе плохо.

Мальчик кивнул, но болезнь быстро брала своё. Через несколько дней его исхудавшее тело уже не могло скрыть слабости. Он лежал, свернувшись калачиком, прижимая ладони к груди, и едва дышал. Чонгук, чувствуя свою беспомощность, старался держать его в тепле, насколько это было возможно, отдавая свой тонкий, рваный пиджак. Ближе к вечеру в камеру бесцеремонно ворвались военные. Раз в месяц они проводили чистку. А сегодня верно решили заодно и осмотреть на наличие больных. Один из офицеров взглядом зацепился за свернувшегося мальчишку и указав подчинённым в его сторону, распорядился:

— Этот болен.

Чонгук тут же встал между охранником и Хару, раскинув руки, будто пытаясь заслонить его собой.

— Он просто устал. Он ребёнок, дайте ему время.

Охранник грубо толкнул Чонгука, отчего тот упал на бетонный пол.

— Отойди, — приказал он, жестом подозвав ещё двоих.

Хару вскрикнул, когда его схватили за плечи и подняли на ноги. Он попытался вырваться, но был слишком слаб.

— Нет! Оставьте его! — закричал Чонгук, пытаясь подняться, но получил удар сапогом в живот.

Военные бесцеремонно выволокли ребёнка наружу, вслед за ним протащили ещё несколько человек, среди которых затерялись пожилые, и слишком больные на вид люди. Хару перед выходом обернулся, смотря на Чонгука, взглядом полного ужаса и едва ли сдерживал слёзы.

— Дядя, — закричал он, не желая с ним прощаться, но дверь с громким скрипом захлопнулась, и его голос утонул в стенах длинного коридора.

Чонгук подскочил на ноги, которые едва ли удерживали равновесие, настолько он был слаб и бросился в сторону выхода, прислонившись к железной двери. Несколько раз он ударил по ней. Отчаянно. Громко. Заполняя камеру своими воплями. По ту сторону прозвучал выстрел.

...А за ним ещё один. И ещё один, и ещё один, ещё один, ещё, ещё, ещё...

Чонгук резко стих, сползая на холодный бетонный пол. Тело дрожало от бессильной ярости. Он сжимал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, пока в голове стучала только одна мысль: он не смог его спасти. Он ничего не смог и никогда не сможет...

Hearing — Sleeping At Last
***

Небо над лагерем было серым и безучастным. Чонгук, согнувшийся под тяжестью мешка с цементом, медленно переставлял ноги. Тело давно стало чужим: худым, измождённым, дрожащим от холода. Когда кто-то из заключённых падал, охранники сразу же начинали бить его дубинками, поэтому Чонгук, несмотря на слабость, продолжал идти. Он уже не чувствовал боли, она была с ним так долго, что стала привычной. Он не испытывал ни злости, ни обиды за свою жизнь в концлагере. Больше не задумывался о побеге, как раньше. И даже не пытался связаться с корейскими разведчиками, чтобы выйти на Тэхёна. После смерти Хару, Чонгук просто сдался.

На очередной перекличке он заметил нового военного. Чонгук встретил его взгляд с мнимым равнодушием к происходящему, и к вечеру этот «новичок» оказался уже рядом.

— Ты, — коротко бросил он, когда Чонгук грузил обломки кирпича на повозку. — Иди за мной.

Он, не задавая вопросов, тут же подчинился. В лагере вопросы стоили жизни. Они вошли в заброшенное здание, где не работали лампы.

— Назови своё имя.

На секунду повисла напряженная тишина.

— Чон Чонгук, — ответил он медленно, готовясь к тому, что сейчас его изобьют.

Мужчина выдохнул и, оглянувшись, облегченно улыбнулся.

— Я Ли Дон Ук, — тихо произнёс он. — Воспитатель Ли, если вам так угодно. Вы меня помните?

Чонгук непонимающе уставился на него. Сознание блуждало в тумане. Всё, что было связано с прошлой жизнью, давно было забыто. Он слабо покачал головой.

— А вы меня знаете? — спросил он встретившись с ним взглядом.

Дон Ук схватил его за плечи.

— Разумеется, — ответил он тут же. — Послушайте, у нас слишком мало времени. Наши ребята уже прочистили весь лагерь, и готовы к отступлению. Вам только нужно следовать за мной.

Чонгук покачал головой.

— Не мучайте меня так, пожалуйста, — взмолился он. — Лучше убейте! Но только не мучайте!

— Я хочу помочь вам!

— Нет, вы не помогаете! Это японцы вас подослали? Чего они хотят? Один раз меня уже вывозили. Я запомнил тот урок, больше это не повторится. Уходите отсюда, пожалуйста. Я вас не знаю. Я вас не помню. Ничего не помню.

— Я вам напомню, — мягко прошептал он. — Вы человек, которого ищет восемнадцатилетний парень по имени Сон У. Он всё ещё считает вас своим отцом.

Чонгук поднял глаза, посмотрев на него с некоторой отрешенностью.

— Вы ошиблись, — прошептал он. — Того человека больше нет.

