Tundra

/ Vertiginous News — Isabelle Mathis /

«1»

Чонгук допустил ошибку. Возможно, самую огромную в своей жизни. Следующим утром, как только Тэхён уехал из дома, притворившись, что ничего не случилось он отправился на работу. Некоторое время ему пришлось провозиться с документами, собрать всю важную информацию про обширные счета политиков, загрузить на флешку ещё несколько файлов об их теневых манипуляциях, и как только стрелки часов миновали десяти, он передал все эти данные одному из верных слуг Чжи Сона. Рабочий ноутбук, как и сотовый телефон регулярно подвергались проверкам, поэтому действовать ему приходилось по обстоятельствам, пока люди из службы охраны окончательно не изъяли все его личные вещи. Чжи Сон получил флешку с данными через час.

Умысел Чонгука был понят, без лишних слов.

Той же ночью, когда Чонгук спал в другой комнате, Тэхён подписал необходимые приказы, запретив выезд из их резиденции без его личного разрешения. Роскошный дом снова превратился в золотую клетку, сам Чонгук незаметно в заложника, а Тэхён в дьявола. Он перестал скрывать своё лицо под маской добродушия, коим любил его видеть Чонгук. Просьбы стали приказами. Любовь сменилась презрением и они снова вернулись к тому, с чего начали.

На второй день после ссоры, Тэхён заставил вернуться Чонгука в свою спальню. Они почти не говорили, разве что перекидывались взглядами. Завтрак проходил в разных уголках дома, за раздельными столами. На обед у обоих находились дела вне дома, но ужин обязательно делили вдвоем. Изредка, Тэхён выводил Чонгука в свет, чтобы не дать лишнего повода для слухов. В присутствии чужих людей он прятался за маской любезности и всеми видами изображал любовь: улыбки, касания, нежные взгляды, поцелуи. И хотя его прикосновения, стало быть вызывали внутри горечь, Чонгук умело подыгрывал: когда было нужно — улыбался в ответ, если того требовала ситуация — прерывал разговор, помогая Тэхёну улизнуть от щепетильной темы, а если и это не срабатывало, принимался изображать грубого неуча, которого не в чём упрекнуть. Нужно отдать должное, на людях Тэхён никогда не позволял себе повышать на него голос, как и кому либо попытаться унизить его. Напротив, перед посторонними он был слишком обходителен, излишне вежливым, и даже заботливым. Чонгук не раз терялся от такой двойственности, не понимая в чём заключается причина, но изредка, совсем немного испытывал небольшое удовольствие.

Ужин сегодня был подан в чайной комнате на втором этаже. Сон У припозднившись, присоединился к ним только через десять минут после начала. К слову, Тэхён не стал упрекать его, напротив, этим вечером он был сдержан, даже почти молчалив. Лишь время от времени скользил короткими, но пристальными взглядами по лицу Чонгука.

— Душа моя, тебе стоит больше уделять внимание нашему сыну, нежели политическим интригам, — негромко произнёс он, ставя бокал на стол. — В последнее время, ты сильно увлекся работой.

Чонгук, сидевший напротив, почувствовал, как пальцы сами собой сжали вилку. Стоило бы ответить колкостью, но он лишь сдержанно выдохнул:

— Я всегда нахожу время для Сон У.

Тэхён поднес бокал к губам, сделав медленный глоток вина, а затем, бросил на него испытывающий взгляд. Чонгук мог поклясться, что он что-то задумал и словно подтверждая его догадки, поставив бокал на стол, Ким наконец заговорил:

— Сегодня я назначил верховного судью. Знаешь, что меня в нём поразило? — они встретились взглядом. — Ему изменяла жена. Но он не спешил с ней разводиться. Он оставил её без гроша в кармане, забрал все права на опекунство и усадил её в психушку. Мне импонируют люди, которые смотрят на всё с холодным расчетом, — Тэхён обратился к сыну. — Сон У, будь ты на его месте, как бы поступил?

Не ожидая подобного вопроса, юноша чуть ли не подавился чаем.

— А она действительно ему изменила? — лишь тихо спросил он.

— К сожалению, да и не один раз.

Чонгук постарался вмешаться:

— Я думаю, Сон У ещё рано вступать в подобные разговоры.

— Почему нет? — Тэхён наигранно улыбнулся. — Политический мир на самом деле гораздо жестче и сложнее, чем интрижка, любимый. Если он не сможет трезво оценить ситуацию, на вряд ли справится с проблемами по крупнее.

— И всё же, я хотел бы закрыть эту тему, — настоял Чонгук.

Но Тэхён, конечно, не собирался уступать.

—Ты говоришь о воспитании, но при этом уже несколько месяцев вставляешь мне палки в колёса. Сон У, твой отец связался с ненужными людьми и регулярно передает им информацию, — тон его с каждым словом становился только холоднее. — Не будь он членом нашей семьи, я бы давно казнил его за государственную измену, но боюсь, ты меня не простил бы.

Чонгук почувствовал горечь. Он был готов наброситься на него за то, что Тэхён выставил его в глазах сына предателем. Всё было совсем не так. Уткнувшись в тарелку, он боялся поднять взгляд, боялся увидеть в глазах сына разочарование. Но Сон У, казалось, даже не дрогнул, хотя внутри у него всё сжалось от страха.

— Ты прав, не прощу, — даже не раздумывая, ответил юноша. — Если папа сделал это, значит у него были причины.

Тэхён ничуть не удивился ответу.

— Даже если его выходка обернётся смертью для всех граждан нашей республики?

Тут Сон У замялся и Тэхён невольно вспомнил себя. Теперь они с отцом ничем не отличались.

— Ты можешь казнить меня, если хочешь, — вмешался Чонгук, не дав сыну сделать выбор, который преследовал бы его всю жизнь. — Но не вмешивай в это Сон У.

— О, если бы всё было так легко. Видишь ли, Чонгук, мне нужна флешка и больше всего в жизни я не терплю, когда мне лгут. Где она?

Атмосфера за столом изменилась. Сон У не мог не заметить, как Тэхён едва ли сдерживал в себе ярость, в то время, как Чонгук продолжал испытывать его терпение. За четыре года отношении между ними произошло слишком много вещей, но даже так, они всегда умудрялись скрывать от него все ссоры. Обычно, юноша встречался только с её последствиями. Как правило это было либо разукрашенное лицо Чонгука, либо виноватое выражение лица Тэхёна. Сейчас же всё оказалось куда серьёзнее, чем обычно.

— Если ты не хочешь говорить по-хорошему, придётся пойти другим путем. Сон У, я буду благодарен, если ты спросишь у своего отца, куда он спрятал все данные, — с притворным спокойствием произнёс Ким. — Уж тебе то он наверное сможет ответить?

Сон У чувствовал, как по спине пробежал холодок, он молча переводил взгляд с одного на другого.

— Спроси его, — повторил Тэхён, но уже строже.

Чонгук нахмурился.

— Оставь его в покое, — в очередной раз попросил он.

— Я давал тебе шанс, Чонгук, но ты упустил его. Вини во всём только себя.

Сон У посмотрел на дворецкого Кима, ожидая хоть какого-то знака, но тот лишь жестом распустил слуг, продолжая стоять в сторонке.

— Тэхён, я прошу тебя, не делай этого, — ещё раз попытался смягчить его пыл Чонгук.

Но тот снова проигнорировал его:

— Сон У, я жду, когда ты спросишь его.

На короткий промежуток времени все замолчали. Сон У всё ещё продолжал смотреть на безучастного дворецкого Кима. Но спасения не было, и тогда сложив столовые приборы, он выпрямился, ненавидя себя за то, что следовал чужой прихоти.

— Пап, где флешка? — с нажимом выдавил он из себя.

