Tundra

Downside — RIOPY

«1»

Прошлое.

Резиденция династии Ким.

Ранним утром тридцатого декабря, когда ночь еще не уступила место рассвету, у Наоми отошли воды, и начались схватки. Болезненно тянуло внизу живота, отдавая в поясницу. Наоми едва ли сдерживала слезы. Говорят, что вторые роды всегда проходят легче. Сжимая в руках края ванны, она с уверенностью могла бы сказать, что солгали. Единственная служанка, знающая японский язык, выбежала из комнаты, крича что-то невнятное. Девушка, в отчаянии бросившись на поиски помощи, в спешке оставила за собой открытыми двери. Снаружи, яростно взвиваясь, поднялся ветер, и снег начал ослепительно метаться по улицам, превращая и без того занесенные дороги в непреодолимые баррикады.

Схватки участились. Наоми, дрожащими руками, попыталась наполнить ванну теплой водой, надеясь хоть на каплю облегчения. Комнату полностью охватил ледяной сквозняк. Слезы, предательские и горячие, заполнили глаза. Наоми вскрикнула из-за боли и страха за своего ребенка, которого вынашивала на протяжении тридцати восьми недель. Опрокинув голову назад, она потупила взгляд в потолок и почувствовала, как её тело покидали последние силы.

Дон Иль ворвался в комнату через долгие и мучительные пятнадцать минут, таща за собой семейного врача Чжи Сона, который, несмотря на всю неотложность ситуации, сохранял ледяное спокойствие. Мужчина, не растерявшись, быстро смерил ей давление и, убедившись, что все показатели стабильны, приступил к подготовке к родам, которые продлились около одного часа. На скорую помощь они и рассчитывать не смели. Поднявшаяся на улице метель продолжалась на протяжении одной недели, все главные дороги замело в первый же день. У Наоми не было выбора.

Роды, продлившиеся час, казались нескончаемой пыткой, но когда ребенок появился на свет, его первый крик неожиданно оборвался. Вокруг его крошечной шеи туго обвилась пуповина, и малыш начал задыхаться. Охваченный паникой, Чжи Сон старался как мог, но его пальцы никак не могли захватить скользкую пуповину. Тело младенца синело на глазах, время стремительно сжималось до болезненного мгновения и через несколько секунд, как deus ex machina«бог из машины» — выражение, означающее неожиданную, нарочитую развязку той или иной ситуации, к ним подбежал дворецкий Ким. Его уверенные руки нашли нужный узелок, и за считанные секунды он ловко распутал опасный обхват, освободив малыша от удушающей петли. Ребёнок снова вскрикнул, вещая о своем праве на жизнь. Дворецкий Ким, расслабившись, наконец смог выдохнуть, но радость была кратковременной. Бросив взгляд на ванну, где лежала Наоми, он увидел, как некогда бледно-розовая вода, превратилась в бурлящую реку крови. У Наоми резко побледнело лицо, жизнь медленно покидала её тело, забирая с собой последние остатки сил.

Давление стремительно падало. Усиливалось кровотечение. Антикоагулянтыпрепараты, которые, уменьшают свертываемость крови, иными словами разжижают её (во избежания образования кровяных сгустков), которые она принимала с целью поддержания жизни, стали её палачами, заставляя без остановки литься её кровь. Не спешил с выходом и последплацента .В тот день, когда жизнь Наоми висела на волоске, Чжи Сон израсходовал все свои запасы физрастворов, отчаянно пытаясь остановить кровавое море, грозящее её утопить. Мужчина сделал всё возможное. Но Дон Иль требовал большего.

— Мне плевать на ребёнка! Если она умрёт, клянусь, я превращу твою жизнь в ад, — сквозь зубы прошипел Дон Иль, сжимая её руку.

Чжи Сон постарался обрисовать всю картину.

— Состояние госпожи Киямо ухудшилось из-за препаратов, которые ей приходилось принимать на регулярной основе. У неё не останавливается кровотечение. Чтобы восстановить объем жидкости, я влил ей все физрастворы, которые у меня были.

— Так останови это проклятое кровотечение! — вскрикнул Ким, в его голосе звенело отчаяние, переплетенное с яростью.

Чжи Сон потер усталые глаза, чувствуя, как напряжение сжимает его, как тиски.

— Я мог бы поставить ей внутривенно дицинон, но он есть только в больницах. Господин Ким, вашей жене срочно нужно в госпиталь.

Комната погрузилась в тягостную тишину. Дон Иль, словно загнанный в угол зверь, окинул взглядом бледное, почти призрачное лицо Наоми.

— Как только утихнет метель, я вызову самолёт, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Она дотянет до вечера?

Чжи Сон, чувствуя горький вкус отчаяния, облизал пересохшие от волнения губы, не решаясь дать ответ, который мог бы окончательно разбить последние надежды.

«2»

Утро начиналось рано, дворецкий Ким заходил в комнату к пяти часам, чтобы подготовить вещи молодого господина. Если того требовала ситуация, тщательно гладил каждую складку на детской одежде. Он пробуждал Тэхёна ровно в шесть, как и было заведено в династии Ким, и протягивал стакан воды, чтобы разбудить желудок, казавшийся слишком слабым для столь молодой плоти. Мальчишка, как учил его Сокджин, тщательно умывался, чистил зубы и, переодевшись, присаживался за стол. Завтраки проходили в тишине, за закрытыми дверями комнаты, будто все вкусы мира были приправлены одиночеством. В тёплые дни Тэхён позволял себе выйти на свежий воздух и завтракал на террасе. В семь утра он садился в машину, отправляясь в школу, где пребывал до трёх часов дня, погружаясь в рутину. Обедал там же, в школьной столовой. Вечером он вновь замыкался в своей комнате, где с ужином повторял тот же цикл одиночества. Иногда его навещал Су Хён, но эти встречи были такими же редкими, как солнечные лучи в пасмурные дни.

Когда приходили выходные, и школа оставалась позади, дом становился его единственным убежищем. Тэхён бродил по коридорам, в поисках покоя в тех дверях, что навсегда оставались для него запертыми. В редкие моменты, когда ему всё-таки удавалось войти, он садился рядом с её постелью, тихо держа слабую, холодную руку матери в своей. Эти моменты казались Тэхёну бесконечно короткими, и каждый раз, когда он уходил, его охватывало ощущение пустоты и безысходности. С самого раннего детства Тэхён был вынужден наблюдать, как медленно угасала мать. Её болезнь, пропитала каждую комнату гнетущей атмосферой. Мальчик никогда не видел её полностью здоровой; на его памяти она всегда была слабой, прикованной к постели, с болезненно-бледным лицом и измученными глазами.

Тэхён редко виделся с матерью, эти встречи оставались в памяти отрывками из самых грустных книг, где каждая страница была переполнена болью. Дон Иль считал его проклятием, приносящим в семью беды, прозвал «дьяволом», забравшим жизнь своей матери, ведь при его рождении Наоми чуть ли не попрощалась с жизнью, а после родов и вовсе слегла в постели. Год за годом она угасала, тело слабело, и болезнь окончательно её победила, забрав не только силы, но и надежду на будущее.

Сначала Наоми заболела обычной простудой, но вскоре простуда переросла в пневмонию, дыхание стало тяжёлым грузом, давящим на грудь, и никто не мог предугадать, что за пневмонией последует ХОБЛхроническая обструктивная болезнь легких. Спустя два месяца её суставы начали скручиваться от невыносимой боли, превращая каждое движение в мучение, врачи диагностировали у неё — ревматоидный артритвоспалительное заболевание, характеризующееся симметричным поражением суставов и воспалением внутренних органов и посадили на гормоныГлюкокортикостероиды — предниззалон, дексаметазон. Лицо Наоми, некогда нежное и светлое, теперь покрывалось неестественной краснотой, что напоминала форму крыльев бабочки. Желудок отторгал пищу, лекарства истощали печень, а внутри неё, словно раскалённое олово, бурлила желчь. Лёгкие, ослабленные пневмонией, наполнились булламиложные легочные кисты, и каждый вдох напоминал попытку дышать через плёнку, ей пришлось принимать эуфиллинбронхолитическое средство, расслабляет мускулатуру бронхов, стимулирует дыхательный центр, повышает коронарный кровоток., который посадил её сердце.

