Сопротивление

Я смотрю на семью Белфордов, нарисованную в моей тетради. Тычу ручкой в место, оставшееся под имя матери Хизер и Гилберта. На свободном пространстве образуется тучка из чернил от моих постоянных точек.
— Даже я не знаю, кто она, — раздается тихий голос дедушки возле моего уха.
Мои руки автоматически захлопывают тетрадь. Я шумно вздыхаю.
Напугал.
Дедушка ставит на стол тарелки с супом. Аромат горячего бульона скручивает мне живот.
– Как такое может быть? Женщина приезжала в башню, проводила время с Ричардом, и никто ее никогда не видел.
– Мало ли кто приезжает в башню, Сандра тоже часто там бывала, — дедушка усмехается чертовщине, возникшей в наших головах. — это же не значит, что она...
– Фу! — я затыкаю уши.

Конечно, мама не может быть матерью Хизер и Гилберта! Но ее невидимая связь с Белфордами выводит меня из себя.
Я бы просидела у дедушки до самой ночи, если бы не проект по связи между новостными заголовками и эмоциями.
Поэтому я собираюсь с силами и отправляюсь домой после самого вкусного обеда. Дома, наверно, шаром покати. Завтра надо зайти за продуктами.
Тучи вновь скапливаются на темнеющем небе. Воздух будто стал вязким, ночью пройдет сильный дождь, и наутро будет прохладно и свежо. Я живу предвкушением, чтобы не расстраиваться из-за настоящего.
Подхожу к дому, вижу его розовые стены. Но замечаю высокий силуэт в тени. Его уставшие, даже поникшие плечи. Фигура незнакомца медленно выходит из тени.
Это Остин. Я делаю несколько шагов назад. Мое дыхание учащается, сердце замирает, я всматриваюсь в смиренное лицо и его размеренные шаги. Он пришел отомстить за мою грубость?
– Мог сразу зайти домой, тебе ведь не требуется приглашение, — я огрызаюсь в панике. Но он продолжает двигаться в мою сторону. На что я вообще рассчитывала?
Еще немного, и я пущусь в бег.
– Краска твоих рук дело? Хочешь оставлять послания, иди сразу ко мне, не трогай дом дедушки.
Он останавливается и расстегивает спортивную сумку, которая тяжелым валуном падает на землю, вздымая пыль.
– Стой! — я вскрикиваю, закрывая лицо руками, ожидая удар перечного дыма или брызги кислоты.
Но в его руках появляются фотографии. Остин протягивает мне снимки, с которых на нас смотрит моя мама.
– Ты такая дерганная. Сама до меня докопалась, – рыкает он. — забирай.
Я не понимаю, смотрю то на фотографии, то на Остина. Он обреченно бросает снимки на землю, поднимает свою сумку и обходит меня.
– Остин, зачем? — я опускаюсь на колени, собирая фотографии.
– Можешь отнести в полицию, можешь сжечь, — бормочет он, стоя спиной. — я вот не смог. В любом случае, они твои.
Подбирая последнее фото с обгоревшими краями, я слышу уходящие шаги и бросаюсь к нему.

– Подожди, пожалуйста, — я умоляю его, понимая, что мне не нужны фотографии, мне нужны ответы. — пожалуйста.
– Чего ты хочешь?
– Поговорить.

Последние надежды растворяются, когда он изнеможенно вздыхает и вновь разворачивается ко мне спиной. Он не желает оставаться.
– Ты любил ее?
Идиотка. Разве можно так прямо?
Он молчит.
Нас поглощает тишина и мрак наступающей ночи. Молчание становится невыносимым, улица беззвучна и проверяет нас на прочность. Остин покачивает головой.
– Давай, поговорим, прошу тебя. Мы не враги друг другу. — я пробую снова и захожу домой, оставляя дверь открытой.
Прохожу на кухню и слышу защелкивание  двери. Есть.
– Будешь чай или кофе? — не скрывая радости победы, спрашиваю я. – Что ты обычно пьешь, когда проникаешь чужие дома? Или у тебя ключи от этого дома?
Остин волочится к столу, падает на старенький стул и упирается в меня взглядом, полным раздражения. Он проходится языком по передним зубам, оглядывая меня с чайником в руках.
– Мне не нужны ключи, чтобы куда-то проникнуть.
Какой же он... тогда к делу.
– Давай, прямо, — осторожно произношу я, ставя на стол чашки. — у вас что-то было?
Он изумленно поднимает брови, будто я спросила, какой сейчас год.
— С моей мамой, — уточняю.
Вывод сам напросился, все, что сейчас происходит, кричит об этом. У них был роман.
– Миссис Гибсон стала мне другом, — серьезно говорит Остин. — она относилась к каждому ученику с пониманием и брала на себя слишком много.
– Я слышала, она помогла тебе открыть фотоклуб.
– Она помогла мне найти себя, помириться с семьей, моя жизнь обрела смысл.