Чонгук медленно поднял голову и посмотрел ему в глаза. В этот момент он понял, насколько сильно ненавидит Тэхёна. Внутреннее напряжение росло с каждой минутой. Слова Тэхёна выворачивали душу наизнанку. Он сглотнул, пытаясь удержать спокойствие, но внутри всё разрывалось на части. Вся его жизнь — этот дом, его работа, его статус — всё держалось на тонкой нити, которую Тэхён мог оборвать в любой момент. И разговор этот служил очередным напоминанием власти. Чонгук подавил раздражённый вздох, чувствуя, что в этом разговоре ничего не добьётся, а затем медленно отложил салфетку, и так же спокойно встал со своего места.

— Я вынужден отклониться, — бросил он прежде чем уйти.

Тэхён не остановил его. Лишь проводил взглядом, чуть склонив голову, а затем перевёл глаза на сына.

/ Rue des Trois Frères — Fabrizio Paterlini /

Тэхён ещё никогда не молился так сильно, как это было за столом. За всё это время он сделал всё возможное, чтобы заставить Чонгука одуматься, даже попытался надавить на него через Сон У. Но тщетно.

Чонгук его предал. Не просто кто-то, не просто чужой человек, которого можно сломать или заменить. А Чонгук. Его избранный. Тот, кого он защищал. Тот, ради кого он закрывал глаза на вещи, за которые любого другого уже бы не существовало. Тот, с кем он пытался выстроить хоть что-то настоящее, хоть что-то, что выходило бы за рамки власти, страха и зависимости. Тэхён ведь впервые в жизни попытался. Он честно пытался быть терпеливым, пытался дать Чонгуку выбор, пытался сохранить между ними хоть что-то, кроме обязательств и враждебности. Он дал ему свободу, исполнял всего пожелания, даже позволил работать. Но Чонгук не оценил его чувств. Он отказался принимать протянутую руку. Отказался видеть в нём что-то большее, чем угрозу. И в конечном результате предал его, без намёка на раскаяние.

Тэхён вошёл в лифт, нажал нужную кнопку, и перед ним медленно сомкнулись металлические створки. Чонгук, вероятно, заперся в спальне, но это было неважно. Для Тэхёна не существовало запертых дверей в этом доме. Пальцы чуть сжались в кулак, сдерживая ярость. Он злился. До боли в висках, до дрожи в руках. Но злее всего он был не на Чонгука. А на себя. За то, что посмел надеяться, что между ними могло быть хоть что-то.

Лифт остановился, створки плавно разошлись в стороны. Тэхён выдохнул и вышел в коридор. Он остановился перед запертой двери их спальни, позволив себе пару секунд молчания, прежде чем начал стучать. Ответа, конечно, не последовало и тогда он постучал ещё, в этот раз чуть громче.

— Открой, Чонгук.

Сплошная тишина. Губы Тэхёна дёрнулись в усмешке. Всё-таки заперся. Он неторопливо достал из кармана ключ-карту, провёл ею по сенсору, и замок послушно щёлкнул. Когда он вошёл внутрь, Чонгук сидел на краю кровати, рассеянно смотря в одну точку. И хотя Тэхён пытался скрыть раздражение за спокойным выражением лица, на нём не было ни улыбки, ни намёка на дружелюбие. Разговор предстоял быть сложным, поэтому он отправил Сон У с друзьями в соседний дом.

— Я дал тебе время подумать, — обманчиво мягким голосом произнёс он. — Между нами столько всего случилось, мы едва ли смогли всё вернуть на свои места. Неужели ты хочешь всё разрушить своим глупым упрямством?

— Я не хочу ничего портить, — тут же ответил Чонгук. — Но иногда ты ставишь мне такие условия, что у меня просто нет выбора.

— Выбора? — Тэхён усмехнулся, глаза его потемнели. — У тебя всегда был выбор, Чонгук. Ты просто предпочитаешь выбирать неправильные вещи.

Тэхён хотел ссоры? И он её получит. Чонгук вскочил с места, как ошпаренный.

— Ты лгал мне! — указывая в него пальцем, выплюнул он. — Ты постоянно мне лгал. Сначала о нашем знакомстве, затем о митинге в двухтысячных. Бог знает, сколько лет ты меня обманывал!

Однако, никакой реакции не последовало.

— Спрашиваю в последний раз. Ты расскажешь мне, где находится Чжи Сон? — вторил Тэхён, хладнокровно.

Чонгук вздрогнул от неожиданности, но тут же сдержал себя, подняв на него взгляд.

— Я не собираюсь ничего тебе рассказывать, — выдохнул он, сдерживая раздражение. — Ты мне не указ.

В глазах Тэхёна мелькнула тень разочарования, сменившаяся яростью. Он медленно шагнул к нему.

— Правда? Мне напомнить, кто твой хозяин?

Чонгук не отвёл взгляда, хотя внутри всё сжалось в комок. Тэхён подошёл к нему ещё ближе.

— Раздевайся, — резко приказал он.

Чонгук на мгновение замер, смотря на него в полной тишине. В голове появились отрывки воспоминании из гостевой комнаты. С тех пор прошло больше четырёх лет и за это время Тэхён ни разу не позволял себе поднимать на него руку. А если ему и не нравилось что-то, обычно он ограничивался пустыми угрозами. Но не в этот раз.

— Ты что, не слышал меня? — хрипло повторил он. — Я сказал: раздевайся.

Чонгук сжал руки в кулаки, пытаясь воспротивиться.

— Я не буду. Я не какой-то твой слуга, чтобы подчиняться каждому твоему приказу, — сказал он, голос срывался от сдерживаемого то ли гнева, то ли страха.

Тэхён наклонился чуть ниже, его лицо исказилось от раздражения, но голос оставался почти пугающе спокойным:

— Ты, кажется, малость не понял. Здесь ты ничего не решаешь, Чонгук.

— Ты обещал, что никогда больше не станешь причинять мне боль. Ты сказал, что больше никогда не станешь делать это насильно.

— А ты обещал, что не предашь меня. Но, разве ты сдержал своё обещание?

— Я не предавал тебя.

— Этой ложью ты делаешь себе только хуже. Где флешка, Чонгук?

— Я не знаю о чём ты говоришь.

Тэхён болезненно улыбнулся. Сколько раз он говорил Айзаве, что природа когда-нибудь возьмёт своё? И сколько раз, Айзава ручался за Чонгука, отвечая, что он другой?

— Так значит? — спросил он с издёвкой.

Не выдержав повисшего молчания, Тэхён резко ударил его по лицу. Удар был настолько сильным, что Чонгук потерял равновесие, перед глазами всё померкло. Он почувствовал металлический привкус крови, но даже не успел осознать, как резко поднял руку и замахнувшись, ударил его в ответ, от чего тот разозлился ещё сильнее.

— Не расскажешь ты, так расскажу я, — рявкнул Тэхён. — В первый раз вы встретились с ним после того, как ты вышел из ресторана от Сон Хуна. Во второй, на выставке. В третий он пригласил тебя на аукцион. Неужели, ты думал, что я не узнаю?

Каждое слово ударяло сильнее предыдущего. Чонгук лихорадочно пытался успокоиться, найти оправдание, но разум был охвачен паникой. Он медленно отходил назад, осознавая, что Тэхён знал гораздо больше, чем он мог себе представить.

Тэхён не остановился.

— Сначала ты делился с ним моими планами, — голос становился всё ниже, но от этого звучал только страшнее. — Затем личной информацией о политиках. А потом ты полез туда, куда тебе вообще не следовало. Ты сунул свой нос в государственную казну! — внезапно он снова ударил Чонгука по лицу, и от боли на глазах выступили слёзы. — Государственную казну! — повторил Тэхён, ещё сильнее нажимая на последнее слово.

Чонгук с трудом держался на ногах, голова кружилась. Боль от ударов пульсировала на лице, и тяжело дыша, собравшись с силами, он замахнулся на Тэхёна ещё раз, ударяя его куда-то в грудную клетку, от чего лицо мужчины перекосилось от гнева. Он не мог поверить, что всё зашло настолько далеко.