Дон Ук тяжело вздохнул, времени на объяснения почти не оставалось. Он схватил его за руку и повёл в сторону выхода:

— Следуйте за мной и не останавливайтесь.

Чонгук шёл, будто во сне. Ноги казались свинцовыми, глаза с трудом фокусировались на тускло освещённых коридорах. В голове гудело. В уши неожиданно ударил гул сирен. Мужчина обернулся, лицо его исказилось напряжением.

— Ускорьтесь, — прошептал он, подтягивая Чона ближе.

Но Чонгук будто застыл на месте. Он остановился, блуждая взглядом по треснувшим стенам. В ушах звенели крики, мольбы умирающих, хлопки выстрелов. Тело не слушалось.

— Нам конец, — бормотал он, качая головой. — Они найдут нас...

— Бога ради, придите вы уже в себя! — резко бросил Дон Ук и влепил ему пощёчину.

Резкая боль вернула Чонгука в реальность. Он растерянно взглянул на мужчину, глаза налились влагой. Ли слегка подтолкнул его, и тело машинально двинулось вперёд. Они выбрались в узкий коридор. Дон Ук вёл его так быстро, как мог, умело избегая патрулей. Не церемонясь, мужчина вытянул из кармана форму охранника и натянул её на Чонгука.

— Наденьте это. Если кто-то спросит — вы мой помощник. А до тех пор молчите.

Чонгук механически натянул одежду. Она висела на нём, как на вешалке. Исхудавшее тело едва заполнило её, но никто не обратил внимания. Они почти дошли до выхода, когда впереди раздались громкие голоса.

— Эй, что вы здесь делаете? — крикнул один из солдат, вскидывая автомат.

Дон Ук, не задумываясь, шагнул вперёд.

— Срочное распоряжение, — хладнокровно ответил он, бросив удостоверение на стол. — Мы перевозим заключённого на допрос.

Солдат посмотрел на удостоверение, затем на Чона. Его пустые глаза выглядели настолько жалкими, что он не вызвал подозрений.

— Проходите, — наконец буркнул военный, и Дон Ук потянул Чонгука дальше.

Когда они вышли за пределы лагеря, ночной воздух, обжигая, наполнял лёгкие ощущением свободы. Давно забытым и почти нереальным. Дон Ук, разрезая мрак, шёл впереди, но для Чонгука каждый шаг казался невероятным усилием. Перед ним тёмным, почти пугающим морем, раскинулся лес и не в силах задержаться на одной детали, его зрачки суетливо метались из стороны в сторону. Он забыл, каково это, видеть что-то кроме бетонных стен и грязи под ногами. Лёгкие, впервые за долгое время, наполнились воздухом, не пропитанным гнилью и кровью. Чонгук, делая глубокий вдох, на секунду остановился, словно боялся, что всё это могло исчезнуть. Холодный воздух обжигал горло, но ожог был желанным. Он закрыл глаза, проникаясь нахлынувшим чувствам.

— Не задерживайтесь, — тихо сказал Ли Дон Ук. — Рано расслабляться.

Но Чонгук словно прирос к земле.

— Так вы правда не разведчик? — прохрипел он.

Ли шагнул ближе и мягко дотронулся его плеча.

— Правда.

Чонгук с трудом двинулся с места. Воздух в легких будоражил, и он совсем позабыл о холоде, о голоде, о боли.

Обо всём на свете.

Сейчас был только он и бескрайняя тундра. Он застыл на краю бездны. Глаза наполнились слезами, но это были не те слёзы боли или отчаяния, что он привык проливать.

— Свобода, — прошептал он, не веря собственному голосу.

Дон Ук ничего не сказал. Он смотрел на него, на его исхудавшую фигуру, которая казалась ещё меньше на фоне этого необъятного мира. Чонгук между тем, опустился на колени, и дрожащими пальцами, коснулся холодной земли.

Настоящая.

— Я думал, я никогда больше её не увижу, — прошептал он, и голос его задрожал. — Тундру...

***

— Как вы меня нашли? — спросил Чонгук, когда они сделали короткую остановку за грубой каменной стеной, бывшей когда-то частью разрушенного храма.

— Кто-то передал информацию господину Чону. Сказал, что вас держат в лагере, и что вы ещё живы.

— Кто это был?

— Мы не знаем, — ответил Дон Ук, избегая прямого взгляда. — Имя не было названо, только место и... предупреждение, что времени у нас мало.

Чонгук замолчал. Ему было сложно понять, что происходит. Каждое слово доходило с задержкой.

— Вы не побоялись, что вас здесь убьют? — спросил он после долгой паузы.

— Признаться честно, больше я боялся, что не успею спасти вас. С тех пор как вы исчезли, ваш отец не находил себе места. Сон У несколько раз пытался связаться с господином Чоном, полагая, что он скрывает вас от президента Кима, но вы знаете, каким иногда может быть он упрямым.

