7
***
Ты лежала на больничной койке и отходила от наркоза, считая вертолёты, летающие у тебя в глазах. Голова безбожно болела и кружилась, ибо общий наркоз — зло. Тебе хотелось хорошенько так проблеваться, выйти в окно, а лучше вообще сдохнуть, чтобы не чувствовать всего того, что чувствуешь сейчас ты. В палате помимо тебя ещё две женщины, тихо разговаривающие о своём; за окном красиво падает снег, огромными такими, пушистыми хлопьями, что если поднять голову лицом к небу, то такое ощущение, будто по серому полотну рассыпались чёрные точечки. В палате стояла новогодняя маленькая ёлочка, а соседка ела мандарин, рассказывая о том, что её дети купили ей путёвку куда-то и что она хотела бы выписаться хотя бы за день до самой поездки.
— Ой, девочка, — вдруг обратилась она к тебе, и ты повернула к ней голову, пытаясь сфокусироваться на её лице. — К тебе тут парнишка заходил. Высокий такой, миленький, просил, чтобы когда ты проснулась, то набрала его.
— На кролика похож?
— Да! — Воскликнула женщина и засмеялась вместе со своей «подружкой». — Симпатичный такой, груда мышц, весь такой как с обложки жу...
— Я вас поняла, — ты улыбнулась и уже было потянулась за телефоном, но как только ты его взяла, раздался глухой стук и в проеме показалась знакомая макушка.
— Здравствуйте, — удивилась ты, обнаружив стоявшего с букетом цветов профессора Намджуна, который неловко улыбался, глядя на то на твоих соседок, то на тебя. Забавно как-то.
— Привет, Мэй. Как себя чувствуешь?
Ты приподнялась на локтях и только сейчас обнаружила, что твоё колено полностью в гипсе, а рядом с койкой стоит коляска. Все-таки худшие опасения сбылись, и ты навсегда останешься с больной конечностью, которая не позволит тебе больше участвовать на соревнованиях. Благо на коляске кататься недолго.
— Здравствуйте, да жива, слава богу. А Вы тут какими судьбами?
— Да узнал, что ты в больнице, сразу приехал.
— Почему? — Ты догадывалась о симпатии профессора к тебе, да и видно это было по его многозначительным взглядам, но как-то в голове это не укладывалось. Да, безусловно этот мужчина был тем, кого хотела половина университета, ещё и умный, высокий, приятный в общении, но что-то не то. Тебе неуютно рядом с ним, чувствуешь себя ребёнком, которому читают нотации, маленькой девочкой, и какие-то странные чувства живут в твоём сердце по отношению к мужчине. Не тёплые, и далеко не милые.
— Потому что ты мне нравишься, но...
Вот и всё. Контрольный выстрел в голову и ты не знаешь, что ответить ему, не знаешь, как действовать в этой ситуации, потому что сердце рвёт на части от такого признания, тем более от профессора, который выглядит сейчас так уязвимо и слабо, как и все мужчины во время признания.
— Мы не можем, — выдыхаешь ты и чувствуешь, как горячая шершавая ладонь ложится на твою руку и слегка сжимает её, поднося к губам и целуя. Щеки тут же вспыхивают, сопротивляться нет сил, потому что профессор прислонился лбом к вашим рукам, закрыв глаза, и что-то шептал себе. «Неправильно», — твердил он и ты услышала эту фразу. Его тоже рвёт как и тебя. Он понимает, что нельзя, не этично, запретно.
— Я знаю.
Хочется плакать, реветь, биться обо все вокруг, потому что настолько разбитого мужчину ты не видела никогда, а у тебя у самой на душе кошки скребут. Ты аккуратно вытаскиваешь руку из его хватки и глядишь по выжженным жёстким волосам, думая, что это исправит ситуацию, и в этом жесте столько неуверенности и жалости, что реветь хочется уже вам обоим.
— Профессор...
— Ничего не говори. Я так испугался, когда узнал, что ты попала в больницу и тебе предстоит операция. Я подумал такого, что и вспоминать не стоит, и посчитал, что это какой-то шанс сделать это. Но, Мэй, я не могу воспринимать тебя как свою вторую половину.
— Это как?
— Я хочу тебя.
— Мы пойдём, — сказала женщина и, взяв свою подругу под руку, вышла из помещения, захлопнув дверь. Джун усмехнулся и вновь вернул свой взгляд на тебя.
— Я бы хотел трогать тебя здесь, — мужчина запустил руку под одеяло и сжал твою ляжку, оставив там красный след от пальцев. Он дрожал и судорожно дышал, прикрыв глаза.
— Уберите руку.
— Не ври, что тебе не нравится, — сквозь зубы шипит мужчина, поглаживая твой живот, бока, запоминая на ощупь твою кожу, нежную, мягкую, такую, что хочется кусать, украшая её своими метками.
— Мне не нравится!
— Врешь, — он приподнимает твою больничную ночную рубашку и целует бедро. Ты чувствуешь его пухлые губы на коже, чувствуешь насколько это пошлый и мокрый поцелуй, не говорящий о каких-то высоких чувствах, только о похоти и животном желании «поиметь».
