Сопротивление

«Наш выбор в большей мере, чем наши способности,
показывает нашу истинную сущность»

Джоан Кэтлин Роулинг

Я знала, что так будет.
– Белфордский!? Хочешь свести меня с ума! — отец переходит на крик, разговор явно не пошел.
Папа обычно не идет на переговоры. Все решается быстро и единогласным мнением. Его мнением. Я сжимаю кулаки, соскребая в себе крохи смелости. Фотографии стали последней каплей, приказывающей мне остаться. С того самого дня я прекрасно знаю, что все не то, чем кажется. Ее смерть несет чей-то замысел, не замечать которого может только один человек.
— И давно ты решила поступать сюда? — пыхтит он.
Ему не требуется мой ответ. Отец нахаживает круги по дому, демонстративно берясь за голову.
— Почему не сказала мне раньше?
— Ты бы не разрешил остаться, мы бы вообще тогда в Олдберг не приехали.
— Да! — он отчаянно разводит руками. — Ты будешь дочерью учительницы, выбросившейся из окна. Этот город меньше моей ладони, они будут тыкать в тебя.
По спине пробегает холодок, и я закусываю губу, чтобы не перейти черту. Кто-то из нас должен отвечать за терпение. Но я поражаюсь его равнодушию.
— Она не выбросилась из окна, она упала с башни, — цежу я сквозь зубы.
— Именно, Дженнифер! Она выбрала Башню Белфордов — единственное здание, которое видно с любой точки города. Умирать, так у всех на виду.
Глаза жжет от горячих, подступающих слез. Вот только плакать при нем нельзя. Это правило я уже выучила.
— Сколько можно делать вид, что она сама решила уйти из жизни, — я говорю тихо, но он слышит каждое слово.
Лицо папы краснеет, и он надвигается грозной и массивной фигурой на меня. Я осекаюсь, но уже поздно. Он берет меня за подбородок, больно сдавливая.
— Мы едем домой. Пошла в машину.
Как в этом мире все просто, не можешь договориться — решаешь силой. Главное, обладать этой большей силой. Он толкает меня к двери, которая по волшебному совпадению открывается. И на пороге появляется мужской силуэт. Солнце освещает его седые волосы, и играет лучами на его смуглом лице, испещренном мелкими морщинами. Мой ангел хранитель, он всегда является в самый нужный момент.
— Дедушка! — я бросаюсь к нему в объятия.
— Дженни, солнце, — он прижимает меня к себе, и мое тело, скованное от напряжения, начинает расслабляться.
— Гарольд, — отец, по всей видимости, протягивает ему руку. — рад видеть, но мы уже уезжаем.
Я отпускаю дедушку. Он потирает щетину и бросает оценочный взгляд на мои джинсы, заляпанные краской из строительного, на клетчатую рубашку с протертыми локтями. Дедушка делает какие-то быстрые выводы, долго и молча смотрит на отца.
— Зайдите ко мне в гости, мы с Дженни наготовим ее любимых блинчиков. Этим летом я накрутил много варенья.
Я одариваю папу самым умоляющим и ангельским взглядом, который вынуждает его согласиться.
Дом дедушки находится в квартале от маминого дома, и мы доходим пешком за десять минут. Его двор усажен кустами малины и сиренью, нас с радостью встречает старая овчарка Челси. Я треплю за огромные уши доброго друга. В светлом доме пахнет бергамотом. Дедушка разливает чай по кружкам. Я рассматриваю салфетки с вышивкой, которые с любовью когда-то сделала бабушка. На шкафу виднеется доска для игры в Го* и два мешочка с фишками.
— Потом сыграем с тобой, — подмигивает мне дедушка.
— Мы не будем задерживаться, — обрывает его отец.
На лице дедушки появляется скептическая улыбка. Он открывает одну из банок с черным, как смоль вареньем.
— Черника, — констатирует он, но за стол не садится.
Я чувствую подступающее напряжение. Бывших копов не бывает. Его самообладанию можно позавидовать, но зная дедушку, он что-то задумал.
— Рассказывай, Дженни, в этом году закончила школу. Как выпускной?
Я поглядываю на отца. Боюсь наговорить лишнего. Он безостановочно помешивает чай.
— Планируешь идти в университет или годик подождешь? Как сейчас у молодежи принято. — дедушка смеется. — Что насчет журналистики?
Мое лицо искажается, и я сдерживаюсь, чтобы не закашляться. Нервно отрываю кожицу губы, подбирая правильный ответ.
— Какая еще журналистика? Она идет в юридический, — бурчит отец.
