Шёпот Стража

Рассылать приказы об охране жителей или об отправке взводов чистильщиков на "уборку" никогда не входило в мои обязанности. Этим занимался управляющий того города, в котором что-то произошло, и его доверенные эйри, но точно не я. Только лишь иногда мне требовалось сообщить об инциденте и поторопить с решением проблем, если незримо присутствующая везде стража не справилась с доносом за час, а значит у меня на столе через два не появлялся отчет о проделанной или проводимой прямо сейчас работе.

Но занятие сейчас откровенно выходило за все рамки. Моей обычной работы, а не прав. Я не просто черкала главе покинутого нами города о случившемся — я выдавала распоряжения. В одном единственном жалком письме приказывала и протрясти всех изгоев, находящихся на Морозном Хребте по разрешению — надо было узнать как тот блондин пробрался внутрь — и проверить все дома на торговой улице — из памяти не хотело исчезать слишком уж старое здание, да к тому же для жизни с ребенком — и отправить разведчиков на границы территории — вдруг кто попробует смыться — и усилить там же охрану, чтобы не допустить больше ничьего проникновения, и выставить больше стражи по городам... Вообщем, загружала этого не обделенного мной властью эйри по полной. Потому что допускать таких ситуаций я больше не хотела. Совершенно. Ни одной.

— Обязательно было его убивать?! — разорялся раздраженно над моим ухом Мальхольн. Он делал это уже битый час. И весь этот час у меня выходило стойко игнорировать его упорство получить ответы на свои вопросы. Вернее, всего на один. — Севери! — понизил голос, как делал, когда злость почти достигала грани.

Но... Он назвал меня Севери? Не эйри...? Почему?

Я повернулась к нему, отложив ручку и чуть сильнее нужного сжав край письма, что перечитывала уже во второй раз. Печать на документе с ошибками — смешно.

— Соизволила обратить внимание? — выплюнул больше утверждение, чем вопрос. Он опирался бедром о край стола рядом со мной, сложив руки на груди, и пристально следил за всеми действиями. И от него, конечно же, не укрылось и мое не скрытое на этот раз удивление. — Что, нарадоваться не можешь, что по имени назвал? Так одиночная акция, чертова эйри! И ты ответишь наконец или так и продолжишь подражать куску льда? А, хотя, о чем это я, — закатил глаза. — Ты же и есть он! Эйри, к чертовой бездне тебя черви раздери! Безэмоциональная, бесчувственная, бессердечная...

— Выметайся, — перебила я с едва сдерживаемой злостью.

Она уже клокотала внутри, опаляла жаром кожу, стягивала органы в тугой узел и ревела как самый настоящий ураган. Огненный ураган. Именно он и заставлял меня сжимать ни в чем не повинное письмо, представляя, что на его месте находится толстая шея кое-какого другого ребенка переростка.

— На вопрос мой ответь, — прорычал он.

Вокруг него вспыхнули огни. Жалкие, мелкие плевки. И это он обратил против меня?

— Вон пошел! — выплюнула таким же тоном и в противовес его огню призвала лед. Острые, тонкие и смертоносные в своей скорости кристаллы льда появились рядом и сразу же повернулись концами в его сторону. Одна моя мысль и получится идеальный шашлык из нарада... Но как бы мне не хотелось бы, действительно, поступить так, головой я прекрасно понимала, что это не более, чем показуха. — Считаю до трех. Один...

Он яростно выдохнул, поджал губы и резко отвернулся. Пламя пропало, а связь, транслировавшая мне все это время ярость, непонимание и грусть, замолкла. Мальхольн взял себя в руки. По крайней мере внутреннее.

— Два...

Считать продолжила, но лед убрала.

