Океаны

«Жизнь полна сюрпризов, и не только приятных.»

—Отчаянные домозяйки

***

  В уютном и маленьком ресторанчике с расписным потолком и светлыми стенами я оказалась на десять минут позже, чем ждал меня отец, и, уже подходя ближе к квадратному столику, увенчанному белоснежной скатертью и расположенному в середине зала, не сомневалась в том, что он был зол.

  Его напряженный профиль хмуро поглядывал на наручные золотые часы, красовавшиеся на левой руке, а его прямая осанка, словно вытянутая по струнке, и присутствие строгого костюма и белоснежной рубашки, в то время как восседающая напротив Инесса деловито развалилась в пестром платье на бретельках — невольно надвигали на мысль, что за символическим приглашением на завтрак крылось что-то еще...

  Суть, которую я пока не уловила.

  Заметив меня, отец побелел от гнева. Он снова посмотрел сначала на часы, затем в упор на меня и под его пристальным и тяжелым взглядом. Вдруг, мне почудилось, что кроме нас двоих в этом кафе больше никого не существовало.

— Это были самые долгие десять минут, за которые ты могла спуститься.

  Я незаметно спрятала телефон в задний карман и сокрушенно склонила голову, так как возразить было нечем, разве что... Обвинить Виталия. Но отец терпеть не мог пререкания, а оказать сопротивление в данный момент стало бы верхом глупости, потому, молчаливо сев на мягкий бархатный стул с высокой спинкой, наполовину спрятанный под белой скатертью и расположенный напротив такого же пустующего, я оглянулась на Инессу, расположившуюся сбоку от меня. Ее светлые локоны с объемом на макушке, подобно гигантскому пауку, расползлись по хрупким плечам, а огромные накладные ресницы ненароком напомнили летучих мышей.

  Мы поздоровались друг с другом чопорными кивками.

  Затем я снова подловила себя на мысли, что для тридцати пяти лет мачеха не создавала впечатление обладательницы высокого интеллекта. Она выглядела сухопарой, излишне худощавой и явно перестаралась с автозагаром, а ее глуповатое выражение лица, накаченные губы, отсутствующий взгляд голубых глаз и наигранная жестикуляция руками, точно актриса, сбежавшая из провинциального театра, и вовсе ставили ее на один уровень с недалекими размалеванными куклами-любовницами, коих и так хватало среди отцовских друзей. Как правило, за основную тему разговора они брали модные журналы и последнюю коллекцию обуви.

  Условно говоря, я держалась не скрываемых убеждений, что Инесса до встречи с отцом переменила кучу содержателей и, разумеется, мои комментарии в адрес его второй жены часто провоцировали на скандал. Однако если посмотреть со стороны, думаю не стоило задаваться вопросом как именно Инессе удалось удержаться на посту секретаря столько лет. Ответ очевиден и весьма печален.

— Ты выглядишь запыхавшейся, — монотонно и серьезно процедил отец, глядя на меня, чем и привлек внимание.

  Я сжалась. Только этого не хватало! Жжение на щеках все-таки оставило заметные следы.

  В ответ я натянула смущенную улыбку, но как ни в чем не бывало продолжила смотреть в глаза отцу – отвести взгляд значило бы уличить себя во лжи.

— Спускалась по лестнице.

  Ему ни к чему было знать о Виталии и нашей совместной поездке.

  Отец не ответил, а лишь поджал губы, отчего они стали казаться похожими на тонкую нить, и снова поглядел на наручные часы. Между тем, Инесса раскрыла коричневую толстую папку, до сего момента лежавшую нетронутой рядом с ее левой рукой, и принялась указательным пальцем с театральной меланхолией и безучастным лицом пролистывать страницы. Я тут же подметила, что рядом с отцом лежала аналогичная папка и вскоре догадалась, что это меню.

  Однако больше всего меня заинтересовал четвертый пустующий стул, стоявший напротив меня и замыкавшийся вокруг стола. Наличие того, что отец нетерпеливо посматривал на часыти не спешил открывать меню, прямо твердило, что мы сидели в ожидании кого-то еще.