— И после всего, что у нас было, — голос Тэхёна граничащий с отвращением, вновь поднялся. — Ты осмелился обвинить меня в измене?

Он нанёс ему ещё один удар, и Чонгук больше не выдержал. Резко развернувшись, он бросился к двери, сознание было заполнено страхом. Но Тэхён не собирался его так просто отпускать.

— Не смей уходить, — приказал он, следуя за ним.

Чонгук не успел сделать и нескольких шагов, как почувствовал резкую боль в боку. Тэхён не мог пинать его как раньше — ноги подводили, но сильная рука снова с силой ударила Чонгука в бок. Он охнул от боли, с трудом сдержав крик, и упал на колени, отступая назад по коридору. Каждое его движение приносило новую волну страдании. Он едва мог дышать. Тэхён стоял над ним, сжимая кулаки, находясь на особо тонкой грани от того, чтобы убить его. Внезапно вдалеке послышались шаги, и в тишине коридора раздался голос:

— Господи, — прокричал дворецкий Ким. — Тэхён, тебе не стоит...

Сокджин взглянул на Чонгука, лежащего на полу, избитого, дрожащего и ослабленного. Он едва подавил дрожь в руках, осмелившись сделать шаг вперёд.

— Позволь мне... — начал было мужчина, но его голос оборвался, когда Тэхён смерил его взглядом, полным презрения и ярости.

— Убирайся, — прокричал он.

Дворецкий замер, понимая, что любое его вмешательство может лишь усугубить ситуацию. Ослушаться приказа Тэхёна было неразумно, но видеть, как страдал Чонгук, было невыносимо. Сокджин снова шагнул вперёд, уже открывая рот, чтобы что-то сказать, но тут Тэхён резко махнул рукой, указывая на выход:

— Я сказал, убирайся! — с тем же приказным тоном, повторил он. — Клянусь, я убью его, если ты продолжишь вмешиваться!

Мужчина, хоть и с болью на лице, не осмелился больше сопротивляться. Он посмотрел на Чонгука, словно извиняясь, и покинул коридор.

Пользуясь моментом, когда Тэхён был отвлечён, Чонгук сделал слабую попытку встать, опираясь на стену. Он знал, что у Тэхёна больные ноги, что он не сможет долго ходить по лестницам, не говоря уже о погоне. Боль, растекавшаяся по всему телу, кричала ему остановиться, но страх перед ним был сильнее. Собрав последние силы, Чонгук резко сорвался с места и, прижав ладонь к рёбрам, бросился к лестнице.

— Куда собрался? — вскрикнул Тэхён.

Чонгук не обернулся, чувствуя, как с новой силы, лишь только от голоса, накатывала паника, от выброса адреналина ноги отказались ему подчиняться, но он продолжал бежать. За спиной раздались тяжелые шаги Тэхёна — он не собирался отступать. Чонгук споткнулся, скатившись по лестнице, но не готовый сдаться, всхлипывая и хрипя, всё же вновь поднялся, ухватившись за перила. Сердце бешено колотилось, дыхание сбивалось, а голова ходила кругом так, будто комната пошла в движение. Когда он, наконец, оказался на первом этаже, его ноги не выдержали, и он рухнул на холодный мрамор пола. Лёгкие сдавили в железные, болезненные тиски, затрудняя дыхание, и заставляя сквозь слёзы пытаться сделать хоть пару спасительных вдохов.

Чонгук прижался горячим, потным лбом об холодный пол, чувствую, как сил в его теле всё меньше, как сознание медленно начинает плыть, как горячие слёзы омывают его лицо вместе с кровью. Голос подсказывает, кричит ему подниматься, продолжать спасаться, бороться, на что он только слабо приподнимается на дрожащих руках когда за спиной раздался негромкий звук.

Тэхён неспешно спустился с помощью лифта. Он схватил Чонгука за шею, сжав так, чтобы перекрыть кислород, а затем снова ударил его, в этот раз в живот. Чонгук согнулся пополам от боли, упав на пол.

— Перестань, пожалуйста, — прохрипел он, пытаясь унять в теле дрожь.

— Перестать? — Тэхён наклонился ближе. — Ты просишь о пощаде после того, как предал меня? — он замер на мгновение, наслаждаясь беспомощностью на лице Чонгука. — Ты заслуживаешь гораздо большего, чем просто боль. Может, если я сломаю тебе ноги, ты наконец поймёшь, что бежать от меня бесполезно. Ты будешь всегда при мне. На коленях, если понадобится.

Чонгук разозлившись, резко ударил его по лицу, на что Тэхён, усмехнувшись, крепко потянул его за волосы, заставив вскрикнуть от боли. Он схватил лежащую у выхода трость обеими руками и с размаху ударил по ногам Чонгука. В глазах замелькали отблески света от люстры в коридоре. Чонгук попытался отползти назад, но силы покидали его с каждым мгновением.

— Тэ... Тэхён, — прохрипел он заикаясь, губы его дрожали. — Пожалуйста... не надо...

Однако, Тэхён не собирался отступать. Замахнувшись, он ударил его ещё раз, а затем ещё раз, и ещё раз, и ещё, ещё, ещё. Боль пронзила всё его тело. Чонгук вскрикнул и попытался инстинктивно укрыть свои ноги руками, но тут же следовал новый удар. С каждым разом удары становились только сильнее и через десять минут, а может через полчаса, Чонгук точно не знает, он больше не чувствовал ног. Они казались чужими, словно их ломали по кусочкам, оставляя лишь жгучую боль.

— Я любил тебя! — вскрикнул Тэхён, громко. — После того случая я тебя и пальцем не тронул! Ты хотел свободы, и я дал тебе свободу. И чем ты мне отплатил? — сквозь зубы произнёс он, подняв трость для очередного удара. — Я дал тебе всё — и в любой момент могу всё это забрать. Дом. Работу. Сына. Ты будешь ползать передо мной, если я захочу!

Чонгук из последних сил поднял руки, пытаясь заслониться, но трость снова опустилась, целясь прямо в его колени. Громкий крик боли вырвался из его груди, и он едва смог удержаться на локтях.

— Пож-жалуйста... — всхлипнул Чонгук, уже не в силах скрывать страх. Он был сломлен, его гордость разорвана на части. — Я с-сделаю всё, что ты хо-хочешь, только прекрат-ти.

Но Тэхён, кажется, уже не слышал его. В глазах был тот же ледяной блеск власти, который всегда пугал Чонгука. Власть, от которой невозможно было скрыться. Власть, которая полностью завладела его жизнью. Ещё один удар по ногам заставил Чонгука кричать громче, чем до. Он чувствовал, как трещали кости, как разливалась по телу боль, превращая его в бессильного пленника.

А затем, будто бы ему было мало, Тэхён, тяжело дыша, схватил Чонгука за волосы и грубо потащил его к центру комнаты, где стояли кресла и диван. Чонгук почти не сопротивлялся, только тихо всхлипывал, погруженный в свой страх. Мужчина бесцеремонно поднял его избитое тело, опрокинув на журнальный столик, и быстрым движением сорвал штаны. Чонгук судорожно задёргался, отчаянно пытаясь оттолкнуть его, но силы были неравны. Устроившись между его ног, Тэхён, после короткой возни с одеждой, вытащил свой напряженный член и без промедления вторгся внутрь, заставив его вскрикнуть от пронзительной боли.

Не отпуская хватки, резким движением он прижал голову Чонгука к холодной поверхности стола, пальцы грубо впились в волосы, удерживая лицо плотно прижатым к столешнице. Второй рукой он крепко схватил его за бедро, не давая шанса на сопротивление. Чонгук извивался под тяжестью его тела, но каждая попытка вырваться была тщетной. Боль, что поселилась в каждом участке тела, особенно в ногах, била его током, крупная дрожь не давала даже возможности сжать края древесины. Но это никак не сравнится с тем, что он испытывал в душе. Чонгук захлебывался в собственных слезах, желая попросту умереть.