— Тот, кто пересечет границу чужой территории без разрешения, будет убит. Разрешение должно отпечатываться на ауре и быть видно любому. — процедил он внезапно, так и не повернувшись. — Тот, кто применит магию не в отведенном разрешением месте, будет оштрафован. Штраф не имеет стандартного вида и определяется лицом, приводящим в действие суд. Тот, кто использует магию против Представителя без на то его разрешения или воспользуется оружием в непосредственной близости или непосредственно против Представителя, будет убит... Тот парень нарушил аж три закона, — он сделал паузу, а я задумалась. Если на счет двух последних еще сомнений не имелось вовсе, то вот по поводу первого — наоборот. Я не обратила внимания на его ауру во время погони. Тогда мне было совершенно не до этого, но сейчас бы очень пригодилось для расследования... Однако уже поздно: в городе, где вокруг везде находятся заклинания и магия эйри, аура одного единственного парня затеряется за пару секунд. — Ты... Как Страж, ты не могла поступить по-другому, это я прекрасно понимаю... Но ты также Представитель...

Он наконец-то повернулся на меня. Больше никакой злости. Только горечь и вопрос в глазах.

Я опешила. Он, что, придурок? Идиот? Дебил? Или еще из детства не вылез?

— Именно. Я — Представитель, Мальхольн. Представитель всего Морозного Хребта. Защитник, закон и палач. И ты хочешь, чтобы я оставила в живых пришедшего убийцу? Я? На глазах всех эйри? — возмутилась. — Тогда, как ты думаешь, что станет с моей репутацией? Положением? А с положением Морозного Хребта? — выжидающе уставилась прямо в карие глаза напротив. Но он лишь только хмурился и молчал. Солнце уже почти что скрылось за горизонтом, и потому вокруг пока что стояла вязкая, интимная темнота, светильники еще не среагировали. — Так я отвечу: нас посчитают добычей, мишенью, в которую легко попасть. И те, кого я обязана защищать, окажутся в опасности! Ты думаешь, я хочу такие последствия? Ты думаешь мне это нужно?

— Почему ты тогда так сказала? Что ты не делаешь различий между изгоями и другими.

Я устало выдохнула и бросила измятое в край письмо на стол. Придется переписывать... Гадство!.. А он, оказывается, и правда, тупой.

— При чем тут вообще это?

— Тот парень был изгоем, но твои слова... Почему ты его убила? — озвучил то, что недавно спрашивал у меня только глазами.

— Он представлял опасность, он не попытался оправдать себя. Все. Других причин не надо.

— А если бы на его месте оказался эйри? — выдал внезапно.

— Поступила бы точно также, — ответила без промедления. — Никакой разницы, Мальхольн. Я живу уже слишком долго, чтобы заморачиваться над какой-то там чистотой крови. Поэтому-то я без проблем даю изгоям... метисам, — поправила себя, — возможность начать новую жизнь на Хребте также, как даю ее некоторым беженцам, ищущим защиту, и, иногда, и самим эйри, по стечению обстоятельств родившимся не дома. И это не в ограниченном Тихом Лесу, не в глуши леса или каких-нибудь скал, а здесь, где я встану на их защиту также, как и на защиту чистокровного, где никто из живущих не посмеет высмеять, а они получат и дом, и способ обеспечить и себя, и семью, если она появится. И даже в последствии, если у них появятся дети, то они будут расти наравне с нашими: учиться у взрослых, играть с другими, бегать по городу и молится Севирро. Никаких различий... Такое, конечно, дается не всем без исключения, кто появляется на границе, но некоторым, тем, кто приходит сам и доказывает, что он заслуживает этого... Только вот из-за этого я, а вместе с тем и мое окружение, рискуем почти всем, что имеем. Положением, статусом, состоянием и отношением других эйри... Раз знаешь законы, — намекнула на его прошлое цитирование почти слово в слово, — то должен понимать, сколько всего я нарушаю. Поэтому по моему мнению: да, я не делаю различий... По крайней мере между многими.

— "Не делать различий между определенной группой лиц" и "не делать различий по факту" — разные вещи, не находишь? — спросил он глухо, развернувшись телом ко мне и уперевшись рукой о стол. Я промолчала на это. Все что хотела, уже сказала. — Но ты тогда хочешь сказать, что жизни других для тебя стали важнее жизни того парня?