  Неужели свершилось: отец отказывался заказывать еду до тех пор, пока за стол не сядет Мирослава? Если так, то это совсем на него не похоже. Обычно он изъявлял требование, чтобы все приходили вовремя, а при опоздании никогда и никого не ждал, но раз сейчас он изменил своему обычному распорядку, то я смело могла сказать — как бы сильно ненавидела семейные посиделки, ему они значительно пошли на пользу.

  Правда, все мои предположения в одночасье пали в неизвестность, когда отец, в очередной раз поглядев на часы, вдруг, перевел на меня твердый взгляд глубоко посаженных глаз, вопросительно повел широкой бровью и с явным пренебрежением справился:

— Ты дозвонилась до Мирославы?

  Мое сердце пропустило тяжелый удар, и всего на миг я вспомнила, что так и не связалась с ней. Однако раз отец спрашивал о сестре меня, следовало предположить, что он сам ей не звонил. Либо Мирослава оставила звонок без ответа. Значит отец, как и я, не знал чем она была занята.

  И хотя я не теряла уверенности, что Мирослава просто проигнорировала дружеский обмен любезностями из неприязни к Инессе, все же с ответом для отца медлить было нельзя.

  Если он узнает, что Мирослава пренебрегла его обязательным требованием явиться и тем самым нанесла оскорбление его жене, то придет в ярость или, что еще хуже, изощренно отомстит. Сестре лишние проблемы ни к чему.

— Она неважно себя чувствует, — снова убедительная ложь.

— Не мудрено, — холодно отозвался отец, пристально глядя на меня исподлобья, точно проверяя подлинность слов. Я сглотнула, а после он терпеливо добавил то, от чего быстро поняла, что ни о каком совместном завтраке речи быть не могло и мне срочно следовало уйти. — С таким количеством алкоголя, которое она в себя влила...Впрочем, неважно, — он многозначительно умолк.

  Я нахмурилась. Мирослава? Алкоголь? Мы точно говорили о моей сестре? Обычно она брала спиртное только из рабочих побуждений и, как правило, растягивала употребление одного стакана на весь вечер.

Неужели расставание с Лоренсом прошло не так гладко, как представлялось на первый взгляд?

— Что произошло? — моя рука потянулась к подбородку и потерла его.

  Отец, поджав губы, обвел меня скептическим взглядом и я невольно подумала о том, что это опять была своего рода проверка — он пытался выяснить: притворялась ли я или действительно ничего не знала о произошедшем?

  Но когда мои брови против воли поползли вверх, он напрягся и с осуждением в глазах легонько покачал головой — видимо догадался, что я и понятия не имела о случившемся с сестрой. Он сложил вместе огрубевшие кончики пальцев и, склонив голову на бок, принялся с металлическим блеском в глазах внимательно вглядываться в мое лицо, от чего я съежилась — показалось, что кровь стынет в жилах, а когда он ледяным тоном задал короткий, но важный вопрос, мой желудок свелся в тугой узел, а дыхание застряло в легких.

— Где ты была вчера после церемонии? — он с подозрением прищурился.— Почему тебе неизвестно о том, что случилось?

  Я подперла висок указательным пальцем и уставилась в коричневую папку рядом с ним, изображая глубокую задумчивость. Если не считать новостей Мирославы и подслушанного скандала Виталия и Киры...

  Но тут я встрепенулась: припомнила, что отец после официальной части отпустил меня в отель. Вероятно, он наблюдал как я ушла, но не видел и знал:

— В каком смысле, где я была? — я нахмурилась и нервно скрестила руки. — Отправилась обратно в отель.

— Нет, — резко отчеканил он, точно прорезал ножом воздух, и я вздрогнула, боковым зрением замечая, что Инесса тоже (она даже отложила меню в сторону). Его глаза округлились и почернели. Я ощутила как внутри сжались все органы, а сердечный ритм отбился где-то в ушах. — Игорь сказал, что отвез тебя в отель почти в двенадцать ночи. Без двадцати, если быть точным. — он нетерпеливо забарабанил пальцами по кожаной папке. — Я задам тебе вопрос еще раз и хочу, чтобы ты хорошенько подумала, прежде чем ответить: где ты была вчера с десяти тридцати по одиннадцать сорок?