Ещё через год желчь безжалостно вырывалась в желудок, суставы сжимались, как железные тиски, лёгкие хрипели, и мир перед её глазами затянулся плотной пеленой. Наоми знала о своей болезни, но предпочитала молчать, а когда Дон Иль обратился к специалистам из Швейцарии, то они поставили её на учёт с СКВхроническое заболевание, при котором иммунная система начинает воспринимать «свои» клетки как «чужие» и атакует их. и дали ей не больше двадцати лет жизни. Болезнь её была неизлечимой. Впрочем, Наоми и сама прекрасно это понимала. Ведь её тетя, унаследовавшая эту болезнь от бабушки, умерла к тридцати пяти годам. Семейное проклятие по материнской линий. Тут уж ничего не поделаешь. Оставалось только смириться.

Утро она встречала с тошнотой и болью в суставах, принимала таблетки, после попыток съесть завтрак, а затем запиралась в своей просторной и прохладной комнате, чтобы никто не смел её тревожить. В дни, когда ей становилось лучше, Наоми выходила наружу и коротала время в саду. Готовила Тэхёну еду из японской кухни, учила японскому алфавиту и играла ему на пианино.

— Дворецкий Ким мне сказал, что ты для него как kyoka suigetsu, — проворчал мальчишка. — Можешь объяснить мне, что это означает?

Наоми улыбнулась, а затем не удержавшись, поцеловала его в щечку.

— Kyoka suigetsu это как необычные мечты, которые недостижимы или красота, до которой не дотронуться, то есть ты можешь это видеть, но никак не потрогать.

— Словно мираж?

— Верно, словно мираж.

— Тогда и ты для меня kyoka suigetsu, — с нотками грусти прошептал он. — Наверное, тебе не стоило становиться моей матерью, может быть тогда ты бы не стала болеть, как сейчас.

Слова, бездумно слетевшие из уст Тэхёна, заставили Наоми почувствовать себя обескураженной. Не подавая виду, она крепко сжала его руку в своей и отчего-то вздохнула. На улице тем временем сгустились тучи и через несколько минут полил сильный дождь.

— У меня такая судьба, умереть слишком рано, — вдруг сказала она, — Ты пойми, болезнь не ведает выбора — она не различает ни возраста, ни времени. Она может окутать тебя в разгар радости, когда жизнь кажется бесконечной, или внезапно поразить в мгновение отчаяния. И ты для меня вовсе не проклятие, Тэхён, ты дар, посланный с небес. Я никогда не жалела и не стану жалеть, что ты мой сын.

Мальчишка улыбнулся.

— Я хочу станцевать с тобой под дождем как в фильмах, можно?

Наоми оглянулась вокруг и, убедившись, что прислуги поблизости нет, схватила его за руку и весело выбежала на улицу. Сырой воздух проникал в её ослабленные легкие, но она, не выдавая ни единого признака слабости, лишь улыбнулась сыну. Встав посреди двора, она подняла голову и посмотрела на серое небо, тяжёлое от дождевых облаков.

Капли дождя начали падать с небес, сначала неуверенно, затем всё сильнее, и мальчишка захихикал, подставив лицо дождю. Наоми крепко держала его за руки. Они начали кружиться. Тэхён шагнул вперед, а Наоми наклонилась назад, их движения слились в едином танце. Платье Наоми распахивалось при каждом повороте. С каждым шагом они словно отрывались от реальности и уходили в мир грез, движения их, наполненные теплотой и нежностью, замедлялись, радость сменяла тоску, и Наоми, сглотнув в горле ком, вдруг замерла на месте, наблюдая за тем, как её сын воодушевленно бегал по небольшому мостику во дворе. Его радость впервые за долгое время согрела её сердце. А затем, когда мальчик наконец выдохся, он сел прямо на лужайку и крепко держал исхудавшие руки матери, как будто бы боялся, что этот момент растворится в каплях дождя, и они снова окажутся в серых стенах дома. Тэхён смотрел на неё с восхищением, с тем невинным трепетом, который был у него только для неё. В небольших глазах черного цвета застыли слёзы, но он не знал, от радости они или от грусти. Мальчишка просто чувствовал, чувствовал её так близко, как никогда раньше.

Дождь усиливался, капли стекали по их лицам, смешиваясь с теплыми слезами на щеках Тэхёна, которые он старался скрыть, и Наоми, улыбнувшись, приобняла своего сына за плечи:

— Закрой глаза, Тэхён, — сказала она, голос её был мягким. — Почувствуй музыку дождя.

Тэхён послушно зажмурил глаза, и мир вокруг него исчез. Остались только звуки — тихий смех матери, мелодичный стук капель по земле, шелест ветра, играющего с мокрыми прядями её волос. Он чувствовал её тепло, её присутствие, как будто они были единым целым, связанными неразрывной нитью. Вслушиваясь в звуки, Тэхён чувствовал, как её пальцы сжимают его руку крепче, и догадывался, что Наоми держится за него, чтобы не упасть. Он открыл глаза и увидел её лицо — уставшее, но счастливое. В глазах Наоми отражался дождь и что-то ещё — что-то, что он не мог понять, но чувствовал каждой клеточкой своего сердца.

Она наклонилась к нему, их лица были так близко, что Тэхён мог почувствовать её дыхание на своей коже. Он видел, как её губы шевелятся, произнося что-то, и старался уловить её слова, но дождь заглушал всё. Он увидел, как лицо Наоми искажается от боли на мгновение, но затем её губы вновь растянулись в улыбке, такой тёплой и искренней, что его сердце забилось быстрее.

— Позови дворецкого Кима, — вдруг сказала она тихо. — Скажи, что мама хочет попить зеленого чая.

Тэхён поднял глаза на её лицо, мокрое от дождя и слёз, и кивнул, не в силах произнести ни слова, а затем, вскочив с места, он рванул в дом на поиски Сокджина. Дождь снаружи усиливался, забарабанил град, и где-то вдалеке прогремел гром. Тэхён почти не слышал своих шагов, гулкие удары сердца заглушали всё остальное. Ему понадобилось около десяти минут, чтобы найти и вывести дворецкого во двор. Но когда они наконец добрались до места, Наоми уже лежала на сырой земле без сознания.

В памяти Тэхёна всё сливалось в размытое пятно — дворецкий, пренебрегая всеми правилами династии Ким, подхватил её на руки и побежал внутрь, на его лице застыло выражение отчаяния и решимости. Служанки спешно вызвали врача. Наоми больше не откликалась на своё имя. Улыбка исчезла с её лица, не оставив за собой следа. Руки, крепко державшие его за плечи, бессильно рухнули на пол. Тэхёну казалось, что мир его рухнул. Время замерло, а жизнь потеряла смысл.

Пожилая служанка Ан силой вытолкнула его в коридор и заперла изнутри двери, чтобы он, как и приказывал хозяин этого дома, больше не смел ступать порога комнаты Наоми. Тэхён невесомо коснулся дверей, теряясь в догадках, что могло пойти не так. Всё раздумывал над своими словами и словами, сказанными Наоми. Она сказала, что он дар — посланный с небес, но тогда почему после мимолетной встречи Наоми свалилась с ног.

В точности, как «kyoka suigetsu». Красота, до которой не дотронуться и мечта, которая не исполнится. Тэхён так и остался стоять на пороге, словно застыв во времени, ощущая, как мокрая одежда липнет к телу, а душу разрывает тревога и страх. Наоми снова увезли в больницу...

Вечером, когда небо уже затянулось тёмными облаками, и на землю опустились первые сумерки, в дом вернулся Дон Иль. Тэхён, услышав его шаги, потянул небольшую веревку, чтобы вызвать дворецкого. Но тот так и не отозвался. Дверь с треском распахнулась, и в комнату ворвался отец. Взгляд Дон Иля был полон ярости.

— Разве я не говорил тебе, не подходить к ней? — сдавленно выдохнул мужчина, голос его был леденящим. — Если бы она не родила тебя, Наоми бы так не страдала.

Тэхён пытался что-то ответить, но не успел: тяжёлая рука отца обрушилась на его лицо с оглушающим звуком. Мальчик почувствовал, как разливалась по щеке горячая волна боли. Он отшатнулся назад, но Дон Иль не остановился. Каждый удар эхом отзывался в его ушах.

— Сколько раз мне повторять, чтобы ты держался от неё подальше? — кричал Дон Иль, продолжая наносить удары. — Ничтожество, откуда ты только свалился на нашу голову.

