Сопротивление

— Разгребем ее барахло и поедем обратно, задерживаться не будем, — небрежно говорит отец, крепче сжимая руль.
Он бросает на меня быстрый взгляд, проверяя, не перегнул ли он палку. Сегодня ему стоило бы быть добрее. Я прячу в руках кулон с голубым шариком, чтобы эта частичка мамы не слышала грубых слов о ней.
— Ты на нее совсем не похожа, бусинка, — он уговаривает себя.
Чистейшая ложь.
Каждый день отец смотрит на меня и видит ее круглые карие глаза на смуглом лице, ее нос, губы и волосы темно-шоколадного цвета. Я знаю, что он видит ее во мне, и его сердце разбивается каждый раз.
Я ласково улыбаюсь отцу, скрывая безобразную усталость. Работа в магазине Майка стала невыносимой. Как и сам Майк.
— Не бери больше смен в строительном, этот парнишка тебя измотал, — внезапно говорит отец, словно читая мои мысли. У тебя уже не первый раз после работы идет кровь из носа, нельзя так перерабатывать.
Я быстро оцениваю, правда ли, он думает, что вчера у меня шла кровь из-за усталости. Но отец искренен. У нас никогда не было той неуловимой связи с родителями, при которой они с полуслова чувствуют ложь. Я только слышала от подруг о родителях, которые чувствуют ложь с порога. Ты говоришь, что в школе все хорошо, а папа по твоей мимике понимает, что тебя кто-то обидел. Я тянусь за бутылкой воды в бардачке и вижу маленькую фотографию мамы. Меня окутывает улыбка ее красных губ. Хоть мой парень и оказался неуравновешенным, работа в его магазине заполнила пустоту на время. Первое лето без нее.
— Добро пожаловать в захолустье, — комментирует отец, когда мы въезжаем в Олдберг.
Я открываю окно, в легкие врезается разряженный горных воздух. Раннее утро в Олдберге особо холодное, но я точно знаю, что днем выйдет солнце.
Туман скрывает вершины гор, куда и возвышается город, будто тянется к самому небу. Асфальт влажный от утренней росы. Я делаю еще один глоток пьянящего поднебесья, и отец жмет на кнопку, закрывающую окна во всем автомобиле.
Этот город только кажется старым и скучным. Он встречает нас крохотными магазинчиками, ухоженным центральным парком, где молодые мамочки мирно гуляют с колясками. Дома из древнего кирпича, часто заплесневелого или покрытого вьющимися растениями, коротенькие улицы, нет верениц машин на дорогах. Каждый его проспект то поднимается вверх, то спускается вниз по склону. Вокруг раскидистый лес и торчащие пики скал, покрытые хвоей, такого не встретишь в мегаполисе. Посреди Олдберга проходит река, которую мы благополучно пересекаем по главному мосту.
Безопасность.
Это обман, способный вызвать доверие. Олдберг – необузданный и хищный зверь. В охоте на тех, кто не знает его правил и вступает с ним в игру, ему нет равных.
Мы заезжаем на родную улицу, машина с хрустом проезжает по камням и грязи. Я вижу крышу светлого дома. Крошечного, особенного домика, маминого гнездышка. Рассвет ласкает красным свечением белый забор, обвитый плющом. И если Олдберг — безжалостный тиран, то это место – тихий уголок. Меня укутывает безмятежностью и спокойствием, словно мягким лоскутным одеялом. Я перестаю кусать губы и нервно теребить шнурок от своей куртки. Рой несмолкающих мыслей стихает.
Я дома.
Кажется, мама сейчас выйдет нахмуренная и отругает меня за то, что я снова приехала. Я переступаю порог. Кухня в оранжевых оттенках, клетчатая скатерть, зеркало в прихожей. Ее запах.
И сколько бы она не гнала меня, я всегда оказывалась здесь. За пределами этого города меня нет.
— Ты только посмотри! — с показным восторгом кричит отец.
Я кладу на место мамину кружку и оглядываюсь. Дверца в кладовую открыта и качается от слабого ветра. Я захожу в темную комнатушку. Отец перебирает мамины фотографии.
— Сколько самолюбия! — он не угомониться.
На фотографиях мама счастливая. Ест хот-дог с другими профессорами из Университета, читает книгу на озере, бежит по стадиону, поддерживая своих студентов на эстафете. Я беру в руки ночной снимок, на котором она в красном платье курит возле стены из черного кирпича. Я не знала о том, что она курила. Во тьме несложно узнать здание, которое ее погубило — Белфордская башня.
Мои пальцы покалывает от зловещей ауры, исходящей от фотографии. Я переворачиваю ее и вижу надпись: «Больше всего Вам идет красный, я спрятал ключ, как Вы и просили».
Мое сердцебиение учащается, воздух кажется спертым в кладовой. Я выхожу обратно на кухню с фотографиями в руках. Нервно оглядываюсь. Отца нет, я наспех читаю надписи на других: «Меня чуть не поймали, Сандра прошу, будьте осторожны». Мои глаза бешено бегают по строчкам несвязного текста, всплывают дурные фантазии о тайном любовнике. Это не просто фотографии, а послания.
Папа заглядывает через мое плечо, и я резко переворачиваю фото.
— Я забрал некоторые инструменты, мне пригодятся. Поехали домой, здесь невозможно находиться.
Слова вылетают раньше, чем я успеваю подумать о последствиях.
— Я остаюсь.
Отец усмехается. Но я не шучу.
— Я хочу остаться, папа.