  В ответ я прикрыла глаза и выдохнула: Игорь. Как же я забыла о нем. Водитель никогда не держал язык за зубами и это огромная неприятность.

  Мне следовало быть осторожной в ответах: во-первых, отцу точно известны некоторые сведения и он мог с легкостью сейчас уличить меня во лжи; во-вторых, его маниакальная пунктуальность однажды сведет меня в могилу.

— Из здания ты не выходила, Игорь бы тебя заметил, значит, час и десять минут ты провела внутри, — он поскреб острый подбородок, его челюсть напряглась, и угрожающе заиграли жилки. — Чем ты занималась? Была в фойе?

  Всего в один момент и я как будто вернулась назад на несколько часов. Снова оказалась в тускло освещенном помещении. Увидела Киру и Виталия. Эту отвратительную сцену. Лицо Милявского, искрящееся отвращением. И то, как Кира после его ухода забылась в истерике...

— Ты прав, — спокойно отозвалась я. Отец разжал челюсть и в его глазах промелькнуло изумление. — Я не поехала в отель.

— Вот как?

  Согласно кивнула и разжала руки. Все же какую-то часть сведений (не имело значения, настоящих или нет) следовало рассказать, дабы избежать главного события.

— Хотела, но передумала, — с осторожностью перебирала слова. — Отправилась на самовольную экскурсию. Случайно зашла в открытый зал, в другой стороне фойе. Осталась там и слушала музыку струнного оркестра, который ты нанял, — а после специально добавила. — И любовалась кустами белых роз, — на этих словах отец непроизвольно встрепенулся. Инесса встретила мои слова с интересом. — Ты ведь и сам знаешь какие они прекрасные под луной. Так и веют мысли о прошлом...

  Он резко свел брови к переносице, сверкнул глазами и сомкнул губы — пригрозил, чтобы я держала рот на замке.

  Я ухмыльнулась. Конечно. Кому понравятся напоминания о былых временах, когда рядом новая жена? И хотя в глубине души знала, что мой выпад он так просто не оставит, но, во всяком случае, добилась своего — не думаю, что отец задаст дополнительных вопросов, ведь я снова могла вернуться к воспоминаниям и разговорам о цветах, прекрасно зная, что он их не любит. Как и белые розы.

  Ее любимые цветы.

— А мне нравятся розы, — ловко встряла Инесса. — Восхитительные цветы.

  Но отец оставил ее замечание без ответа и холодно подытожил то, от чего я почти сорвалась с места.

— Мирослава так нажралась, что не смогла назвать таксисту свой адрес и чтобы не позориться, пришлось самому отвозить ее на квартиру.

  Он снова спокойно поглядел на свои часы.

  Невозможно представить в каком состоянии была сестра. И хуже всего то, как в тот момент, когда я должна была быть с ней и поддержать — меня рядом не оказалось. Я сидела в отеле и думала о разных глупостях — Кире, Виталии, Инессе, но не о Мирославе, которая страдала из-за подлеца Лоренса и рассчитывала на мою помощь.

— Я должна ее прове...

— Сядь! — отрезал отец стальным тоном, злобно посматривая на меня. Его кожа побелела, губы сделались бледными, а лицо моментально утратило всякое выражение, кроме откровенной неприязни.

  Я невольно сглотнула и села обратно за стол, увенчанный белой скатертью.

— Ты никуда не пойдешь, — он сложил пальцы в замок.

  Я опять скрестила руки. Серьезно?! Как я могла проводить светские беседы и спокойно есть, когда сестра, возможно, находилась в тяжелом состоянии.

— Но Мирослава... — предприняла попытку, уставившись взглядом в белый воротник его рубашки.

— Ты не слышала, что я сказал? — его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах пылал огонь.

  Вот и долгожданная месть, за так называемый выпад.

