Сопротивление

Он копался в моем доме.
Я поворачиваю в коридор, по которому Остин быстрым шагом, поторапливая друга, уходит, но его рост не позволяет полностью скрыться в толпе. Я вижу его и с каждым шагом приближаюсь все быстрее. Вот между нами остается метр. Хватаю за руку.
— Знаешь, ты ушел не попрощавшись, и устроил такой бардак в моем доме, — сгоряча говорю я, ожидая реакции.
Но получаю лишь смешок его друга.
— Братан, даже не попрощался с девчонкой наутро? — смеется его товарищ, толкая Остина в бок.
Остин одергивает руку и наклоняется к моему лицу.
— Угрожать мне вздумала? — цедит он.
К горлу подступает обида, и что-то невысказанное. Разбухнувшая рана моего молчания и вечной покорности вот-вот лопнет.
Это не касается его лично, это следствие моего послушного поведения. Такие, как он приходят — берут своё — уходят. А когда ты спрашиваешь «какого хрена», они улыбаются, зная, что ты не способна. Ни на что.
— Не умеешь, не берись, — улыбается он, довольный моим смятением.
Я теряю последние капли терпения и со всей силы толкаю парня. И ни разу не задумываюсь о том, что противник раза в четыре меня больше и сильнее. Остин ударяется спиной о стену, студенты рядом ошарашено расходятся. Ладошки колет от злости, которой я ранее не испытывала. Будто это он убил мою маму и смеется мне в лицо. Как меня достали напыщенные парни со смазливым лицом. Самомнение до небес, а как за свои действия отвечать, так голову в песок.
— Боишься, что найдут твои дешевые фотки? — мои глаза бешено бегают по его лицу. Лицу, надевшему маску невозмутимости, она в ужасе скрывает его стучащее в ребрах сердце и гул в его ушах. Я перехожу на шепот. — Влюбился в свою учительницу, не ты первый, не ты последний.
Его зрачки расширяются.
— Тебя не допрашивали, когда она погибла? А то, кажется, ты ее преследовал со своими тупыми фотографиями. Ты, в любом случае, должен быть первым подозреваемым.
Остин хватает меня за горло и швыряет к стене, на то место, где только что находился сам. Я чувствую боль в спине, и хватаюсь за горло, впиваюсь ногтями в его руку.
— Как ты смеешь о ней говорить?
Его губы дрожат. Но он медленно теряет свою вспыхнувшую ярость. Я вижу, как она болезненно тускнеет, оставляя в его глазах бессилие. Хватка слабеет. Светлые глаза наливаются скорбью.
Кто-то решительно отрывает нас друг от друга. И это последний, кого я хотела бы увидеть в этот момент. Снова. Это происходит снова. Он появляется, как только где-то начинается шумиха. Тайлер грубо толкает Остина в грудь,заставляя отойти от меня. Сейчас он увидит причину  шумихи во мне, поймёт, что это не случайность. Так и до отчисления недолго.

— Да она сама на него кинулась! — выкрикивает друг Остина.
Спасибо, что бы мы без тебя делали, защитник?
Но Тайлер бросает на него взгляд, и тот мрачнеет, начинает разглядывать пол.
— Виноват, окей? Это я виноват, — Остин поднимает руки, будто сдается.
Тайлер косит глаза в мою сторону. Я ловлю себя на ощущении, что он может снести мне голову, и его взгляд ничуть не поменяется, безжалостный, непробиваемый. Но он не произносит ни слова.
— Этого больше не повторится, я тебе обещаю, — умоляет Остин, нервно облизывая губы.
— И что здесь за шум? — расталкивая зевак, к нам пробивается профессор в возрасте. Она поправляет пиджак и строго смотрит на меня и на Остина.
— Все в порядке, миссис Никсон, — наконец, говорит Тайлер. — они громко дурачились.
— Остин, не приставай к первашам! — гаркает она и улыбается Тайлеру, отдавая ему стопку книг. — Тайлер, помоги, нужно отнести в двести пятую.
Тайлер берет книги, и они неторопливо уходят.

Остин поднимает свою спортивную сумку и какую-то тетрадь с пола. Мои глаза округляются — только не это! Он смотрит в мою развернутую тетрадь, но потом молча отдает. Я выдергиваю ее из его рук, набрасываю рюкзак на плечо и быстро ухожу. Он видел, наверняка, она, как назло, была открыта на странице с семейным древом Белфордов.
Мне плохо.
Я вылетаю за пределы здания и вдыхаю побольше воздуха. Ругаю себя за несдержанность, за мимолетную злость, которая вылилась в хаос.

Не создавать проблемы, не создавать проблемы.

Отдышавшись, я сажусь на ступеньках и упираюсь локтями в колени. Над Олдбергом сгущаются тучи, пророча холодный дождь. Но меня вдруг накрывает теплой курткой с мехом внутри. Я поднимаю глаза и вижу надо мной Тайлера. Начинаю перебирать в голове сотни вариантов ответов, когда он спросит о скандале с Остином. Но он садится рядом, его плечо прислоняется к моему.
— Не трогай моих товарищей по команде, ладно? — просит Тайлер, смотря вдаль.
Он вообще видел Остина? Он меня одной ногой раздавить может. Я задумываюсь и не успеваю ответить, как он рукой подзывает Эрнесто.
— Эрни, не забудь, сегодня придет доктор Гауден.
Парень переминается с ноги на ногу, его маленькие глаза смущенно разглядывают меня из-под толстой оправы очков.
Тайлер дотягивается до его ног и завязывает шнурок на ботинке. Эрнесто потирает нос, продолжая пялится на меня. Так, он реально им сопли подтирает.
— Я уже попросил, тебя освободили с последних пар, иди, тебя проводит Хиз, — проговаривает Тайлер и достает пачку сигарет.
— Спасибо, Тайлер, — с детской наивностью говорит он и уходит, постоянно оборачиваясь на меня.
Я наблюдаю, как Тайлер закуривает и выпускает дым в противоположную от меня сторону. Мой взгляд скользит по его профилю, по лбу, приподнятому кончику носа, аккуратным губам, подбородку и линии челюсти. Хочется на секунду прикоснуться к щеке, чтобы почувствовать бархатную кожу цвета молочного шоколада.
Это еще что за херня? Я отворачиваюсь.
Капля доверия, капля моего доверия. Никто ее здесь не получит.
— Ты становишься проблемой, Гибсон, — он выдыхает дымное кольцо.
Я чувствую, как лицо покрывается иголками. Если бы я услышала подобное от Гилберта, было бы ясно, что это угроза. Но Тайлер, я не понимаю.
— Будешь так себя вести, и я даже не успею узнать тебя поближе прежде, чем Олдберг избавится от тебя.
— Зачем?
Тайлер поворачивается, в его глазах искрится любопытство. Но оно тут же поглощается рутинным взглядом. Он опускает голову, уязвленный моей внимательностью.
– Пойдем на банкет, сходим, развеемся.
Мое лицо искривляется в недоумении. Его Хизер попросила хорошенько?
– Это приглашение пойти с тобой?
Он молчит.
– Обязательно идти с мужчиной под ручку? Я могу и сама пойти.
– Хватит всему сопротивляться. Ты в Олдберге, Дженнифер, оставь феминизм другим местам и другим людям. Здесь это не поможет.

Да, обязательно. Вот, что это значит.
В Белфордский дом ты войдешь по тем правилам, что придумали они. Пора подстраиваться, приспосабливаться — если я хочу добиться правды.