Чонгук кивнул, но ничего не ответил. Они пересекли границу ночью. Дон Ук договорился с местными партизанами, которые помогли им перейти заминированное поле, показывая путь через выжженные леса и грязные болота. Они ползли, шептали, замирали при звуке шагов или далёком гуле машин. А когда наконец оказались на родине, Чонгук рухнул на колени, тяжело дыша.

— Всё позади. Теперь нам осталось только добраться до базы, — ликовал мужчина.

Столица встретила его хаосом. Небо заволокло густыми тучами дыма от недавних взрывов, и даже с окраин города был слышен рёв толпы. Улицы раздирали протесты. Люди скандировали лозунги, жгли плакаты с изображением Тэхёна, а вдоль стен синих домов, окружённых колючей проволокой и блокпостами, виднелись следы брошенных камней. Чонгук шёл сквозь этот хаос с большим усилием. Обветренное и осунувшееся лицо, было скрыто за спутанными, грязными волосами, доходившими почти до плеч. Щетина, превратившаяся в бороду, скрывала скулы. Одежда, подаренная одним из жителей посёлка висела на нём как мешок. Испачканная грязью и порванная в нескольких местах старая куртка, обнажала костлявые запястья. Однако Чонгук даже и не думал о своём внешнем виде. Не думал ни о чём, кроме одного: о Тэхёне. Он должен был увидеть его. Должен был узнать, зачем тот оставил его умирать.

У входа в Синий дом всё было перегорожено. Военные проверяли каждого, кто подходил слишком близко, и стоило Чонгуку приблизиться, как один из солдат протянул руку, останавливая его.

— Куда направляешься? — спросил он грубо, смерив Чонгука взглядом.

— Я... мне нужно к президенту Киму, — его голос был хриплым, едва слышным после долгих месяцев молчания.

Солдат хмыкнул, явно приняв его за бездомного.

— Разворачивайся. Президенту не до тебя.

— Вы не понимаете... я Чонгук, — он посмотрел на него с отчаянием. — Я его... я должен с ним поговорить.

Солдат нахмурился.

— Проваливай.

Чонгук попытался обойти его, но был резко оттолкнут. Он упал, ударившись плечом об землю. Толпа за спиной начала кричать ещё громче, и кто-то из протестующих, выкрикнул:

— Долой президента!

Чонгук поднялся, обхватив плечо, но не ушёл. Его трясло. Он снова сделал шаг вперёд, но на этот раз из здания вышел человек. Казалось, весь мир на мгновение рухнул. Ноги подкосились, но он постарался прорваться. Чонгук чуть ли не рыдал от бессилия.

— Айзава! — крикнул он, но его голос утонул в шуме толпы.

Киямо, быстро направлялся к машине, окружённый охраной. Он даже не взглянул в его сторону.

— Айзава! Это я! — снова прокричал Чонгук.

Он сделал ещё шаг, но солдаты загородили ему путь, оттолкнув ещё грубее.

— Уберите его, — раздался чей-то холодный голос.

Чонгук упал на землю. Боль пульсировала по всему телу, но больше всего болела душа. Его не узнали. Его забыли. Толпа продолжала шуметь, а он лежал на холодной земле перед Синим домом, смотря в безжалостное серое небо, где пролетел небольшой плакат с лицом Тэхёна. Люди вокруг так и продолжали кричать во всю глотку, а когда увидели Айзаву, обозлились только больше. Киямо, привыкший к подобной суете даже не оглядывался и перед тем, как сесть в машину кивнул охранникам, давая знак, чтобы они расчистили дорогу. Машина плавно выехала из территории Синего дома, так и оставив Чонгука без внимания.

***

Чонгук пробовал всё, чтобы пробраться в резиденцию Тэхёна. Воспользовавшись связями Дон Ука, он пытался проникнуть через служебный вход, переодевшись в форму одного из охранников. Но попытка была тщетной. На следующий день он пробовал проскользнуть вместе с поставкой продовольствия. Смешавшись с рабочими, он занял место в грузовике, который вез припасы для резиденции. Однако его остановили на входе, тщательно проверяя каждого, даже рабочую одежду. Чонгуку пришлось выпрыгивать из машины, прежде чем его успели обыскать.

Поскольку, врагов у Тэхёна стало больше, а после его исчезновения, он так и вовсе усилил охрану, все попытки оказались безуспешными. Чонгук не мог туда войти. Всего лишь за один миг, он перестал быть частью его жизни. Их больше ничего не связывало. Его больше ничего там не удерживало. Нещадные попытки изо дня в день обрушались крахом. И всё же Чонгук не терял надежды, он проводил дни напролёт, слоняясь неподалёку от ворот. Иногда сидел на земле, наблюдая за входом, надеясь хотя бы мельком увидеть Тэхёна. Но тот не выходил. Если он и покидал резиденцию, то только в сопровождении кортежа, окружённый охраной. Автомобили проносились мимо так быстро, что Чонгук едва успевал повернуть голову, и охранники тут же его подгоняли, гоняя палками, как бездомного.