  Это поражение. Полное. Он никуда не отпустит.

— Слышала.

  Краем глаза заметила, что Инесса пальцами с неимоверно длинным и ярким маникюром любезно протянула мне меню. Точно такую же папку, похожую на ту, что лежала рядом с отцом. Я выхватила ее, скорчив на лице неприязнь и не удостоив мачеху взглядом, всем своим видом показывая недовольство. И наперекор отцу вальяжно и с вызовом развалилась на мягкой спинке стула. Знала как он ненавидел, когда небрежно сидели за столом.

  Но в этом не было моей вины — если отец не позволил мне отправиться к сестре, то и я не буду изображать перед Инессой уважение.

  Я перевела взгляд на тяжелые темно-синие бархатные шторы, прикрученные к деревянному карнизу и висевшие вдоль высокого окна. Они отдаленно казались похожими на те, что были у меня в номере. Еще подметила с десяток одинаковых квадратных столиков с белыми скатертями и ухмыльнулась — для количества гостей, проживавших в отеле, в этом ресторане едва ли хватало место, чтобы уместить четверть их числа.

  Неужели большая часть посетителей плевала на общепринятые правила этики и предпочитали трапезничать в комнатах?

  А последнее, что попало на глаза перед тем, как дверь в ресторан громко распахнулась и по небольшому закрытому помещению прошлись промозглый сквозняк и жизненный шум из вестибюля отеля — люстра из кованого железа, идентичная той, что красовалась в моем номере.

— Прошу меня извинить, — послышался позади отца негромкий, но уверенный бархатистый мужской голос.

  Я замерла, готовая поклясться, что прежде слышала его.

  И резко обернувшись, встретилась взглядом с нарушителем тишины — почувствовала, всю тяжесть воздуха на своих плечах, мое горло сжалось, точно под натиском, здравый смысл яростно боролся с осознанием событий последних часов и я лишь надеялась, что мои глаза меня обманывали или что все происходящее являлось чистым недоразумением.

  Отец заметно оживился, натянул на физиономию любезную улыбку и оглянулся. Странно, что при этом его лицо преобразилось в неожиданное добродушное выражение.

— А, это ты. Проходи, — обыденно вымолвил он. — Мы тебя заждались.

  Нет. Я определенно его не ждала.

— Позволь представить, — с торжественной ноткой, после недолгого молчания, проговорил отец, глядя на меня. Но я не дала ему завершить мысль и невольно, но резко отчеканила:

— Виталий Милявский.

— Вы что, успели познакомиться? – краем глаза заметила как Инесса наиграно вскинула блондинистыми волосами и ее писклявый голос нещадно прорезал слух.

  Под любопытный взгляд отца, Виталий ловко обогнул стол и возвысился надо мной, отчего я рефлекторно вскинула голову, а наши глаза снова встретились. Он улыбнулся уголком губ.

  Почувствовала легкий аромат одеколона с нотками морского бриза, вперемешку с его собственным сладковатым запахом и оттенками грейпфрутового геля для душа. Вся эта смесь невольно вселили мне представление о необитаемом острове — месте, где бы мечтала оказаться, только бы не сидеть здесь.

  Виталий протянул правую руку, которую я рефлекторно пожала. Его ладонь была сухой и твердой. А после, как само собой разумеющееся, занял четвертый пустующий стол.

  Мое настроение окончательно стало прескверным.

  Отец удовлетворенно кивнул и ободряюще положил руку Милявскому на плечо. Не сводя с него глаз, словно нарочно бы избегая меня взглядом, Виталий почтительно свел лицо в гримасу, изображающую улыбку, но мне почему-то стало не по себе — крылось за ней нечто леденящее.

  Я быстро осознала, что эта сцена, разыгранная Виталием, была всего лишь для отвода глаз — пытался вызвать у отца симпатию.

— Вчера, — пояснила я, вскинув бровью. Виталий отвлекся на меня и, испепеляя его взглядом, я быстро и саркастически добавила. — Впрочем, неважно.

