Сопротивление

Ричард медленно подходит к столу, трогая его стеклянные грани. Сегодня он небритый, седые короткие волосы контрастируют с кожей орехового оттенка. Я замечаю золотые кольца на правой руке, и мой лицевой нерв дергается.
Две недели назад – это было больно.
Его взгляд блуждает по столу и останавливается на мне. Твою мать.
– Моего сына еще нет дома, но ты считаешь, что можешь сидеть с нами за одним столом?
Его низкий голос заполняет комнату.
Я обхватываю спинку стула. И долго он за нами наблюдал?
– Ты попала в список стипендиатов?
Он обращается к Хизер. Она кивает, пряча под столом трясущиеся руки. Конечно, попала. Она Белфорд. Что-то тут не так, чего он спрашивает?
– Правильный ответ – нет.
Ричард играет с ее страхом.
– Она попала, я проверял список, – уверенно говорю я, встречаясь с ее перепуганными глазами, которые кричат, чтобы я заткнулся.
– Ты говоришь, когда я тебя спрашиваю, – Ричард грозит пальцем в мою сторону.
Он обходит Хизер, оказываясь за ее спиной и со свистом опускает руки на ее плечи. И, к сожалению, замечает, как я сжимаю спинку стула. Смотря прямо мне в глаза, он наклоняется к ее уху.
– Ты попала в список только потому, что я об этом позаботился. Ты не прошла. Но моя дочь не может быть не на первом месте, это все еще не очевидно для тебя? Подними свою голову, – он дергает ее за подбородок вверх. – и смотри вперед.
Нутром чувствую, это не причина его бешенства.
Хизер сглатывает и быстро моргает, чтобы скопившиеся слезинки не потекли по лицу.
– Я поняла.
Хищный взгляд ищет новую жертву, падает на Эрни.
– У нас скоро ежегодный бал, – Ричард гладит по голове Хиз, подавляя Эрнесто. – а мой племянничек похож на жирного кабана.
— Банкет, — поправляю я.
Ричард громко всасывает воздух, держась из последних сил.
— Закрой рот.
Мне вообще плевать, как называть пир во время чумы. Его суть не меняется. Богатые и жадные до власти собираются, заводят связи и вылизывают задницы друг друга. Мы — массовка.
Я сказал это просто так. Потому что он меня бесит.
Эрни всегда был пухлым. Это для тебя новость?
– Прости, дядя, – Эрни всхлипывает, снимая очки, протирает отпечаток на носу.
– Твой отец возлагает на тебя большие надежды, ты на многое способен, Эрнесто. Пусть, ходит в зал.
Последнее адресуется мне. Следить за тем, чтобы Эрнесто привел себя в порядок должен буду я.
Ричарда одновременно до жути раздражает Эрни, но он требует от нас постоянного сопровождения его, помощи и поддержки. Вывод напрашивается сам собой, ему все же жаль Эрни.
Но я не успеваю обрадоваться, как Ричард швыряет на стол какую-то розовую тетрадку на кольцах. Она уже мелькала где-то перед моими глазами. Вдруг Ив, сидящая рядом с Хизер, вскакивает на ноги.
– Место, Иввет, – тихо цедит Ричард. – каждый должен знать свое место.
Ее ноздри раздуваются от гнева, а глаза накаливаются, словно сейчас лопнут. Это не разговор о какой-нибудь двойке. Я теряюсь от невозможности защитить ее.
Ненавижу, когда я не в курсе чего-либо. Не знаешь ситуации — не можешь её контролировать.
– Прекрати! – она вскрикивает, и даже не собирается садиться по его приказу.
Если бы Ивви была больной, как ее брат Эрни, или была бы послушной и боязливой, как Хизер, он бы не пытался подчинить ее.
– Тайлер, попей водички, успокойся, – Ричард не сводит с меня взгляд с тех пор, как начал поочередные унижения. – я сказал, попей воды.
Я наливаю неполный стакан воды из графина и демонстративно делаю глоток. Это реально должно меня успокоить? Смыть ненависть из моего взгляда?
Глядя на меня, Ивви с опаской усаживается, боится, что вечер закончится кровью.
Ричард поднимает со стола тетрадь и открывает на определенной странице.
– Я не верю, что это сделала она.
Он замолкает. Одна строчка – я все понял. Все поняли. Боль, загнанная глубоко под кожу, начинает сводить мне челюсть. Он продолжает смотреть на меня, отвлекаясь лишь на записи Ивви. Значит, это что-то вроде ее личного дневника.
Ричард прокашливается и продолжает читать:
– Она не могла этого сделать, есть люди, неспособные на такое.
Хватит.
— Простив даже худшего врага всей своей жизни, она не может просто убить человека. Я в это не верю.
Стакан, который я держу все это время, лопается от напряжения, скопившегося в руке. Стекло врезается мне в палец, и только Хизер вздрагивает и опускает голову. Ивви зажмуривается.