Вокруг синего дома тоже кипела жизнь: митингующие с транспарантами, солдаты с оружием, протесты и выстрелы. Но для Чонгука всё это не имело значения. Настолько он нуждался в своей семье. О Сон У он тоже ничего не знал. Не смог узнать. По последним данным, которые смог раздобыть Ли, он находился то ли в Швейцарии, то ли в США вместе с Су Хёном. Покинуть границы они уже не могли. Восстановить чонгуковские документы в таком хаосе, тоже. Связаться с ними было невозможно. И, честно говоря, Чонгук уже не был уверен, что хочет этого. Незачем ему было показываться перед сыном в таком ужасном состоянии и портить о себе последние впечатления. А вот с Тэхёном всё было иначе. В Тэхёне он нуждался, без него он не видел смысла своей жизни. В Тэхёне была его душа. Они неделимы. Пока не разлучит их смерть.

Но в какой-то момент он наконец осознал, что больше не принадлежит этому миру. Всё, что когда-то связывало его с ним, исчезло в тот день, когда он оказался в плену. Всё изменилось. Тэхён жил своей жизнью, оградив себя от него железной стеной. А Чонгук взамен должен был жить своей. Без него.

С Чжи Соном Чонгук встретился через два месяца, когда наконец смог хотя бы немного привести себя в порядок. Дон Ук отрезал его длинные волосы, купил новую одежду. Но даже это не могло скрыть его истощённого вида. И хотя снаружи он выглядел неважно, то изнутри всё обстояло ещё хуже. Чонгук был сломлен. Выброшен. Покинут. И ничего в этом мире больше не могло его утешить.

Первые две недели он провёл прямо возле Синего дома, иногда ночуя на холодной земле или под деревом. Затем начал ходить к парламенту, надеясь, что там удастся увидеть кого-то из приближённых к президенту или Айзаве. А когда ему наконец всё это порядком надоело, он начал блуждать по городу (Чонгук до смерти боялся оставаться в замкнутых пространствах, поэтому иногда ночевал прямо на улице, таким образом чувствуя себя более спокойно).

Однако, и город был не в лучшем состоянии. Улицы когда-то оживленной столицы превратились в руины. Всюду царила смерть, холод и отчаяние. Война не щадила никого. Пустые, измождённые, заляпанные грязью и кровью лица людей стали отражением безысходности.

Хосок, ныне главнокомандующий, держал город под строгим контролем, пытаясь подавить протесты и сохранить порядок, но при этом только усугублял страдания народа. По его приказу военные патрули, применяя силу, разгоняли толпы беженцев. Иногда, чтобы напугать, стреляли в воздух, но всё чаще целились в толпу. Те, кто пытались найти еду в разграбленных магазинах или покинуть город, рисковали быть застреленными на месте. Небо над городом то и дело разрывали гулкие звуки пролетающих самолетов. Сбрасываемые бомбы превращали целые кварталы в груды пепла. Люди не успевали даже спрятаться — сирены либо не работали, либо звучали уже после первого взрыва. Всякий раз, когда земля содрогалась от очередного удара, воздух заполнял крик. Чонгук понял, что от концлагеря их страна сейчас мало чем отличалась. Люди здесь ежедневно умирали от голода. Тех, кто был слабее, тянуло в бездну первым: дети, старики. Матери, не имея ничего, чтобы накормить своих детей, укрывали их своими телами, пытаясь согреть на морозе. Тела умерших порой оставались на улице неделями. Их никто не убирал.

Чонгук с отвращением к себе и своей жизни проходил мимо, наблюдая за ними со стороны (он то не бедствует, его полностью обеспечивают несколько знатных домов, которые служат Чжи Сону). Смешавшись с толпой, Чонгук наблюдал за тем, как люди умирали от болезней, которых можно было избежать, если бы в городе остались врачи и лекарства. Видел, как матери плакали над мёртвыми детьми, как мужчины, потерявшие семьи, сидели у разрушенных домов, лишённые всякого смысла жизни. Но самым невыносимым было осознание, что им ничем нельзя помочь.

И всё же однажды, терпению пришёл конец, и Чонгук начал действовать. Его не сразу признали. И не сразу вспомнили. Сказанные им слова воспринимались с недоверием, но он продолжал говорить. Чонгук находил группы беженцев и убеждал их следовать за ним. Кое-как он смог организовать одно убежище в подвале полуразрушенного здания. Там было холодно, но крыша всё же защищала от бомбёжек. А когда люди были собраны, и среди них нашлись несколько больных, он впервые обратился за помощью к своему отцу.

— Ты ведь врач. Помоги им, — произнёс он, дрожащим голосом, едва глядя на него.

Чжи Сон несколько минут молчал, разглядывая сына. Чонгук выглядел таким же сломленным, как и все остальные. Про то, где он был и что с ним всё это время делали, он так и не рассказал, а мужчина в свою очередь, не стал его допытывать.