  Острое лицо отца напряглось, а карие глубоко посаженные глаза превратились в угрожающие щелочи. Я с насмешкой продолжила, не глядя на Милявского, а лишь создавая видимость, что вела разговор с ним:

— До вчерашнего дня я и не знала о твоем существовании, брат, — это слово выделила с самой ядовитой желчью, на которую оказалась способна.

  Как он мог ничего мне не сказать?!

  Повисла неловкая пауза. Виталий виновато опустил взгляд на белую скатерть.

  Я ухмыльнулась и как ни в чем не бывало раскрыла меню на первой попавшейся странице и, усиленно вчитываясь в расписной текст, с нарочитыми завитками обнаружила, что оказалась на десятке сортов красного вино.

  Иронично, не правда ли?

— Надеюсь, вы найдете общий язык, — между делом констатировал отец в приказном тоне. — Теперь, все формальности уложены и мы вправе приступить к более приятной части совместного завтрака — заказу еды.

  Формальности. Вот именно. Отец просто относился ко всей этой ситуации не более чем к обыкновенной формальности — прямо как на ланче с деловыми партнерами.

  Ему было абсолютно все равно подружимся мы с Милявским, лишь бы без препирательств терпели общество, навязанное друг другу.

  Честно говоря, я с радостью провела бы больше времени в компании Виталия, хоть каждый день или час, ведь он мне понравился.

  Но хуже всего, что не как брат.

  Пускай и сводный.

  Я ничего не ответила. Не хотела питать отца лживыми надеждами, но и сама не знала, что следовало испытывать к Виталию: благосклонность или ненависть? С одной стороны, он был расчетливым наглецом, жаждущим денег, однако с другой – стоило взглянуть ему в глаза, как внутри меня разливалось теплое и приятное ощущение и я невольно переставала злиться.

  Отец едва ли уставился в меню, что успел раскрыть, как вдруг, из внутреннего кармана его темного пиджака раздался телефонный звонок — такой же неприятный, писклявый и режущий слух, как голос Инессы.

  Он тот час дернулся и, как вечно занятой человек, ни на кого не обращая внимания, деловито вытянул телефон. Это было в порядке вещей вести переговоры прямо за столом, неважно дома или в ресторане. Как он сам однажды заявил, иногда ему звонили настолько важные или титулованные люди, что оставлять их звонок без ответа было бы нанесением им высшего оскорбления. Жаль, что на членов семьи это правило не распространялось. Иногда он просто игнорировал наши звонки или даже вовсе отключал телефон.

  Что касалось меня и Мирославы — мы не имели права во время обеда держать гаджеты при себе, они обязывались оставаться в комнате, несмотря ни на что. Поэтому, в отличие от сестры, дома я всегда предусмотрительно отключала звук. В кафе все обстояло иначе — достаточно было держать его в сумке или кармане — лишь бы не попадался на глаза отцу. Оттого, первым, что я сделала, когда подошла к столу — скрыла его в кармане.

  Я подметила как изумленно поднялись брови отца и как в карих глазах промелькнуло удивление, и, поскольку его нечасто можно было застать в подобном проявлении эмоций, поняла, что звонил действительно важный человек.

— Обязан ответить, — поскребя подбородок, взволнованно заявил отец и, встав из-за стола, попутно принял вызов. — Buenas tardes Sr. González, (Добрый день, господин Гонсалес,) — вкрадчиво послышался его голос с нескрываемым русским акцентом.

  Загадочный господин Гонсалес, которого никогда не видела, являлся одним из самых главных испанских партнеров по бизнесу. Насколько я слышала, именно он на совете директоров одобрил первые проекты отца и уже через год в Мадриде, Барселоне и Валенсии открылась сеть отелей «Spain Beliza» — один из первых филиалов семьи Раевских — котрые сейчас приносили колоссальный доход. Обычно, Гонсалес звонил редко и по делу, ограничиваясь короткими приглашениями прилететь в Испанию и обсудить важные дела и идеи, но сегодня его звонок, право, изумил меня. Хотя бы потому, что со слов отца Гонсалес был заядлым хранителем семейных ценностей. Ему наверняка было известно, что со дня на день отец отправлялся в медовый месяц и, раз испанец потревожил его в такой знаменательный день, значит дело по которому он звонил действительно не требовало отлагательств.

