Сопротивление

Майк бежит за мной, я срываю колени в кровь, когда падаю на бетонный пол. Не могу найти выход в грязном гараже. Воздух загазован, мне сложно дышать. Среди пыли появляются его белые волосы и холодные голубые глаза.
– Ты улыбалась ему! — он берет меня за шиворот рубашки и вжимает в свою машину.
– Майк, прошу тебя, успокойся, — я безумно глотаю воздух.
С начала лета я помогаю в строительном магазине его дяди. И я была по-настоящему счастлива, когда он предложил мне работу. Велел быть вежливой, улыбаться и консультировать покупателей. Но с каждым днем он менялся, у нас начались споры. Он указывал пальцем на компанию парней и говорил, что они приходят лишь полюбоваться на меня. Загадкой остается, зачем тогда они купили десять литров краски, малярные кисти и четыре ведра. Я так привыкла быть виноватой.
А теперь я становлюсь на носочки, чтобы хоть немного вздохнуть, пока он железной хваткой держит меня за горло.
– Ты видела, как он на тебя смотрел? Он хотел тебя!
Майк маниакально бегает глазами по моему телу, всасывает воздух и сам себе кивает.
– И тебе это нравилось, ты специально.
Из последних сил я толкаю его ногой, попадаю в колено. Он сгибается. Это мгновение дает мне фору, и я бегу к железной двери. Но чувствую его руку на своем запястье, он отшвыривает меня назад. Перед глазами появляется железный шкаф, увернуться от которого у меня нет никаких шансов.
Я вскакиваю с кровати, наполняя легкие воздухом с такой силой, будто не дышала всю ночь. Сердце гулом барабанит в ушах. Я оглядываю комнату, вспоминая, кто я и где. Оптимистично верю, что однажды этот день перестанет мне сниться. Но это был лишь один день, один из многих. Это был бесконечный ад.
Вот во что превратились наши отношения.
И теперь розовые обои, белые покрывала, мягкая кровать, кажутся мне всплеском эндорфина. Комната Сабрины.
Она осталась без малейших изменений, заслуга дедушки. Он приводит в порядок каждую пустующую комнату в этом доме. Ведь раньше здесь жила его семья, крепкая и дружная. Гарольд, его жена и две очаровательных дочки. Первой он потерял Сабрину, без метафор, она пропала без вести. Я скидываю ноги с кровати на ее мягкий коврик. Девять лет, поверить не могу. Прошло девять лет. Мне было одиннадцать. С фотографии в рамке на меня смотрят две чудесные девочки, темноволосая, яркая задира, именно такой была моя мама, и ее нежная, милая сестра – Сабрина. Я помню, как в детстве трогала ее кожу, не понимая, почему моя смуглая, а ее белоснежная, казалась мне бархатной. В детстве я никогда не ощущала ее своей тетей, да и маленькая разница в возрасте делала нас больше сестрами. Мама родила меня очень рано.
Затем ушла и моя бабушка, ее забрало больное сердце, но она уходила от нас медленно, потухая. Дедушка, должно быть, самый сильный человек из всех, кого я знаю. Теперь и его старшая дочь, Сандра, покинула нас. Один за другим, они все оставили его. Но он же волк старой закалки, а не какой-нибудь рядовой мужчина, который сопьется от горя.
Я надеваю джинсовый комбинезон и заворачиваю волосы в пучок, спускаюсь на крыльцо, предварительно налив чашку душистого чая. Кажется, вкуснее чая, чем у дедушки, я нигде не пробовала.  Смотрю, как он бережно вычесывает собаку у ее будки, комки шерсти взлетают в воздух. Я сажусь на ступеньки и машу ему. Меня захватывает абсолютная безмятежность, это место, застывшее во времени, напоминает, что у меня была большая семья. Что мы любили друг друга, что я чувствовала заботу и любовь.
– Доброе утро, как спалось? — дедушка сияет. Из-за того, что я дома или из-за того, что он, наконец, высказал моему отцу все, что держал в себе.
– Лучше не бывает, – я вру с улыбкой. Мы не будем обсуждать мои кошмары.
Дедушка с хрипом присаживается рядом. К нам подбегает Челси, весело размахивая хвостом. Я подбираю сухую ветку и кидаю в сторону забора, собака галопом бежит за ней.
– Помню ее совсем маленькой, – меня охватывает ностальгия.
– Я тебя тоже помню маленькой, – дедушка толкает меня локтем.
Он недолго молчит, задумавшись, хмурит брови.
– Зачем ты здесь, Дженни?
Спрашивает очевидное. Но я знаю, что ответ о поступлении его не устроит. Он хочет услышать правду. Я подгребаю колени к подбородку.
– Дело закрыли? — с угасающей надеждой спрашиваю я.
– Да, закрыли. Но фактически и не открывали, я говорил с Лойсом.
Челси радостно возвращает мне слюнявую палку. Я замахиваюсь и снова бросаю ее, как можно дальше. Иногда мне хочется быть щенком, который безудержно счастлив какой-то деревяшке или миске, полной еды. Дело мамы прекращено. Самоубийство. Виновных нет.
Сабрина. Поиски остановлены, признана умершей. Виновных нет.
– Я должен заботливо сказать, что это место не для тебя, и стоило бы поискать университет в другом городе.
Должен. Я молчу, уже привыкшая к вечным просьбам взять поскорее обратный билет и исчезнуть из Олдберга.
– Я много раз пытался спасти души тех, кто был рядом, но у меня, как видишь, не получилось. Так что, поступай, как хочешь, Джен, – я напрягаюсь и поворачиваюсь на дедушку. –  раз ты планируешь остаться, я должен кое-что тебе отдать, — дедушка отковыривает плитку ступеньки и вынимает оттуда пожелтевшее письмо.
Мои глаза расширяются, когда он протягивает мне бумагу. Я заглядываю в дырку под ступенькой. Да ты издеваешься!
– У тебя по всему дому тайники? — я вспоминаю, как находила еще несколько в детстве.
Надпись гласит: «Для Дженнифер». Я просовываю ноготь под заклеенную часть конверта и надрываю его. Но останавливаюсь. Конечно, как могло быть иначе.
— Ты уже вскрывал его и заклеил по-новой, — я буквально ловлю его за руку, но дедушка отрицательно качает головой.
– Смотри, не подавись гениальностью, Шерлок, — цокает старик. — моя дочь оставила этот конверт для тебя за месяц до собственной смерти, сказала отдать, если ее не будет, если она уедет или что-то случится. Что я, по-твоему, должен был сделать в день, когда она погибает при странных обстоятельствах? Естественно, я вскрыл его.
Мое молчание выражает полное согласие. У нас не единой зацепки, и единственное, что можно делать — это идти по следам, которые мама сама оставила.
Я разворачиваю листок, и глаза бегают по ее каллиграфическому почерку.

