Повелитель Смерти I

В кузне стояла невыносимая жара — воздух дрожал от зноя, пропитанного угаром, гарью и потом. Пламя в горнах ревело, будто голодные чудовища, требующие новой жертвы. Рабочие, загорелые до тёмного бронзового оттенка, с обнаженными по пояс торсами, молча поднимали молоты. Их мускулистые тела блестели от пота, кожа была испещрена ожогами и старыми шрамами. Грязь въелась в поры, и даже самый молодой среди них казался старше своих лет. Работали они с механической точностью — выковывая мечи, наконечники для стрел, доспехи....

Доминик вошёл, не замедлив шага. Его сапоги звонко отбивали шаг по каменному полу, покрытому пеплом и угольной крошкой. Он не удостоил рабов ни взглядом — лишь прошёл мимо, как сквозь пустоту. Кто-то из рабочих чуть замедлил удар, заметив его появление, но тут же наверстал, будто в страхе быть замеченным.

Он остановился перед главным мастером — седобородым мужчиной с испачканным в сажу лицом. Мастер выпрямился, вытер ладонью пот со лба, оставив на коже чёрную полосу. И хотя усталость сказывалась в каждом движении, в глазах мелькнула искра осознанного достоинства — перед ним стоял не просто раб, а один из самых талантливых мастеров современности. Доминик посмотрел на него холодно, почти с равнодушием, словно перед ним был всего лишь еще один инструмент.

— Есть успехи? Сколько ещё работы осталось? — сухо поинтересовался Лорд, не глядя в глаза.

— Не скажу, что мало, мой Лорд, — с поклоном ответил раб, едва подняв взгляд. — Но мы торопимся, как можем. Склад уже почти полон.

— Принеси клинок, — прозвучал твёрдый приказ, словно выкованный из того же металла, что и мечи. Слова, отданные с хищной уверенностью, отразились в ушах раба, заставив его молча кивнуть. Он отступил и бесшумно исчез за дверью.

Доминику пришлось подождать всего несколько минут — тишина в этом ожидании звенела напряжением, как натянутая тетива. Он не двигался, словно знал: следующий миг принесёт в его руки не просто оружие, а символ власти, которой суждено подчинить всё.

Наконец дверь вновь отворилась. Раб осторожно вошёл, держа на вытянутых руках длинный клинок. Тот был инкрустирован красным кристаллом, что мерцал, будто капля застывшей крови в отблесках кузнечного пламени.

— Очаровательно, — произнёс Лорд, голосом, в котором не было ни восторга, ни сомнений — лишь безапелляционное признание совершенства. Он взял клинок с такой уверенностью, словно тот всегда принадлежал ему.

Клинок был прекрасен и страшен одновременно. Его сталь — гладкая, будто отполированная до зеркального блеска, — отражала отблески пламени, как гладь воды отражает закат перед бурей. По лезвию тянулись тонкие узоры, выгравированные с ювелирной точностью — они напоминали сплетение рун, слишком древних, чтобы их мог понять обычный человек. Гарда была тяжелой, украшенной тем же кроваво-алым кристаллом, что пульсировал тусклым внутренним светом, словно хранил в себе чью-то затаённую ярость. От него веяло чем-то чужим — холодным, жестоким, живым. Это было не просто оружие. Это был проводник силы, рожденный, чтобы вершить судьбы.

— Ты! — молодой Лорд резко указал пальцем на одного из кузнецов. — Подойди ко мне. Немедленно!

Парень, не старше семнадцати, сгорбился и бросил молот. Его движения были быстры, но неуклюжи от страха. Кожа загорелая, испачканная сажей, ладони — в кровяных мозолях, волосы свалялись от пота, падая на лоб. Он подбежал и тут же пал на колени, опустив голову так низко, будто надеялся спрятать в пыли своё существование. Лопатки дрожали — не от усталости, от ужаса.

— Встань и возьми меч в руки, — велел Доминик.

Парень с трудом поднялся, стараясь не встречаться с ним взглядом, и неуверенно обхватил рукоять. Его пальцы тут же побелели от напряжения, а губы дрогнули.

Доминик наблюдал с ледяным спокойствием.

И в ту же секунду от клинка, как от раскалённого угля, взметнулись сгустки магической энергии. Они пронзили тело юноши, обвили его, проникая под кожу, словно живые змеи. Тот взвыл, захлебнувшись в собственном крике, и едва не выронил меч.