Он даже не воспринял слова дедушки всерьез. Но когда я делилась с Вами мечтой, господин полицейский, я не думала, что Вы меня сдадите при первой возможности.
— Не помню, чтобы в Белфордском Университете, был юридический факультет, хотя все меняется, — продолжает дедушка.
Господи Боже, я вжимаюсь в стул.
— Она не идет ни в какой, — отец повышает голос, но встает в ступор, смотрит то на меня, то на дедушку. — Вы издеваетесь? Ты знал, что она хочет учится в Олдберге? Почему я последний узнаю?
Дедушка наклоняется к нему с хитрой улыбкой и пожимает плечами.
— Может, потому что ребенку нужна поддержка, минимальная, а не только приказы. Это даже я понимаю.
Отец вскакивает на ноги, стул из-под него падает. Он тяжело дышит. Я тоже встаю и хватаю его за плечи, ставлю стул обратно и медленно сажаю отца.
Мужчины устраивают войны, женщины занимаются сглаживанием углов. Как меня все это достало.
— Давайте, все успокоимся, — молю я, зыркая на дедушку. — сменим тему.
— Как там твой парень, Майк? — дедушка снова бьет по-больному.
Как ему это удается? Я закатываю глаза и без сил плюхаюсь за стол.
— Мы взяли паузу.
— Паузу? — отец вскидывает брови. — Ты поэтому не хочешь ехать домой? Потому что рассталась с каким-то сопляком?
Дедушка переворачивает первый блинчик на сковородке, тот с идеальным хлопком ложится на свое место.
— У меня был один знакомый, он всегда делал тупые выводы. Потом ушел из полиции, болванам тяжело работать там, где нужно думать, — говорит дедушка.
Господь милостивый, заткни этого старика. Он устроит хаос.
— Что ты имеешь в виду, Гарри? Говори прямо, потому что я нахожусь здесь уже слишком долго, — отец раздраженно смотрит на часы.
— Боюсь, ты не вынесешь правды.
Дедушка подходит и кладет руки мне на плечи. Мы с отцом встречаемся совершенно разными взглядами. Я смотрю в его серые глаза, зная, что в них отражаются мои — карие. Мамины глаза. Потом он смотрит на мои волнистые волосы, которые сливаются с цветом бразильского палисандра, из которого изготовлены стулья, на которых мы сидим. И если поставить меня рядом с папой, блондином со светлой кожей, никто и не подумает, что мы родственники. Мама, наверно, сильно была влюблена в него, терпеть его характер просто невыносимо.
— Я всегда был к тебе снисходителен. Ты ведь выбор моей дочери, — бормочет дедушка. — но она жила ради тебя, а теперь и эта девочка живет ради тебя.
— Прекрати, — шепчу я, зная, что он не остановится.
На лбу у папы выступает вена. Кажется, он сейчас сорвется с места и растерзает деда, а на меня полетят брызги крови. Но отец сжимает руки в замок и по необъяснимой причине выслушивает. Желваки на его челюсти играют от злости.
— А как твой блог, который ты вела в том интернет-портале?
— Что? Нормально, — я оборачиваюсь на дедушку.
— Наверное, сможешь использовать это при поступлении.
— Вряд ли, — я мотаю головой и возвращаюсь взглядом к отцу. До меня медленно доходит, что и о блоге он не в курсе. Он ни о чем не в курсе.
Значит, это шоу под названием: «я знаю твою дочь лучше, чем ты сам». Пора заканчивать. Я открываю рот, но отец поднимается, глядя на часы.
— Она поступит в Белфордский, потом окажется у них в башне, потом начнет встречаться с каким-нибудь из этих подонков, он её обрюхатит, и ты это поддерживаешь. Вот только, когда ты, Гарольд, поймешь, что это была ошибка, будет уже слишком поздно.
Фигура отца скрывается в коридоре, а затем дверь драматически захлопывается. Я вздрагиваю от этого грохота. Но дедушка спокойно садится на его место. С отсутствием отца в доме, буря внутри меня устаканивается и залегает на дно. Мирно это все равно не решилось бы.
Он ушел. Хотя так разглагольствовал об опасности Олдберга, но его гордость задета, поэтому он спокойно оставляет меня здесь, а за домом раздается треск колес.
— Знаешь, Дженни, это хорошо, что ты рассталась с Майком, — дедушка улыбается. — тебе не обязательно выбирать таких же агрессивных ребят, как твой отец.
И как он понял, что у Майка проблемы с агрессией?

*(Древнекитайская стратегическая настольная игра)