Тэхён не сопротивлялся. Он знал, что это бесполезно. Каждый удар выбивал из него воздух, напоминая о том, как сильно его ненавидел отец. Он слышал, как стучат его зубы, как рвётся кожа под тяжёлыми кулаками мужчины, но боль от побоев никак не могла сравнится с той болью, что терзала его душу.

Дон Иль остановился только тогда, когда устал. Мальчик, едва удерживаясь на ногах и, опираясь спиной о холодную стену, остался стоять в углу комнаты. Он тяжело дышал, чувствуя, как по губам течет кровь. Дон Иль бросил на него презрительный взгляд полный отвращения.

— Молись, чтобы она выжила, — прошипел он, прежде чем уйти, оставив сына в полумраке комнаты.

Тэхён остался один, прижавшись к стене. В темноте он закрыл глаза, слушая, как капли дождя барабанят по крыше, и пытался понять, как жить дальше с этой ненавистью и болью, которая казалось вечностью.

«3»

Настоящие дни.

Кабинет отдела аналитической группы.

Из лестничной площадки доносился чужой крик о помощи, в котором смешалось отчаяние и невыразимая боль. Хён Шик, прежде чем спуститься на ступеньку ниже, больно ударился об перила, а затем, поскользнувшись, и вовсе скатился вниз. Его тело, обрушенное на каждую ступень, с глухим стуком приземлилось на холодный пол.

— Чонгук, прости меня, — взвыл он в очередной раз, сжимая руками глаза. Кровь давно уже запеклась, оставляя на бледной коже лица тонкие полосы. — Чонгук, умоляю, прости меня, — снова закричал он. — Я был не прав, прости меня. Ты единственный, кто может мне помочь дойти до медпункта. Он тебя никогда не тронет.

Чонгук постарался унять дрожащие пальцы рук. Они непослушно стучали по клавиатуре, набирая несвязанные между собой буквы. В груди пылало отчаянное желание ответить на чужой зов о помощи. Каждый раз, когда Хён Шик выкрикивал его имя, сотрудники оборачивались в его сторону и кидали осуждающие взгляды. Невыносимо.

Чонгук хотел было встать с места, как перед глазами всплыло пугающее лицо Тэхёна. Совершенно безразличное. Настолько устрашающее, что ему было страшно даже пошевелить пальцем. Тэхён так просто лишил человека зрения, даже не задумавшись о последствиях. Интересно, а людей он когда-нибудь убивал? Убеждаясь в том, что человек для него не больше, чем насекомое под ногами, Чонгук раздраженно сложил ноутбук в чехол и вышел из кабинета. Голос между тем становился громче.

— Чонгук, помоги мне, пожалуйста. Я прошу тебя, — снова взвыл парень, а затем, когда в помещении повисла тишина, он всхлипнул. — Уж лучше бы убил, — прошептал Хён Шик. — Так не поступают даже со скотиной.

Стараясь не поворачиваться, Чонгук вызвал лифт. А затем, спустившись на нем, поспешил к своей старой машине, которая всё ещё стояла на стоянке офиса. Стоило ему только приблизиться к охранному посту, как перед ним, с оглушительным скрежетом, закрылись железные ворота.

— Начальник охраны приказал не выпускать вас наружу, — сообщил охранник, склонив голову в уважительном жесте. — Он сказал, чтобы вы вернулись в дом президента Кима.

Чонгук нахмурился. Поскольку спорить не было смысла, он, развернувшись, снова припарковался у офиса, а после неторопливо прошел в сторону дома, где его уже ожидали Айзава вместе с дворецким Кимом.

— Я говорил тебе прекратить вести себя как ничтожество? — укоризненно бросил сопровождающий, его голос был пропитан разочарованием. — Чонгук, ты уже не маленький, даже Сон У может постоять за себя лучше, чем ты.

Дворецкий с осторожностью коснулся плеча мужчины. Видя, как Чонгук пытается сохранить спокойствие, Сокджин не мог скрыть своей тревоги.

— Айзава успокойся. Ты забываешься. Перед тобой компаньон президента Кима.

Чонгук даже не успел вставить два слова, как был перебит начальником охраны.

— Было бы прекрасно, если парнишка сам смог разобраться со своим статусом. Ты хотя бы знаешь сколько из-за тебя людей пострадало?

— Айзава, клянусь, в этот раз я защищался. Я ведь ударил его. Всё было под контролем, пока не появился Тэхён.

— А ты знаешь когда появился Тэхён?

Чонгук покачал головой. Откуда ему знать? Его внимание тогда было приковано к совершенно другим вещам. Айзава подошел к нему ближе.

— Он стоял там с того момента, как этот придурок начал приставать к тебе, Чонгук, и по его словам ты вёл себя ничем не лучше шлюхи. Вот теперь спроси у себя, почему никто из твоих сотрудников не воспринимает тебя всерьез, а затем ответь мне на вопрос, — мужчина прожигал его взглядом. — Кто ты, Чонгук?

Чонгук почувствовал себя разбитым. Действительно, кто он?

Шлюха. Подстилка Кима. Жертва группового изнасилования.

...или напротив...

Избранный Тэхёна. Отец Сон У. Стажер в избирательной компании.

Не зная, что и ответить, он посмотрел на Айзаву растерянным взглядом. Чонгук терялся в этой двойственности. Невозвратно. Спрашивать у него подобные вещи было равносильно тому, как если бы кто-то ковырнул ножом его душу. Слова застряли комом в горле. Он почувствовал, как задыхается. Так и не ответив Айзаве, Чонгук, резко развернувшись, зашел внутрь дома и, достав из кармана пластинку успокоительных, принял сразу две таблетки, даже не запив их водой. Чонгука трясло. Сердце колотилось в груди с невыносимой скоростью, отбивая сто двадцать ударов в минуту. Категорически не хватало воздуха. Дрожали руки.

Дворецкий Ким, увидев его в гостиной, постарался скрыть в голосе испуг:

— Господин Чон, с вами всё в порядке? — спросил он, сжимая его плечо. — Мне вызвать Ридера?

Чонгук покачал головой.

— Я уже принял успокоительные, через полчаса меня отпустит, — прошептал он. — Оставьте, пожалуйста, меня в покое.

Дворецкий не знал, что и сказать. Развернувшись в обратную сторону, он приказал слугам принести стакан воды и, оставив его на столе, молчаливо покинул гостиную, в которую никто не смел входить ближайшие три часа. Пока на улице не наступил поздний вечер. Чонгук уснул прямо на диване под воздействием таблеток, а когда проснулся, краем глаза заметил знакомый силуэт мужчины, сидящего на кресле.

Тэхён не сводил с него взгляда, будто бы пытался проникнуть в глубину его души. Сколько он там просидел — одному Богу известно. Чонгук, не рискуя сразу заговорить, выпрямился в спине и принял сидячее положение, стараясь не выдавать охватившее его волнение. Сон как рукой сняло. В доме сквозило напряжением. Не зная, как правильно реагировать, он лишь привычно потупил взгляд в пол. Тэхён не спешил нарушать тишину.

Наслаждаясь видом растерянного Чонгука в своем доме, он едва ли сдерживал внутренние порывы. Мужчине безумно хотелось к нему прикоснуться, вдохнуть его запах с тонкими нотками сандала, провести пальцами по шелковистым волосам, ощутить вкус его губ, и услышать сладкие стоны, которые сводили его с ума. Тэхён хотел владеть им, снова и снова ломая его силу воли, подчиняя каждый вздох, каждый взгляд. Целиком и полностью. Пока смерть не разлучит их. Но Чонгуку, кажется, было противно даже находиться с ним в одном пространстве. В карих глазах, которые мужчина так любил, он рассмотрел до боли знакомое отвращение. Взгляд настолько схожий, что пробирал его до костей, от чего он неосознанно начал вскипать от ярости. И Тэхён ничего не мог с этим поделать. Он никак не мог это исправить. Сердце просто вышло из строя, блуждая между любовью и презрением. Оставались лишь трезвые мысли, которыми он руководствовался на протяжении долгих лет.

— Завтра вечером Сон У возвращается из Англии, — наконец прерывая тишину, сказал он. — Мальчишка долго умолял меня позволить ему увидеться с тобой, мне пришлось согласиться.

Чонгук трепетно посмотрел на мужчину. Однако радоваться было всё ещё слишком рано. Тэхён, склонив голову на бок, одарил его укоризненным взглядом.

— Но после того, что я увидел сегодня утром, я начал сомневаться в правильности своего решения, Чонгук.