— Не отпускай, — глухо приказал Доминик, не мигая. — Держи.

Эти жуткие, пронзительные крики разносились по кузне, заставляя сердце сжиматься даже у тех, кто давно утратил чувствительность к чужой боли. Рабочие инстинктивно поднимали головы, бросали косые взгляды в сторону происходящего, но тут же отводили глаза — в зале был Лорд. Главный среди них, пожилой, с побелевшими от жара бровями и копотью, въевшейся в кожу, сурово бросил:

— Не отвлекаться. Работать.

Ему было жаль мальчишку — такой ещё юный, с лицом, в котором ещё теплилась наивность. Но жалость не имела веса, когда над ними нависал Доминик. В его присутствии жалость — преступление. Их единственная задача — работать. Работать без жалоб, без промедлений, выжимая из себя каждую каплю силы, будто из ветхой половой тряпки.

Внезапно крики стихли, оборвавшись так резко, словно их вырезали ножом из воздуха. В тишине остались лишь тяжёлые, рваные вдохи. Юноша стоял, опустив голову, стараясь совладать с телом, дрожащим от боли. Грудная клетка судорожно вздымалась, словно после долгого погружения под воду. Он выпрямился, медленно, по-мужски, словно боролся не только с болью, но и с унижением.

Доминик молча наблюдал, не моргнув, с холодным интересом.

— Получилось? — наконец спросил он.

— Получилось, — спокойно, даже с оттенком вызова ответил юноша и, не опуская взгляда, запрокинул клинок на плечо. — Как и следовало ожидать.

— Отлично, — кивнул Доминик с лёгкой ухмылкой, будто и не сомневался ни на миг. - Попробуй взмахнуть мечом несколько раз.

Молодой раб, будто позабыв о боли, с ловкостью опытного фехтовальщика — не раба, а знатного дворянина, посвятившего клинку долгие годы — начал размашисто махать мечом, проверяя его баланс и удобство. Лезвие пело в воздухе, отражая отблески пламени. Он двигался грациозно, точно и уверенно, как будто это оружие было продолжением его собственной руки.

Рабочие, затаив дыхание, замерли. Несколько человек едва не выронили кувалды, поражённые неожиданной ловкостью юноши, в котором прежде видели лишь угрюмого ученика, перетаскивающего заготовки.

— Отлично, — коротко бросил Доминик, пристально глядя на юношу.

Он протянул руку, и тот без лишних слов отдал меч. Как только холодное лезвие покинуло его ладонь, парень пошатнулся — и в следующую секунду рухнул на пол, будто оборвалась последняя нить, державшая его сознание.

Лорд, не проявив ни капли интереса, вернул клинок мастеру и, уже направляясь к выходу, лениво пнул лежащего на полу юношу носком сапога, проверив, не умер ли. Тот слабо застонал — этого было достаточно. Доминик ушёл.

Как только тяжелые шаги Лорда затихли за дверью, к лежащему подбежали несколько мужчин.

— Малой! Ты как? — один из них присел рядом, осторожно тронул его за плечо.

— Нормально... наверное... — пробормотал юноша, всё ещё с трудом приходя в себя.

— Как ты это сделал? — не унимался другой. — Где научился так махать мечом?!

— Я?.. — парень приподнялся на локтях, моргая. — Я ничего не делал. Я... я не умею...

Он замолчал, глядя на свои руки с каким-то отстраненным недоумением. Они дрожали. Но не от боли — от непонимания.

***

Несколько лет назад....

В самой глуши, где не ступала нога человека, раскинулась суровая и величественная природа — дикая, нетронутая, будто принадлежала только ветру и небу. Скалы, чёрные и мшистые, громоздились одна на другую, словно исполины, застывшие в вечном ожидании. Между ними теснился густой лес, дышащий сыростью, ароматом хвои и мокрых корней. Здесь не было троп, только звериные следы да мерцание утреннего тумана над землёй.

И в самом сердце этой глухомани, за отвесным каменным уступом, бушевал водопад — гигантский, яростный, словно прорванное небо. С ревом он низвергался с высоты, ударяя в камни так, что земля дрожала под ногами. Белая пена кипела внизу, разлетаясь мельчайшими каплями, которые зависали в воздухе плотной пеленой. Солнечный луч, пробившийся сквозь щель в облаках, заиграл в этой пыли радугой — призрачной, почти недосягаемой.