— Да? — покачала головой от тупости вопроса. — Еще бы мне важнее был убийца.

— Да черта с два! — прогрохотал и ударил по столу. Он сделал угрожающий шаг ко мне и навис сверху, ставя одну свою руку сбоку от меня, а второй упираясь в спинку стула. Я оказалась в ловушке и просто уставилась в его глаза. — Ты эйри или кто?! Ребенок Севирро! Его дитя! Так должна же знать лучше всех, что его глаза слепы! Они видят только суть! Так почему он должен менять свой взгляд?! Перед смертью все равны! И никто не в праве решать, кто жизни достоен, а кто нет! Такая привилегия есть только у Севирро. Только с его позыва мы можем оставить этот мир!

— Пока на мне лежит обязанность защищать, жизни подзащитных всегда сместят своим приоритетом всех других, — спокойно выдержала пылающий злостью взгляд. — А в сравнении с этим чужаком другие эйри... Ты должен понять, кто стоял выше. Так что мне плевать с чьего позыва, и кто должен уйти. Если потребуется — я убью. Любого, легко и просто.

В карих глазах напротив прыгали оранжевые искры, создавая из темной радужки подобие яркого янтаря с прожилками. Это было до невозможного красиво, как бы я не пыталась отрицать это.

— Это так не работает! — взорвался и рывком отодвинулся от меня, отошел на шаг. — С какого черта ты решаешь, кто важен, а кто — нет? Только потому, что это твой долг? До пошел он в пасть к ! Ты же не знаешь ни черта про него! Вдруг его заставили, или пообещали лекарств для матери, или денег, чтобы он смог купить себе еду, или... Да что угодно! Пьющий пьет не потому, что ему нравится, зависимый закидывается не потому, что хочет, а бездомный спит под мостом не потому, что решил, сменить место жительства! У него могло просто не остаться выбора! Существует столько причин ступить на кривую дорожку! И не рядом со всеми весит ценник за такое с надписью "жизнь"!

— Хорошо, — прошипела, вновь тоже разозлившись от его криков. — Что бы ты сделал на моем месте?

Чего он от меня хочет? Чтобы я признала его точку зрения правильной? Или извинилась за чужую смерть? Или мне следовало позволить тому парню привести заклинание в действие и посмотреть сколько бы эйри тогда умерло? Или стоило просто сказать ему потом в лицо: "Ничего страшного, я понимаю, у всех свои причины, поэтому не злюсь на тебя и прощаю, отпускаю. Иди с миром"? Да он ни черта не знает про меня! Про то, с чем мне приходится мириться, даруя жизни даже тем единицам, которым могу, идя против даже некоторых устоев и традиций!

— Сковал бы, надел адамант, забрал на допрос, а потом попытался бы понять причину его поступка! Попытался бы помочь! Нашел бы лазейку! Убийство — не выход! Все без исключения достойны жизни! Все! Все и точка! Ты должна знать эту ценность, как эйри! Так почему же не знаешь?! Почему же так легко убиваешь!?

Я сжала зубы и кулаки от его последних слов, но смолчала. Он никто и звать его никак, мое внутреннее состояние не его дело и объясняться перед ним у меня нет никакого желания

— Молчишь? Снова молчишь, эйри?! — он резко приблизился и наклонился ко мне, я почувствовала его сильный выдох мне прямо в лицо. Запах разгоряченного песка, коры и бергамота. — Рот открывай! — рявкнул и с ударом упер две руки по обе стороны от меня. — У тебя что, в какие-то моменты язык отсыхает?! Показывай, чертова эйри, иначе я не понимаю, почему иногда ты говорить можешь, а иногда внезапно затыкаешься!

— Есть такое понятие как "желания". Я просто не хочу.

Его глаза вспыхнули, но он прошипел что-то похожее больше на ругательство, чем на "Хорошо" и отодвинулся, уперся бедром в стол, вновь сложил руки на груди.

