Сопротивление

Бутерброды заботливо приготовленные дедушкой летят в рюкзак, и я мчусь в Университет с четким намерением. Нужно поговорить с Николь, и ничто меня не остановит. В будущем не стоит привлекать к себе столько внимания, драки мне больше ни к чему. И это притворный предлог, на самом деле, я просто хочу поговорить с ней. Господь награждает меня за это решение, и в холле я сразу же встречаю Николь.
— Иди сюда, — я тяну ее за руку к столбу, расписанному фресками.
— Не прикасайся ко мне! — Николь выдергивает руку и ошарашено смотрит на меня.
— Конечно, только тебе можно драться, мне и прикоснуться к тебе нельзя, — я улыбаюсь, замечая растущий заново огонь ненависти в ее глазах. — прости меня.
Николь недоверчиво смотрит, снимает куртку-косуху такую же черную, как и подводка на ее кристальных глазах.
— Ты накидалась? — спрашивает она.
— Ник, я знаю, что ты злишься. Прости, что ты была рядом, когда я потеряла маму, а я бросила тебя.

Голубые глаза медленно, но верно становятся огромными. Я наблюдаю, как Николь переваривает 
мои слова. Садится на каменную скамейку, с подлокотников на нас смотрят то ли демоны, то ли фантастические животные с крыльями и копытами.
— Мне нормально было, Джен, — она смотрит перед собой. — без тебя. На кой черт ты приехала? Мне было нормально, пока тебя не было.
Хочется просто развернутся и уйти. Так легко, когда тебя прогоняют.
Но я готова к тяжелому разговору, все получится.
— Ты была мне самым близким человеком в Олдберге, Ник, — я склоняю голову, слыша собственные слова. — я не знала, как мне жить, я была убита.
— Нет, это Сандра была убита, — бросает Николь. — и теперь это все неважно, радовалась бы жизни, вышла бы замуж за Майка.
— Что ты сказала?
— Ну или выбери другого жениха, мне плевать. — Убита.
Николь вскакивает.
— Сядь.
Меня переполняет спектр чувств.
Не смей молчать. На меня можешь злиться бесконечно, но моя мать тебя очень любила, Ники.
Она, словно читает мои мысли, настораживаясь.
— Ее убила башня, хорошо? Бездушное здание и слишком жесткий асфальт. На этом закончим, — она нервно треплет застежку куртки.
— Я сказала, сядь, — настойчиво говорю я, и Николь осторожно подчиняется. — до конца своих дней можешь плевать мне в спину, когда я буду проходить мимо тебя, но насчет моей матери ты скажешь все.
— Или? Убьешь меня?
Она с ужасом косится в мою сторону. Могу представить, насколько каменное лицо она видит перед собой.
— Этот город гибнет, Джен, – брови Николь становятся домиком, а глаза краснеют. – мы ничего не решаем, мы песчинки на пляже, загаженном отходами, тебя размажет в грязь.
– Хватит.
Мои глаза тускнеют, я возвращаюсь в реальность, разглядывая смазливую парочку, бесстыдно целующуюся у всех на виду.
Николь не найдет здесь поддержки. Она недовольно вздыхает, смахивая белую челку со лба.
— Я все еще злюсь на тебя, — признается Николь. — но ты такая хрупкая, Джен.
Впервые, слово «хрупкая» звучит оскорбительно. Хрупкая здесь не выживет. В ее глазах я слабая, ненадежная.
— Будь со мной честной или иди к черту, Николь.
Она ежится, не ожидая от меня подобного. Когда ты лезла в драку, была посмелее.
— Твоя мама, она точно знала то, чего не должна была, — почти беззвучно отвечает моя подруга, протягивая мне телефон, попутно объясняя, — я была в башне на банкете, в честь открытия торгового центра «Люмос». Белфорды, естественно, инвесторы этого детища, занималась проектом строительная компания «Скай Констракшн».
Я губами повторяю ее слова, пытаясь запомнить названия. Николь вручает мне телефон и запускает видеозапись. Я приглядываюсь к гостям в роскошных костюмах, Белфорды собрали настоящий светский бомонд. Вальяжные чиновники со своими неотразимыми женами. Летающие между ними официанты с подносами, полными канапе и шампанского.
— Когда это было?
— Два года назад, — отвечает Николь.
— Почему ты там была? — я слежу за гостями и не нахожу среди них места для Николь.