Воды водопада были ледяными и прозрачными до синевы — как будто сами горы выжимали из себя душу и отдавали её в этот поток. Никто не жил рядом. Даже птицы предпочитали держаться чуть поодаль, будто сама стихия внушала им благоговейный страх.

Где-то вдали, за пиками, что торчали из земли, как обломки костей древнего великана, сгущались грозовые тучи. Сначала они были едва заметны — серым намёком на горизонте, но с каждой минутой небо темнело, словно само время спешило укрыть мир плотным, тяжёлым покрывалом.

Тучи надвигались медленно, неумолимо, как поход древнего войска. Их внутренности потрескивали глухим гневом — молнии то и дело пробегали между слоями тьмы, освещая очертания облачных громад. Всё небо за водопадом начинало дрожать от подступающей бури, будто сама природа затаила дыхание перед неизбежным.

Доминик брёл по лесной тропе, затянутой корнями и влажным мхом, словно по жиле живого, дышащего существа. Его одежда — лохмотья, наскоро наброшенные поверх старой рубахи — никак не выдавала в нём знатного отпрыска. Он выглядел, как странствующий отшельник или усталый ремесленник, сбившийся с пути. Лицо его было тенью — то скрытое под капюшоном, то озарённое пятнами света, пробивавшегося сквозь ветви.

Доминик нередко сбегал из дому. Он делал это легко, без угрызений совести — будто стены, титулы и правила были лишь временной формальностью, не имеющей к нему отношения. Иногда — ради мимолётной встречи с Розарией. Иногда — чтобы прокрасться в запрещённые библиотеки дворца Повелителя Смерти, где древние книги хранили ответы, от которых мир отводил взгляд. Бывали и дни, когда он просто бродил по улицам, впитывая запах лавок, голосов, бедности.

Но сегодня было иначе. Сегодня он стремился не к людям, не к знаниям, не к контролю. Его манила тишина. Он хотел раствориться в ней — стать частью леса, ветра, сырой земли. Потому и отправился в путешествие на самую окраину империи — туда, где дороги обрываются, а карта превращается в чистую бумагу.

Сквозь редеющую листву Доминик заметил, как небо впереди потемнело — словно кто-то пролил чернила над горизонтом. Гром ещё не раскатился, но воздух уже ныл — наполнялся напряжением, как натянутая тетива перед выстрелом. Лес стих. Даже птицы, казалось, прижались к ветвям, чуя приближение бури.

Доминик ускорил шаг, не торопливо, но целеустремлённо. Он не боялся гроз — в его сердце давно жили куда более разрушительные молнии. Но тело требовало укрытия, и, вскоре, за густыми зарослями и корнями вывороченных деревьев, он заметил выступ скалы, откуда с грохотом и пеной обрушивался водопад. За его тяжёлым, бушующим потоком едва виднелся проём — как будто сама природа решила спрятать в своей груди тайное убежище.

Добравшись до него, Доминик шагнул сквозь занавес воды, и холодные струи хлестнули его по лицу, будто проверяя на право войти. За водопадом скрывалась пещера — не глубокая, но достаточно широкая, чтобы не пугать теснотой. Сырость здесь была удушающей, но тишина и темнота дарили долгожданную передышку. Он прошёл внутрь — примерно на четыре или пять метров — пока не упёрся взглядом в завал из огромных каменных глыб. Дальше хода не было. Камни сомкнулись намертво, без единой щели — даже жук не протиснулся бы в их чрево.

Доминик устроился у стены, прислонившись спиной к холодному камню. Снаружи гроза наконец разразилась, молнии начали рвать небо, а водопад будто ревел громче, подражая небесному гневу.

Гроза всё не утихала. За стеной водопада небо по-прежнему разрывали молнии, а гулкие раскаты грома перекликались с ревом падающей воды, сливаясь в один бесконечный гул. Доминик сидел, прислушивался, ждал..., но вскоре нетерпение взяло верх. Он поднялся и начал разминать затёкшее тело — размашисто, с силой, как будто готовясь к бою. Его шаги глухо отдавались в стенах пещеры, и с каждым кругом он ощущал, как напряжение в груди понемногу отступает.