— Никто не в праве решать за других, — снова отрезал упрямо, но чуть спокойнее. — Ни у кого нет таких прав. Ни у тебя. Ни у меня.

"У тебя есть оно в полной мере", — процедила мысленно. — "Ты — Сердце. Любое твое слово — закон для всех и каждого. Если ты скажешь умереть, то выбранные умрут".

— То есть будь ты Представителем на глазах всех бы помиловал того парня? Наплевал бы на свои обязанности, на законы, на свой долг защитника и даровал бы жизнь напавшему на тебя врагу? Так, ты хочешь сказать?

Мальхольн шумно выдохнул и отвернулся. То ли он таким образом пытался принять мои слова, то ли показывал свое неодобрение, не понятно.

— Одна жизнь хранит две. Ты его поймала до того, как он что-то сделал. Можно было и оставить в живых. Вдруг у него семья...

— Хватит, — перебила устало и тихо и Мальхольн впился ногтями правой руки в бицепс — это не укрылось от моего взгляда. — У меня тоже семья. И она была в тот момент там. Вся. В полном составе, — "Даже если я не увидела Сираю, она не могла отойти далеко от Сироя. Они всегда и везде вместе". — Ты думаешь я могла бы рискнуть их жизнями?

Повисло молчание. Мальхольн немного расслабился, а связь, впервые за время нашего спора, донесла до меня чужие эмоции — раздражение, удовлетворение, возбуждение и... принятие. До него дошли мои слова? Вроде бы, кажется, да... Да, же?

Я всматривалась в его лицо. Поджатые губы, нахмуренные брови, закрытая поза. Ничего в нем не выдавало тех эмоций, что он испытывал. Но вот взгляд. Он больше не казался мне угрожающим или злым. Теперь в его глазах я видела и те чувства, что передавала связь.

— Иди к Дарию, Мальхольн, — выдохнула и отвернулась к столу.

Надо заново переписать письмо.

— Зачем? — вскинулся резко на меня. — Снова прогоняешь, эйри?

— Я тебя ни разу не гнала, — покачала головой и взяла в руки новый листок. — В первый раз мне стало тебя жаль, и я решила помочь — все, — уставилась в расширенные глаза. Кое-кто был в шоке. — А в этот... Дарий тебе мозги поменяет. Твои уже вышли из строя.

— Эй-ри! — он пошел ко мне.

Я осталась сидеть, как сидела. Только лишь краем глаза следила за приближением и ручкой писала новое письмо.

— Запомни, — произнесла твердо, опередив его, и он остановился. — Враг есть враг. Без разницы кто им стал: друг или чужак. Если он нацелился на то, что принадлежит тебе, что под твоей защитой, то значит стал твоим врагом. А значит не должен получить от тебя ни милосердия, ни мыслей о его невинной жертве, ни жалости. Все это достанется кому угодно, но только не ему. Его удел — смерть, — повернулась на него и заметила в глазах напротив грусть и досаду. — Понял? Враг есть враг. А враги должны быть убиты.

— Страж... — начал тихо он.

Но я снова его прервала:

— Нет. Никто, кроме нас, не обладает бессмертием. А лично я не готова рисковать жизнями семьи, жизнями тех, кто мне дорог... Это-то ты понять можешь? Или я должна снова...

— Заткнись, — прошипел, сжав зубы до выделившихся скул и снова отвернувшись к окну. — Семья бесценна.

— Хоть что-то, — усмехнулась.

— Тогда...

— И раз ты говоришь про "попробовать понять причины чужих действий", то почему не попытаешься понять мои? — вновь перебила. Связь окатила меня бешенством. — Почему не откинешь свои низменные взгляды, и не возьмёшь в расчет, что мои действия влияют слишком на многих, что планка ожиданий высока, что, наконец, я не такая хорошенькая и добренькая, как ты мог вообразить?

Мальхольн молчал какое-то время. Лишь смотрел своим угрожающим, пробирающим до самых костей взглядом и все. Только внутри меня крутился шторм и из его эмоций. Одна сменялась другой, и каждая последующая совершенно не вязалась с предыдущей.