Тэхён, держа его в унизительной позе, вошёл снова, подавляя любое движение одной лишь силой рук и давления. Чонгук с трудом вдохнул, голос дрожал от страха:

— Пожалуйста... Тэхён, хватит... — в очередной раз взмолился он.

— Забавно, — прошипел мужчина, с усмешкой на губах. — Ты ведь сам этого когда-то хотел, помнишь? — он чуть ослабил хватку, но только чтобы издевательски провести пальцами по его телу. — А сейчас, что? Уже не нравится? Я слишком груб?

Чонгук дёрнулся под ним, слёзы катились по щекам, смешиваясь с всхлипами.

— Ты делаешь мне больно! — сдавленно прохрипел он.

Тэхён наклонился ближе, его губы почти касались уха Чонгука:

— Ты тоже сделал мне больно!

Каждое его движение приносило невыносимую муку, тело разрывалось на части. Казалось, что его плоть вот-вот не выдержит, мышцы судорожно сжимались, дыхание рвалось на короткие и хриплые вдохи. Мысли в голове спутались, растворяясь в бессильной борьбе с неизбежным. Тихие всхлипы сливались с глухими ударами о столешницу. С каждым разом не смягчаясь, Тэхён продолжал неистово проникать в него, разрывая тело в клочья. Он отчаянно хотел причинить ему такую же боль, которую испытывал сам, но даже так, этого все равно было мало. Нельзя как-то оправдать предательство, как и простить ложь. Жгучая боль становилась невыносимой, заставляя Чонгука дернуться в тщетной попытке сбежать от этого ада, даже если это было безнадёжно. Но каждое движение только усиливало муку. Внутри всё горело.

Тэхён скользнул взглядом по его израненным ногам, покрытыми синяками и свежими царапинами от ударов. На правой лодыжке красовалась яркая полоска синего цвета, где Тэхён ударил его своей тростью, а на левой ноге вздулась опухоль. Там же сочилась кровь, плавно стекая на белоснежный пол. Тэхён разрывал его. Медленно и неумолимо, не давая ни малейшего шанса на спасение. Тяжело дыша, он вдруг ускорился, пальцы судорожно сжались на спине Чонгука, пока он охваченный собственным желанием, приближался к разрядке. И, наконец, тело Тэхёна выгнулось, хватка на мгновение ослабла, когда он с громким выдохом пришел к пику, заполняя Чонгука своей спермой, которая смешиваясь с кровью, плавно стекала по его побитым бёдрам.

Когда Тэхён наконец ослабил хватку, Чонгук обмяк и бессильно рухнул на холодный пол. Руки дрожали, когда, прикрывая израненную кожу, он попытался натянуть штаны. Тэхён не обратив на его страдания никакого внимания, брезгливо вытер кровь с рук белоснежным платком и небрежно бросил его рядом с Чонгуком, словно то, что перед ним лежало, было не более чем грязь, от которой он избавился.

Но Чонгук, несмотря ни на что, не останавливался. Сжавшись от холода и внутренней дрожи, он, постанывая от мучений, подтянул штанины выше, затем стиснув зубы, начал ползти. Руки бессильно скользили по полу, оставляя за собой кровавые кривые разводы, щекам, обжигая кожу, стекали горячие слезы. Каждое движение отдавалось резкой болью в груди, сердце разрывалось от обиды, от беспомощности. Он полз в сторону выхода, но ноги не слушались. И когда, наконец, ему удалось выкарабкаться на улицу, где сильный снег уже замёл землю, он почувствовал, как от пронизывающего холода тело начало дрожать ещё сильнее.

Тэхён молчаливо продолжал наблюдать за ним, и вышел на крыльцо, остановившись в проёме двери. Мужчина не спешил. Его фигура чётко вырисовывалась в свете приглушённых фонарей у входа в дом. Спокойный, безукоризненно собранный, словно и не было минуту назад той ярости, с которой он истязал Чонгука.

— Дальше ворот моей резиденции, ты не выйдешь. К тому же... — его взгляд медленно скользнул по израненным ногам Чонгука. — У тебя перелом, милый, — холодно констатировал факты он. — В дом я тебя тоже не впущу.

Чонгук в ответ только стонал, обхватив себя руками. Он отчаянно старался согреться. Тэхён избил его тростью так сильно, что не останавливалась кровь. Она сочилась сквозь ткань брюк, оставляя за ним алые следы на белоснежном снегу.

— Если захочешь вернуться, будь добр, расскажи мне, куда ты дел флешку. Может быть, тогда я и сжалюсь, — он схватил ручку двери. — Пока не сдохнешь от холода, подумай хорошенько, когда и где ты совершил ошибку, Чонгук.

Чонгук, собрав последние силы, взглянул на него. Глаза, полные боли, страха и унижения, встретились с холодным, высокомерным взглядом Тэхёна. Не сказав больше ни слова, мужчина шагнул назад и, не отрывая взгляда от Чонгука, захлопнул перед ним двери. Ночь предвещала быть самой суровой.

/ The 9th Hour — Prélude — Patricia Kaas, Abel Korzeniowski /

«2»

Дворецкий Ким, суетливо бегая вокруг окон, наблюдал за неподвижной фигурой Чонгука, который лежал на земле под сильной снежной бурей. В памяти невольно всплыли отрывки из воспоминании, когда Дон Иль обвинив Наоми в измене, избил Сокджина чуть ли не до потери пульса, а затем выгнал на улицу, оставив там подыхать, как бездомную собаку. Однако, Чонгук не был Тэхёну слугой, но был брошен в точности так же, как когда-то он сам. Грудная клетка разрывалась от боли, потому что с любимыми так не поступают. Их не оставляют помирать на морозе. Пальцы суетливо набрали номер Айзавы, который смог бы хоть как-то решить эту проблему и после пяти минут разговора, Киямо тут же выехал из дома, пообещав Сокджину, что прибудет через полчаса. Время тянулось мучительно медленно. Дворецкий Ким не мог найти себе места. Воспоминания тяжелым грузом давили плечи, а мучительные стоны Чонгука, едва слышные сквозь рев ветра, резали ножом по сердцу.

Когда наконец машина Айзавы остановилась у ворот, было уже поздно. Чонгук, окутанный снегом, лежал на земле без сознания. Его тело было холодным, кожа побледнела, губы посинели. Айзава бросился к нему, и когда он присел рядом, то колени провалились в снег.

— Чонгук? — попытался он окликнуть его, проверяя пульс.

Киямо ощупал его лодыжки, те, которые так жестоко были избиты Тэхёном. Ткань штанов была пропитана кровью, и раны не прекращали кровоточить даже в мороз. Но больше всего пугал перелом. Айзава, едва удерживая нарастающую панику, посмотрел в сторону дома. Без промедления мужчина бросился обратно к двери, не успев даже захлопнуть машину, а когда он вошёл в кабинет, Тэхён уже стоял у окна, словно наслаждаясь тем, что только что сделал.

— Ты с ума сошел? — закричал Айзава громко. — Ты его убьешь! Он уже без сознания! Ему нужен врач! Немедленно!

Тэхён не обернулся, лишь лениво повёл плечами. В его глазах не было ни капли сожаления.

— Я уже сказал, — хладнокровно произнес он. — Пока не скажет, где флешка, обратно в дом не войдёт.

— Господи Тэхён, это уже за гранью. Ты что, хочешь убить его? За одну флешку?

Тэхён прищурился, его взгляд потемнел. Он уже открыл было рот, чтобы грубо ответить, когда дверь позади снова отворилась, и в кабинет вошёл дворецкий Ким. Впервые за столько лет его лицо было не сдержанным и невозмутимым, как обычно, а полным осуждения.

— Довольно! — резко сказал он. — Ты зашёл слишком далеко!

Тэхён резко обернулся, не веря своим ушам.

— Что ты себе позволяешь? — прошипел он.