На одном из таких кругов он вдруг замер. Что-то в одной из стен изменилось. Тусклая, серая порода будто запульсировала. В глубине камня — за застывшей в веках трещиной — мягко тлел алый отсвет, почти неразличимый на фоне темноты. Но магическая чувствительность Доминика уловила это мгновенно. Его глаза сузились, как у охотника. Любопытство, смешанное с предчувствием, забурлило в венах.

Он подошёл ближе, приложил ладонь к камню. Тепло. Камень дышал. Нет — отвечал на его присутствие.

Как Каратель, он не нуждался в сложных ритуалах. Его сила была силой тела, магии, что питалась яростью, волей, напором. Он сосредоточился, сжал кулак, и в его руке запульсировала плотная энергия — как пламя, заключённое в мышцы. Воздух дрогнул.

— Посмотрим, что ты прячешь, — пробормотал он и с резким криком ударил в стену.

Раздался грохот. Каменная преграда, веками стоявшая на своём месте, разлетелась в стороны. Обломки булыжников с гулким звоном отскочили от стен. Пыль повисла в воздухе плотным облаком... и тут же рассеялась — вытесненная светом.

Из образовавшегося прохода хлынул алый, почти невыносимо яркий свет. Он не мерцал — горел, будто сама пещера внутри была наполнена живым огнём. Красное сияние залило всё: стены, пол, лицо Доминика. Оно пульсировало в такт его сердцебиению. Что-то было там, за завалом — нечто древнее, сильное... и, возможно, созданное не для того, чтобы быть найденным.

Пробравшись сквозь пыль и обломки, Доминик оказался в просторной каменной зале, которая по форме напоминала древний купол, высеченный не руками людей, а самой стихией. Потолок терялся во мраке, а стены казались гладкими, будто отполированными веками ветра и времени. Но главным здесь было не пространство.

В самом центре, словно сердце этого подземного мира, лежали залежи красных кристаллов. Они торчали из земли, как кровавые сталактиты, и испускали ровное, чуть пульсирующее свечение. Их свет был живым — будто каждая грань дышала. Магия, заключённая внутри, была почти ощутимой: плотной, вязкой, горячей. Она обволакивала Доминика, проникала в кожу, в дыхание, в пульс.

Он подошёл ближе, рука сама собой потянулась к ближайшему кристаллу. Осторожно, но с решимостью он отломил один осколок — тот с хрустом поддался. В ту же секунду что-то внутри камня дрогнуло.

Тело Доминика пошатнулось. Ноги едва удержали его. Всё пространство вокруг внезапно накренилось — потолок как будто пошёл волной, а стены сжались. Голова закружилась, словно кто-то вылил ему в череп кипящее вино.

И в этом хаосе, сквозь нарастающий пульс, сквозь гул крови в ушах, он услышал голос.

Тихий. Обволакивающий. Женский.

Но это не был обычный шёпот или зов — это было присутствие. Голос, звучащий одновременно в голове, в кристалле и в самой пещере.

— Ты... нашёл меня... — произнесла она.

Доминик застыл, зажав кристалл в руке. Пульсация продолжалась, сердце билось в такт с магическим дыханием залы. И в этом огненном свете, среди шепота камня, он впервые понял — это место было не просто тайным... оно было запечатано. И он сорвал печать.

***

Доминик сидел в полумраке просторного зала, освещённого лишь отблесками огня в камине. Пламя мягко плясало, отбрасывая на стены теплые блики, и наполняло комнату уютным, но обманчиво спокойным светом. Он держал в руке фарфоровую чашку с зелёным чаем — пар поднимался тонкой струйкой, пряный аромат заполнял воздух. Доминик неспешно пил, прислушиваясь к треску горящей древесины, будто в этом звуке было что-то живое, одушевлённое. Его взгляд рассеянно следил за языками пламени, а мысли уносились в прошлое, туда, где когда-то он впервые увидел Эстель. Лицо его было отрешённым, почти мягким, но в глубине глаз таилась напряжённая сосредоточенность, как у хищника в часы покоя.

Тихо, почти бесшумно, в зал вошёл Суа — его Отборный Военный Раб. Высокий, статный, с каждым движением воплощавший выучку и подчинение, он без слов опустился на одно колено перед хозяином, склонив голову.

— Я пришёл с докладом, — произнёс он ровным, глухим голосом.