— Тэхён, ты всё не так понял, я просто пытался дать ему отпор.

— Отпор? — голос Тэхёна был полон ледяного сарказма. — Ты действительно думаешь, что я поверю в это жалкое оправдание? Судя по твоим словам, ты был готов на большее, если бы он назвал тебе высокую цену, поправь меня, если я был не прав, милый.

Именно так и прозвучало. Но Чонгук вовсе не собирался раздвигать перед ним ноги. Ни за что бы не стал этого делать и президент Ким наверняка знал об этом.

— И поэтому ты лишил его зрения? — дрожащим голосом спросил он.

— Ты думаешь, я не заметил, каким пожирающим взглядом он на тебя смотрел? Я не потерплю подобной дерзости, Чонгук. Особенно, когда кто-то хочет отнять у меня то, что по праву принадлежит лишь мне.

— Тэхён, я человек, а не вещь. Я не могу принадлежать кому-то. У меня есть свои права. Своя жизнь в конце-концов!

Мужчина никак не среагировал. Какой же до тошноты наивный парень. Глупый, наивный Чонгук. Тэхён, усмехнувшись, одарил его холодным взглядом:

— Ты несколько раз предлагал мне стать моим любовником, чтобы задержаться в моем доме дольше, но каждый раз получал отказ. Как думаешь, почему?

Чонгук лишь промолчал.

— Потому, что я увидел в тебе не просто шлюху, милый. Я увидел в тебе своего спутника жизни, и как только ты признался мне в своих чувствах, ты сам себя загнал в эту «золотую клетку», как ты любишь называть. Став моим избранным, ты всецело начал принадлежать мне, а я взамен тебе. Это называется отношениями, Чонгук. Если люди могут посвятить друг другу свою жизнь, то отношения могут продлиться вплоть до смерти, — в голосе Тэхёна слышались нотки осуждения. — Но если они, как в нашем случае, даже не могут довериться друг другу, это приводит к разочарованию. А разочарование к разрыву. Ответь мне, душа моя, разве ты действительно хочешь закончить наши с тобой отношения?

Гостиную заполнила тишина, давя на Чонгука, словно невидимые стены. Тэхён все ещё не сводил с него глаз, пристальный взгляд словно прижигал кожу, заставляя его почувствовать себя маленьким и беспомощным.

— Я мечтал об этом в Норвегии, — скомканно произнес он. — И в Цюрихе, когда узнал правду, да и сегодня в офисе тоже. Но я до сих пор никак не могу забыть свой страх, когда я услышал, как неделю назад самолет, в котором ты полетел в Китай, потерпел крушение. Меня тогда здорово передернуло. Я боялся, что Сон У снова остался без своего отца, — они встретились взглядом. — А я без тебя, — прошептал он совсем тихо. — Тэхён, я люблю тебя. Люблю другую твою сторону, которую ты очень редко мне показываешь. Мне хотелось бы, чтобы ты перестал ограничивать меня. Пойми, я был предоставлен самому себе с самого детства, мне хотелось бы, чтобы ты дал мне больше свободы действий.

Взгляд Тэхёна на мгновение смягчился, и Чонгуку показалось, что он увидел в его глазах проблеск жалости. Он откинулся на спинку стула и кивнул, словно соглашаясь.

— Хорошо, — вдруг ответил мужчина, застав Чонгука врасплох. — Я пойду на компромисс, милый. Говори, что именно ты подразумеваешь под «свободой действий».

Чонгук, облизав губы, нерешительно сцепил дрожащие пальцы рук.

— Если я не могу жить с Сон У, я хотел бы встречаться с ним хотя бы раз в месяц. Он аллергик, с наступлением весны, боюсь, за ним нужен будет тщательный присмотр, — Чонгук пытался разглядеть хотя бы малейшую эмоцию на невозмутимом лице Тэхёна. — По поводу Айзавы, он ведь начальник охраны. К тому же, у него и так много хлопот, я слышал, что его дочь сейчас находится на диализе. Я хочу передвигаться по городу самостоятельно. Я ведь никогда не сбегал от тебя. То, что случилось в Норвегии, было лишь недоразумением.

В комнате повисла гнетущая тишина.

— Что ещё ты хочешь, милый? Не упускай возможность.

Чонгук собрал всё своё мужество и, с трудом скрывая внутреннюю дрожь, ответил:

— Настоящей работы. Я хочу получать заслуженную зарплату. С тех пор, как я устроился, прошло больше трех месяцев, а я до сих пор остаюсь мальчиком на побегушках. Ты запретил прикасаться мне к важным документам. Директор Мин всячески пытается не подпускать меня к ним.

Тэхён резко перебил его:

— Существует ряд правил, благодаря которым на работе сохраняется порядок. Чонгук, ты работаешь там только из-за своего статуса. У тебя нет достойного образования, к тому же ты слишком неопытен. Я не могу дать тебе доступ к важной документации. Тебе придётся смириться с этим, — его голос стал жестче, сказанные слова были резкими и не оставляли места для компромисса. — Но я разрешу тебе встречаться с мальчиком раз в месяц и передвигаться по городу без сопровождения Айзавы. Однако, чтобы не повторилась ситуация с Норвегией, за тобой будут следить. Что-нибудь ещё?

Чонгук почувствовал, как рушились его надежды. Отчего-то в груди появилось ощущение сдавленности.

— Никакого насилия в отношениях, — немного требовательнее, чем прежде выдавал он. — Если ты снова причинишь мне боль, клянусь, я уйду от тебя.

— Тогда не давай мне повода, — угрожающе произнес Тэхён.

Чонгук почувствовал раздражение. Он ведь никогда и не создавал его.

— Сколько раз тебе повторять, между нами с Сон Хуном ничего не было, — неожиданно для себя, грубо ответил он. — Он бросил меня в отеле, только чтобы разозлить тебя. В Цюрихе я открыл тебе свою душу, рассказал о прошлом, но ты только унизил меня. Я никогда не давал тебе повода, но ты надругался надо мной.

Тэхён напрягся, его лицо стало еще более безразличным, но это лишь прикрывало ту ярость, что кипела внутри. Он резко поднялся с места.

— Разве не ты сегодня предлагал себя офисному сотруднику за приличную сумму? — процедил Тэхён сквозь зубы. — Ты ведёшь себя, как последняя шлюха, готовая продать своё тело тому, кто предложит больше. И не смей отрицать, ты предлагал себя мне точно так же.

Услышанное причиняло Чонгуку боль.

— Ты прекрасно знаешь, что я предлагал себя только тебе. И всё же упрекаешь меня в этом при любом удобном случае, — тверже ответил он, несмотря на то, что внутри всё дрожало от страха. — Знаешь, кто ты? Ты насильник! Ты сломал меня в тот день, когда надругался надо мной в отеле, когда я был уязвим и беззащитен. Ты знал, что я был слаб, что доверился тебе, и воспользовался этим. Ты сделал это, потому что мог. Потому, что тебе нравилось видеть, как я ломаюсь под твоим напором, как я кричу от боли!

Тэхён вздрогнул, на мгновение его лицо исказилось, но он быстро вернул себе самообладание.

— Я сделал то, что должен был сделать. Ты сам отдался мне, Чонгук. Ты знал, на что шёл, знал, кто я, и всё равно пришёл ко мне. Ты не можешь винить меня за то, что я взял то, что принадлежало мне.

Чонгук почувствовал, как по его спине пробежал холод, но он не позволил себе отступить.

— Повторюсь, я не твоя собственность, Тэхён. Даже если ты думаешь иначе, это не делает тебя правым. К черту, а знаешь что? — с вызовом проговорил он, вскочив с места. — Я бы предпочёл переспать с Сон Хуном, чем с тобой, — произнес Чонгук ядовитым тоном, наслаждаясь тем, как его слова ранили Тэхёна. — По крайней мере, он никогда не притворялся, что любит меня. Он всегда был честен в своей жестокости. А ты прячешься за маской любви, но на самом деле ты ничем его не лучше. Ты такой же насильник, даже хуже, ты дьявол.

Тэхён застыл, его лицо побледнело до мертвенной белизны, а затем багрово налилось кровью от ярости. Глаза мужчины сверкнули и в них не осталось ничего человеческого — только холодная, жгучая ненависть. Тэхён коснулся его шеи и, плотно сжав пальцами рук нежную кожу, притянул Чонгука к себе так близко, что он мог почувствовать на себе его горячее дыхание.