— Хорошо, — сдался спустя время. Его рука приземлилась рядом с почти дописанным приказом, заставляя посмотреть на него. Он неловко качнул головой, уподобляясь эйри. — Хорошо... Прости. Мы ничего не добьемся этим диалогом, — склонил голову и тут же выпрямился, отвел взгляд. — Я не знаю, как это делается... Извини, если неправильно... Я... Постараюсь в следующий раз лучше, — он растрепал волосы и на миг прикрыв рот рукой, продолжил. — Мне не стоило вести себя с тобой также, как с другими нарадами. Я извиняюсь за это. Прости. В следующий раз попытаюсь понять тебя, как эйри, — повернулся на меня и склонил голову в третий раз.

На протяжении всех его слов мои глаза расширялись все больше и больше, а сейчас вообще чуть не выпали из глазниц. Мальхольн... извинился? Даже не так. Нарад извинился? В голове закрутились тысячи вопросов: почему, зачем и как. Привычный для меня мир только что треснул, а полюса сменили свое расположение. И я не понимала, какой из фактов меня удивил больше.

Возможно, он все же не такой, как другие?

Но отмахнувшись от бредовой мысли, поспешила также склонить голову. Сделанное и сказанное не должно остаться без внимания. Несмотря ни на что. Даже на то, что где-то глубоко внутри мне все еще хочется сделать из него шашлык на шпажках изо льда.

Выпрямившись и заметив непонимание в глазах напротив, вспомнила, что такие как он не понимают без чертовых слов.

— За извинение первым и за то, что пытаешься выражаться так, как привыкли эйри и я... Я действительно ценю это... И благодарна, — улыбнулась искренне.

Хотелось побыстрее закончить это, но раз уж Мальхольн сделал первый шаг, то не стояло так резко сразу отталкивать. Слишком уж грубо получится для того, с кем мне еще неизвестно сколько лет вместе сосуществовать.

Вдруг, когда схлынуло чужое изумление, меня ураганом ударила радость множеством своих оттенков. В ней смешались и возбуждение, и восторг, и облегчение — и все это с силой бушующего потока врезалось в мои заслоны из спокойствия, проломило и в секунду разрушило. Не ожидая такой резкой смены чужого настроения, я тут же оказалась под его воздействием: мне стало и радостно, и приятно, и весело... Мышцы начали расслабляться, а улыбка, чертовая улыбка, — расплываться на лице все шире и шире.

- Эйри... нет... Тебе бы почаще улыбаться, Севери, — посмеялся, не скрывая восторга, и меня накрыло новой волной. В груди зажглось не обжигающее солнце, а в ушах запели птицы. — Твоя улыбка — это нечто. Ты словно становишься совершено другой! Такой... — он отвернулся, прикрыв рот рукой, а связь окончательно надавила на плечи, сковала ноги и резко потянула на самое дно бурлящего океана из чужих сильный чувств и эмоций, — ... живой... и красивой.

Он посмотрел прямо мне в глаза, и на его щеках запылал легкий румянец.

И я, не удержавшись, посмотрела. Так, как не смотрела еще ни разу. Как запрещала себе смотреть на кого бы то ни было кроме семьи. Прямо, не отводя взгляда и не концентрируясь ни на чем другом, только лишь на том, что видела. На Мальхольне перед собой.

Яркие глаза. Они сразу же привлекли внимание. Но дело было вовсе не в цвете — в них то появлялся, то пропадал огонь, окрашивая коричневые радужки в рыже-красный — а в жизни. Она пылала в нем с такой силой, какая обычно есть только у начинающих исследовать мир детей. Любознательность, интерес, восторг и... любовь. Всеобъемлющая, не разделающая никого и ничего. Ко всему. Просто так.

Все дело было во взгляде.

Совершенно не злом и раздраженном. Скорее — теплом и по-доброму беспокоящемся. Разве он всегда был таким? Как я проглядела? Как не увидела подлинную суть? Я не могла найти на это ответа.