— Докладывай, — не оборачиваясь, сказал Доминик, не убирая взгляда от огня.

— Отец леди Розарии был жестоко наказан за причинённые Вам неудобства и травмы. Я разорвал его тело в клочья, а дом сжёг дотла, как и было приказано.

Доминик наконец повернулся, лениво поднеся чашку ко рту. Сделав глоток, он чуть качнул головой, будто оценивая услышанное.

— Отлично, — сказал он спокойно, даже с оттенком удовлетворения. — Этот наглый выскочка давно должен был получить по заслугам. Ладно ещё моему отцу палки в колёса вставлять... но мне? — Он взглянул на свою левую руку, ту самую, что когда-то была изуродована. — Непозволительно. Верно я говорю, раб?

— Вы абсолютно правы, хозяин, — твёрдо ответил Суа, не поднимая головы.

Прошло несколько мгновений тишины. Лишь огонь тихо потрескивал в камине, отражаясь в глазах Доминика, будто подсказывая ему следующую мысль. Он откинулся в кресле и наконец заговорил, не отрывая взгляда от пламени:

— Долго ты, однако, возился с этим пустяковым заданием.

Он вновь поднёс чашку к губам и сделал неторопливый глоток, будто между делом, словно его даже не интересовал ответ.

— Я хотел сделать всё в лучшем виде, — спокойно ответил Суа. — Если бы меня заметили...

— То что? — Доминик резко обернулся, глаза блеснули. — Отборный Раб должен быть достаточно совершенным воином, чтобы не думать о таких пустяках. Ты — орудие. А орудие не размышляет, как его воспримут. Оно действует. Безупречно.

Суа опустил голову ещё ниже.

— Прошу прощения, хозяин. Впредь обещаю быть более расторопным.

Доминик не ответил сразу. Он вновь взглянул на огонь, будто примеряя молчание к сказанному. Затем слегка кивнул.

— Оружие почти готово, — сказал Доминик, медленно, словно проговаривая это в первую очередь для самого себя. — Мне будет необходимо, чтобы ты собрал войска и снарядил их всем необходимым. Уж ты-то, Суа, должен смыслить в военном деле побольше меня.

Суа поднял голову, удивление отразилось лишь во взгляде, не дрогнув ни в голосе, ни в осанке.

— Вы хотите, чтобы я возглавил армию против Повелителя Смерти вместо Вас?

Доминик коротко кивнул.

— Да, Суа. Именно ты.

Наступила короткая пауза — не сомнение, а скорее принятие весомости момента.

— Хорошо, — спокойно отозвался воин. — Я возьму это на себя. Постараюсь организовать всё в лучшем виде.

— Сколько тебе понадобится времени?

— Это зависит от скорости работы кузни, мой господин. Собрать войско — вопрос одного-двух дней, не более. Но им нужно оружие. Без него даже лучшие бойцы — лишь мишени.

Доминик раздражённо щёлкнул пальцами, отставляя чашку.

— В таком случае заставим этих клятых рабов гнуть спины без продыху. Ни сна, ни отдыха, пока не закончат. Чем быстрее я разгромлю армию этого никудышного Повелителя, тем скорее власть перейдёт в руки того, кто действительно достоин её.

Суа всё же помедлил. Голос его остался ровным, но в нём сквозила внутренняя сдержанность:

— Я всё же не понимаю, хозяин... Вы ведёте войска против Божества. И уверены, что сможете сразить его. Почему? Почему Вы верите, что эти кристаллы могут сравниться с мощью Повелителя Смерти?

Доминик усмехнулся, и в его лице на миг проступило то, что было ближе к безумию, чем к самоуверенности.

— В первую очередь, стоит иметь в виду, — голос Доминика звучал с нарастающим презрением, — что называть нынешнее воплощение Повелителя Смерти Божеством — просто смешно! В чём, скажи мне, Леонхард отличился? Что он такого сделал, чтобы его можно было назвать великим магом? Воином? Учёным? Он никто.

Суа выпрямился чуть строже, но голос сохранил спокойствие:

— Повелитель Смерти не обязан совершать великих подвигов, чтобы быть Повелителем Смерти...

— Это вам так в вашей рабской школе говорили, — Доминик резко повернулся к нему, в глазах — гнев и насмешка. — Но если ты хоть на мгновение включишь мозг, если он у тебя вообще имеется, то поймёшь: Леонхард — пустышка. Выброси его на улицу — и он даже шнурки себе завязать не сумеет.