— Что ты сказал?

— Ты всё прекрасно слышал. Я бы лучше позволил Сон Хуну взять меня снова, чем провести ещё одну ночь с тобой. Потому, что по крайней мере, он был честен в своей мерзости, а ты прячешься за ложью. Ты всегда повторяешь, что любишь меня, но мне сложно назвать твои чувства любовью, ведь всё, что ты делаешь так это запираешь меня в своем доме и угрожаешь мне, — они встретились глазами, и на мгновение между ними не осталось ничего, кроме ненависти. — В моем понимании любовь — это прежде всего доверие и свобода, никак не насилие, Тэхён, и ты никогда не сможешь узнать, что это значит.

— В таком случае я постараюсь познакомить тебя со своей любовью, — прошипел Тэхён. — Даже если для этого мне придётся сломать тебя.

Сердце в груди замерло, а потом забилось с удвоенной силой. Взгляд внезапно потерял былую уверенность, и Чонгук почувствовал, как им снова начала преобладать нарастающая паника. Тэхён больше не сдерживал свою ярость. В одно мгновение его рука грубо схватила Чонгука за запястье, и тот едва успел вскрикнуть от боли, прежде чем был резко потащен из гостиной. Мужчина не заботился о том, что Чонгук едва не спотыкался на каждом шагу, его лицо выражало холодную ярость, хватка была железной, почти непреклонной. Он буквально втащил Чонгука в спальню для гостей, захлопнув дверь за собой так, что стены дома содрогнулись от ужаса. В комнате царила полутьма, единственным источником света было, стоявшее у стены, огромное зеркало.

— Ты не знаешь, с кем связываешься, Чонгук, — угрожающе произнес мужчина. — В следующий раз будешь думать, прежде чем произносить такие глупости.

Тэхён с силой развернул Чонгука лицом к зеркалу и, стоя за спиной, крепко прижал его к себе ближе, заставляя смотреть прямо на своё отражение. Чонгук почувствовал, как запястье заныло от боли, а холодный металл часов впивался в кожу, добавляя к физической боли и душевное страдание.

— Смотри, — прошипел Тэхён сквозь стиснутые зубы. — Посмотри на себя. Ты принадлежишь мне и я буду напоминать тебе об этом, сколько бы раз ни понадобилось.

Чонгук попытался отвернуться, но Тэхён сжал его ещё сильнее, не позволяя даже шелохнуться. Он не дал ему и секунды на размышления. Недолго думая, он резко развернул его, и тот пошатнулся, прежде чем спиной упал на мягкую постель, расположенную прямо напротив огромного зеркала. Простыни смялись под его весом, а голова Чонгука едва не ударилась о подушку, когда Тэхён надавил на его спину, прижимая его к матрасу, заставив его оказаться на животе. Одной рукой он крепко удерживал Чонгука за запястье, не давая ему пошевелиться, а другой ловким движением сорвал ремень с его пояса. Глаза горели диким огнём. Чонгук вскрикнул, пытаясь сопротивляться, но мужчина был слишком силён. Тэхён навис над ним и безжалостно начал стягивать штаны, заставляя его чувствовать свою полную беспомощность. Он устроился напротив зеркала. Чонгук оказался в унизительной позе, лицом вниз, с руками, заломленными спереди. Его тело было под полным контролем Тэхёна, каждая попытка вырваться только усиливала боль.

— Я волен делать с тобой всё, что пожелает моя душа, любимый. У меня есть на это полное право, чем скорее ты признаешь это, тем лучше будет для нас обоих.

Чонгук задыхался от страха, его сердце колотилось так сильно, что казалось вот-вот выпрыгнет из груди. Он бросил взгляд на зеркало и увидел, как его отражение беспомощно корчилось под весом Тэхёна. В глазах читалась паника, но мужчина испытывал лишь наслаждение от происходящего.

— Я приказываю, а ты подчиняешься, — укоризненно произнес он и его руки, не останавливаясь, начали снимать с него последние остатки одежды, которые могли служить преградой.

Чонгук хотел вырваться, но его попытки были тщетными. Каждым своим действием мужчина причинял ему огромную боль, вызывая разочарование, и не в нём, как это должно быть, а в себе. За то, что полюбил его, за то, что наивно верил каждому его слову, что доверился ему. Тэхён знал, что его жертва не сможет сопротивляться, и наслаждаясь каждым мгновением этого ужаса, он лишь надавил на него сильнее прежнего. Происходящее между ними было не просто проявлением силы, а актом полного подчинения, в котором Тэхён видел своё право и власть над Чонгуком.

— Тебе нужно помнить лишь одну вещь, — прошептал он, наклоняясь к уху своего возлюбленного, дыхание его было обжигающим. — Ты никогда не сможешь убежать от меня. И если я захочу, ты раздвинешь передо мной ноги в любое время и в любом месте, нравится тебе это или нет, потому что ты принадлежишь мне. Я купил тебя, за десять миллионов. И если тебе больше по душе такой формат отношении, значит так тому и быть.

Чонгук затрепетал от ужаса и отвращения, он почувствовал, как наворачивались на глаза слёзы бессилия.

— Ты делаешь мне больно, — проскулил он, пытаясь вырваться из его крепкой хватки. — Я прошу тебя, прекрати это. Я никогда от тебя не убегу.

Но ни одна его мольба не заставила Тэхёна остановиться. Ноги Чонгука были раздвинуты, бедра прижаты к кровати, делая его ещё более уязвимым. Тэхён нависал над ним, впиваясь пальцами в его бедра, он словно подчеркивал, что Чонгук принадлежал только ему. В этой позе, со спиной, изогнутой от давления, и головой, направленной в подушку, Чонгук почувствовал, как его целиком поглощали боль и унижение. Мужчина крепко сжал его руки и, достав возбужденный член, не церемонясь, резко вошёл внутрь. Боль пронзила всё тело, и Чонгук издал глухой стон, который утонул в мягкой ткани подушки.

— Прошу, не надо, — выдохнул он, голос его дрожал от отчаяния. — Пожалуйста, остановись...

— Замолчи, — холодно приказал Тэхён, на мгновение он освободил хватку, но не из жалости, а для того, чтобы впечатать его в матрас посильнее. — Смотри на себя в зеркало и запомни, кто твой хозяин.

Чонгук едва мог дышать, в груди колотилось сердце. Он чувствовал каждое прикосновение Тэхёна, каждое болезненное движение. В зеркале он видел своё искажённое лицо, залитое слезами, отражение всего того, чем он когда-то был. Все это стало разрушенным и сломленным. Низ живота стрелял острой болью, а измотанная душа вновь наполнилась грязью насилия. В теле болела каждая клетка, каждая слеза смывала все надежды на спасение и веру в то, что всё можно исправить. Такое не стереть из памяти. Уже никогда.

Там, где Тэхён оставлял свой след, заявлял и доказывал ему свои права на него, горело огнём. Страх заставлял тело дрожать вместе с грубым обращением и Чонгук, не сдерживая плача, ощутил невыносимую жгучую боль. В плотной пелене страдания ему даже казалось, что по его бёдрам текла горячая кровь. Он был сломлен, истерзан тем, к кому ненависть забиралась под кожу с каждым толчком, и в то же время бессилен перед тем, кто смог завладеть его сердцем.

— Перестань. Мне больно. Пожалуйста, я прошу тебя, Тэхён, прекрати это.

Однако, его даже не слушали, мужчина продолжал насиловать его, с каждым толчком подтверждая свою власть, заставляя Чонгука осознать, что он полностью принадлежит ему. Своими действиями он не просто пытался совершить над ним акт физического унижения, Тэхён ломал его волю, таким образом он пытался выжечь в его сознании мысль, что никакие мольбы, никакие усилия не смогут вернуть Чонгуку право голоса.

Чонгук ощущал невыносимое страдание. Тэхён не оставлял ему шансов на спасение, беспощадно вторгаясь в его тело с такой силой, что казалось, будто раздирает его на части. Он чувствовал, как разрывается кожа, как каждый толчок причиняет невыносимое страдание, как кровь смешивается с его слезами, пропитывая простыни. Каждый вдох был словно удар по лёгким, каждый стон срывался с губ, словно крик агонии, но Тэхён не останавливался. Чонгук закрыл глаза, пытаясь отключиться от реальности, уйти в глубины своего сознания, чтобы не чувствовать боли и унижения. Но каждый удар, каждое движение мужчины возвращало его обратно, заставляя столкнуться с кошмаром, который стал его реальностью.