— Я молчал все эти годы, — начал Сокджин, подходя ближе. — Но это уже переходит все границы. Ты не просто играешь с чужой жизнью, ты разрываешь собственную семью на части. Твой отец делал то же самое. И где он теперь?

Тэхён замер, услышав эти слова. Дворецкий продолжил, не давая ему шанса перебить:

— Парень не виноват, что его отец убил Наоми. Глупо наказывать его за чужие ошибки. Ты и так помыкал им как своей шлюхой. Знал бы я, что из тебя вырастет дьявол, ни за что бы не позволил тебе появиться в этот свет, — в комнате повисло молчание и он окинул его презрительным взглядом. — Верни его в дом. Не заставляй меня разочаровываться в тебе окончательно, — мужчина развернулся. — И я подаю на отставку, — добавил он напоследок. — Сегодня мой последний день в этом доме.

Дворецкий Ким громко хлопнув дверями, скрылся в коридорах. Тэхён повернулся к ожидающему Айзаве.

— Пусть будет так, как сказал Сокджин, — наконец прошептал он. — И забери его от глаз моих подальше, видеть его больше не желаю.

***

Прошли долгие сутки. Чонгук лежал в больничной палате, окружённый медицинскими приборами, звуки которых глухо вторили его неровному дыханию. Он почти не двигался, тело было свинцовым от усталости и боли. Туго обмотанные бинтами ноги, кровоточили; кровь проступала через ткани, и каждое малейшее шевеление приносило невыносимую боль. Кожа под ними была разодрана до мяса, и клейкая кровь засохла, прилипая к ткани, что заставляло его сдерживать стоны всякий раз, когда он менял положение.

Рядом с кроватью сидел Айзава, с глубокой озабоченностью смотря на Чонгука. Выглядил он мрачно, под глазами появились тёмные круги. Наверняка не спал всю ночь.

— Ты ведь знал, что так будет, — тихо произнёс он. — Почему ты так поступил? Зачем? Это же безумие, Чонгук.

Чонгук едва приоткрыл глаза. Он попробовал ответить, но пересохшее горло лишь выдало короткий хрип. Айзава тут же поднёс к его губам стакан воды, помогая ему сделать небольшой глоток. Вода на мгновение успокоила жгучую боль в горле, но не дала облегчения сердцу.

— Я не мог... — прошептал Чонгук, чуть приподнявшись на подушках, но тут же сжал зубы, когда боль пронзила его ноги. Он зажмурился от мучительных ощущений.

— Не мог что? — Айзава смотрел на него пристально, пытаясь уловить хоть малейшие признаки искренности в его словах. — Ты должен был знать, что Тэхён не спустит тебе это с рук. Ты чуть ли не умер.

Чонгук закрыл глаза, прячась от реальности. Слёзы сами собой потекли по лицу, и он не мог их остановить. Он ощущал горечь, стыд и беспомощность.

— Я не мог иначе. Я не хотел, чтобы он использовал её... на всех.

— Флешка, — прервал его Айзава, нахмурив брови. — Где она? Чонгук, это важно. Если она попадёт не в те руки...

— Я не могу сказать, — едва слышно выдохнул Чонгук, чуть поморщившись от боли. — Если он узнает и поймёт, всё будет кончено.

— Ты никогда не сможешь его перехитрить, смирись с этим, друг мой. Если ты выдашь ему всю информацию, он простит тебя.

Айзава встав со стула, подошёл ближе, и наклонился над Чонгуком.

— Ты ведь знаешь, что долго это не продлится. Тэхён не остановится, пока не добьётся своего.

Чонгук медленно открыл глаза, встречаясь взглядом с суровым выражением лица Киямы. Несколько секунд он молчал, а затем всё же ответил:

— Ты тратишь своё время впустую, Айзава. Возвращайся домой. Я ничего не скажу.

— Никуда я не уйду, — с холодной уверенностью сказал мужчина, опускаясь обратно на стул. — И он всё равно найдёт её. Это было так глупо с твоей стороны.

Чонгук сжал простыни пальцами, пытаясь удержаться от крика.

— Я должен был попробовать, — прошептал он, его голос сломался на последнем слове.

Айзава молчал, глядя на его побитое, и измученное тело. В палате повисла мертвая тишина.

/ Come, Gentle Night — Mercuzio Pianist /

«3»

Чонгук провёл в больнице неделю. Всё это время его сознание то проваливалось в глубочайшую тьму, то всплывало на поверхность боли и хриплого дыхания. Лекарства помогали лишь немного, но глубокие раны на ногах, которые всё ещё медленно заживали, не позволяли ему встать на ноги. Бинты приходилось менять каждый день, и каждый раз это было испытанием — кровь засыхала, прилипая к ткани, и вызывала приступы мучительной боли. Время от времени к нему заходил Айзава, проверяя его состояние, принося воду и утешая, но большую часть времени Чонгук оставался один.

Однажды, в утренние часы, когда свет мягко пробивался сквозь занавески, дверь палаты медленно отворилась. На пороге появился дворецкий Ким. Он тихо вошёл в комнату, осторожно прикрыв за собой дверь, словно боялся нарушить хрупкую тишину.

— Если позволишь... — он указал на кресло и когда Чонгук кивнул головой, мужчина медленно сел напротив него. — Я боялся, что ты не выживешь.

Чонгук молчал, ожидая продолжения.

— Я... — Сокджин замялся, что было для него непохоже. — Мне нет прощения, Чонгук. Клянусь, я старался помочь тебе, как мог, но ты ведь знаешь его характер.

Чонгук ответил не сразу. Он медленно поднялся на подушках, скрывая гримасу боли, когда натянулось его измученное тело.

— Вы ни в чем не виноваты, — прошептал он с трудом, голос его был слабым и хриплым от долгого молчания. — Мне очень жаль, что вам довелось увидеть такое.

— Ни в коем случае. Виноват я, это именно я допустил, чтобы Тэхён позволил себе подобную грубость. Нужно было остановить его раньше, любыми способами, но я жалел его.

— Вы заменяли ему отца, — тихо заметил Чонгук, вновь приподнявшись на локтях. — Порой, человек бывает таким с рождения, и никакое воспитание, не сможет помочь поменять его тягу к жестокости.

— Ты не знаешь о его детстве, Чонгук.

— Оно никак не сможет оправдать его.

— И всё же позволь мне, рассказать тебе всю правду. Может быть тогда, ты сможешь понять его лучше, — воспользовавшись его замешательством, Сокджин настойчиво продолжил. — Я ни в коем случае не оправдываю его, просто хочу поделиться с тобой, потому что ты имеешь полное право знать о нём больше, чем кто-либо. Тэхён не всегда был таким, Чонгук. Он стал жестоким после смерти матери, тогда же случились кровавые события во время митинга в двухтысячных годах.

— Из-за него погибли сотни человек, включая моего отца, — выплюнул Чонгук.

Сокджин зная всю правду, решил не исправлять его познания, вместо этого он продолжил:

— Ты знаешь, что Тэхён болен неизлечимой болезнью, которую унаследовал от своей матери, Наоми. Болезнь передалась ему ещё до рождения — она заболела во время зачатия. Врачи настаивали на аборте, утверждая, что роды могут стоить ей жизни, но Наоми, будучи решительно настроенной, отказалась от их рекомендаций. Её воля была непоколебима, и она выносила Тэхёна, несмотря на угрозу собственной жизни. Роды действительно едва не убили её, оставив покойную леди физически истощённой и ослабленной. С тех пор здоровье госпожи Наоми только ухудшалось, но она никогда не жаловалась, продолжая поддерживать внешнее спокойствие в роли первой леди. Её муж, покойный президент Дон Иль, с самого рождения Тэхёна испытывал к нему неприязнь. Сначала его ненависть была вызвана тем, что появление сына стало причиной глубокого ухудшения здоровья госпожи — он никогда не мог простить Тэхёну, что тот чуть не убил свою мать в процессе рождения. Но затем его презрение переросло в нечто большее. Появились слухи, что Наоми изменила мужу, и кто-то подменил результаты ДНК-теста, чтобы подогреть эти подозрения. Дон Иль начал верить, что Тэхён — не его сын, а плод измены. Эти обвинения разрушили семейные отношения. Дон Иль нередко поднимал руку на мальчика, выплескивая на него свою злость и обиду. Однако однажды всё зашло слишком далеко. В ту ночь президент, охваченный яростью и будучи пьяным, избил Тэхёна до полусмерти. Но этого ему оказалось мало — он сел за руль и, не остановившись, переехал собственного сына, надеясь раз и навсегда избавиться от ребёнка, которого ненавидел. Тэхён чудом выжил. Он провёл две недели в реанимации на грани между жизнью и смертью. Вот так он и стал хромым на всю жизнь.

