Малышка рок-н-ролл

Глеб раздраженно провел рукой по волосам, пытаясь привести их в божеский вид. Кудри непослушно лезли в глаза, закрывая обзор и щекоча кожу, выводя его из себя и заставляя каждую минуту откидывать их с лица. Со стороны могло показаться, что Глеб пытался просверлить в старой парте со следами замазки и нецензурными надписями на лакированном дереве дырку — немигающим взглядом он смотрел на криво нарисованного человечка, лихорадочно размышляя.

Саша, сидящий сбоку от него, не до конца понимал причин такого скверного настроения друга, но после нескольких пожеланий счастливого пути на все буквы мира перестал спрашивать, молча наблюдая краем глаза и пытаясь предположить, что же так напрягает Глеба.

Глеб же лишь пытался понять, куда пропала Алиса — Катя сказала, что та не ответила ни на один звонок и не пришла в школу, а лишь написала сухое и безжизненное «всё ок» на сотни сообщений друзей. На сообщения Глеба она ответила тем же, в итоге пропав из сети и даже не читая его немного, даже слишком нервные послания.

Глеб надеялся, что её просто одолело похмелье из-за слишком дешевого и сладкого вина, и Алиса приняла благоразумное решение остаться дома. Это объяснило бы и её игнорирование, и излишне сухой ответ. Но очередной демон шептал ему на ухо, что все не так радужно и приятно — наверняка что-то случилось, а ты даже не стал интересоваться, ты будешь во всем виноват.



Саша ткнул его локтем, вырывая из размышлений и обращая внимание на явно недовольную учительницу математики, ожидающую ответ на свой вопрос. Глеб поморщился и с усталым вызовом посмотрел ей в глаза, понимая, что возможные двойки его не пугают давно — родители не замечают успехи или провалы сына, а поступать куда-то он все равно не собирается.

— Я не знаю, — бросил немного охрипшим после вчерашнего пения голосом Глеб, откидываясь на стуле и перекручивая на пальце одно-единственное кольцо, оставшееся от любимой бабушки.

— Русаков, неудивительно. Я уж надеялась, что хотя бы в выпускной год ты возьмешься за ум, — скрипучий голос старой, как мир, учительницы выводил его из себя, заставляя желать ей самого худшего или хотя бы пенсии.

— Надежды не оправдались, но извиняться я не буду, — Глеб чувствовал, как его терпение угрожает лопнуть, вырываясь матами и ненавистью ко всем, а в первую очередь к Алисе, заставившей его войти в такое состояние. Класс одобрительно захихикал, а Катя развернулась к нему, смотря таким же раздраженно-взволнованным взглядом. Она единственная знала наверняка, что с ним происходит. Глеб едва заметно кивнул ей, отсчитывая про себя секунды до звонка.

— Два, Русаков! — взвизгнула математичка, напомнив сидящим несмазанную дверь проржавевшего гаража. Звонок оглушительно ударил по ушам, и Глеб первый вскочил с места, вылетая в коридор по направлению к лестнице. Он не справлялся с этим днем без хотя бы сигарет, раз на алкоголь и наркотики пока не было денег.

Горький дым защипал язык, приглаживая гнев и заставляя его уснуть где-то глубоко внутри, там, где он сможет не просыпаться еще долго. Но было понятно, что стоит сигарете закончиться — противный демон сядет на уши, а тревога напополам с раздражением польются по жилам вместо крови, заставляя буквально сходить с ума.

— Не ответила? — Катин голос звучал взволнованно, а от того тихо, когда она прислонилась к стене рядом с одноклассником, судорожно проверяя уведомления. Как и ожидалось — ни одного нового.

— Нет, — пробормотал Глеб, делая глубокую затяжку и пытаясь не думать о худших исходах. Просто похмелье, ничего необычного для них, переживать нечего. Нечего ведь? — спросил он сам у себя, пытаясь заглушить ненавистную панику.

