Сопротивление

Мой мобильный не затыкается. Две недели мне звонит отец, уговаривая вернутся домой. Его последние надежды рухнули, когда он услышал, что меня приняли в Университет. Теперь он звонит, чтобы я просто вернулась. К черту учебу.
Я доедаю хлопья с холодным молоком, микроволновка обрекла меня на это мучение, когда перестала включаться. Интересно, лучше поднять волосы наверх или оставить распущенными? Я вглядываюсь в коридорное зеркало, поправляя розовую рубашку и черные джинсы. Выглядит прилично для первого учебного дня. Телефон снова вибрирует, я беру трубку, попутно надевая лоферы.
– Ало, — говорю я, но на том конце молчат. — ало!
– Совсем конченная?
Я слышу голос Майка, и чуть не выпускаю из рук телефон, отрываю его от лица и смотрю на номер. Неизвестный.
По телу пробегает мелкая дрожь.
– Ты меня заблокировала, дрянь! Все, что между нами было, ты просто заблокировала?
Я нажимаю кнопку сброса. Блокирую номер. И вспоминаю, как дышать. Голос Майка такой честный в своей ненависти, и такой лживый, когда он извиняется. Я вспоминаю, как сижу на корточках, закрывая лицо руками. Чувствую струю, которая скверно течет из моего носа. Металлический запах будто до сих пор в носу. И его шаги, неуверенные, невинные. Как он садится рядом и говорит, что не понимает, как это произошло. Клянется, что больше никогда меня не тронет.
Я не вернусь. Не приеду, точно не сейчас. Как бы Олдберг ни вцепился в меня всеми зубами, я буду здесь. Пусть лучше этот город перемелет меня в своем насильственном танце, чем я буду снова этим ничтожеством, которым ощущала себя рядом с Майком, рядом с отцом.
....
Университет переполнен людьми. Абитуриенты собираются в большом зале. Я вхожу вместе с толпой, и мои глаза поднимаются к потолку, украшенному лепниной. Колонны выгравированы мифическими существами. У Белфордов особая любовь к местному фольклору. Волки с крыльями, огромные олени с раскидистыми рогами, рыбы невероятные в своей длине, поедающие собственных собратьев. Высокие окна в полукруглых арках освещают зал, солнечные зайчики бегают по мраморному полу. В главном зале университета я никогда не была. Я стучу носком обуви по дубовой скамье. Мама так сильно ненавидела Белфордов, но любила университет, который построил Эрик.
Оценивающе осматриваю таких же, как я. В зале стоит гул наших голосов. Некоторые сильно выделяются строгостью своих нарядов, но есть и обычные студенты, которые не особо заморачиваются над образом. Я облегченно выдыхаю  и протискиваюсь на задние ряды. Сажусь на первое попавшееся место, девушка рядом сдвигает сумку и мило улыбается.
Мне даже приходит в голову идея о веселой студенческой жизни.
Но внезапно меня окутывает знакомый сладкий запах выпечки, словно я нахожусь у Робинсонов в булочной. У них лучшие ватрушки, я все же наберусь смелости и зайду завтра. Или послезавтра.
– Какого хрена ты, сучка, здесь?
Николь.
Это ее голос, только не тот детский и веселый голосок. Он злой, пропитанный ненавистью. Я поворачиваюсь назад. Николь сидит прямо за мной. Блондинка в рваных джинсах и растянутой футболке смотрит на меня с презрением. Я не понимаю и радостно улыбаюсь ей. Может, она шутит.
– Николь, я, — начинаю говорить, но меня обжигает звонкая пощечина.
Я вскрикиваю от неожиданности и зажмуриваюсь от удара. В голове звенит. Жар растекается по лицу.
Поднимаю покрасневшие глаза на Николь, которая, кажется, готовится плюнуть мне в лицо, ее взгляд наполнен отвращением ко мне. Я ничего не понимаю.
– Почему? — шепчу я, вспоминая ее. Маленького, смешливого, пухлого ребенка. Николь — частичка меня, нежность, которой мне не хватало. Она ни на кого более не была похожа. Озорная, но ласковая.
Но девушка облизывает губы, завязывая и без того короткие волосы в хвост. Она драться собирается?
Шепот сотен голосов нарастает, и я начинаю различать слова. Важные слова – метки на моей судьбе.
– Которая сбросилась с башни, точно, — сплетни, будто к коже липут, когда их неосторожно бросают в мою сторону.
Мы привлекли всеобщее внимание. Отлично.
– Ее мать?
– Гибсон, которая литературу вела.
– Не выбросилась, – различаю я нечто странное. – я тебе говорю, Белфорды сами ее, – но, как только я оборачиваюсь в сторону, откуда доносится этот голос, он стихает.