Впервые, за многие годы их наконец начало что-то объединять. Впервые за всё время, Чонгук попросил у него помощи. И он не смог ему отказать. Каждый день в убежище приходили всё новые люди. Женщины с раненными детьми, мужчины, которым удавалось выжить после налётов, старики, которые не могли двигаться самостоятельно. Чжи Сон, несмотря на отсутствие инструментов и лекарств, лечил их, как мог. Он перевязывал раны, удалял осколки стекла и металла, изредка спасал жизнь. Но чаще приходилось просто наблюдать, как люди угасают.

Чонгук старался быть рядом с каждым, кто приходил. Он подавал воду, когда находил её, раздавал кусочки хлеба, которые удавалось раздобыть вместе с группой. Он разговаривал с людьми, даже если они не отвечали. Каждый раз, когда кто-то умирал, оттаскивал тело подальше, чтобы не видели другие. Но хуже всего было смотреть на детей.

— Скоро всё закончится, — шептал он им. — Скоро...

Однако своим словам не верил. Чонгук вообще не был уверен, что делает всё правильно. Всего несколько лет назад, находясь в Англии, он и подумать не мог, с какими трудностями пришлось встретиться простому народу. Люди умирали от голода, холода и пуль. Чонгук, медленно возвращаясь к жизни, держался из последних сил. Он не знал, сколько ещё сможет выдержать, но в глубине души тлела слабая надежда: если он сможет спасти хотя бы одного человека, его жизнь снова обретёт смысл.

***

В воздухе висела тишина. Подвал, ставший временным убежищем, казался Чонгуку тесным и душным (он всё ещё боялся таких здании). Он сидел на холодном полу, привалившись спиной к стене, и смотрел перед собой. Тусклые и уставшие глаза, не выражали ничего. Ни боли, ни надежды, ни гнева. Чжи Сон сидел напротив, держа в руках тряпичную салфетку, которой только что перевязал чью-то руку.

— Что с тобой? — тихо спросил он.

Чонгук не ответил, уткнувшись взглядом к трещине на стене.

— Ты всё ещё хочешь его увидеть? — продолжил Чжи Сон, немного мягче.

Чонгук опустил голову, чувствуя, как это простое предположение выбило из него весь воздух. Он долго молчал, прежде чем ответить:

— Я думал, что хочу.

— Я мог бы попробовать помочь тебе, — не отводя взгляда, предложил Чон. — Тэхён наверняка примет тебя. Ты ведь знаешь, что он...

— Нет, — резко перебил его Чонгук. — Уже слишком поздно. К тому же, скоро пойдут морозы. Нам нужно поспешить, если мы хотим спасти как можно больше людей.

Чжи Сон немного помедлив, сдвинулся ближе и снова обратился к нему.

— Этому не будет конца, — прошептал он, чтобы никто его не услышал. — У нас больше не хватает мест. Чонгук, ты видишь, что здесь происходит? Разве ты не понимаешь, откуда всё это пошло?

Чонгук поднял на него глаза.

— Всё из-за войны, — ответил он.

— Не из-за войны, — возразил Чжи Сон. — А из-за него. Он президент. Одно его слово может привести всю страну к краху.

— Он... хотел лучшего, — тихо пробормотал Чонгук, будто пытаясь оправдать не только Тэхёна, но и себя.

— Хотел? А ты посмотри вокруг. Разрушенные дома, мёртвые дети, люди, умирающие от голода и холода. Это тоже то, чего он хотел?

Чонгук снова замолчал. Он крепко сжал руки, едва ли выдерживая натиск отца. За пределами подвала прогремел взрыв. Земля дрогнула, с потолка посыпалась пыль. Все дёрнулась, но никто не поднялся.

— Он мог бы остановить всё это, — между тем продолжал Чжи Сон. — Но всё повторяется. Наша страна рухнет. Ты сделал всё, что мог, сынок. У нас больше нет ни медикаментов, ни аппаратуры. Убежище становится бесполезным.

Чонгук покачал головой.

— Нет, мы можем всё исправить. Ты не знаешь, всего. У Тэхёна должна быть причина. Он никогда бы не стал подвергать нашу страну опасности. Никогда.

— Да приди ты уже в себя, когда ты пропал, он даже пальцем не пошевелил. Он был уверен, что ты ушёл от него, и спохватился только через месяц, пока мои люди не дали знак Айзаве.

Чжи Сон хотел было дотронуться до его плеча, но Чонгук резко встал с места.

— Я не хочу об этом говорить, — отрезал он, даже не взглянув на него. — Прошу в последний раз, больше не смей даже упоминать при мне об этом.

Мужчина нахмурившись, встал вслед за ним.

— Своим молчанием ты делаешь себе только хуже, Чонгук. Тебе придётся с кем-то поделиться об этом...

Чонгук устало выдохнув, наконец повернулся к нему лицом.

— С кем угодно, но только не с тобой, — скрывая в голосе горечь, произнёс он.