Чонгук невольно ощутил жалость, продолжая слушать рассказ Сокджина:

— С тех пор, как здоровье госпожи Киямо стало ухудшаться, она впала в немилость президента Кима. Когда ей требовался уход или медицинская помощь, Дон Иль упрекал её в слабости и упускал возможность обеспечить должное лечение. Вина за её страдания словно переместилась на Тэхёна — Дон Иль заставлял своего сына выполнять унизительные, а порой и чудовищные поручения. С годами состояние Наоми ухудшалось. Она постепенно лишалась зрения... её почки отказывали, и в какой-то момент она стала нуждаться в пересадке донорского сердца. Но даже тогда, вместо того чтобы поддержать первую леди, политики, давно ненавидящие её за японское происхождение, начали закулисные игры. Династия Пак, не терявшая возможности ослабить власть Кимов, стремились повлиять на исход борьбы. Министр здравоохранения, действуя по их указке, понизил Наоми в списке ожидания на донорское сердце, и лишил последнего шанса на спасение. Тэхёну пришлось снова обратиться к своему отцу, надеясь, что президент Ким сможет ему помочь с чем-то. Никакой жалости в ответ. Дон Иль поставил Тэхёна перед выбором, Чонгук. Жизнь людей, участвующих в митинге, или жизнь его матери. Тэхён, разумеется выбрал мать. Её жизнь стояла выше всего, и он не мог позволить себе потерять единственного человека, к которому всё ещё был привязан. Но судьба сыграла с ним жестокую шутку. Операция прошла неудачно — Наоми скончалась на операционном столе из-за обильного кровотечения и так называемой врачебной халатности. Это стало последним ударом для Тэхёна. Он сломался. Всё, что он делал, чтобы сохранить её жизнь — все унижения, все решения, жертвы — оказалось напрасным. Потеря матери оставила глубокую рану в его душе, заполнив её болью и ненавистью, которые он с тех пор направлял на окружающих. Это послужило ему уроком, который он усвоил на всю жизнь: даже ради тех, кого ты любишь, увы, мир не всегда готов пойти на компромисс.

В палате повисла тишина. Сокджин, едва ли сдерживал эмоции.

— Клянусь, я никогда не видел его таким счастливым. Когда ты переехал в наш дом и согласился стать его избранным, он светился от радости. Он возвращался домой в припрыжку, словно ты мог куда-то исчезнуть. После смерти Наоми, Тэхён был ничуть не лучше холодного куска железа, а ты изменил его.

Чонгук почувствовал горечь.

— И тем не менее, он чуть ли не убил меня, — прошептал он.

— Есть вещи о которых я к сожалению не могу сказать вслух, но если бы ты узнал от него всю правду, возникшее между вами недопонимание быстро нашло бы своё решение.

— Насколько ужасны эти вещи?

— Настолько, что тебе захотелось бы умереть.

/ Starry Night (Piano) — Jordan Critz /

«4»

Так или иначе, все люди созданы из плоти и крови, и рано или поздно, они знакомятся с неприятным чувством, которое принято называть болью. Мы чувствуем её, когда случайно режем палец тонким краем бумаги или хуже того, когда теряем кого-то из близких. Чжи Сон, кажется, впервые почувствовал её сегодня. Мужчина сидел в полутемном кабинете, где единственным источником света был экран ноутбука. Тишину нарушали лишь слабые звуки записи, от которых родительское сердце сжималось всё сильнее прежнего. Тэхён нещадно избивал его сына тростью. Чжи Сон не мог оторвать глаз от маленькой фигуры Чонгука, словно из него высосали всю жизненную силу. Каждый новый удар трости по телу сына отзывался в его собственном теле. Чонгук буквально вопил, и крики его были настолько ужасающими, что мужчина не смог сдержать слёз. С каждым ударом его голос всё громче прорывался наружу. Чжи Сон сжал кулаки, его ногти впивались в ладони, но он этого не замечал. Боль в руках была ничем по сравнению с тем, что он чувствовал в сердце. Мужчина смотрел, как Чонгук рухнул на колени, отчаянно хватаясь за пол, словно пытался найти хоть какую-то точку опоры. Но её не было.

Чонгук выглядел таким опустошённым, его глаза казались стеклянными, потускневшими от боли и в этот момент Чжи Сон почувствовал, как внутри него что-то разорвалось на мелкие куски.

Он всегда знал, что Тэхён был жесток. Но видеть, как его собственный сын терпел это насилие, как его сын, которого он должен был защитить, оказался в такой беспомощной ситуации было невыносимо. Внутри поднялась волна гнева. Не в силе смотреть дальше, он промотал запись почти до самого конца, когда Чонгук, едва приподнявшись на колени, наконец, сорвался с места, ползком направляясь к выходу. Он выполз на улицу, и...

Запись закончилась.

Тишина в кабинете стала оглушительной.

/ Van Gogh — Virginio Aiello, On Piano /

«5»

Дворецкий Ким навещал Чонгука по будням дням, а в выходные приходил Айзава. Так они между собой договорились. От Тэхёна между тем, не было ни звонка, ни простого сообщения. Извиняться он похоже не собирался, а Чонгук, прекрасно зная его характер и не надеялся. По вечерам он созванивался с Сон У, притворившись, что находится в командировке, разумеется, отговорку выдумал никто иной как сам Тэхён. Говорил он с ним спокойно, на самые разные темы, начиная от проката кинофильмов, и заканчивая до готовки соуса болоньезе. Мысли терялись. Чувства создавали беспорядок. А жизнь нещадно продолжала свой цикл дальше, словно оттиснув все его желания умереть, куда-то прочь. Чонгук снова подсел на антидепрессанты, которые сильно тормозили работу мозга. Живой труп. Не иначе.

Когда стрелки часов коснулись шести вечера, в проеме открытых дверей появился воспитатель Ли, которого Чонгук никак не ожидал увидеть, потому что если о его местоположении знал Дон Ук, то Сон У подавно. Мужчина сегодня выглядел совсем иначе: вместо привычной добродушной улыбки на его лице застыло серьёзное выражение. Уважительно склонив голову перед Чонгуком, он закрыл за собой дверь и безмолвно присел напротив.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он без акцента.

Чонгук не сразу нашёл, что ответить.

— Неплохо, — ответил он. — Бывало и хуже.

Воспитатель Ли, заметив его беспокойство, тут же поспешил рассеять семена подозрении:

— Сон У ничего не знает, можете быть в этом уверены. Меня отправил к вам господин Чон. Он беспокоится о вас и хотел, чтобы я передал это письмо вам лично.

С этими словами Дон Ук достал из внутреннего кармана своей куртки простой, без каких-либо опознавательных знаков конверт.

Чонгук перевёл на него взгляд, стараясь скрыть нарастающую тревогу.

— Он просил не торопиться, — добавил Дон Ук, заметив нерешительность Чонгука. — Но также сказал, что когда вы решитесь прочесть, то всё поймёте.

— Он сказал что-нибудь ещё?

— Только одно, — воспитатель Ли взглянул на конверт, затем снова на Чонгука. — Вы не должны винить себя за то, что случилось.

Чонгук тихо кивнул, хотя в его голове разрастался хаос. Дон Ук учтиво поднялся.