— Открой глаза! — потребовал Тэхён. Чонгук замер, затем медленно открыл их, встретившись взглядом с собственным отражением. — Посмотри на себя, и запомни какая ты шлюха. Моя шлюха. Ты будешь смотреть на себя в этом зеркале каждый раз, когда я захочу, и будешь напоминать себе, что ты — мой, ты ведь этого добивался?

Чонгук, скользнув взглядом по зеркалу, замер в одной точке. Он смотрел на Тэхёна и в полумраке комнаты, видел лишь холодное удовлетворение своими действиями. В его взгляде не было ни капли сострадания, лишь бездушное удовлетворение своей власти. Будто он не любил его вовсе. Тэхён видел, как тело Чонгука содрогалось от боли, как его лицо искажалось от ужаса и страдания, и это только разжигало его желание владеть им ещё сильнее. Он держал Чонгука за бедра, сжимая их до боли, прижимал его к матрасу с невероятной силой. Простыни были сбиты. Чон всё ещё лежал на животе, его руки были заломлены впереди, а ноги широко расставлены. С каждым новым толчком Тэхён ощущал, как пульсировал его член внутри, усиливая боль и давление. Он нещадно давил на его бедра, и каждый удар был с такой силой, что Чонгук чувствовал, как что-то внутри него ломается, как его душа сжимается и исчезает в темноте и тогда, в порыве отчаяния, он произнес слова, которые, казалось, были вырваны у него силой:

— Я всё понял, Тэхён, я никогда не посмею уйти от тебя, я буду принадлежать только тебе и никому больше, только пожалуйста отпусти меня, — голос срывался на всхлипы, но эти слова несли в себе всю боль, всю подчиненность, всю безысходность, которую он испытывал. — Я твой, я всё понял, ты добился своего, я буду делать всё что ты скажешь, только прекрати это, пожалуйста...

— Правильно, — прижимая его к себе ещё сильнее, прошептал Тэхён. — Ты мой. Всегда был и всегда будешь. А для того, чтобы вбить это в твою голову, я закончу начатое.

Он продолжал в него вбиваться, не проявляя ни малейшего желания замедлиться. Взгляд его был сосредоточен на том, как Чонгук извивался под ним, и это только подстегивало его желание к контролю. На мгновение он замедлился только для того, чтобы взглянуть на искаженное лицо Чонгука, полное страха и боли, а когда он достиг пика, его тело содрогнулось в сильном оргазме. Мужчина издал глухой, подавленный рык и с последним сильным движением пришёл к разрядке. Тело напряженно содрогнулось, лицо исказилось в выражении мучительного наслаждения. Он почувствовал, как разрядился его пульсирующий член, словно всё напряжение, накопившееся в нём за весь день, наконец вырвалось наружу. Тэхён излился прямо в него.

А затем, будто бы ему было мало, мужчина с холодной решимостью схватил Чонгука за руку. Его пальцы вонзились в кожу, больно сжимая запястье, и, не давая ни секунды на протест, потащил его в ванную комнату. Чонгук едва ли удерживался на ногах — каждый шаг отдавался мучительной болью, внизу всё ещё кровоточило, но Тэхён словно не замечал его страданий.

Толкнув его к душевой кабине, он резко повернул кран и поток ледяной воды обрушился на Чонгука. Тот вздрогнул всем телом, дыхание перехватило от холода и шока. Вода с хлёстким звуком стекала по его окровавленным ногам, вызывая новую волну жгучей боли. Чонгук чувствовал, как наворачиваются на глаза слёзы, но он не мог позволить себе заплакать. Не перед ним. Не сейчас.

— Приведи себя в порядок и возвращайся в нашу комнату, — приказал Тэхён ледяным голосом, лишённым всяких эмоций. Даже не удостоив Чонгука взглядом, он развернулся и вышел, оставив его одного в ванной, под струями холодной воды.

Чонгук опустился на холодный кафельный пол, закрыв лицо руками, чувствуя, как его тело сотрясается от тихих рыданий. Ледяная вода продолжала хлестать по спине, но он почти не ощущал её холода. Он не знал сколько прошло времени. Минуты растянулись в вечность, а реальность превратилась в одно сплошное чувство мучения и усталости. Разбитость накатывала волнами. Он ощущал себя опустошённым, словно из него выкачали всю волю к сопротивлению. Вода продолжала литься, смывая кровь и слёзы, но она не могла смыть чувства унижения и отчаяния, раздирающие его изнутри. Уцепившись за край душевой кабины, он заставил себя подняться с места. Задержись он здесь хоть на минуту дольше, Тэхён наверняка бы прислал за ним дворецкого. А может быть и сам вернулся, чтобы добить до конца.

Медленно и неуклюже он выключил воду и, тяжело опираясь на стену, вылез из душевой. Взгляд невольно зацепился за отражение в зеркале: губы, прикушенные до крови, тело усыпанное царапинами и красными пятнами, что наверняка к утру плавно перерастут в синяки. Чонгук едва ли узнал себя. С усилием, перебарывая боль и слабость, он начал вытираться. Вместо своей одежды Чонгук накинул, висящий в ванной халат. А затем, глубоко вздохнув, собрался с силами и, тяжело опираясь на стену, направился обратно в комнату. Шаги отдавались гулким эхом по пустому коридору и дом будто бы затаил дыхание, наблюдая за его позором.

Чонгуку хотелось бежать, желательно очень далеко и очень быстро. Туда, где Тэхён никогда не смог бы его найти. Там, где нет насилия и боли. Но вместо этого, приближаясь к двери спальни мужчины, он лишь собственноручно выносил себе смертельный приговор. Быть может, он уже давно его вынес, ещё тогда, когда обещал Тэхёну, что никогда не станет убегать от него. Какой же он наивный и глупый, если думал, что Тэхён действительно станет относится к нему как-то иначе, чем все остальные.

Подходя к двери, Чонгук на мгновение замер на месте, прислушиваясь к звукам. Тишина. Сердце в груди билось с бешеной скоростью, напоминая о том, что произошло в гостевой комнате. В ушах стоял звон. Чонгук с осторожностью вошёл внутрь, краем глаза замечая, как мужчина копался в документах на журнальном столике. Он хотел было нырнуть в белого цвета постель, но стоило ему приблизиться к кровати, как Тэхён, повернувшись к нему лицом, наконец обратил на него внимание.

— Мы с тобой ещё не договорили, Чонгук, — холодно сказал он, жестом указывая на кресло напротив себя. — Я выслушал все твои условия, а теперь выслушай и ты мои.

Чонгук замер на месте и на мгновение затих, пытаясь подавить волны ужаса, которые накатывали на него с новой силой. Он чувствовал, как внутри все сжимается от страха перед тем, что может произойти, а затем молча склонил голову и поплёлся туда, где ему было указано. Он чувствовал себя раздавленным, будто его воля была разорвана на части, теряя свою былую ценность. Тэхён лишь молчаливо наблюдал за ним. Холодный взгляд сквозил абсолютным безразличием к происходящим вещам.

— Хочешь ты того или нет, ты будешь делать всё, что я скажу, — начал Тэхён, не сводя с него взгляда. — И ни слова, понял? Никаких больше разговоров о Сон Хуне. Этот человек не должен больше существовать ни в твоих мыслях, ни в наших разговорах. Ты мой, Чонгук. Мой избранный и тебе стоит помнить об этом, не дожидаясь, пока я сам напомню.

Чонгук с трудом скрывал дрожь в руках, стискивая их так сильно, что ногти впивались в ладони. Внутри него всё кипело, хотелось неистово кричать, громко, быть услышанным, а не слушать. Но с Тэхёном такое не работает. Сопротивление всегда вело к подавлению, потому что он приказывает, а Чонгук, несомненно, подчиняется.

— Завтра утром, — продолжил Тэхён, спокойно, как будто говорил о чём-то обыденном. — Мы поедем на встречу, где ты предстанешь перед всеми моим компаньоном. Я надеюсь, ты достаточно умен, чтобы не совершать ошибок.

Чонгук облизал, пересохшие от волнения, губы и, подняв неуверенный взгляд на мужчину, едва ли слышно обратился к нему:

— Я не думаю, что смогу сопровождать тебя, — голос дрожал, выдав страх, который он так старался скрыть. — Мне больно даже сидеть, не говоря уже о том, чтобы ходить.