«Моя дорогая Дженнифер. Ты подарок, который сделала мне жизнь. Я не встречала более добрую девочку, которая найдет свет в каждом человеке. Та надежда, с которой ты смотришь на меня, когда просишь не отталкивать тебя, напоминает мне о ней.
Я благодарю небеса за то, что ты не похожа на меня, разве что внешне. Ты была ниспослана мне вместо Сабрины».

Я осторожно бросаю взгляд на дедушку.
Сабрина – запретная тема, слишком болезненная. К ней он был привязан, как ни к кому другому. Мама никогда о ней не говорила, и мне велела не задавать вопросов. Последний раз я видела Сабрину, когда ей исполнилось шестнадцать. Возвращаюсь к письму.

«Я хотела оградить тебя от всего плохого, но сейчас понимаю, что я и есть худшее, что с тобой было. Прости.
Если ты это читаешь, то я допустила непоправимую ошибку. И ты первой заподозрила неладное. Думаешь, я считаю тебя глупой? Это не так, ты очень сообразительная, умная девочка. Ты с детства с легкостью разгадывала загадки, ребусы и догадывалась, кто убийца почти в любом детективе с моей полки. Я всю жизнь боялась, чтобы ты не нашла в себе силы и смелости стать частью города, чья история окрашена в багрово красный. Но боюсь, ты в Олдберге.
Я пишу, потому что знаю, ты намерена докопаться до правды, но она не имеет никакого значения, она так чудовищна, что ты должна бежать из Олдберга так далеко, как только сможешь. Берегись Белфордов и любого, умоляю, любого, кто на них работает. А если мои ученики или этот набожник станут тебя донимать, хоть я ему и запретила даже приближаться к тебе, не смей их слушать! Просто останься жива. Ты должна выжить. Это все, о чем я прошу тебя с того света».

Я вытаскиваю свой разум из самого жуткого письма в своей жизни. Пытаюсь вернуться в реальный мир, мои усилия тщетны. Меня заполняет злость, вперемешку со скорбью.
– Она знала, — все, что я могу из себя выдавить. — она предвидела свою смерть. Когда выпроваживала меня тем летом, знала. Целое письмо мне оставила!
– Это не доказательство, — отрезает дедушка. Нет, не дедушка, а полицейский.
– Издеваешься? – я трясу письмом перед его лицом. – ее убили Белфорды. Она ненавидела их, ходила в башню, общалась с ним и его детьми. А потом поскользнулась и упала? Покончила с собой? Гилберт был последним, кто видел Сабрину! — вдруг выпаливаю, не подумав. — это их дурная семейка.
Дедушка оценивающе разглядывает меня.
– И что ты думаешь?
– Она что-то на них нарыла и хотела обнародовать.
Он машет головой.
– Незачем жителям этого города узнавать о преступлениях Белфорда, все и так знают, кому принадлежит Олдберг. Честные расследования – это то, за что меня уволили из полиции. Ни один бизнес не проходит мимо ушей и глаз Ричарда, ни один преступник не может существовать здесь, не пересекаясь с ним. Помню, как мы отловили целую банду, они разгромили местную типографию за то, что печатали своевольности, а не восхваляли Белфордскую династию. А потом пришел парнишка, молодой совсем, да и забрал всю компанию, устроившую разбой.
Я округляю глаза. И дедушка кивает.
– Ни суда. Ни дела. Ни даже разговора о хулиганстве.
Парнишка, который впрягается за Белфордские дела. Это его я видела у башни? Тайлер.
Когда он подошел ко мне возле фонтана, я его едва ли узнала. Помню его в школе, мы пересекались, он был замкнутым. Он всегда был рядом с ними. Рядом с Гилбертом и Эрни. Значит, Ричард выбрал именно его для собственной подстраховки. И насколько же он доверяет Тайлеру?
Я смотрела в его глаза, переливающиеся золотым оттенком. Он меня не помнит, с первой секунды ясно.
Дорогая машина, на которой он возит дочку Вильяма, но потертые кроссовки, которым на вид лет пять, а то и больше. 
Я долго шла к башне. Но остановилась у фонтана, вспоминая в точности, на каких плитах лежала мама. Такая беззащитная и несчастная. На черном платье расползалось пятно, ее волосы замерли в луже крови. Я долго шла к башне, но у фонтана поняла, это то место, где я заканчиваюсь. Там нет ни мыслей, ни страхов. Там нет ничего.
– О чем задумалась?
Дедушка методично бродит по моему лицу пристальным взглядом.
На мгновение я задумываюсь, о том, чтобы узнать у него больше о Тайлере, но желание проходит.