  Когда отец быстрыми шагами отдалился от нас, я поняла кое-что еще: его переговоры могли занять больше положенных минут.

— Are you ready to order? (Вы готовы сделать заказ?) — с романтичным французским акцентом послышалось на английском справа от меня, так что я невольно вздрогнула и оглянулась.

  Не сводя с меня любопытного взгляда, рядом с Инессой, возвышалась миниатюрная девушка внешне похожая на эльфийскую принцессу: с вздернутым носом, собранными в пучок рыжими волосами, и пронзительным взглядом изумрудных глаз, вооруженная блокнотом и карандашом. Я приметила, что прежде определенно видела ее, и, сейчас же спохватившись, вспомнила, кажется, что это ее мать была на вечере и разговаривала с другой гостьей, а потом они недовольно ушли.

  Но вот что странно... Почему родственница богатой леди работала официанткой в ресторане отеля?

  На пластиковом пейджике, закрепленном на нагрудном кармане белоснежной рубашки с короткими пышными рукавами-фонарями, значилось длинное имя, написанное симпатичными завитками: «Joséphine».

— We'll wait, (Мы подождем.) — высокомерно ответила Инесса тоже на английском.

  Я терпеливо выдохнула и изогнула бровь: уж что, но это определенно не ей решать – делать мне заказ или ждать.

  К тому же, в голове созрела одна идея. Возможно, даже гениальная.

  Официантка, не выразив эмоций, покорно качнула головой, повернулась и собралась уйти, но я на английском проворно окликнула ее.

— Josephine, (Джозефина,) — от неожиданности (наверное, из-за того, что ее позвали по имени) она оглянулась и с легкой, но натянутой улыбкой на лице вопросительно уставилась на меня. — Please bring coffee and one chocolate croissant*. (Принесите, пожалуйста, один кофе и шоколадный круассан.)

  Джозефина схватилась за карандаш, который припрятала в кармане черного фартука, вернулась к столу и проворно записала заказ в блокноте, а после, деловито повторила его. Я согласно кивнула, мысленно подумав про себя, что, может, если отец увидит, что я выпила кофе и тем самым разделила завтрак с новой семьей, то отпустит меня к Мирославе?

  Официантка спрятала блокнот и карандаш в кармане фартука и быстрым, порывистым шагом, скрылась за дверью из белого дуба, стоявшей в конце зала.

— Твое внимание к мелочам похвально, — нарочито ласковым голоском сказала Инесса. Думаю, речь шла об имени официантки, а после она театрально добавила: — Но, может, надо было подождать твоего папу?

  И я почувствовала, как напряглась моя челюсть и сжались зубы: папу? Чего она намеривалась добиться, разговаривая со мной, как с маленькой девочкой? Расположения?

  Я посмотрела на мачеху с напускным равнодушием, точно меня абсолютно не интересовало, что она скажет, и изогнула бровь, бросив с самым напускным безразличием:

— Отец примет это как данность и мы продвинемся дальше.

  И вдруг замерла, только сейчас заметив то, на что раньше не обратила внимания: эти резкие скулы, пухлые губы, привлекательный нос и глаза, способные выразить тысячу эмоций, синие и густые, как беззвездное небо под покровом ночи, но холодные, тоглубокие, как воды океана.

  Это были глаза Виталия.

  Подумать только... Как же я могла допустить роковую и непростительную оплошность и не заметить поразительного сходства между Инессой и Милявским?

  Я прикусила нижнюю губу и ухмыльнулась. До какой же степени эта ситуация выглядела нелепой. Вместо того, чтобы отправиться к Мирославе и поддержать ее, я была вынуждена сидеть в кафе и изображать любящую дочь с людьми, которые стали членами моей семьи и в частности со сводным братом, что был весьма мне симпатичен. Но почему-то не соизволил сказать, кем являлся на самом деле.