Затолкав поглубже поднявшую голову зависть, повела взглядом по лицу. Густые брови, оставшаяся даже при радости хмурая складка, которая теперь не была показателем его мрачности, а добавляла мужественности от пережитого опыта, растянутые до ямочек в широкой улыбке губы, короткая, совершенно не портящая его щетина, огромный темный шрам, пересекающий левую щеку и идущий на шею, и небрежно раскиданные по обе стороны темные средней длины волосы, придающие ему более грозный, варварский вид.

Мальхольна ни в каком месте нельзя было назвать красивым, но он все равно очаровывал, привлекал и, возможно, даже увлекал. "Дикарь", — перекатилось на языке. Одно это слово смогло заменить все, что я увидела. Оно описало стоящего передо мной мужчину, который не скрывает никакие свои эмоции, живет силой, всегда говорит, что честно думает, и идет несмотря ни на что к поставленным целям. И мне понравилось то, насколько оно подошло Мальхольну.

Идеально.

Внезапно меня коснулся интерес. Слабый, почти что незаметный, и пока что не приобрётший никакую сексуальную окраску. Он выглянул на меня из пылающих огненными вкраплениями карих глаз напротив и скрылся. Миг и ничего.

Но я пришла в себя как от удара. Меня покрыл липкий пот. Приятная атмосфера уюта и доверия за секунду сменилась. Вокруг набежали тени, выросли силуэты парней и девушек, детей и стариков, и все они начали тыкать пальцами и перешептываться. "Предательница", — звучало со всех сторон. "Изменщица", — летело следом. И добивало меня отвратительное: "Даяра, даяра, даяра". Такое похожее на "Мияру", которое ласкало слух всех и каждой девушки без исключения, но такое отличающееся. Предавшая чувства влюбленного и сохраняющая верность даже под косой Севирро. Два разных значения и тончайшая грань между ними. И сейчас я позволила Мальхольну своими варварскими кулаками пробить этот заслон и затащить меня на другую сторону.

На ту, на которую заходить никогда не хотела вплоть до своей смерти.

Улыбка напротив сошла на нет.

— Севери? — нахмурился серьезно Мальхольн, заподозрив что-то неладное и снова почему-то назвав меня по имени.

Он протянул руку, но я отшатнулась в испуге, и стремительно, чтобы исправить ситуацию, наигранно покачала головой, якобы коря себя, а потом вымученно улыбнулась.

— Совсем забыла про свой вид, — раздраженно оглядела руки в уже запекшейся крови. — Не хочу тебя запачкать... Так что иди пока в гостиную, я скоро подойду, — отмахнулась, быстро забрала недописанный приказ и направилась на выход.

Пыталась не смотреть на лицо напротив, а от того не заметила, какая эмоция пришла на смену непониманию — связь молчала. Только и услышала сзади усмешку, быстро скрытую угуканьем, и шаги. Мальхольн вроде бы поверил в устроенное мной представление. Вроде бы...

Но только закрыв за собой дверь в спальню, я смогла расслабиться. Опустила плечи, сгорбила все это время бывшую прямой как палка спину и прикрыла глаза. Меж лопаток все еще свербело.

— Я не предательница, — прошептала в тишину комнаты, опираясь спиной о стену и сползая на пол. Внутри бушевал ураган. — Не предательница! И не даяра! Это ничего не значит! Я все еще... — резко прикусила губу, не решаясь закончить фразу. Никто не может соперничать с умершими. Любовь к ним принимает особую, невероятную форму, не затухающую веками. Она словно иней на стекле. Хрупкая, но заполонившая собой все. Однако это — уже не та любовь, которую я испытывала раньше. А потому и говорить — врать — о таком на той территории, где каждое слово слышно Севирро, самому богу Смерти, я не имела никакого права. — Пожалуйста... пожалуйста! Не надо. Не давай ему что-то чувствовать ко мне, Севирро...