Суа вскинул брови, не сводя взгляда с господина:

— Зачем Владыке уметь завязывать шнурки...? У него же есть слуги...

— Про шнурки я так — к слову! — раздражённо отмахнулся Доминик. — Придумай любую другую ситуацию — он не справится. Он не умеет жить, он не умеет принимать решения. Он живёт в золотой клетке и не понимает мира за её пределами. И с помощью этой войны я это докажу.

Он подошёл ближе к камину, пламя метнуло на его лицо алые отблески.

— Тяжёлый труд, ум, терпение и стремление — вот что делает человека великим! А не имя, не титул, не трон, доставшийся по прихоти чужой воли. Я достоин этого имени. Достоин места под солнцем. И я это докажу, даже если придётся утопить весь этот мир в крови.

Он замолчал, но в воздухе повисла пульсирующая, почти физически ощутимая ярость — как тетива, натянутая до предела. Выдержав паузу, молодой лорд продолжил:

— Если говорить о кристаллах, — Доминик говорил уже не как человек, а как пророк, уверенный в своём откровении, — им практически столько же лет, сколько и всем реинкарнациям Повелителя Смерти за всю историю. Сам подумай, Суа: древнейший сгусток магической энергии, рождённый из неупокоенной души дочери первого Повелителя Смерти в истории! Это не просто артефакт.

Он подошёл ближе, будто хотел вбить смысл слов прямо в сознание раба:

— При правильном применении эта магия не только разрушит репутацию Леонхарда как непобедимого, богоподобного правителя — она уничтожит его. Физически. Безвозвратно.

Суа молчал, но в глубине его взгляда рябью прошли сомнения. Эти кристаллы действительно были древними, опасными... но настолько ли всемогущими? Терзало его нечто большее, чем страх — внутреннее несогласие, робкое и беспомощное, словно голос души, запертой в чужой воле.

— Да, но... — наконец заговорил он, осторожно подбирая слова. — Я беспокоюсь, как бы это не вышло Вам боком. Вдруг Вы не знаете всего? Вдруг Владыка не так уж бессилен, как Вы это представляете? Вдруг... Вы погибнете?

Доминик усмехнулся. Спокойно. Холодно. Самодовольно.

— Скрыться я всегда успею, — бросил он, будто речь шла о прогулке под дождём. — Тем более у меня есть живой щит. Который, в случае опасности, прикроет меня собственным телом. Да, Суа?

Он повернул голову и с ледяной ухмылкой взглянул на раба.

Суа чуть замедлил дыхание. Молчание затянулось, и лишь треск дров нарушал напряжённую тишину. Наконец, с тяжёлым, вымученным вздохом, он склонил голову.

— Да, мой господин... — прозвучало тихо, почти выдохом. Как приговор, который он принял без права обжалования.

***

Кота мчался по коридору, прижимая к груди стопку книг, которые грозились выскользнуть из рук при каждом шаге. Он опаздывал на урок. Мальчик с трудом вписывался в повороты, почти не глядя по сторонам, пока...

Удар.

Он резко столкнулся с кем-то — и в следующее мгновение книги полетели в разные стороны, как вспугнутые птицы. Кота упал на пол, пытаясь инстинктивно смягчить падение, а напротив него с испуганным писком оказалась маленькая девочка-рабыня — не старше семи лет, хрупкая, в простом платьице, с большим подносом, теперь уже пустым.

На мгновение оба замерли, ошарашенно глядя друг на друга. Кота открыл рот, чтобы заговорить, но его опередил резкий, властный голос женщины:

— Что ты натворила, негодница?!

По мраморному полу гневно застучали каблуки, и к ним подбежала рабыня в возрасте — Тётушка Кларис, бабушка девочки. Она схватила внучку за плечо и встряхнула.

— Врезаться в кого попало — уже безобразие, но в брата Повелителя Смерти?! — воскликнула она, побелев от ужаса и стыда. — Да тебя за такое могли бы наказать при всех!

Маленькая рабыня съежилась, прижимая руки к груди, глаза её блестели от подступающих слёз.

Кота приподнялся, оглядел разлетевшиеся книги и девочку, виновато съежившуюся перед взрослой, и, почувствовав внезапный прилив жалости.