— Почему ты ухмыляешься? — задумчиво спросил Виталий.

  Действительно, почему?

  Двусмысленно поведя бровью, я подняла лицо и, уловив на себе его изучающий взгляд, быстро отвернулась в сторону — без интереса уставилась в белую скатерть соседнего пустого стола.

  На самом деле, я бы хотела ответить честно на этот вопрос, но понимала что любой мой эмоциональный выпад ухудшался с присутствием Инессы: она могла запросто уличить меня в симпатиях к ее сыну. И что еще хуже — выгодно для себя истолковать мои слова отцу.

— Потому что жизнь — вещь непредсказуемая и ироничная, — с наигранной задумчивостью только протянула я.

  Мы снова пересеклись взглядами. Виталий одарил меня обаятельной, но сдержанной улыбкой, — ямочка на правой щеке едва ли промелькнула — но при этом не сводил пристального взгляда.

  Думаю, он прекрасно понял, что я завуалированно пыталась донести.

  Я закатила глаза. До чего же безвыходная глупость испытывать нечто романтическое к сводному брату.

  Единственная вещь, которая казалась сейчас наиболее благоразумной — подавить появившиеся чувства к Виталию, пока они не переросли в нечто большее.

  И сделать это таким искусным образом, дабы Милявский не только ничего не понял, но и даже не догадался о том, что у меня вообще была к нему симпатия.

  Отец вернулся примерно через десять минут после звонка Гонсалеса. Подходя к столу, я заметила, что он был взвинчен: лицо напряженное и тревожное, а задумчивый и гневный взгляд, непроизвольно натолкнули на мысль, что деловая беседа с бизнес партнером не прошла так гладко, каковой планировалась изначально.

  Одновременно с его возвращением у стола образовалась Джозефина, державшая на круглом серебряном подносе металлические столовые приборы с золотой гравировкой и белую фарфоровую посуду: чашку с черным насыщенным кофе и миниатюрную тарелку, на которой одиноко властвовал большой толстый круассан.

— Ты уже заказала? — любезно процедил отец, обращаясь ко мне, но глаза его цепко следили за каждым движением официантки.

  В ответ я молчаливо кивнула: не теряла надежды, что если он увидит, как я разделила с ними завтрак, то без препятствий отпустит к сестре.

  Джозефина тем временем заложила поднос подмышкой, снова вооружилась блокнотом и карандашом и с выражение глубокого терпения, выпрямилась, вероятно, в ожидании заказов.

— Поняла, что беседа будет долгой, — великодушно ответила я.

— Увы, — строго заключил отец, одарив Жозефину тяжелым взглядом: она тут же смутилась, неуклюже опустила глаза в пол и поспешно отошла от стола. — Они надоедают даже в отпуске, — он апатично уставился в раскрытое меню, лежавшее на столе, и недовольно поджал губы.

  Я сделала вид, что не заметила этого жеста, как и Виталий, натянувший на лицо обыденную непринужденность. Ни я, ни Инесса, ни Милявский не спешили задавать отцу назойливые вопросы — все прекрасно поняли, что он был напряжен и озлоблен. Между ним и Гонсалесом что-то явно пошло не так.

  Но всего один глоток бодрящего напитка заставил меня вмиг позабыть о переживаниях и проблемах отца. Насыщенный и без сахара, кофе дарил истинное наслаждение, когда приятно разливался по горлу горькой и горячей жидкостью.

— У тебя все в порядке? — с наигранной озадаченностью спросила Инесса, взглядом просверливая в отце дыру.

  Я невольно повела бровью — только проявление их нежности не хватало, таком случае и любимый кофе не спасёт, и оглянулась. Оказалось, что Жозефина уже проворно испарилась.

  Отец неохотно отвлекся от своего занятия и рассеяно поглядел на Инессу. В его карих глазах открыто читалась некая отрешенность, словно он не видел ее, а смотрел куда-то сквозь, а затем лишь коротко и холодно процедил:

— Определенно, — после чего с нарочитым интересом вперился в меню.