Courtyard Apocalypse Je Suis Parte

«4»

Настоящие дни:

Тэхён одним едва заметным движением подал знак охранникам, и те, обменявшись короткими взглядами, тут же выскользнули из комнаты, оставив мужчин наедине. Чонгук, оглянувшись, пробежался взглядом по просторному помещению (на всякий случай, чтобы убедиться, что ему не грозит опасность), и наконец расслабившись, облокотился об спинку кресла. Тэхён сидел напротив, напряжённо следя за каждым его движением. Он привык быть терпеливым, когда дело касалось власти или политики, но сейчас терпение требовало от него слишком многого. Он не смел торопить Чонгука, даже взглядом. В голове проносились мысли. Хотелось спросить его обо всём: где он был, как жил, что с ним произошло. Протянуть руку, коснуться его ещё раз, убедиться, что он настоящий. Но страх оказался сильнее. Он боялся разрушить этот хрупкий момент. Боялся, что Чонгук снова оставит его одного. А второго раза, Тэхён вряд ли уже переживет. Не сможет.

— Я скучал по тебе, — сказал он, так и не дождавшись от него прямого ответа на вопрос.

Чонгук тоже скучал. Он нервно скользнул пальцами по подлокотнику кресла, в поиске за что можно было зацепиться. Глаза снова опустились вниз, к полу. Он не знал, как смотреть на Тэхёна, на человека, которого он когда-то любил, но теперь напоминал обо всём, через что ему пришлось когда-то пройти.

— Когда ты ушёл, — наконец собравшись с мыслями, дрогнувшим голосом начал он. В горле появился ком. — Когда ты оставил меня, я взял паспорт из сейфа и хотел найти Айзаву, чтобы он приготовил самолет и получил разрешение на посадку в Цюрихе. Но меня остановил один из твоих слуг, он представился человеком моего отца и сказал, что ты намерен казнить его. Мне пришлось поверить ему, а дальше всё как в тумане. Меня усыпили. Когда я проснулся, то оказался запертым в камере. Несколько недель меня удерживал в своем доме китайский посол, а когда я сбежал от него, меня словили и заперли ещё на четыре месяца, — Чонгук поднял взгляд, пытаясь сдержать слёзы. — Я чуть ли не сошёл с ума. Меня освободили только, когда я пытался убить себя. Ещё полгода мне пришлось следовать его указкам, и чуть позже меня продали японским разведчикам. Всё оставшееся время я провёл в концлагере, Тэхён. Ты даже и представить себе не сможешь, как надо мной там издевались. Они били нас, морили голодом, заставляли работать до полного изнеможения. Я смотрел, как умирали люди, один за другим и молился, чтобы это кончилось. Я не мог с этим жить.

Он отвёл взгляд, не желая смотреть ему в глаза.

— Ты просто вычеркнул меня из своей жизни... — продолжал он, больше не сдерживаясь.

— Когда мне наконец удалось сбежать, я шёл пешком, пробиваясь через всё это дерьмо, через войну, через смерть. А когда добрался до Синего дома, они не впустили меня. Меня не узнал даже Айзава. Для всех я стал просто... никем.

Тэхён почувствовал, как что-то внутри него оборвалось.

— И знаешь, что самое страшное? — Чонгук посмотрел прямо на него. — Когда я всё это увидел, людей, умирающих от голода и бомбёжек, я понял, что во всём виноват ты. Ты никого не спас. Ты ничего не сделал, Тэхён. Хуже. Развязав войну, ты бездействовал.

В комнате повисла тяжёлая тишина. Тэхён сжал руки, пытаясь сохранить спокойствие.

— Я не хотел войны, Чонгук. Мне пришлось пойти на крайние меры, только потому что японцы планировали за твоей спиной нанести удар по южной части нашей страны. Им не нужно было наше сотрудничество. Я узнал об этом по приезду, от разведчиков, которые почитали выбор моей матери и отца Айзавы. Они хотели служить нам, а не их сгнившим политикам. Они предъявили мне доказательства и я не мог проигнорировать эти вещи. И если бы ты не проболтался всему свету, что смог добиться перемирия, я не оказался бы в столь сложном положении. Мне не пришлось бы казнить всю династию Пак, и к слову, я хотел сказать, что их дети живы. Ты ушёл раньше, чем я отдал приказ остановить трансляцию. Но в тот момент ты выставил меня таким чудовищем, что я больше не смог этого терпеть. Нам нужно было остыть, Чонгук.

Он остановился, взглянув на него с такой болью, которую нельзя было не увидеть. Чонгук вздохнул, в груди болезненно сжалось сердце.

— Ты мог найти другой способ, — тихо сказал он. — Ты мог...

— Другого пути не было, — отрезал Тэхён.

Тишина между ними стала почти осязаемой. Чонгук опустил голову, сжимая на подлокотниках кресла кулаки. Он больше не мог смотреть на него. Каждый раз, когда они встречались с ним взглядом, внутри всё сжималось от давно позабытой тоски. И тоска эта была настолько сильная, что он давно простил Тэхёну все ошибки. Не мог иначе. Он любил его и ненавидел одновременно. Он не мог без него жить, а находясь с ним в опасной близости, терял рассудок. Неправильное становилось — правильным. Всё плохое превращалось в хорошее, а прошлое забывалось настоящим.