— И мне тоже нет, — за ними вырос мрачный Миша, походящий скорее на грозовую тучу, чем на обычного, спокойного парня. Глеб пожал ему руку, думая, что сейчас выглядит не лучше, а скорее даже хуже. Вечно отстраненное и грустное лицо сейчас наверняка было искажено бурей эмоций, сбивая маску хладнокровности.

— Похмелье? — робко предположила Катя, раздирая пальцы в кровь и с надеждой посмотрела на Мишу, который знал Алису больше и лучше всех. Глеб мрачно докурил, выбрасывая затлевший фильтр, и взмолился, чтобы общее предположение могло быть правдой, и причина такой пропажи — красное полусладкое, а не что похуже.

— У Алисы не было похмелья, когда она на спор выпила бутылку вина залпом, а тут ты хочешь её наградить этим за несколько глотков? Серьезно? — в голосе Миши звучал нескрываемый яд, отравляя и без этого плохо чувствовавшего себя Глеба. Конечно, он понимал, что если уж после бутылки на двоих в тот день, когда они сбежали с уроков, Алиса была в нормальном состоянии на следующий день, то от такого мизерного количества спиртного ей плохо быть не должно.


Кулон грозился порваться под нервно дергающими его пальцами, но Глеб не мог успокоиться, а нарезающая вокруг него круги Катя и слишком мрачный Миша не придавали этого самого умиротворения. Наоборот, чем больше он смотрел на них, тем сильнее паника закреплялась внутри, заставляя демонов заинтересованно поднять голову.

Нервы не выдержали такого напряжения и лопнули с громким вздохом и быстрым «пока». Под немного недоуменные взгляды Глеб рванул к забору, пролезая сквозь дыру и убегая куда глядят глаза. А смотрели они на тот дом, где он, по сути, впервые познакомился с Алисой, на тот, где они делились друг с другом болью и вином.

Но даже любимая крыша не дала привычного безразличия ко всем тревогам — он не мог не видеть их двоих, нервно облизывающих алые губы после дешевого алкоголя и дрожащими голосами делящихся наболевшим. Сигарета сама просилась в руки, и Глеб сел на край, свесив ноги и задумчиво выпуская кольца дыма. Он напечатал еще несколько сообщений, но ответа или хотя бы прочтения так и не добился — Алиса не была в сети с того самого лживого «всё ок», и это заставляло монстра, сидящего в грудной клетке, разрывать на части внутренности.

— Какого хуя ты молчишь, — прошипел он ни в чем неповинному экрану, резко вставая и почти сбегая по лестнице вниз. Он не мог сидеть без дела — ему нужно было создать хоть какую-то иллюзию деятельности — ходить, писать сообщения, судорожно крутить в голове строчки почти их общей песни. Даже успокаивающий когда-то голос Алисы из голосового не помогал, лишь разжег ярость и страх, волнами набегающий на дрожащие руки и вечно взлохмаченные кудри.

***

Глеб стоял под подъездом Алисы, нервно затягиваясь и рассматривая окно её комнаты, заклеенное скотчем и с серым подоконником. У неё не горел свет — либо спит, либо нет дома. Вокруг Глеба лежало несколько окурков — за 10 минут он курил уже четвертую, но руки все ещё тряслись, а сердце грозилось не выдержать такого темпа и остановиться в следующую секунду.

Она так и не ответила ему, не ответила друзьям и Саше. Миша сказал, что её брат уехал в Москву на неделю, поэтому сказать, что с Алисой не мог. В голову лезли разные мысли — от почти безобидного похмелья, до чего-то абсолютно непоправимого.

Глеб понимал, что она не дура — так глупо прерывать свою жизнь без видимой причины. Но страх от этого не отступал — наоборот, стоило лишь в голове появиться слово «суицид» — сигарета почти выпадала из рук, а колени предательски подкашивались.