Они, наверно, видят, как у меня дрожат коленки, как краснеет мое лицо. Толпа трещит, их скользкие взгляды тыкают в меня вилами инквизиции. Я максимально сжимаюсь, словно это поможет мне исчезнуть из их поля зрения.
Рыжий высокий парень проталкивается к нам и одергивает Николь за руку.
– Ник, хватит с нее, — умоляюще просит он, нагнувшись к ней.
– Остин, пошел ты! Иди сфотографируй кактус или поиграй в мячик с мальчишками, — огрызается Николь.
Остин.
Это его я видела в деканате. Значит, он дружит с Николь.
– Тебе здесь не место, — по слогам произносит Николь, подходя ко мне.
Боже. Сколько раз я это уже слышала?
Она хватает меня за рубашку, наши лица оказываются в сантиметре друг от друга. Я смотрю в те же серо-голубые глаза, которые были моим спасением, моей верой. Глаза настоящего друга.
Она хочет сказать что-то, но ее отбрасывает назад с такой силой, что Николь срывает пуговицу моей рубашки, за которую держалась. Я вижу за ее спиной Тайлера. Твердый взгляд падает на меня, я цепенею. Его левый глаз едва заметно подергивается, он неподвижно держит Николь за футболку, которая от натяжения, облепила ее спереди.
Окружившая нас толпа расступается, будто по немому сигналу. Не остается никого ближе, чем в двух метрах.
– Мы не выясняем отношения в стенах Университета, — строго говорит он, наклоняясь к ее уху, подтягивая девушку еще ближе.
Николь тупит взгляд в пол.
Что? Она боится его?
Я сжимаю край рубашки, зубы автоматически откусывают кожицу губы. Тревожность усиливается с каждой секундой, пока я наблюдаю за точным и короткими движениями Тайлера, будто он делал это сотни раз. Никто даже не собирается выяснять, что произошло между нами.
Но еще больше меня пугает реакция Николь.
– Повтори, – приказывает Тайлер.
– Мы не выясняем отношения в стенах Университета, – бормочет Николь, не отрывая взгляда от мраморных узоров. Ее белые ресницы дрожат.
Быть не может. Я никогда не видела, чтобы кто-то держал под абсолютным контролем целую кучу народа.
Мой взгляд скользит по Тайлеру. Серая толстовка с какой-то сиреневой геометрией спереди, обычные брюки, те же старые кроссовки. Слегка взъерошенные влажные волосы. Обычный, он самый обычный.
Но моя интуиция кричит о собственной беспомощности. Неужели, там внутри под поношенной одеждой, прячется зверь, похлеще Гилберта. Я сталкиваюсь с его глазами. Преисподняя в золотых осколках радужки. Окончательно понимаю. Я боюсь его.
– Все в порядке, мы просто поссорились, — говорю я, набравшись смелости. Не понимаю, что здесь происходит, но это нужно срочно прекратить.
– Заткнись, — озлобленно бросает Николь.
– Робинсон, когда ты уже захлопнешься? — раздается смешок Гилберта за моей спиной. Его голос я узнаю с первого слова, мне не нужно оборачиваться, чтобы убедиться в том, что надо мной нависает его фигура. – Мы не можем начать из-за вашего представления, девочки.
Меня обдает ароматом леса и шишек, или я сама себя накручиваю. Но почему-то каждой клеткой я ощущаю давление его взгляда. Разговоры окружающих переходят в шепот.
– В конце концов, подруги поссорились, чего только не бывает! — восклицает, уверенный женский голос. — Расходимся, ребята!
Высокая девушка размахивает руками, разгоняя студентов. Ее пушистые рыжие локоны подскакивают от резких движений. Костюм из черных брюк и голубого пиджака подчеркивает все ее достоинства. Если бы мы встретились на улице, я бы подумала, что столкнулась с ангелом Виктории Сикрет.
– Расходимся, по своим местам! Остин, милый, почему все еще стоишь?
Парень цокает и плетется к бархатным креслам. Я отмечаю, что Остин не боится никого, из этой компашки, но нехотя подчиняется. Девушка и Остин так похожи, их огненно-рыжие волосы и ярко зеленые глаза, высокий рост сразу привлекают внимание.
Николь теряется в толпе. А Тайлер изучает меня, наклонив голову вбок. Его лицо не пропускает никаких эмоций, кроме любопытства. Мы ведь уже встречались у башни, а он рассматривает меня, будто увидел впервые.
– Ты скажешь свое имя?
Ах, имя.
Хочется ответить резкое «нет». Но это кажется небезопасным.
– Дженнифер, – говорю я, оглядываясь по сторонам. – Дженнифер Гибсон.
– Сядешь с нами, Дженнифер Гибсон, — он берет меня за руку.