На лице мужчины привычная маска безразличия. Что он чувствует, о чем думает даже не разобрать. Чонгук после нескольких секунд тишины, продолжил:

— Я не лгу, Тэхён. Мне очень больно, — в душе почему-то стало скверно.

Тэхён всё это время сверлил его взглядом темных глаз, когда-то любимых, а теперь таких ненавистных. Переборщил? Ещё как. Сломал? Может быть. А разве это должно его волновать? Двенадцать лет терпения, нещадные и жалкие попытки быть правильным, вести себя правильно. Интересно, а как это правильно?

Пройти мимо мальчишки на мосту реки Хан, чтобы он там наверняка утонул?

...или...

Спасти его, чтобы утопить самому?

Рассматривая лицо Чонгука, Тэхён почувствовал крайнюю степень недовольства. Собой и своими действиями. Но, что поделать, он уже сломал его силу воли. Разрушил всё то, что у них было. Не оставил даже соломинку, за которую можно было ухватиться. Чонгук сидел всё на том же месте, даже боясь при нем в лишний раз шелохнуться. До боли знакомый взгляд карих глаз отчего-то действовал на нервы, и Тэхён, недолго думая, склонив голову на бок, устало выдохнул.

— Это не обсуждается, Чонгук. Рано утром тебя осмотрит Ридер, затем ты позавтракаешь и мы полетим в Гонконг.

— Но как же Сон У? Он ведь хотел встретиться со мной.

— К его приезду мы уже успеем вернуться.

Чонгук потупил взгляд в пол. Внизу сильно жгло, поэтому он едва ли себя сдерживал, чтобы не поморщиться от боли. Мужчина тем временем, сложив перед собой руки, отклонился на спинку кресла, устраиваясь по удобнее. А затем снова нарушил повисшую в комнате тишину.

— Ненавидишь меня?! — прозвучало больше как утверждение, чем вопрос, поэтому Чонгук решил промолчать. — Любимый, если хочешь увидеть мою смерть, то долго ждать не придется. Болезнь не выбирает людей, а смерть не смотрит на возраст. Через год я ослепну, через два не смогу ходить и от меня уже ничего не останется. А до тех пор, тебе придется терпеть.

Чонгук чувствовал, как с каждой фразой сердце сжималось всё сильнее. Ему было больно слышать это, вовсе не из-за того, что он жалел Тэхёна, а потому, что он всё ещё любил его. Чонгук любил своего дьявола. Безотказно. Безукоризненно. Безоглядно. Подняв взгляд, он посмотрел на мужчину и в его глазах горело что-то, чего Тэхён никак не ожидал увидеть — не страх, не ненависть, а какая-то глубокая, почти болезненная, привязанность.

— Ты мог сказать мне об этом раньше, тебе ведь ничего не мешало, — сказал он чуть громче, чувствуя в груди засевшую обиду. — Тэхён, я никогда не желал и не стану желать твоей смерти, потому что от тебя зависит будущее Сон У. Я ведь и вправду любил тебя. Ты даже представить не можешь насколько сильно. А теперь от этих чувств осталось совершенно ничего. Может быть лишь малая часть, но разве это изменит наше положение? — воспользовавшись молчанием мужчины, он продолжил. — Ты не можешь просто отпустить меня? Клянусь, я не стану ни с кем встречаться, я буду жить очень тихо и мирно, так, словно меня никогда в твоей жизни и не было. Наши отношения сложно назвать любовью, это всё неправильно. Ты просто берешь меня силой, когда тебе вздумается и унижаешь меня.

— Я никогда не обещал тебе, что наши отношения будут здоровыми, Чонгук, — укоризненным тоном произнес Тэхён. — Я принял тебя таким, какой ты есть. Со всеми изъянами. Ты хотел жить в моем доме, пожалуйста, живи. Ты хотел работать, так работай. Я дал тебе всё, что ты хотел, милый. Я дал тебе даже своего сына...

Он замолчал, изучая лицо Чонгука, как будто искал в нём хоть какую-то искру сопротивления, желание возразить. Однако Чонгук молчал, не смея смотреть ему в глаза.

— Но ты, кажется, не понимаешь одной вещи, душа моя, — Тэхён наклонился ближе, голос его стал тише. — Без меня и Сон У ты никто. Очнись, милый. До моего появления в твоей жизни у тебя не было ни достойной работы, ни хорошей зарплаты. Ты не мог даже потянуть частного репетитора для моего сына. Ты бездарность, Чонгук. Без моих связей тебя никто не взял бы в свою компанию.

Каждое слово невыносимо резало ножом душу. Тэхён буквально стирал его личность, давил своим авторитетом, пытал своим взглядом. Чонгук ведь не по своей воле бросил университет, и в морге работал не потому, что мечтал смотреть на трупы. Нужно было как-то жить, чтобы заработать как можно больше денег. Он потер потные руки об халат и старался не расплакаться.

— Допустим, ты уйдешь от меня и станешь жить отдельно. Разве тебя там кто-то ждет? На что ты собираешься жить, милый? Станешь снова поломойкой сортиров или в этот раз опустишься до борделя? — он прожигал его взглядом. — Ты даже ноги раздвигать не умеешь.

Чонгук едва ли сдерживал слезы. В горле появился ком.

— Я никогда не просил у тебя работы, Тэхён. Квартиру, которую ты мне подарил, можешь тоже забрать. В городе никто меня не ждет, ты прав, но там есть свобода. Может быть ты и прав насчет моей бездарности, но поверь мне, при желании я уж точно смог бы научиться раздвигать ноги перед мужчинами. Мне ведь не впервой, много времени это не должно занять. Особенно, если все они станут брать меня силой, как это любишь делать ты.

Тэхён вскипел. В одно мгновение его глаза наполнились ненавистью и он вскочил с места, а затем ударил Чонгука по лицу, заставив его пошатнуться.

— Неблагодарный, — укоризненным тоном произнёс он в тишину, а затем, схватив его за горло, придавил к спинке кресла. — Я пытаюсь сделать из тебя человека, а ты даже этого не понимаешь.

Чонгук задыхался, хватаясь за запястья Тэхёна и пытаясь освободиться из железной хватки.

— Посмотри на себя, разве ты человек? — прохрипел он надрывным голосом. — Ты дьявол, Тэхён. А дьявол не может сотворить человека.

— Следи за своим языком, Чонгук.

— Дьявол способен только забирать людские души, — между ними повисла тяжелая тишина. Чонгук, встретившись с холодным, безжалостным взглядом Тэхёна, прошептал совсем тихо, надломленным голосом. — Мою ты тоже забрал.

Тэхён резко отпустил его, словно обжигаясь его словами, и Чонгук, хрипло кашляя и хватаясь за горло, повалился на пол. В голове мужчины эхом проносились слова Чонгука. Рассматривая его, он отчего-то почувствовал внутри себя нарастающую пустоту. Никакие мысли, никакие чувства больше не помогали ему вернуть себе прежнее самообладание.

Тэхён запутался. В собственных желаниях. В тайных мыслях. В воспоминаниях. Встретив Чонгука двенадцать лет назад, он впервые за долгое время проявил к жизни интерес. Наблюдал за тем, как мальчишка превращался в парня, видел как менялся, как боролся и ломался под его контролем. Тэхён привык к его присутствию, как привыкают к своему отражению в зеркале. Оно всегда рядом, всегда предсказуемо, всегда отражает то, что ты хочешь увидеть. Так и Чонгук — был рядом. Покорный, терпеливый, безропотный. Привычка, ставшая частью его жизни. Привычка, без которой, как думал Тэхён, он мог бы легко обойтись.

Именно «привычка». Не «любовь». Мужчина попросту не верил в само существование любви, потому как не умел любить кого-то сам. Не умел любить, потому как не был любим. Однако он верил в привязанность — устойчивую, надежную, предсказуемую. Она могла быть удобной, могла быть выгодной, но никогда не опасной. Любовь же была похожа на огонь: яркая, обжигающая, в конечном счете — уничтожающая. Он видел, как эта любовь разрушала его мать, как она обжигала его брата, и позволил себе смириться с тем фактом, что вместо бесполезных чувств, он предпочёл бы привязанность.