Во рту появился отвратительный вкус тлеющего фильтра, заставляя Глеба поморщиться и выкинуть сигарету, вытирая руки о черную кофту. Пора уже хоть что-то сделать, или ночевать он будет здесь. Он не знал номера её квартиры, поэтому решил написать очередное сообщение, искренне надеясь на ответ, а не новый игнор.

[Глеб Русаков, 00:14]

спустишься?

Он понимал, что Алиса вряд ли даже прочитает — скорее всего спит. Если ещё жива — прошептал демон над ухом, и Глеб вздрогнул, доставая очередную сигарету. Конечно, все будет хорошо, иначе и быть не может. Алиса просто устала или спит, к тому же, её совсем недавно пытались изнасиловать, а она делает вид, что всё хорошо. Наверняка дело в этом — человек же может устать и устроить себе сонный день, конечно.

Глеб старался не думать, что эта усталость могла быть причиной для слишком решительных действий, но со все нарастающей тревогой рассматривал серый дом с такими разными окнами. Из всех ему было интересно одно, но оно всё ещё было холодным и темным. Телефон задрожал в руке, и Глеб мигом открыл приложение, пытаясь сложить из белых букв осмысленные слова в своей голове.

[Алиса Николаева, 00:21]

в смысле?

[Глеб Русаков, 00:21]

я под твоим подъездом

Она прочитала, не ответила ничего. Глеб надеялся, что это лишь потому, что Алиса одевается и спускается. По крайней мере, — подумал он, выкидывая очередной окурок — она жива и не натворила глупостей. Остальное хотя бы условно можно решить, если она захочет поделиться. Главное дать ей хотя бы ту поддержку, на которую способен, и даже если этого будет мало — он готов просто побыть неподалеку.

Подъезд с тихой мелодией домофона открылся, и из него выскользнула небольшая фигурка в капюшоне и огромной толстовке темного цвета. Не нужно быть ясновидящим, чтобы узнать в ней Алису — никто другой не выходил бы из подъезда в такое время. Она подошла к Глебу, и он с тревогой рассматривал те её части, что освещал мигающий желтый фонарь. Губы были искусаны и бледны, а скулы, казалось, проступили только сильнее. Он не видел её глаз, но был готов поспорить на всё вино мира — они были красные и опухшие от слез.

— Привет, — едва слышно шепнул Глеб, пытаясь заглянуть под темную ткань капюшона. Алиса усмехнулась, приподнимая уголок губ в подобие улыбки и убирая руки в карманы.

— Зачем пришел? — Глеб напрягся, услышав хриплый, осипший голос подруги, звучащий слишком устало и разбито. Тревога, казалось, стала его главной частью — все люди состояли из воды, а он сейчас заменил это всё на панику и беспокойство. Альтернатива ужасная, но подходящая.

— Переживал. Ты не отвечала никому, — он замялся, присаживаясь на забор и проводя рукой по волосам, пытаясь собраться и успокоиться. Два нестабильных человека — слишком много для этой ночи, и он должен хотя бы попытаться быть сильным вновь, и неважно, сколько слов ему нужно. отсылка на строчку из песни Глеба Три дня дождя "Неважно", альбом "Байполар"

— Бывает, — её голос дрогнул, и Алиса плотнее закуталась в толстовку, надеясь спрятать себя и все эмоции под плотную ткань. Глеб поднялся и протянул ей руку, понимая, что есть только одно место для тяжелых разговоров. И пусть сегодня у них нет ничего, чем можно было бы развязать язык, но выглядела Алиса так, что стоит чуть надавить — сдерживаемая боль затопит с головой.

— Пойдем, — она замерла, пытаясь понять, что в очередной раз задумал этот странный и загадочный парень из параллели... друг. С другой стороны, их встречи никогда не заканчивались чем-то плохим, поэтому можно было довериться, наверное. В школу она завтра не собиралась, а мать не собиралась замечать её присутствия или отсутствия, даже если была бы сегодня дома. Алиса осторожно вложила свою руку в протянутую и чуть не упала от того, что её резко потянули в сторону знакомого дома.