Мы проходим десятки рядов. Уже почти у сцены, я начинаю нервно вращать рукой.
– Нет, стой.
Но Тайлер оборачивается и кидает на меня непонимающий взгляд. Пальцем указывает на свободное место. Да ну, парень, ты привык, что тебя все слушаются?
– Первый ряд, дорогая, это лучшие места, — говорит рыжая незнакомка, которая, похоже, всем тут заправляет. Она сворачивает свой голубой пиджак в рулон. Есть в ней что-то неискреннее, но она хотя бы не лупит меня по лицу и не бросается обвинениями. Выбирать не приходится.
– Хиз, сядь, — говорит ей Тайлер, оглядывая зал.
И девушка садится рядом со мной.
Она тянет меня за собой. Теперь мне открывается вид на Тайлера снизу вверх. Он закатывает рукава, его руки напряжены, он сам весь напряжен и сосредоточен, меня все больше завораживает тик его левого глаза. Готова поспорить на Кольт М1911 из коллекции дедушки, что этот парень гребанный контрол-фрик. Его глаза жутко следят за всеми в этом зале.
– Наверно, не помнишь. Меня зовут Хизер, — девушка толкает меня локтем.
Не помню, чего?
– Дженнифер, — я улыбаюсь в ответ.
– Гибсон, это всем известно, солнце, — заверяет она, и я съеживаюсь.
Всем известно.
Даже этот инцидент с Николь вызывает у меня ужас лишь от того, что на нас все смотрели. Если в Олдберге есть человек, который не изменится в лице, услышав мое имя, я хочу с ним познакомиться.
— Наше дело заботится друг о друге. Но лучше не жалуйся Тайлеру или Гилберту, хорошо? Мальчики по-своему решают проблемы, иди сразу ко мне.
Часть меня очень рада, что кто-то в этих стенах готов оказать мне протекцию, а другая спрашивает: какого, сука, хрена здесь происходит? Я не хочу быть заметной, более того, я не буду никому жаловаться. Пожаловаться Гилберту? Она себя слышит?
Хизер застывает с улыбкой. По мне расползается чья-то тень.
– Миссис Гибсон была нашим ангелом-хранителем, — надо мной нависает Гилберт, его ладони оказываются на моих подлокотниках, я тут же вжимаюсь в кресло.
Под его темно-синей рубашкой проглядываются перетекающие друг в друга холмы мышц. На шее выступает кусок татуировки, видимо, тянущейся по телу.
– Не пугай ее, – возмущается Хизер. – Гил, вали за кулисы!
Он потешно отдает честь и разворачивается в сторону сцены.
Хизер демонстративно помахивает на себя ладонями, словно веером.
– Я с ними с ума сойду.
– Ты очень ответственная, — подмечаю я, надеясь на дальнейший диалог.
– Потому что, я — Хизер! У всех родителей есть ожидания от своих детей, но от Хизер ждут, что она устроит праздник, идеальный праздник.
Как будто я знаю, кто ее родители. Что-то внезапно щелкает в моей голове. Я заново разглядываю ее рыжие кудри, короткий нос и длинные ресницы. Хизер.
У Сабрины была лучшая подружка, по-моему, ее тоже звали Хизер.
Точно.
Это она, рыжая девчуля бывала у нас в гостях, но Сабрина и Хизер были старше меня на пять лет, я не могла проводить с ними много времени. Поэтому я просто была где-то рядом, слушала разговоры, «взрослые» разговоры.
– Ты не первокурсница, – тихо говорю я.
– Нет, я заканчиваю в этом году, — ее зубы сверкают идеально белым цветом. — но ответственность за Университет лежит на плечах его потомков.
Потомков.
Я замираю с тупой улыбкой на лице. По моим рукам рябью пробегают мурашки. Она Белфорд.
– Дорогие абитуриенты, — Гилберт начинает свою речь. — этот Университет дал мне не только образование, но и научил дружбе, преданности и ответственности. Университет, имени поистине великого человека, Эрика Белфорда!
В зале раздаются бурные аплодисменты, подтверждая его величие. Гилберт расхаживает по сцене, его оксфорды с круглыми носками блестят мне прямо в лицо.
– Мне остался лишь год в этих стенах, а вы только начинаете свой студенческий путь, и я хочу вам сказать, друзья, он будет тернистым, – мы вдруг пересекаемся взглядами. – это место взрастит из вас сильных духом, достойных людей. Вы столкнетесь с трудностями, но не бойтесь их. Нерешаемые, на первый взгляд, задачи куют из нас сталь.
Прекрасная речь.
Он вчера трахался, глядя на церковь. Предлагаете просто забыть это?
– А настроение вам поднимет моя невероятная и харизматичная сестра. Встречайте, Хизер Белфорд! Прошу, — Гилберт протягивает руку со сцены.