Однако в мгновении ока, рассматривая лежащего на полу Чонгука, он впервые, кажется, начал сомневаться в своих убеждениях. В своих поступках, которые давно потеряли смысл. В какой-то момент система дала сбой и Чонгук, который приходился ему марионеткой, вдруг действительно по-настоящему стал его избранником. В глубине души Тэхён осознал, что несмотря на всю свою жестокость, он хотел для Чонгука лучшего. Дорогую одежду, не для демонстрации власти, а потому что Чонгук действительно её заслуживал. Нормальную работу, где он мог бы не перенапрягать себя.

Хорошую квартиру, куда он мог бы возвращаться, чувствуя себя в безопасности. Он никогда не думал, что сможет захотеть чего-то большего, чем власть и контроль. Но сейчас, глядя на Чонгука, осознал, что впервые в жизни допустил ошибку.

Тэхён подошел ближе к, лежащему на полу, Чонгуку, а затем медленно протянул ему руку, словно боялся его спугнуть.

— Поднимайся, — выдал он тихо, голос его был одновременно строгим и неожиданно мягким. — Ложись в постель, остальное обсудим завтра.

Чонгук поднял на него недоверчивый взгляд, наполненный болью и, увидев в черного цвета глазах что-то похожее на сожаление, вместо привычного презрения, не мог понять, что заставило того вдруг передумать. Чонгук внезапно разозлился.

— Почему ты делаешь вид, что ты добр ко мне? — на исхудавшем лице появилась усмешка. Проигнорировав чужую руку помощи, он скривившись от боли, с трудом встал на ноги, чувствуя, как они подкашивались от усталости. — У тебя что, раздвоение личности? То ты говоришь о «компромиссах», а потом насилуешь в гостевой, то минуту назад чуть ли не придушил меня, а теперь хочешь, чтобы я отправился спать, как ни в чем не бывало. Объясни мне, что с тобой не так, Тэхён?!

— Осторожнее с языком, Чонгук. Я и так слишком долго терпел все твои капризы, но всему есть предел.

— Предел? Ты даже не знаешь, что такое предел. Ты не брезгуешь прибегать к насилию, лишаешь людей зрения, насилуешь меня, и ты думаешь, что после этого я буду тебе благодарен?

— Ты должен быть мне благодарен! Чонгук, я подарил тебе свою любовь, сделал тебя, безродного, своим избранным. А ты... После всего, что между нами было, ты смеешь перечить мне?

Чонгук почувствовал, как сердце забилось сильнее. Он боялся его. Боялся так, как никого в своей жизни. Но сейчас, глядя в эти глаза, он ощущал не только страх, но и отчаяние.

— Я никогда не просил твоей любви, — тихо прошептал он дрожащим голосом, несмотря на свой страх. — Я просто хотел вернуть себе своего сына. Кроме Сон У нас никогда и ничего не связывало. Может быть, в самом начале у меня и были какие-то чувства, но сейчас, кроме ненависти, я больше ничего к тебе не испытываю. Мне невыносимо даже смотреть на тебя, не то что прикасаться.

Тэхён резко схватил его за плечи, и встряхнул так, что у Чонгука голова откинулась назад.

— Разве не ты на протяжении трех месяцев названивал моему секретарю, чтобы встретиться со мной? — прокричал он. — Разве не ты ползал передо мной на коленях, чтобы заслужить второй шанс? Чонгук, ты играешься с огнем, говорю в последний раз, прекрати показывать мне свой характер и возьми себя в руки.

Чонгук сжался, его глаза расширились от страха, но внутри всё ещё горела искра неповиновения.

— Нет, это ты должен послушать меня, — пытаясь от него отстраниться, чуть громче сказал он. — Клянусь, если ты сейчас продолжишь в том же духе, то завтра утром обнаружишь меня мертвым. Я найду способ убить себя, а вот как ты сможешь оправдаться перед Сон У, я понятия не имею, — он осмелился посмотреть ему в глаза. — Если ты хочешь, чтобы я вернулся в твой дом, то выдели мне отдельную комнату. Пока мы не найдем компромисс, между нами не будет никакого секса. А если ты ещё раз поднимешь на меня руку, обещаю, я сделаю тебе больно, Тэхён. Пусть даже если для этого мне потребуется пожертвовать своей жизнью.

На мгновение Тэхён замер, его руки сжали плечи Чонгука еще крепче прежнего. А затем резко отпустили. Он сделал шаг назад, лицо исказилось в ярости и непонимания. Мужчина молчаливо испепелял его тёмным взглядом. Он знал, что Чонгук боялся его. Знал, что он никогда не осмелился бы пойти против него. Но сейчас, рассматривая перед собой не испуганного мальчишку, а человека, готового сражаться за свою свободу, он смог ощутить тонкую грань восхищения.

— Пусть будет по твоему, — сказал он вдруг тихим, почти нежным голосом. — Но не думай, что ты одержал победу своими угрозами, Чонгук. Я предоставляю тебе свободу лишь на месяц. Как только Сон У уедет из дома, мы снова будем делить одну постель.

Мужчина вдруг направился в сторону выхода. Дойдя до двери, он рывком распахнул её и, крепко сжимая ручку, молча, но властно указал на коридор, ясно давая понять, что здесь Чонгуку не место. Тэхён смотрел на него с ледяным безразличием, и, выдержав паузу, обратился к нему с надменным тоном:

— Не стой на месте, душа моя. Уходи, пока я не передумал, — слова резали по ушам, но Чонгук не двинулся с места, он не ожидал такого поворота событии. В его глазах на мгновение мелькнула растерянность, словно он не понимал, как оказался в таком положении. Тэхён, не выдержав, вдруг закричал: — Пошёл вон отсюда!

Чонгук вздрогнул от испуга, будто получил пощечину. Ноги подкашивались, но он заставил себя сделать шаг к выходу, чувствуя, как холодный воздух, вырывающийся из коридора, хлестнул по лицу ледяным потоком, возвращая к жестокой реальности. Слова застряли комом в горле. По мере того, как он пересек порог и закрыл за собой дверь, его глаза наполнились слезами, которые он с трудом сдерживал. Чонгук оперся о стену коридора, дыхание его стало судорожным и прерывистым. Вокруг ни единой живой души. Дом, пропитанный страхом, под покровом ночи скрывал в себе много боли. В темноте его тело дрожало от всепоглощающего отчаяния. На фоне тишины, разрывающейся только его всхлипываниями, Чонгук почувствовал, что из последних сил держится за осколками надежды. Надежды на то, что когда-нибудь он сможет выбраться из этого ада и вновь обрести свободу.

На лестничной площадке вдруг появился чужой силуэт. На миг сердце Чонгука сжалось от страха. Силуэт медленно приближался, и по мере того, как свет луны проникал сквозь большие окна, Чонгук узнал широкие плечи и расслабленную походку. Айзава подошел к нему ближе, его глаза мерцали под светом луны, отражая спокойствие и скрытую силу. Мужчина, как и всегда, не спешил. Он протянул руку и мягко коснулся плеча Чонгука, как будто его присутствие могло согреть или хотя бы ненадолго отвлечь от боли.

— Я слышал крик, — тихо сказал он почти успокаивающе, словно старался не напугать его своим появлением. — У тебя всё хорошо?

Чонгук дрожащими руками провел по лицу, вытирая слезы, и покачал головой. В горле пересохло от напряжения, слова не могли вырваться наружу.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он почти шепотом.

Айзава прищурился, словно обдумывая, стоит ли говорить правду. Он слегка нахмурился, глаза сузились, отражая скрытую тревогу и усталость, которую он так старательно скрывал.

— Мы на пороге войны, Чонгук, — наконец ответил он. Голос его прозвучал напряжённо, с оттенком горечи. — Сегодня ночью кто-то использовал ядерное оружие в японском полуострове, погибло сотни тысяч людей. Напряжение между странами достигло предела и теперь всё может закончиться катастрофой.

Чонгук предпочел бы думать, что произошедшее являлось лишь страшным сном. Слова повисли в воздухе. Дыхание на секунду перехватило. Сердце пропустило удар. Айзава внимательно наблюдал за реакцией Чонгука, затем отступил на шаг, бросая в его сторону взгляд полного сожаления.

— Я бы остался с тобой дольше, но мне нужно поговорить с президентом, — немного наклонив голову, как будто извиняясь за свой проступок, тихо сказал он. — Ложись спать. Впереди тебя ждет долгий день.

А затем, недолго думая, мужчина зашел внутрь. Двери за ним громко захлопнулись и Чонгуку почему-то показалось, что вместе с этим звуком оборвались все его надежды на будущее.