— Отец был лечащим врачом Ричарда в центральной больнице, — выдавливает она. — он награждает людей, которые ему служат, возможностью присутствия на подобных мероприятиях.
Я сглатываю комок напряжения, вставший в горле. И снова все говорят о каком-то служении. На Белфордов не работают, им служат.
Камера неровно двигается в руках Николь, она проходит в зал, украшенный картинами с золотыми рамками, в середине стоит необъятный камин.
— Я тогда первый раз побывала в башне, хотела снять это роскошество, — она нервно оправдывается.
У камина возникает глава семейства. Ричард Белфорд. Он закатывает рукава белоснежной рубашки. Мужчина хорошо следит за собой, наверно, того требуют такие выходы в свет, хотя по нему видно, как он наслаждается собой, своей семьей, своим внешним видом, своей империей. Николь указывает на высокого худощавого мужчину.
— Видишь его? — спрашивает она, когда тот пожимает руку Ричарду. Седой мужчина выглядит тощим рядом с ним. — Эта доходяга через год стал мэром Олдберга.
— Хорошо смеялся над шутками Белфорда? — ухмыляюсь я.
— Мэр, Чарльз Медина, знай героев в лицо, – усмехается Николь. – знаешь Терри? Он его сын.
Но моя улыбка сползает с лица, когда я вижу маму. Она выходит из-за колонны. Немного растерянная, поправляет волосы и прячет за спину что-то сверкающее. Необыкновенное серебристое платье струится по ее изящной фигуре. Мама выравнивает осанку и с вызовом смотрит на Ричарда.
– Она что-то прячет, — говорю я.
К маме подходит мужчина.
Я увеличиваю масштаб, и сжимаю челюсть от подступающей злости. Это Гилберт. Он склоняется к ее лицу и шепчет ей что-то на ухо. Мама сдержанно поднимает подбородок выше, но остается на месте, даже не оборачиваясь на него. Его это забавляет, Гилберт кладет руку на ее талию, притягивая к себе.
– Какого хрена? — мои глаза истерически бегают по экрану.
Он достает из ее рук ключи и кладет себе в карман. Она ему позволяет. Самодовольный ученик целует ее в щеку и уходит. Я вижу, как мама всеми силами держит лицо, и как невыносимо в ней растекается отвращение. Она протирает щеку тыльной стороной ладони, а потом берет салфетку со стола и вытирает руки.
Забрал ключи?
Мама часто бывала в башне, значит, она пыталась что-то достать. Но Гилберт все время её опережал или забирал из-под носа.
Видео Николь обрывается, я сразу смахиваю на следующее и включаю, надеясь на продолжение. Но на экране возникает внутренний двор башни, затененный оградой из темного кирпича.
Женщина в голубом платье и ободранными коленями пытается встать на ноги. Ее окружила стая собак.
– Это другое, — цокает Николь, пытаясь выхватить телефон у меня из рук, но я не отдаю его.
– Что происходит? Кто это? — я с ужасом смотрю на экран.
Три добермана стоят над женщиной и громко гавкают. Она безуспешно поднимается на локтях, но встать никак не может. Вдруг одна из собак вгрызается в ее ногу. Пшеничные волосы разлетаются на ветру, по лицу текут слезы.
– Боже, отстань, Годзи! Фу! — она кричит, захлебываясь от испуга. – Почему ты стал таким жестоким!
Руки Николь по всей видимости дрожат, но она продолжает снимать, начиная в какой-то момент кричать о помощи. Из-за угла выбегает рыжеволосая девушка, я узнаю Хизер. Меня все больше интригует происходящее, я наклоняю голову вбок, разглядывая каждого. Хизер в отчаянии кричит на собак, но боится подойти ближе. Николь кто-то оббегает, задевая плечом. Телефон шатается в ее руках, картинка смазывается.
– Тайлер, подожди! — кричит она ему вслед.
Я вглядываюсь в спину. Клетчатая рубашка, черные штаны, те же потертые кроссовки.
Он не медлит ни секунды и бежит прямо к пасти добермана. Я замираю, когда он хватает собаку за горло и со всей силы впечатывает в стену Белфордской башни. Из кирпичей сыпется пыль и крошки цемента. Доберман скулит и извивается.
– Еще раз ты ее тронешь, и я убью тебя, Годзи. Я убью тебя, — он говорит отчетливо и тихо, сдавливая горло собаки.