Ричард вальяжно подходит к камину и бросает тетрадь в огонь.
Я ставлю остатки стакана с торчащими острыми краями на стол.
– Простила худшего врага, – он зловеще усмехается. – я простил ей то, что она сотворила в этих стенах. Я молчу и буду молчать об этом до самой своей смерти. И каждый из вас!
Он быстро передвигается ко мне и бьет кулаком о стол.
– Каждый из вас, – впивается в меня взглядом. – особенно неблагодарных, должен молиться о моем здоровье, потому что, кроме меня, вас никто больше не защитит.
Он хочет моей реакции, но он ее не получит.
Ешь, что дают.
Наш зрительный контакт разбивается о скрежетание входной двери. Быстрые шаги приближаются к гостиной, и, наконец, раздается взволнованный голос Гила.
– Опоздал, виноват! – он подбегает к отцу.
С моих плеч падает камень, когда я слышу его.
Ричард недовольно оглядывает сына и идет к своему трону, высокому стулу из красного дерева, который позволяет как-бы восседать над всеми остальными. Если бы он только знал, насколько его потуги власти смешны.
– Простите, – шепчет Гил нам, падая на стул рядом со мной.
Он подтягивает рукава черной толстовки, слегка обнажая испещренные татуировками руки.
Гила никогда не муштровали при всех. Но у Ричарда особый подход к каждому, он отменный садист. Если у кого-то появилась мысль, что любимого сыночка он не ругает, ведь относится к нему иначе, ставя выше других, то это это ошибка. Только сам Господь знает, что происходит за дверями его кабинета, когда он зовет Гила поговорить лично. Гил посильнее нас будет.
Те, кого Ричард любит, страдают в сотни раз больше остальных. Так что, даже на секунду во мне никогда не закрадывалась зависть к Гилу или Хизер, я прожил в этой семье столько лет, и мое положение меня устраивает больше. Если они еще пытаются изобразить детей, любящих своего отца, то про меня он все прекрасно знает.
Я просто должен находить здесь.
Должен, а не хочу.
Наконец, Ричард уходит. А прислуга начинает приносить ужин, боязливо поглядывая на трон своего господина.
— Спасибо, что прикрыл, — говорит Гил, втаптывая помидоры в пюре.
— Он не спрашивал о тебе.
Хизер до сих пор пытается придти в себя. Ивви просто отодвинула свою тарелку куда подальше и смотрит в стену.
— Надо поговорить, — Гил смотрит на меня с полной серьёзностью. — он захочет меня видеть минут через десять, так что, поторопимся.
Мы выходим на задний двор. И Гил становится настоящим, его уверенность крошится на глазах.
— Что случилось? — я реагирую, но что-то подсказывает мне, что я не хочу знать.
Он облокачивается на стену из черного кирпича и достает сигареты. Закуривает прежде, чем объясниться.
— Иногда меня не отпускает ощущение, что я пытаюсь предотвратить катастрофу, – выпускает дымное облако. — и все мои усилия бесполезны.
Тяжелый вздох не оставляет надежды на хорошие новости. Да говори уже.
— Гибсон в Олдберге.
Гибсон? Что, прямо она? Нет, тогда Гил сошел бы с ума окончательно.
— Которая?
Я получаю слегка презрительный взгляд, осуждающий мое спокойствие. Он затягивается еще сильнее.
Значит, не Сабрина.
Дочь Кассандры. Как её звали?
– Ну и что? – я расстегиваю фланелевую рубашку и снимаю, оставаясь в одной футболке. После того, что устроил Ричард, мне до сих пор не хватает воздуха, стоит вспомнить ошарашенные глаза Ивви. – Она будет приезжать сюда, здесь дом ее матери.
Гил молча машет головой. По его лицу понятно, что он уже нарисовал себе страшную картину.
– Я ее помню, – бросает он, вдавливая окурок в стену. – она была ребенком. Очень изменилась.
Это еще не значит, что она пришла мстить, что она вообще понимает, что произошло. Гибсоны учились с нами.
Не уверен, что хотел бы больше воспоминаний, но я ничего не помню. Мое детство – время до той жизни, которая у меня сейчас, его, словно не было. Я знаю лишь конкретные факты о себе. Глаза сами собой закрываются, и я опираюсь спиной о стену башни.
Хочу спать. Усталость накатывает, только ты дашь ей малейшую надежду.
– Она уже была здесь.
Слова Гила окатывают меня, будто ведро холодной воды. И я уже заинтересованно смотрю на него. Здесь?
– У башни, – поясняет он. – когда я спешил на ужин, чуть не сбил ее.
– И ты узнал ее спустя столько лет?
Он запрокидывает голову, прочесывая темные волосы рукой. Сука. Ненавижу, когда он такой. Если Гил в таком состоянии, обязательно случается дерьмо.