Он встретил их привычным для всего района холодом и равнодушием к чужим проблемам. Окна не светились добротой или хотя бы гирляндами — мрачно пестрели желто-белым или не горели вообще, и Алиса так и не поняла, что хуже. В темноте шприцов и упаковок из-под таблеток не было видно, и значит, по традиции жизни, не было вообще. Поэтому ребята равнодушно прошлись прямо по ним, не обращая внимание на хрустящий пластик, звон стекла и шуршание полиэтилена.

На крыше было холодно, гораздо сильнее чувствовался не только физический дискомфорт, но и переставшие приглушаться таблетками эмоции, казалось, начали подниматься все большими волнами, давя на уши, на грудь и на все тело разом. Алиса сжала зубы, садясь недалеко от края и наконец стягивая капюшон с лица, открывая взору измученное, бледное лицо.


Глеб сел рядом вполоборота и с неожиданным пониманием смотрел прямо в потемневшие глаза с лопнувшими капиллярами, разглядывая в глубине черных зрачков что-то свое, что-то, что было видно только ему. Он наконец понял, почему она так долго не отвечала никому — глаза сказали ему слишком многое, слишком часто он видел это затравленное выражение в зеркале. И, наверное, впервые в жизни он знал, как поддержать человека.

— Расскажешь? — Глеб осторожно положил руку ей на плечо, поглаживая его через ткань и все еще смотря прямо в глаза Алисе. Она стушевалась, не зная, как рассказывать о таких вещах кому-то. Даже Диме она никогда не объясняла свое состояние, и даже лучшие друзья не догадывались о её проблемах и способах решения. Но какое-то чуждое понимание в его голосе толкнуло её, и дрожащий, сбивчивый голос забормотал, рассказывая всю боль, гноем скопившуюся в груди и голове.

— Панички, пью таблетки, но иногда кроет пиздец. После того, как Марк сбросился на моих глазах, не могла спать, и все... все началось. И сегодня снова, и я не могу с этим ничего поделать, — на последнем слово Алиса сорвалась и почувствовала на щеках горячие слезы, бегущие вниз и срывающиеся на ноги в черных джинсах. Она попыталась стереть капли, но их было слишком много, они складывались в водопады, вымывающие из неё всё возможное.

Глеб дернулся и обнял Алису, позволяя ей разрыдаться у него на груди. В свое время он так и не смог поделиться подобным с живым человеком, и медвежонку пришлось выслушать слишком много, слишком сильно промочить мягкий плюш чужими слезами. Он гладил Алису по волосам, раскачиваясь и молчал, молчал и был рядом.

— Кричи, кричи обо всем, что есть, — прошептал он, чувствуя, как по спине бегут мурашки от душераздирающего вопля, сорвавшегося, казалось, сразу из сердца. Алиса плакала и кричала, чувствуя, как грудь сдавливает тисками страха и ужаса, как всё самое плохое обступает со всех сторон, вспыхивая воспоминаниями в голове: огромные зрачки, крыша, прощальный взгляд Марка, сбитые в ужасе колени, похороны, алкоголь, зрачки... Так могло продолжаться вечно, но Глеб сжал руки сильнее, возвращая в реальность.

Понемногу она выдыхала, и железные оковы, стеснявшие ребра слишком долго, лопались по одному. Рыдания и крики давно стихли, когда она наконец смогла вздохнуть полной грудью — впервые за два года. Рука в волосах успокаивающе перебирала темные пряди, а чужое сердце билось размеренно, позволяя Алисе дышать ему в такт и чувствовать, как становилось легко.