Тэхён, поддавшись порыву, приблизился к нему ещё ближе, и осторожно, боясь получить от него отказ, протянул свою руку, касаясь пальцами его ладони. Чонгук вздрогнул, но не отдёрнулся, взглядом метаясь между рукой Тэхёна и его лицом, будто не мог поверить, что это происходит наяву. Сколько раз будучи запертым в клетке он нуждался в его прикосновениях. В его присутствии. В нём самом. Пальцы чуть дрогнули, и он, почти не осознавая этого, чуть сильнее сжал руку Тэхёна.

— Давай оставим все дела на потом, — умоляюще прошептал Ким. — Давай поговорим о нас. Разве ты не скучал по мне? По нашему сыну? По нам?

Он медленно поднял руку и коснулся его щеки. Большой палец осторожно скользнул по скуле, в том месте, где остался небольшой шрам.

— Мне тебя не хватало, — продолжил он. — Можешь ненавидеть меня сколько угодно, я стерплю от тебя всё Чонгук. Но только не оставляй меня одного.

Чонгук почувствовал, как внутри него что-то надломилось. Истерзанное, израненное сердце, всё ещё хранило для Тэхёна ту любовь, которую он пытался подавить долгие девять лет. Чонгук закрыл глаза, чувствуя, как тёплые пальцы поглаживают его щёку.

— Мне тоже тебя не хватало, — наконец сдавшись, совсем тихо прошептал он в ответ.

Behind Every Decision Yehezkel Raz

Тэхён не выдержал. Он наклонился ниже, касаясь губами лба Чонгука. Затем он опустился ниже, к его виску, к щеке, к уголку губ, проверяя, позволено ли ему идти дальше. Чонгук не отстранился, напротив, он сам потянулся вперёд, прижавшись к Тэхёну губами с такой жадностью, что застал его врасплох и тогда, обхватив его лицо ладонями, Тэхён углубил поцелуй. Словно таким образом, пытался доказать себе, что происходящее между ними было реальным, что Чонгук действительно здесь, рядом, в его руках. Чонгук сжал ткань пиджака Тэхёна, притягивая его ближе. Всё, что он пережил, все те годы боли, голода и страха, будто испарились в одном мгновении. Он чувствовал себя таким счастливым, словно впервые за долгое время нашёл своё место. Тэхён сорвался, его губы переместились к шее, оставляя горячие следы там, где он касался. Он гладил Чонгука по спине, по плечам, ощущая под пальцами его худобу.

Чонгук отвечал ему с такой же жадностью и отчаянием. Всё остальное потеряло значение — война, политика, раны, нанесённые временем. Тэхён слегка отстранился, его губы покраснели от поцелуев, дыхание сбилось. Они встретились взглядом. Им не нужно было говорить, чтобы понять друг друга. Настолько они были близки, что читали всё по одному лишь взгляду, по одному неверному движению.

— Прошло столько времени, — тихо сказал Чонгук. — Я был уверен, что ты забыл обо мне.

Тэхён нежно коснулся его руки и притянув к себе, оставил небольшой поцелуй на тыльной стороне. Он лениво провел пальцем по тонким линиям на его ладони.

— Ты слишком низкого обо мне мнения, — вылетело из его уст. — Ты не представляешь, что я чувствовал, когда думал, что потерял тебя.

— Я чувствовал то же самое, — признался Чонгук. — Там, в лагере, я думал о тебе каждую ночь. О том, где ты, что делаешь, что чувствуешь.

Тэхён снова сжал его руку.

— Клянусь, если бы я только знал, я бы сделал всё, чтобы вызволить тебя оттуда. Я никогда не хотел, чтобы ты проходил через это.

— Но ты не сделал, — произнёс Чонгук голосом полной боли.

Тэхён склонил голову.

— Прости, — виновато прошептал он. — Я знаю, что одного прощения мало. Ничто не вернёт тебе эти годы, но... прости меня, Чонгук.

Слёзы потекли по щекам Чонгука, но он не отстранился. Вместо этого он поднял руку и коснулся его лица. Тэхён не выдержал. Он наклонился за очередным поцелуем, впиваясь губами с той же жадностью, что и в первый раз. Чонгук, позволяя себе забыться, скользнул руками вверх, и обхватывая плечи мужчины, притянул его ближе.

Тэхён провел рукой по его щеке, пальцы скользнули вниз к шее, нащупывая тонкую линию ключицы, выступающую слишком резко под кожей.

Чонгук первым потянулся к пуговицам его рубашки. Тэхён же не останавливал его, он лишь склонился ближе, снова накрывая его губы своими, оставляя мягкие, но настойчивые поцелуи. А когда его рубашка упала на пол, Чонгук замер, скользнув взглядом по телу. Возраст оставил свои следы: кожа на руках истончалась, на грудине появился едва ли заметный бугорок. Но это никак не вызывало в нем отторжения. Напротив, Чонгук тянулся к нему.

— Ты сильно сдал, — прошептал он.

Тэхён хотел было что-то ответить, но вместо этого попросту наклонился. Руки медленно двинулись вниз, находя застёжку рубашки Чонгука, но тут же остановились.