– Я был на похоронах Кассандры, – он смущенно поднимает глаза в мою сторону, но тут же отводит, видя мой открытый рот. – Так что, я видел ее дочь, это точно она.
– Ты охренел?
Из дверного проема выглядывает Бен. Сын Ванессы.
– Тебя зовет, – он обращается ко мне.
Я киваю, и Бен скрывается за стеной.
– Гил, – я подбираю его окурок и складываю в карман. – приди в себя. Никакой паники. Будем действовать как всегда.
Я стою в ожидании, пока он не качает головой в согласии.
— Наблюдение. Сближение.
— Контроль. Подчинение, — заканчиваю я.
Законы обезвреживания врага, которыми мы пользовались сотни раз. Ричард вывел эти правила за годы своей работы с людьми, и они, как ни прискорбно, не подводят.
Но Гил произносит их неуверенно. Потому что он не такой, и все эти правила ему претят. Его черные глаза добавляют воинственности, как и другие резкие черты лица.
Хоть бы одна из тех девушек, которыми ты затыкаешь свое свободное время, видела тебя настоящим. Видела бы не только внешнюю картинку.
– Я знаю, что тебе тяжело, но еще я знаю, что ты справишься. И еще кое-что, надо, чтобы ее никто не трогал. Предупреди Хиз, пусть будет мила с ней.
— Ты сам ей займешься? — вопрос летит мне в спину.
Я киваю и заворачиваю в башню. Но Гил добавляет:
— Предупреждаю, если она что-то выкинет, я напугаю её так, что она собственное имя забудет, не то, что дорогу в Олдберг.
Не сомневаюсь. Ведь, если что-то случится, Гил опять будет винить себя.
Бен отлипает от стены, видя меня, и следует за мной. Мы поднимаемся во вторую башню, как же долго нужно переться туда, если не пользоваться сокращенным ходом.
– До полуночи метнись к Адаму, – приказывает Ричард, как только мы переступаем порог его кабинета. – выясни, что с товаром.
Я уже не сжимаю челюсть до скрипа, как раньше. Когда я впервые услышал о товаре, представлял себе коробки, набитые одеждой, или мебель, или сырье для строительства. Я и о запрещенном товаре думал, когда первый раз дрожащий стоял на пороге у Адама. Я думал, о каком угодно товаре.
Но не о живом.
Осталось ли во мне что-то человеческое, если я просто запоминаю его приказы, и иду исполнять? Я тут же начинаю ощущать то, что лежит у меня в кармане брюк до сих пор, с того самого дня. Я не выбросил это дерьмо, сделав свою жизнь еще сложнее, и не только свою.
– С товаром что-то не так? – я возвращаюсь к вопросам поставки.
– На этой неделе я приглашал в Авалон важных гостей, – он скучающе наклоняет голову в бок. – им нужно предоставлять лучшее, а не вторичную гниль. А еще он все время болтает что-то о праве выбора.
Он просто относится к женщинам, как к людям, выполняющим свою работу. А не как к материалу.
— С Монтеро было проще, — Ричард расстегивает верхние пуговицы рубашки, полностью расслабляясь. — короче, объясни Адаму, что я от него хочу.
Я ничего не чувствую.
– Понял. Могу идти?
– Бен пойдет с тобой, Адам в последнее время нервный.
Несмотря на моменты просветления Адама, мы не ладим. Бен идет со мной не для защиты, а чтобы вовремя остановить нас, напомнив о сотрудничестве без войн. Бен старше меня, он вырос в этой башне. Буквально, поколение Белфордских рабов.
Я уже размышлял об этом, каждый, кто служит Белфорду либо родственник того, кто уже подчинен его системе, либо предан, потому что кто-то из его близких страшно провинился перед Ричардом.
Раньше Бенни казался мне таким взрослым, одноклассник Гила. Еще он казался добрым и открытым, с чересчур большими хрустальные глаза. Но светлый волос стал русым, на губах появился шрам, руки огрубели. Корки засохшей крови не сходят с его костяшек, также, как и с моих. Но с Гилом он до сих пор общается.
– Тайлер, – моя бровь дергается, когда Ричард произносит мое имя. – все спокойно? В городе никаких новостей?
Мгновение. Дано лишь мгновение, чтобы принять правильное решение.
– Ничего. Тишина.
Я сам с ней разберусь.
Если Гил не будет тупить или таять от мягкости своего сердца, то мы справимся намного быстрее.
На мне отпечатком остался взгляд темных круглых глаз девчонки у фонтана.
Гил встретил ее, когда бежал на ужин. Значит, это она.
Значит, в закромах моей памяти о детстве все же остались тусклые образы каких-то людей.
Почему-то мне кажется, что наблюдение, сближение и контроль пройдут без напряга. Но получится ли ее подчинить раньше, чем о ней узнает Ричард и начнет действовать своими методами.
Подчинить можно почти любого, но есть и те, кто оказывают ярое сопротивление.