— Спасибо, — едва слышно прошептала Алиса, не расцепляя рук за его спиной. Глеб улыбнулся и погладил немного подрагивающую спину, чувствуя тепло внутри. Ему в свое время никто не помог — так пусть хоть один человек в этом городе получит такую нужную поддержку. Строчки в голове сложились сами собой, и он не придумал ничего лучше, чем шептать их вместо ответа.

Выдыхай

самый въедливый дымна последнем этаже.Видишь, какнаше небо грустит,ведь мы не виделись даже.(Три дня дождя & Zivert — Выдыхай)

Алиса тихо засмеялась, немного отстраняясь и вытирая уставшие и болящие от такого количества слез за день глаза. Глеб внимательно рассматривал её, с удовольствием отмечая робкую улыбку и посветлевшее лицо, чувствуя, что ему самому на душе стало легче. Она кричала за них двоих — и все то, что застарело в самом Глебе, казалось, вышло в воздух с чужим воплем. Теперь ему легко.

— Пойдем, — он встал и помог поймать равновесие Алисе, пропуская её первой в более тёплый подъезд. Та немного устало улыбнулась и дождалась аккуратно закрывшего люк Глеба, спускаясь вместе с ним на улицу. До Алисиного дома они шли в полном молчании, не чувствуя ничего, кроме усталости и легкости.

Глеб осторожно приобнял её за плечи, надеясь поделиться поселившимся в нём самом теплом, даже не подозревая, что это чувство давно стало общим. Но Алиса лишь прижалась к теплому телу ближе, пряча нос в воротник и борясь с накатившей сонливостью. Слишком много для одного дня, и даже с таким количеством сна усталость топила, напоминая о мягкой и теплой кровати.

— Напиши завтра, если пойдешь в школу, хоть я бы и не советовал, — сказал Глеб, закуривая и сдерживаясь, чтобы не улыбнуться слишком широко для такой теперь спокойной ночи на двоих.

— Не пойду, я и так тебе это скажу, — выхватила из чужих рук сигарету, затягиваясь и возвращая хозяину. Глеб лишь мягко и одобряюще улыбнулся и попытался подавить зевок. Алиса заколебалась, но в следующую секунду достала ключи и потянула его за собой к подъезду.

— Ты чего творишь? — удивленно пробормотал Глеб, послушно позволяя увлечь себя в темноту зеленых стен и запаха сырого бетона. Алиса обернулась и с вызовом, поспоришь или нет, выпалила:

— Ты едва держишься на ногах, а до дома идти минут двадцать. Не выёбывайся, переночуешь у меня — все равно дома никого, мать до вечера на смене, — Глеб пытался собраться с мыслями и возразить, но его уже толкнули в двери, отрезая пути отступления.

— Ага, в одной кровати, в обнимочку? — хмыкнул он, стягивая кроссовки и кидая на тумбочку джинсовку. Алиса закатила глаза и пихнула его в плечо, скрываясь в комнате. Глеб вздохнул и пошел за ней, рассматривая лежащий на столе блистер с таблетками и несколько окурков на подоконнике, символизирующие о довольно тяжелом дне.

— Мы поместимся даже не вплотную, но если хочешь — ложись в комнату брата, — спокойно парировала Алиса, оборачиваясь и внимательно вглядываясь в темные глаза напротив, пытаясь увидеть в них ответ раньше, чем Глеб его произнесет.

— Мне похуй, где, если честно, — пожал плечами Глеб, потерев затылок и заднюю часть шеи рукой. Сон усиленно смыкал его веки, и все, чего хотелось прямо сейчас — лечь хоть куда-то и позволить себе расслабиться и отдохнуть. Кажется, после сегодняшней ночи он заслужил хотя бы одну спокойную ночь.

— Значит спишь здесь. Я сейчас вернусь, найду тебе, в чем спать — улыбнулась Алиса, проскальзывая мимо него в сторону комнаты Димы. Глеб проводил её задумчивым взглядом и сел на подоконник, закуривая чужие сигареты. Во рту разлился приятный, легкий вкус яблока, и он с наслаждением выдохнул, следом делая глубокую затяжку. Кажется, теперь все с хоть каким-то привкусом яблока будет сразу ассоциироваться с Алисой.