Девочка с тихим всхлипом опустилась на колени, дрожащими руками прижимаясь к полу, словно хотела исчезнуть в его холодной гладкости.

— Простите, простите меня... пожалуйста... я не хотела... — лепетала она сквозь слёзы, не смея поднять головы.

Слёзы стекали по пыльным щёчкам, падали на мрамор, смешиваясь с отражениями роскошного зала.

Кота, тем временем, уже стоял на четвереньках, торопливо собирая свои книги, которые рассыпались в полном беспорядке.

— Всё в порядке! — сбивчиво произнёс он, с тревожной поспешностью глядя то на девочку, то на тётушку Кларис. — Не нужно её ругать, это я виноват. Я сам бежал, не смотрел под ноги...

Он подхватил последнюю книжку, зажав её под мышкой, и встал, с трудом удерживая целую кипу в руках.

— Я бы точно в кого-нибудь врезался. Просто так получилось, вот и всё, — с искренним волнением добавил он. — Правда же, ничего страшного не случилось...

— Ой, негодники! — всплеснула руками тётушка Кларис, разрываясь между гневом и испугом. — Вот поэтому и нельзя носиться по коридорам, не разбирая дороги! А в следующий раз вы в кого врежетесь, а? В самого Повелителя Смерти?

Кота быстро закивал, и, пряча волнение за неуклюжей вежливостью, проговорил:

— Простите нас, тётушка Кларис. Я правда не хотел... Это моя вина.

Он бросил сочувствующий взгляд на девочку, всё ещё стоявшую на коленях, хотел было сказать что-то ещё — что всё хорошо, что не стоит плакать, — но осознал, как сильно опаздывает.

— Мне... мне нужно бежать. Преподаватель уже, наверное, сердится... — торопливо пробормотал он, разворачиваясь на пятках.

И, едва удерживая книги, почти бегом рванул по коридору прочь, оглядываясь на ходу лишь один раз — на маленькую рабыню и тётушку Кларис.

***

"От имени Верховного Лорда Доминика,
наследника древней крови,
хранителя Кристаллов Истинной Власти,
освободителя от ложных богов —
Повелителю Смерти Леонхарду.

Повелеваю довести до Вашего сведения следующее:

С момента Вашего восшествия на трон мир пребывает в заблуждении. Вам удалось облечь свою слабость в пышные одежды мифа и заставить народы преклониться перед тем, кто никогда не заслуживал их ни любви, ни страха.

Вы именуете себя Повелителем Смерти, но смерть — явление беспристрастное и требует силы, разума и достоинства. Ваше существование не является ни символом порядка, ни воплощением справедливости. Вы — лишь тень от прежней славы, пустая оболочка, на которую по ошибке возложили венец.

Я, Доминик Таорэль, отказываюсь признавать Вашу власть. С сего дня между нами не существует мира. Я объявляю Вам войну — открытую, честную и бесповоротную. Пусть Ваше войско дрогнет под тяжестью своей преданности, пусть народ узнает, что настоящий правитель не скрывается за титулом, а доказывает своё право на трон делами.

Я иду не только за победой. Я иду за истиной. И эта истина сотрёт Ваше имя с истории.

Да будет известно всем: с этого дня мир, который Вы удерживали страхом и ложью, рушится.

Наступает эпоха нового правления. Моего.

Под печатью и волей Доминика,

Верховного Лорда и Освободителя,

дня сего, в преддверии битвы."

— Да вы вообразите себе, какая дерзость! Мне даже читать это противно! — возмутился один из советников, склонившись над развернутым свитком с печатью Доминика. Голос его дрожал от негодования, когда он процитировал с пафосом и отвращением: — "Наступает эпоха нового правления. Моего." Подумать только! Война! Повелителю Смерти!

В зале совета поднялся гул — смесь негодования, насмешек и искреннего потрясения. Письмо было тут же передано в руки Леонхарда.

— Да что этот наглый мальчишка себе возомнил?! — резко бросил седовласый судьбоносец, магистр казны, стукнув посохом по мраморному полу.

— Он всегда был таким, — хмыкнул другой, поправляя перстни на пухлых пальцах. — Никогда мне не нравился его дурной характер, и вот — на тебе! Чутьё никогда не подводит!

