Сопротивление

Меня окатывает ледяной волной. Обрушившаяся вода столь мерзлая, что мое тело словно сжигает от холода. Я подскакиваю, сон развеивается, не оставляя от себя и следа.
Маты чуть не соскакивают с языка, но я вижу перед собой Ричарда. Он швыряет металлическое ведро в сторону и оглядывает меня.
Самодур.
Футболка и брюки прилипают к телу. Я поднимаю с дивана, на котором спал, спортивную сумку и форму. Обливание водой сочту, как просьбу уйти.
— Я просыпаюсь, спускаюсь, и первое, что вижу, это ты, — констатирует Белфорд, уперевшись руками в кофейный столик.
Потерпишь. Мое утро началось не лучше, знаешь ли.
— Я поздно закончил, — как же я хочу снять всю мокрую одежду. — не хотел будить маму.
И поэтому посмел остаться в башне. Да. Не велите казнить, господин.
Раньше я часто ночевал в башне, но наши отношения ухудшились после пары случаев. Рука автоматически тянется в карман и перекатывает шарики пальцами.
— Поговорил с Адамом? — он усаживается в кресло напротив и подзывает Ванессу рукой. Женщина выносит две чашки кофе.
Ричард кивает мне, мол — пей, не стесняйся. И я глотаю черную смесь, горечь разливается во рту. Зато я чувствую тепло.
— Значит, вы договорились? — вопрошает Ричард, зрительный контакт, долгая пауза. — Тайлер, я имею в виду, у тебя много забот и без Адама. Гилберт и Адам неплохо ладили, я подумываю передать коммуникацию с Авалоном Гилберту.
Когда они хорошо ладили? В школе? Я опустошаю чашку наполовину.
Зачем он мне это говорит, если уже все решил. Я лишь исполнитель, никогда в жизни Ричард не спрашивал моего совета.
— Как думаешь, — начинает он, и мои глаза расширяются. Серьезно? — Гилберт сможет приструнить Адама?
Я чуть не поперхнулся. Приструнить Адама, старик, даже у тебя не получается. А Гил не самый лучший переговорщик.
— Спроси у него как-нибудь аккуратно.
Оставив меня наедине с гулящей головой, Ричард уходит. Я допиваю кофе, глядя на восход солнца в заснеженных вершинах. Собираю вещи и хлопаю себя по мокрым брюкам, по пути просохну или заехать домой?
На первом этаже мимо меня проносится Ванесса.
— Очень вкусный кофе, Ванесса, спасибо, — бросаю ей вслед.
Она улыбается и скорее идет на кухню. Но спустя минуту возвращается с банкой в руках. Женщина безуспешно прокручивает крышку подолом своего серого строго платья.
— Давайте, давайте, — я забираю у нее банку.
Действительно, крепко закручена. Я надавливаю на крышку так, что костяшки белеют. Раздается хлопок.
— Вот спасибо, Тайлер!
Ванесса ликует. Как мало нам нужно для счастья, маленьким муравьишкам, что торопливо носятся по дому Белфорда.
— Ты весь мокрый, — вдруг замечает она, и я тут же разворачиваюсь к двери.
Но она оббегает меня, преграждая путь. Субтильная, высокая Ванесса всегда ходит чуть сгорбившись, но сейчас она выпрямляться и упирается руками в боки. Да ну, меня сейчас отругают.
— Мистер Белфорд поднялся наверх, а потом спустился недовольный и попросил у меня ведро.
Да, да. Примерно так я себе это и представлял.
— Я ж не знала, — ее глаза застилает печаль.
— Знаю.
Я обхожу её, но Ванесса кладет руки мне на плечи и разворачивает.
— Переоденься, возьми одежду Бена.
А Бенни очень обрадуется, когда не найдет одной из своих двух толстовок. Но она настойчивая.
Поэтому я уже стою перед зеркалом в комнате Бена и всовываю голову в серую толстовку её сына. Фиолетовые ромбы спереди смотрятся так по-детски. Даже прикольно. За мной наблюдает Ванесса, хихикая от того, как я разглядываю рисунок.
Может, это и есть его секрет позитива? Бенни видит мир не так, как мы. Только наполовину, видит лишь правый глаз. А через левый проходит тугой шрам, о причине которого он мне так и не рассказал.
— Смотрю на тебя и вижу Дастина.
Ванесса бросает мне в спину слова, которые обдают холодом побольше какой-то воды. Она здесь уже много лет, конечно, она помнит Дастина. Наверно, лучше, чем я.
Может, не будем? Я готов говорить о чем угодно, но не об отце.
— Он любил тебя, Тайлер.
Что-то в висках давит. Я кашляю и задорно подбрасываю рюкзак.
— Мне пора, спасибо, Ванесса. Передайте, Бену, что верну завтра эти ромбики.
Я вылетаю из башни. Как можно скорее мне хочется оказаться подальше отсюда. Благо, утренний воздух в Олдберге — это подарок свыше. Забрасываю вещи в салон и завожу машину. Но еще раз наполняю легкие кислородом, вытираю лицо ладонью, словно она снимет это состояние. Смотрю на фонтан и образы родителей расплываются под гнетом больших карих глаз, что я здесь встретил. Как странно, те же места, мимо которых ты проходишь ежедневно, обретают новый смысл с появлением цепляющих людей.
Собравшись с мыслями, я отъезжаю от Белфордов и двигаюсь по привычному пути в Университет. Останавливаюсь на светофоре, поворачиваю голову влево, зная, что увижу в окне дом Остина. Но вижу его. Рыжая челка выбивается из-под капюшона, он что-то таскает до металлической бочки и возвращается в дом, повторяя свои действия снова и снова. В какой-то момент Остин останавливается у бочки, достает спички и чиркает одной из них о коробок. Огонек сверкает в его пальцах, а затем полыхает и все то, что он отправил на сожжение. Бочка сдерживает дергающееся пламя.
Выстроившаяся очередь за мной нервно сигналит. Черт.
Жму на газ.
Что можно жечь с первыми лучами солнца? Остин не дает мне покоя, раньше мы были ближе. Но с появлением Кассандры Гибсон что-то изменилось. Сначала я думал, он просто тащится от нее. Но с каждым днем моё внимание сосредотачивалось на деталях, и взбалмошный, высокий, веселый Остин кажется мне совсем не тем, кем он притворяется.