Из размышлений его вырвали упавшие на колени вещи и недовольный взгляд из-под растрепавшихся темных волос хозяйки яблочных сигарет.

— Своих, что ли, нет? — проворчала она, доставая себе одну и щелкая кнопкой, поджигая кончик. Глеб прищурился, складывая в уме слова в осмысленные фразы и рифмы, и протянул что-то похожее на то, что пел ей на крыше какие-то полчаса назад.

Я не стану что-то менять.Полюбил вкус твоих сигарет,Я помню каждую твою деталь,Я помню все, что хотел бы стереть.(Три дня дождя & Zivert — Выдыхай)

Алиса закатила глаза и попыталась скрыть улыбку в сизом дыме, но глаза выдавали настоящие эмоции, заставляя Глеба засмеяться и уйти в ванную, быстро надевая великоватые ему штаны и футболку, задумчиво разглядывая свое отражение. Все могло быть хуже — он слишком явно устал от вечной нервотрепки за сегодня, но в целом выглядел почти спокойным и умиротворенным. Улыбка едва виднелась на тонких губах, а в глазах было тепло, как в последний летний вечер.

Возможно, — подумал Глеб, приглаживая волосы — я вижу то, что сам себе придумал. Но разве это может работать иначе? Кто из нас вообще способен объективно себя оценить, без налета комплексов, стереотипов и чьих-то неосторожных слов? Мы все состоим из травм, и наша самооценка — один из самых явных показателей степени травмированности теми или иными людьми и ситуациями.

В случае Глеба эта степень была непомерно высока для такого молодого человека — почти всю свою жизнь он ненавидел отражение, каждый раз со злостью рассматривал всё и мечтая либо стереть все до состояния чистого листа, либо хотя бы попытаться это исправить.

Не то, чтобы он предпринимал какие-то активные действия по этому исправлению, скорее наоборот — алкоголь, курение, стресс и редкие наркотики явно не собирались помогать в исправлении внешности, а намеревались мешать этому до последнего.

— Ты там в футболке потерялся? — раздался едва слышный голос Алисы и негромкий стук в дверь, заставляя Глеба вздрогнуть и выйти из ванной, возвращаясь в комнату к ней, курившей возле окна и задумчиво рассматривающей чужие окна, пытаясь увидеть в них что-то свое.

— Прости, задумался, — ему не хотелось рушить эту уютную тишину, и поэтому Глеб не повысил голос громче шепота, ненароком залипая на мягкий свет, играющий в чужих волосах. Алиса потушила сигарету и обернулась, едва улыбаясь.

— Тебя завтра во сколько в школу будить? — Глеб поморщился при упоминании школы, но в следующую же секунду понял, что не хочет завтра даже близко подходить к хранящему слишком много боли зданию.

— Ни во сколько. Не пойду, нахуй надо, — Алиса хмыкнула, обходя его и скидывая с кровати плед, забираясь ближе к стене под одеяло. Глеб осторожно лег с краю, забирая часть одеяла в серой ткани себе, рассматривая едва различимые черты Алисы в темноте.

— Тогда можем спать хоть до прихода матери, — улыбнулась Алиса, зевая и устало закрывая глаза. Организм давал понять, что уже не выдерживает таких сильных эмоций, выключая сознание и убаюкивая на волнах нежданной, но приятной теплоты.

— Спокойной ночи, — прошептал Глеб, улыбаясь чужому умиротворенному лицу и борясь с желанием придвинуться ближе. Он давно перестал раздумывать над причинами своих эмоций, но иногда они были слишком сильны.

— Спокойной, — почти неслышно шепнула Алиса, наугад вытягивая руку и переплетая их пальцы. Глеб улыбнулся и наконец спокойно заснул.