— Можно? — едва слышно спросил он, встретив его взгляд.

Чонгук только кивнул, дыхание сбилось, когда ткань скользнула с его плеч. Тэхён замер. Всё тело было покрыто шрамами — длинными, неровными, старыми и свежими. Каждый из них кричал о боли, которой ему пришлось пережить, и Тэхён почувствовал как сдавило от вины горло. Чонгук не теряя времени, неуклюже расстегнул застёжку его брюк.

Ким между тем проводил ладонями по его ребрам, руки остановились на тонкой линии талии, пальцы слегка задержались и медленно, почти нерешительно, потянулись к поясу. Как только их тела соприкоснулись, Чонгук задохнулся от этой близости.

— Ты прекрасен, — тихо сказал Тэхён, глядя на него.

Чонгук отвел взгляд.

— Не говори так... я... — он запнулся, но Тэхён мягко заставил его снова встретиться с его взглядом.

— Ты прекрасен, — твёрдо повторил он.

Не дожидаясь ответа, Тэхён, поддерживая его руками, осторожно повалил на диван. Чонгук оказался на спине, его голова едва не утонула в мягкой обивке, и мужчина, расположившись над ним, замер. Он осторожно провел рукой по его боку, затем скользнул пальцами к его ребрам, к животу, ощущая, как тонкая кожа поднимается под его ладонью вместе с частым дыханием. Чонгук выгнулся навстречу, его руки обвили шею Тэхёна, притягивая его ближе.

— Я люблю тебя, — выдохнул он, целуя его шею и оставляя горячие следы.

Тэхён не мог ответить словами, позабыв обо всём на свете, он только терялся в его прикосновениях. И даже так, ему было мало. Немного рассеянными движениями он стянул с него брюки, и тут же принялся целовать его истерзанные шрамами бедра. Внутри всё наливалось сладким, мучительным возбуждением. Не выдержав, он смочил член слюной, стараясь не смотреть на Чонгука, чтобы не встретиться с его взглядом, и одновременно проник пальцами, пытаясь подготовить его. Чонгук инстинктивно напрягся, выдав резкий вдох. Он был невероятно узким, так что первые движения приносили невыносимое жжение, заставляя Тэхёна на мгновение остановиться, чтобы дать ему привыкнуть. А когда ему удалось растянуть его, он с осторожностью погрузил в него свой член. На лице Чонгука мелькнула болезненная гримаса, и Тэхён склонился ниже, прижимаясь губами к его виску, словно извиняясь за каждую причинённую боль. Пальцы нежно касались спины, описывая успокаивающие круги, затем опускались ниже, вдоль бёдер, пытаясь передать ему хоть немного тепла и заботы. Постепенно напряжение в теле Чонгука утихло, и он, тяжело дыша, немного расслабился. Тэхён наклонился ближе, провёл губами вдоль линии его челюсти, и задержался у уха:

— Ни за что больше тебя не отпущу! — прошептал он.

Слова проникли куда-то глубже, заставив Чонгука чуть приподнять голову, но мужчина уже вновь переключил внимание на его тело, проводя ладонями по шрамам на бёдрах, как будто пытался разгладить их своей нежностью. Тэхён изучал каждую его реакцию, каждый звук, каждый вздох, чтобы понять, где проходит граница, которую нельзя пересекать. И когда Чонгук, внезапно выгнувшись навстречу, издал приглушённый стон, его губы тронула едва заметная улыбка.

— Вот так, — прошептал он, проводя рукой вдоль позвоночника Чонгука. — Расслабься.

И Чонгук позволил себе расслабиться. Всё остальное давно перестало иметь значение. Обиды, которые он в себе хранил. Злость, которую он к нему чувствовал. Тэхён смог подавить их лишь одним прикосновением. Одним своим взглядом. Одним присутствием. А Чонгук и не сопротивлялся. Ему всё ещё было больно, но эта боль смешивалась с чем-то давно знакомым, и пугающе приятным. Он старался не думать, не чувствовать, а просто существовать. Здесь. Сейчас.

Тэхён сдавленно выдохнул. Последний толчок был достаточно сильным, и не вынимая член, он излился прямо внутрь. Пальцы неосознанно скользнули вверх по бедру Чонгука, задерживаясь там, где кожа была особенно горячей и через несколько секунд, он, почувствовав усталость, свалился на диван.

— Ты в порядке? — тихо спросил он.

Чонгук открыл глаза, медленно поворачивая голову к Тэхёну.

— Да, — ответил он едва слышно.

Тэхён сдвинулся ближе, накрыв ладонью руку Чонгука.

— Прости, если я был слишком груб.

Чонгук не ответил сразу. Он отвёл взгляд, затем снова посмотрел на него, и его губы дрогнули в слабой, почти неуловимой улыбке.

— Я люблю тебя, — прошептал он совсем тихо, прямо в его ухо.

Тэхён почувствовал, как его сердце сжалось от этих слов.

— Я тоже тебя люблю, — ответил он ему искренне.