— Не буду вам мешать. Отдыхайте. И если что-то понадобится, не стесняйтесь обращаться ко мне.

Чонгук ещё некоторое время сидел неподвижно, борясь с желанием разорвать конверт и одновременно боясь того, что там может оказаться. Только через несколько минут, собравшись с мыслями, он медленно открыл его. Внутри находилось письмо, написанное аккуратным почерком, и что-то тяжёлое — золотое кольцо-печатка с эмблемой дракона, которую он увидел при первой их встрече. Кольцо, это обычно носили лишь члены династии Чон, таким образом, показывая символ их силы и статуса. Оно было знаком принадлежности к высшим кругам, и его появление здесь вызвало у Чонгука недоумение.

Пальцы задрожали, когда он достал лист и начал читать:

«Жажда власти не знает границ, Чонгук. И мне искренне жаль, что ты оказался лишь марионеткой в руках коварных политиков. Твоя мать была удивительной женщиной, я бы даже осмелился сказать, самой прекрасной из всех, кого я встречал. Но это не та женщина, с которой ты рос и провел всю свою жизнь. Многое было сокрыто. Малое озвучено. Но, раз уж мы пришли к опорной точке, время наконец пришло.

Мой отец, как правитель великой страны, возлагал на меня огромные надежды. В мире царил хаос: люди страдали от голода, экономика страны скатилась ко дну, наша валюта обесценилась, а народ стал страдать из-за безработицы. Значительно уменьшилась рождаемость детей. В 1948 году мой старший брат погиб в автокатастрофе, а два года спустя мой второй брат умер от сердечного приступа. В живых остался лишь я, но поскольку политические интриги никогда не вызывали у меня интереса, я переложил всю ответственность на отца и уехал в Штаты. Когда я вернулся, нашей династии больше не существовало. Наш герб был свергнут, отца заклеймили предателем и приговорили к смертной казни, а оставшиеся члены семьи стали заложниками других влиятельных домов, и я среди этой путаницы был отправлен напрямую к Кимам. Убить меня не могли, поскольку я был живым напоминанием падения нашей династии.

Хотел бы я сказать, что у меня не было выбора. Но, увы, выбор действительно был. Наша династия всегда пользовалась уважением и была востребована среди других знатных домов, и династия Пак не раз протягивала мне руку помощи, верно служа нашей семье. Из раза в раз, в страхе за свою жизнь мне приходилось давать им отказ, пока я не узнал всей правды. Мои братья были убиты не случайно. Династия Ким десятилетиями терзала наш род, глумясь над простым народом. По их прихоти падала валюта, по одному их приказу страна погружалась в кризис, и по их указанию погибали люди.

Я проработал на них почти двадцать беспощадных лет, и во время одной из поездок в их дом мне посчастливилось встретить самую прекрасную женщину на свете. Между нами проскочила искра, и, заговорив с ней, я впервые в жизни ощутил, что по-настоящему жив. Я влюбился. Она приходилась падчерицей главы династии Пак, и вопреки враждебному отношению между домами, поддерживала тесные отношения с покойной первой леди Наоми. Мы встречались около месяца, и в июле следующего года приняли решение пожениться. Прежде чем она родила мне сына, к сожалению мы потеряли двоих дочерей. Так что ребенок наш был желанен. Я вложил все свои накопленные трудом деньги в новую квартиру в центре города, где мы прожили около пяти лет.

Клянусь, давая клятву Гиппократа, я никогда не думал, что смогу по настоящему кому-то навредить. Но когда случился митинг, в котором участвовала моя жена и вместе с ней в нём погибло больше сотни тысяч людей, я потерял самообладание. Моей ненависти не было предела. Тэхёну было всего лишь восемнадцать, когда он приказал убить их. В то утро вместе с ней умер и я.

Недолго думая, я отправил тебя к дальней родственнице по материнской линии, которую ты ошибочно привык считать своей матерью. Ён Джон должно быть так и не смогла рассказать тебе правду, или, возможно, просто не хотела этого делать. Она женщина с добрым сердцем, которая никогда не могла иметь детей, и ты стал для неё настоящим даром с небес. Убедившись в твоей безопасности, мне пришлось скрыться. Это было непростое решение, но я знал, что в условиях, когда я стал объектом преследования, единственной возможностью защитить тебя было доверить твою судьбу надёжным рукам. Перед тем как покинуть страну, я на всякий случай обратился к династии Пак, которая, к счастью, согласилась заботиться о тебе. С каждым днем, проведенным вдали от тебя, мое сердце разрывалось от тоски. Я надеялся, что твое детство пройдет в безопасности и любви, несмотря на то, что его тень всегда будет нависать над тобой. Но в глубине души я верил, что однажды смогу вернуть тебя, чтобы объяснить все, что произошло, и показать, кто ты на самом деле.

Ты мой сын, Чонгук.

В твоих жилах течёт моя кровь. Ты никогда не был и не являешься безродным. Об этом знают все политики и члены государственного совета и если ты решишь вернуть себе законное место в нашей династии, они, несомненно, окажут тебе поддержку. Но помни, сынок, путь к власти не бывает безболезненным. Он требует жертв — и не только материальных. Ты должен быть готов к тому, что за каждое решение придётся платить цену. Девиз нашей семьи звучит так: честь не подлежит продаже. Это не просто слова, а принцип, который должен вести тебя на каждом шагу. Не забывай, что в нашем мире, где интриги и манипуляции — привычное дело, истинная честь может стать твоим самым сильным оружием, но и самым тяжёлым бременем.

Ты — часть этой истории, хочешь ты этого или нет. Я никогда не был для тебя настоящим отцом, но это не значит, что я не пытался защитить тебя от всего того, что не смог предотвратить. Тэхёну понадобилось много времени, чтобы обнаружить твое существование. Он вышел на твой след, когда тебе исполнилось всего шестнадцать лет. В этот момент меня охватил страх: я думал, что он может убить тебя, избавиться от последнего представителя нашего рода.

Но Тэхён поступил иначе. Он увидел в тебе не угрозу, а возможность — сделать из тебя, моего сына, последнего наследника династии, марионетку в своих руках. В его глазах ты стал не просто потомком, а инструментом, которым он мог использовать для своих амбициозных целей. Я видел, как он манипулирует твоей судьбой, как ловко плетёт паутину лжи и обмана, и от этого у меня разрывалось сердце. Я не смог спасти тебя от этого ужасного поворота судьбы. Каждый раз, когда я думал о тебе, меня охватывало чувство вины за то, что не смог быть рядом, за то, что не мог защитить тебя от этой безжалостной игры. Ты оказался в центре политических интриг, где каждый ход мог стать решающим, и я чувствовал себя беспомощным наблюдателем, не в силах изменить ход событий.

В феврале 2008 года он намеренно познакомился с твоей сестрой, которая жаждала его внимания. Их связь была предопределена, но совершенно непредсказуема. В 2009 году она родила ему сына, но в тот же миг потеряла жизнь во время родов из-за обильного кровотечения. Мальчик, появившийся на свет недоношенным, нуждался в бережном уходе, и два месяца спустя, убедившись, что ребенок выживет и сможет вести самостоятельную жизнь, Тэхён передал его в твои руки. Он сделал это с тем расчетом, что ты, возможно, не захочешь причинить ему вред, но всё же принял меры предосторожности, поручив за ним присматривать сиделку. Эта женщина, работающая в той же больнице, быстро сблизилась с тобой, предлагая свою помощь за небольшую плату. Сиделку, если ты помнишь зовут Мин Хё Вон. За оказанную помощь Тэхён щедро оплатил дорогостоящее обучение её сына, которого ты знаешь как своего директора аналитического отдела, Мин Юн Ги.