— Тайлер, пожалуйста, — взмаливается Хизер и дотрагивается до его плеча.
Он отпускает добермана, который пошатываясь садится на асфальт. Тайлер оборачивается к женщине, остальные псы начинают расходится, кто-то скулит.
– Мам, — Тайлер садится на колени перед женщиной, рассматривая ее окровавленную ногу. Болезненно трет лоб, словно это он виноват.
Мои глаза медленно округляются. Мама Тайлера.
– Все в порядке, не переживай, — она ободряюще треплет его волосы, пытаясь подняться. Но ее попытки тщетны, она кривится от боли.
Когда, кажется, что главное сражение позади, из-за угла выбегает запыхавшийся Ричард. Его губы дрожат, он с жалостью смотрит на свою собаку.
– Годзи, — не своим, почти детским голосом говорит он.
Мужчина разворачивается на Тайлера, наполненным гневом.
– Пап, нет! Он сам напал! — вскрикивает Хизер, хватая его со спины.
Ричард отталкивает дочь и степенно двигается в сторону Тайлера, сжимая кулаки. Его лицо краснеет. И его совершенно не интересует искалеченная женщина. Тайлер встает, но тут же получает удар в лицо, затем еще один. Ричард валит его на землю и пинает со всей силы под крики матери, которая уже пытается ползти в их сторону. Теперь руки Николь, как и телефон, трясутся намного сильнее, чем при атаке доберманов. Белфорд поднимает Тайлера за воротник рубашки. Я закрываю глаза. Даже зная, что он жив, что это было год назад, от этого видео мне плохо.
– Не трогай моих собак! — Ричард кричит ему в лицо, выделяя каждое слово.
Но Тайлер только становится на ноги, сбрасывая его руку. Снимает рубашку, останется в одной футболке и идет к матери. Перевязывает ее ногу одеждой.
– Не трогай мою мать, и все твои псы будут целы.
Женщине все таки удается встать на одну ногу, облокотившись на сына. Ричард постепенно выравнивает дыхание, успокаивается.
– Ты никчемнее любого пса! — бросает он в спину Тайлеру.
Хизер подбегает к отцу, достает салфетку и протирает его вспотевшее лицо, приговаривая что-то про нервы и сердце.
Я вижу лицо Тайлера. Он вытирает локтем кровь, безостановочно текущую из носа и уголка рта. Его глаза, охваченные огнем, сменяются добрым и улыбчивым взглядом, когда он смотрит на свою маму.
– Не плачь, не надо из-за него плакать, — он смахивает ее слезы, — тебе надо в больницу.
– Это тебе надо в больницу, — она трогает его за ребро, и Тайлер морщит нос.
– На мне все заживет, — он внезапно поворачивается прямо в камеру. — господи, Николь, ты еще долго будешь просто стоять?
Телефон дергается. Николь пряталась все это время, шелестя листьями под ногами. И, конечно, испугалась, когда ее заметили. Но есть чувство, что Тайлер не в эту секунду ее обнаружил, просто было не до нее.
Я выключаю телефон и отдаю Николь. Вопросы устраивают гонки в моей голове.
– Тайлер тогда удалил видео с моего телефона, — бормочет она. – но я восстановила.
— Зачем?
— Вдруг понадобиться, я не думала шантажировать Белфорда, но, — Николь пожимает плечами. Хотя я её понимаю, я бы тоже восстановила видео, не знаю , зачем, но оставила бы в памяти телефона.

В Университет входят Гилберт, Терренс, Остин и Тайлер. Значит, Терренс Медина — сынишка мэра. Ну и компания собралась.
Я перевожу взгляд на Тайлера.
Меня будоражит диссонанс. Среди них он так незаметен. Тайлер является из ниоткуда, когда происходит что-то, требующее его вмешательства.
Пустое запястье, без дорогих часов, стертые в дерьмо кроссовки. Я замечаю на нем ту же клетчатую рубашку, что и на видео — по спине пробегает холод.
Дедушка уверен, что Тайлер готов ради Белфорда на всё.
Я вижу другое.
Его преданность стоит на страхе за мать. Как предсказуемо. Почему-то он еще очень привязан к детям Ричарда. Это интересно.
Неужели, Белфорд так слеп?
И каждый его приказ — заточка ножа, который Тайлер давно держит у его горла.
Он думает, взрастил верного слугу.
А когда случится взрыв. Ричард даже не услышит, с какой стороны придет удар.