— Наверное, он же отца и убил, — мрачно добавил третий, уже Каратель, щурясь на пергамент, будто хотел прожечь в нём дыру. — Власть в ручки получил, и теперь возомнил себя равным Владыке!

— Или того хуже, — угрюмо бросил кто-то с конца стола. — Лучше Владыки.

На несколько мгновений наступила напряжённая тишина. Все взгляды метнулись к концу стола, туда, где, в тени роскошного балдахина, восседал сам Леонхард. Он не говорил ни слова, лишь смотрел на письмо, сжимая его пальцами, словно чувствовал жар в каждом символе, написанном Домиником.

— Я и думать не мог, что он настолько далеко зайдёт, — тихо прошептал Леонхард, глядя на письмо, стиснутое в его руке. Голос его был почти невесом, будто он говорил сам с собой — или со своими мыслями, обострившимися до боли.

Затем он выпрямился, в его взгляде вспыхнула сталь.

— Что ж, — уже громко и отчётливо произнёс он. — В таком случае не вижу иного пути, кроме как поставить его на место.

Он повернул голову.

— Гао! Рюо!

Близнецы, стоявшие по обе стороны трона, мгновенно оживились, выпрямились, точно струны, и обратили внимание на хозяина.

— Я даю разрешение выпустить Отборных Военных Рабов на поверхность. Гао, позаботься о том, чтобы моя армия была готова как можно скорее.

— Служу Владыке! — отозвался он, склонив головы, и сразу же исчез в тени арочных проёмов.

Леонхард обвёл взглядом собравшихся. Советники переглянулись, на лицах их было беспокойство. Один из них заговорил:

— Уж не знаю, имеет ли смысл брать в войска Элиту... Какова вероятность, что этот безумец призвал к себе магов? Людей с кастовой силой?

— Да кто в здравом уме пойдёт на это?! — вскричал другой.

— Наверное... да, думаю, да, — неуверенно проговорил третий, почесав висок.

— Если вам интересно моё мнение, — вмешался четвёртый, сдержанный и расчётливый, — нет смысла трогать Элиту. Это будет бесполезная трата ресурсов. Отборные Военные Рабы смогут взять на себя удар. А Вы, Владыка, нанесёте решающий удар. Лично.

Леонхард молчал. Его взгляд потяжелел, губы сжались в тонкую линию. Он уже знал, что среди советников и высших слуг есть те, кто надеется пересидеть бурю. Кто ждёт, куда качнётся чаша весов, чтобы примкнуть к сильнейшему. Такие — опаснее всех. В битве они сдадут врагу ключи от собственных ворот.

Он знал, что победит. В этом не было сомнений. Но одно было ясно: таких, как эти, в его армии быть не должно. Ни лже-преданности, ни трусости.

— Пожалуй, — холодно бросил он, — нужно будет провести небольшую... "чистку" подданных.

***

Секретные двери с лязгом распахнулись, и в сырой, тесный коридор подземного лагеря ворвался Гао. Его шаги отдавались гулким эхом по сводчатым стенам, закопчённым от факелов и вечной сырости. Рабы, сидевшие вдоль стен, едва приподнимали головы, словно чувствовали приближение чего-то важного — или смертельно опасного.

Гао не задерживался ни на ком. Его лицо оставалось непроницаемым, но взгляд — острый, как клинок. Он стремительно прошёл мимо тренировочного зала, где несколько воинов в форме отрабатывали удары под грохот цепей. Кто-то обернулся, кто-то замер, но никто не посмел остановить его. Если Гао позволили вернуться, значит это по делу, и это дело обязательно касается Повелителя Смерти.

— Где надзиратель?! — гулко крикнул он, окинув взглядом общий двор, где пахло потом, кровью и металлом.

— Там! — отозвался кто-то, указывая в сторону одной из тёмных арок.

Гао ворвался в помещение — камеру, где надзиратель сидел за тяжёлым дубовым столом и перебирал списки: кто жив, кто убит, кто способен держать оружие. Мужчина вскинул глаза — суровое лицо, покрытое шрамами, напряжённо скривилось в мимолётной тревоге.

— Владыка приказал, — твёрдо произнёс Гао, не дав тому заговорить. — Немедленно поднять всех, кто в состоянии держать меч. Отборных Рабов нужно вывести на поверхность. Сегодня. Сейчас.

Надзиратель приподнялся. Он не задал ни одного лишнего вопроса.

— Я понял.