Тэхён всегда отличался расчётливостью. Его хладнокровие порой граничило с жестокостью, и, казалось, у него не было пределов в том, на что он был готов пойти ради достижения своих целей. В 2020 году, когда ситуация с мальчиком вышла из-под контроля, в котором, признаюсь, я сыграл большую роль, Тэхёну пришлось вывести мальчика на свет, представив его перед всем миром как своего законного сына, сделав его частью своей политической игры. Это был стратегический ход, призванный закрепить его власть и укрепить связи с влиятельными семьями. В то же время, он перевёз тебя в свой дом, заставив меня вернуться обратно в страну.

Молчавшая всё это время династия Пак, наконец, настроилась свергнуть Тэхёна с его поста. В 2022 году они сделали решительный шаг, сбросив ядерное оружие на японский полуостров, рассчитывая, что такая эскалация конфликта приведёт к экономическому кризису, который расколот страну. Но ты, мой сын, сам того не осознавая, вмешался в их тщательно продуманные планы. Заключив стратегический договор с Китаем, ты стал неожиданным препятствием для их замыслов, и теперь династия Пак оказалась в затруднительном положении, вынужденная искать новый путь к своей цели. Их промах не остался без последствий. Ситуация в стране накалилась до предела. Тэхён, почувствовав угрозу, усилил репрессии, чтобы сохранить контроль. Гнет его режима стал ещё более ощутимым, и на горизонте замаячила новая волна протестов. Люди начали подниматься на защиту своих прав, возмущаясь не только против войны, но и против угнетения, исходящего от Тэхёна и его приспешников. В этот момент влияние, которое ты оказал на политическую игру, стало ключом к будущему страны. Но с этим пришли и новые опасности. Тэхён не мог позволить себе потерять контроль над ситуацией и, осознав, что ты становишься символом надежды для народа, начал действовать ещё более жестоко.

Теперь перед тобой стоит выбор: остаться в тени или выйти на свет, чтобы использовать свою силу и влияние на благо тех, кто верит в перемены. Ты уже доказал, что способен на большее, чем кто-либо мог представить. Настало время разорвать цепи, которые сковывают тебя, и взять судьбу в свои руки. Впереди ждёт борьба, но ты не одинок — вокруг тебя стоят те, кто готов сражаться за правду, за свободу, за новую эпоху, в которой справедливость станет главным законом.

Могу только догадываться, что Тэхён пытался отправить тебя в медицинский университет, надеясь, что ты повторишь мою судьбу. Он стремился сделать из тебя копию себя, потому что единственное, чего он действительно боится в своей жизни, — это оказаться беспомощным, безвластным, больным мужчиной, которого будут называть полукровкой, а не дьяволом, коим он является. Эта паранойя терзает его изнутри. Тэхён боится тебя, Чонгук. Он боится, что однажды ты узнаешь всю правду о своих корнях и о том, как он манипулировал тобой и твоей судьбой. Его терзает страх, что ты, обладая этой истиной, сможешь отобрать у него власть, которую он так страстно стремился удержать. Каждая твоя улыбка, каждый твой шаг на пути к самостоятельности — это для него напоминание о том, что его дни сочтены, что его деспотичное правление может завершиться. Это убивает его и называя тебя своим избранным, он лишь пытается оттянуть свой конец. То, что он сделал с тобой и с твоей жизнью, ужасно — он превратил тебя в марионетку, а твои мечты и желания стали жертвами его амбиций, но ещё ужаснее, так это твоя к нему любовь.

Очнись, Чонгук. Я прошу тебя открыть глаза и поверить мне на слово. Его род сокрушил нашу династию, растоптал всё, что мы когда-либо строили. Он убил твою мать, использовал тебя в качестве своего трофея, насиловал, избивал, плюнул в твою душу, растоптал. Он уничтожил твоё будущее, лишив тебя возможности жить так, как ты хочешь. Ты не просто потерял свою свободу — он отнял у тебя право быть самим собой.

Возвращайся ко мне, сын мой.

В конверте лежит кольцо — символ твоего наследия, который принадлежит тебе больше, чем кому-либо другому. В нём заключена вся история нашего рода, память о том, что было, и о том, что ещё может быть. Возьми его, Чонгук. Перед побегом позаботься о своих ногах, позволь себе немного времени на восстановление. Я знаю, это непросто, но как только появится возможность, я с помощью своих людей вызволю тебя оттуда. Ты оказался сильнее, чем я мог предположить, и это вызывает во мне одновременно и гордость, и сожаление.

Я не могу с уверенностью сказать, что горжусь своими решениями — они были сложными и полными ошибок. Но несмотря на это, я искренне надеюсь, что ты сможешь найти в себе силы простить меня. Я не ожидал, что всё так повернется, но теперь, когда пришло время, я надеюсь на то, что ты сможешь не только обрести свободу, но и освободить своё сердце от тяжести, которую я на него положил.»

Чонгук дочитал письмо, чувствуя, как с каждой строкой что-то внутри него ломалось. Слёзы подступили к глазам, он старался их сдержать, но дрожь, охватившая его, была слишком сильной. Отныне никакого прощения.

Ни для кого.

Волнами нарастала боль, которая обжигала его изнутри. Он пытался успокоиться, выдавливая мысли из головы, но тяжёлым грузом на него обрушивались воспоминания о побоях, унижении и холоде. Он смотрел на письмо, на кольцо и не знал, как ему с этим жить.

А можно ли ему вообще жить?

Чонгук снова ощутил страх, который на него накатил, и, потеряв контроль, встал с кровати. Нога, и без того сломанная и замотанная бинтами, отказалась подчиняться. Он вскрикнул, теряя равновесие, и рухнул на холодный кафель. Острая боль прострелила всё тело. В висках застучало, перед глазами потемнело. Но Чонгук, не обращая внимания на мучение, продолжал пытаться ползти к двери, словно спасение было где-то там, за её пределами. Внимание персонала привлекли крики. Через мгновение дверь распахнулась, и в палату вбежал Ридер. Ситуация становилась неуправляемой.

— Выпустите меня отсюда, пожалуйста, — взмолился Чонгук. — Выпустите меня! Я не могу больше... не могу...

— Чонгук, успокойся! Ты должен лечь обратно, ты себе навредишь! — голос Ридера был напряжённым, но ровным. Он пытался дотянуться до Чонгука, чтобы вернуть его в постель, но тот продолжал вырываться.

— Я не хочу! Я не могу здесь быть! Пустите меня! — Чонгук кричал, тело судорожно дергалось на полу, не подчиняясь ни собственным усилиям, ни чужим попыткам его удержать.

— Код белый! — прокричала одна из медсестёр, из раза в раз повторяя одно и тоже. — Код белый! Палата 201! Код белый! Палата 201! Срочно!

Несколько врачей бросились на помощь, пытаясь сдержать его, но Чонгук был вне себя от паники. Каждое их прикосновение вызывало у него новую вспышку боли, и он кричал, словно его обжигали.

— Оставьте меня! — рыдал он, пытаясь ползти дальше. — Я не хочу здесь оставаться! Пусти меня!

Ридер схватил его за плечи и, присев рядом, пытался удержать на месте, одновременно пытаясь с ним говорить:

— Чонгук, послушай меня! Ты ранен, ты можешь себя ещё больше повредить. Пожалуйста, успокойся иначе мне придётся сообщить о твоей выходке президенту Киму.

Слёзы хлынули из глаз Чонгука, и он в отчаянии закрыл лицо руками, все ещё пытаясь оттолкнуть врачей.

— Только не ему, пожалуйста! — Чонгук выдыхал сквозь рыдания, его лицо исказилось от боли и отчаяния, и неожиданно для всех, вскочив с места, он снова хотел удрать в сторону дверей.

Ридер подал знак одному из врачей, и тот быстро подготовил шприц с успокоительным.

— Прости, Чонгук, — тихо сказал мужчина, видя, что иного выхода нет.

Врачи аккуратно повернули его на бок и ввели инъекцию. Тело Чонгука медленно расслаблялось. Тэхён был прав, когда сказал, что Чонгуку никогда не удастся от него сбежать...