Каждое его слово оказалось болезненным, тяжелым.
Передо мной сидит не внушительный и надменный баскетболист, наверняка, утопающий в женских взглядах, передо мной – лишенный защитной брони, уязвленный парень, мальчик, в которого поверила она. Знание чужой боли — сильное оружие, но он вставляет патрон один за другим и протягивает мне все свои тайны.
– Наверное, я и был влюблен, это уже неважно. У нас ничего не было, реально, не было, — он поднимает ладони. — я фотографировал ее, дарил ей эти снимки.
– Ты же ее не преследовал? — наивно спрашиваю я.
– Пошла ты, — фыркает Остин, раскачиваясь на стуле, он скрещивает руки на груди. — а ты почему ее не навещала?
– Не твое дело.
Остин усмехается и угрожающе придвигается ближе. Его лицо кривится от хитрой улыбки.
– Мое общение с миссис Гибсон тоже — не твое дело, — он давит на мою совесть. Все таки это я притащила его на разговор.
– Она не хотела, — отрезаю я.
– Гонишь, — цокает он. — она скучала по тебе. Вечно рассказывала про свою доченьку, такую добрую и отважную.
Остин осматривается в поисках доброй и отважной, но перед ним только я. Его ехидная натура начинает меня раздражать.
– Она не хотела, чтобы я приезжала, каждая моя попытка заканчивалась скандалом, — я вижу, как уголки его губ опускаются. — ты не сказал всей правды.
Он отстраняется и явно задумывается, вспоминает что-то, но пожимает плечами. Делает вид, что не понимает.
– Остин, ты ей в чем-то помогал. У вас была переписка с помощью фотографий. На обратной стороне ты оставлял ей сообщения или что-то вроде того.
– Я вообще думал, что она с Белфордом мутит какие-то дела, — почти шепотом говорит он. — она слишком часто бывала в башне. Но потом она попросила меня достать один ключ.
Остин перебирает края салфетки, заламывая их. Кривит улыбку.
– Почему она тебя об этом попросила?
– Она знала, что может просить меня, о чем угодно, — Остин ухмыляется. — и потому что я могу достать, что угодно. Без палева.
Значит, у Белфордов есть люди, которые на них работают. А у мамы был Остин. Он буквально служил ей так же, как и Тайлер Ричарду.
– Что это за ключ?
– Она велела не спрашивать, целее буду. Ключ я должен был выкрасть у Гилберта.
Да, он любит риск. Прямо у Гилберта?
– Не напрягайся. Он ничего не знает, я же жив, — Остин гордо улыбается, и все продолжает аккуратно складывать салфетки треугольниками на край стола. — не знаю, от чего ключ. Но штука важная, походу. Он ее на шее носил, мне пришлось изощриться, чтобы незаметно содрать его. Чем сложнее задача, тем больше оснований сейчас же приступить к ней.
– Мама так говорила, — шепчу я.
– Войнич, — цокает Остин.
Я прищуриваюсь, не понимая, что за слово он сказал. Он улыбается:
– Вы говорите, что нужно подготовить себя к свободе. Но кто был лучше подготовлен к ней, как не ваша мать? Разве не ангельская была у нее душа? А к чему привела вся ее доброта? Она была рабой до последнего дня своей жизни.
Я хлопаю глазами. Он кого-то цитирует? Строки поразительно точно отражают реальность.
– Я не пропускал ее пары, знаешь, — он ставит заключительную точку.
Кажется, до меня начало доходить.
Это и есть та пропасть между мной и мамой. Это ее мир. Книги, цитаты целыми абзацами, которые она применяла в рандомные моменты. Она всегда была умной, недосягаемой, уверенной. Единственное, неразумное событие в ее жизни – это беременность в шестнадцать лет. Я – ее неразумное событие. Между нами пропасть, даже после ее смерти.
Теперь понятно, почему они с Остином нашли друг друга. Я снимаю с шеи кулон и кладу на стол. Он, наверняка, знает, что это.
– Да, ключ, — он кивает и вертит шарик в руках. — его я и снял с Гилберта.
– Это ключ? Ключ, о котором ты говоришь?
Остин лишь трясет перед моим лицом голубым шариком.
— Значит, она оставила его тебе, — он усмехается. — носи, но не забывай, я его достал.
Остин хитро улыбается. Может достать, что угодно.
– Думаешь, они могли убить ее из-за этого? — я тру лицо, натягивая кожу.
– Из-за того, что он открывает, возможно.
– Пусть пока останется у тебя, — я отодвигаю кулон подальше от себя и ловлю на себе его смеющийся взгляд, искорки в зеленых глазах мечутся от кулона ко мне.
– Держать в руках взрывчатку неприятно. Понимаю.
Он накрывает его ладонью, затем поднимает украшение, но показывает мне уже пустую руку. Кулона и след простыл. Мой рот открывается от удивления.
Вот же фокусник. Он был нужен ей.
И он нужен мне.
– Остин, ты же поможешь мне?