Моя соседка подскакивает, ее спина становится ровнее, а голова выше. Сцена уничтожает стеснительных и слабых и превозносит тех, кто рожден для софитов. Хизер явно из второй категории, она держится перед десятками глаз так, будто это ее естество.
Я не помнила, что ее подруга тоже была из этой семьи. Из сотен горожан Сабрина не нашла друзей лучше Белфордов?
И пропала.
Все, к чему они прикасаются – гибнет.
Я выглядываю через несколько сидений и нахожу Тайлера. Он смотрит перед собой и беспрерывно кивает, пока Остин ему что-то торопливо говорит. Рыжий парень постоянно трет колени, я начинаю переживать за его джинсы, как бы там не осталось дырки. Он, словно оправдывается за что-то, может, он просто слишком эмоциональный.
Выступление Хизер плавно перетекает в речь директора. Сухой высокий мужчина в очках, напоминающий завядшую яблоню в саду бабушки, которую мы забывали поливать. Затем студенты начинают вставать со своих мест.
– Занятия еще не начались, а я уже устала, — с толикой наигранности ворчит Хизер, вернувшись на свое место. Она вдруг начинает накручивать на палец мой коричневый локон. И меня внутренне передергивает от ощущения дежавю. Она уже крутила мои волосы в своих руках. — солнце, приходи к нам на банкет.
Хизер уже тянет меня за руку, проталкиваясь к выходу, пока я ищу глазами Николь. Но ее нигде нет.
Как только мы оказывается за пределами тяжелых стен, я со всех сил вдыхаю свежий воздух. Ступеньки кишат студентами.
– Что за банкет? — спрашиваю я, вытирая свою обувь, на которую только что кто-то наступил.
– Конец первой недели обучения, — тараторит Хизер с лицом полным недоумения, словно ей приходится объяснять мне аксиому. — ежегодный банкет! Миссис Гибсон всегда приходила.
Моя бровь дергается.
– Этот банкет, как бы тебе объяснить, — она задумывается, но обнаружив неподалеку Тайлера, Хизер тянет его за толстовку. — Тайлер, я хочу позвать Дженнифер на банкет.
Он улыбается, мотает головой. Я даже не замечаю, как повторяю его улыбку.
– Любительница истории? — спрашивает Тайлер.
– Банкет, понимаешь, немного напоминает бал, — объясняет Хизер.
– Это и есть бал, — перебивает он, — они там устраивают торжество девятнадцатого века и притворяются аристократами.
Моя улыбка расширяется.
Тайлер работает на Белфордов, но ему можно произносить такое вслух? Они с Хизер, наверно, хорошо друг друга знают.
– Приходи, потанцуешь с Дженнифер, она больше пока никого не знает, — Хизер ехидно толкает его локтем.
– Меня не приглашали.
– В этом году папа зовет тебя! Ты много работал.
Папа. Это режет мне ухо, но они ведь просто семья, у Ричарда есть дети. Как минимум Гилберт и Хизер, и они очень разные.
– Если туда попадает лишь избранный круг по приглашению, я не думаю, что мне там будет место, — робко произношу я.
– Тебе не о чем переживать, — вдруг отвечает Тайлер, — папочка никогда не откажет своей милой Хизер. Она медведя на бал приведет, значит, все будут с ним танцевать.
На секунду мне кажется, что это могло быть реальной историей.
– Послушай его, — усмехается Хизер. — ты моя подруга, и я тебя пригласила!
Подруга? Мы посидели рядом две минуты, а дружила ты с Сабриной. Я сглатываю раздражение, которое копится во мне с самого утра. Моя настоящая подруга дала мне пощечину, а теперь ее и след простыл.
Хизер продолжает болтать о странном преподавателе, о закончившейся подписке на каких-то платформах, о проигрыше папиному другу в шахматы. Тайлер берет ее телефон.
— Кстати, зачем ты обокрал Бенни, — она оттягивает его толстовку. — ему итак нечего носить.
— Я продлил, держи, — он отдает ей телефон, и Хизер взвизгивает от радости.
Продлил подписку?
Их отношения крайне доверительные. Дочка Белфорда вот так просто отдает свой телефон в руки обычного парня, который работает в их доме?
Он ведь даже не спросил у нее пароль.
В кармане вибрирует уже мой телефон. Если я увижу неизвестный номер, то сброшу и забуду об этом. Майк, становись в очередь, из людей, которые сегодня хотят свести меня с ума. Но мои глаза округляются.
– Дедушка?
Я быстро спускаюсь со ступенек универа, забывая о новых знакомых. Почему-то сердце забилось чаще. 
– Ни во что не ввязалась! О чем ты говоришь? – он хрипло отвечает, и я уже пересекаю мост. – Я сейчас приду, не выходи из дома.