— Уйдите. Молю, уйдите!
— Мэй, я уйду. Из университета. Я не могу каждый день видеть тебя и бороться внутри с самим собой.
Мужчина встаёт на ноги и, наклонившись над тобой, целует уже в губы. Ты отталкиваешь его. Хочешь всем телом. Но отталкиваешь. Становится подстилкой с преподавателем, быть с ним секс-партнёрами не хочешь, потому что не устраивает такое отношение к себе. Поцелуй животных, грязный, с большим количеством слюны и диким желанием раздеться и поиметь друг друга. Но нельзя! Нельзя! В какой-то момент что-то в голове щелкает и ты решаешь отпрянуть от Намджуна, заглядывая ему прямо в глаза. Ничего кроме «траха» ты там не видишь. Абсолютно ничего.
— Отпустите, — ты уворачиваешься от настойчивости мужчины, не можешь применять силу, потому что наркоз не отошёл ещё до конца, а профессор пользуется этим. — Отвали!
— Мэй, — хрипит он, опуская руки на твою грудь, — давай. Никто не узнает.
— Отпусти! — Уже становится страшно. Ким тяжело дышит, мнет округлости, шепча какие-то пошлые мерзкие слова, указательными пальцами теребит бусины сосков, утробно рычит, прокусывая нижнюю губу и тут же зализывая её, а у тебя слезы от того, что ты бьешь его, но так слабо, что он даже не чувствует. Так мерзко от самой себя. Такое странное осознание того, что секунду назад ты хотела его, но тут же приходит осознание того, что это всё отвратительно и неправильно. — Пусти... — Уже скулишь ты, когда Намджун средним пальцем поглаживает сквозь ткань белья чувствительную зону. Противно. Сделать ничего не можешь. Тело будто онемело. — Не трогай...
— Ты ахуел?!
В дверях стоит Чонгук в белом халате, держа в руках сетку с клубникой. В глазах конкретный шок, потому что невозможно видеть девушку, которая тебе нравится, и преподавателя, который против её воли трогает там, где трогать не имеет права. Тормоза тут же срывает, когда он слышит от тебя мольбы, чтобы профессор тебя отпустил и не трогал. Гук берёт мужчину за шкирятник и оттаскивает от тебя, тут же награждая его лицо ударами и обращаясь к нему:
— Хотите по статье пойти или из университета вылететь?!
— Я ухожу оттуда, — улыбается Джун, вытирая рукой кровящий нос. В палату врываются твои соседки и начинают паниковать, словно наседки в курятнике. — Расслабься, мальчик. Она твоя.
— Да пошёл ты, — выплевывает Гук и зовёт охрану и врачей, чтобы Кима вывели из больницы. Чону хочется врезать ему ещё раз, но сдерживается, иначе сам попадёт в участок.
Женщины подлетают к тебе, испуганно спрашивая, кто это я был и извиняясь за то, что вышли, ведь если бы они знали, то ни за что не ушли. Ты говоришь, что всё в порядке и пытаешься улыбнуться. Не веришь, что мужчина смог бы тебя изнасиловать прямо в больнице, но видеть его тебе больше не хочется. Руки немного трясутся, а в глазах и без того всё плывет, не то от слез и эмоций, не то наркоза. Дебильный день.
Когда вся суматоха утихает, Чонгук возвращается к тебе и видит, как ты за обе щеки уплетаешь клубнику и болтаешь с женщинами, иногда смеясь над их историями. Он откашливается и видит как три пары глаз смотрят на него.
— Я не буду её насиловать! — Парень поднимает руки вверх и слышит, как эти же три создания начинают хихикать. — Честно!
— Да всё хорошо, Гук, — ты смотришь на него и улыбаешься, пытаясь вместить в эту улыбку всё, что ты чувствуешь к парню. И симпатию, и благодарность, и доброту, и влюбленность. Да, эту глупую влюблённость. — Оставите нас?
Женщины загадочно улыбаются и снова бухтят, что надо выходить из палаты. На этот раз тебе не страшат домогательства, потому что человек который сейчас стоит напротив тебя, так искренне и мягко улыбается, что все проблемы и мысли отходят на второй план.
— Привет, — говоришь ты, засовывая очередную клубнику в рот.
— Привет, — он садится на твою кровать и смотрит куда угодно, кроме тебя. Снова нервничает. — Я был на твоих соревнованиях.
— Значит не послышалось.
— Что послышалось?
— Я слышала, как кто-то очень громко кричал моё имя, а не прозвище, — ты протянула клубнику Гуку и тот её охотно отправил в рот, а потом положил плодоножку на тумбочку, тем самым рискованно близко приближаясь к тебе. Ты сглотнула, когда ваши взгляды пересеклись. Напряженно. Слишком.
— Это был я. У Тэхёна оказались билеты... — Шёпотом (непонятно почему) проговорил Гук и накрыл твои губы своими. Второй поцелуй за день. Второе признание, но это со вкусом клубники, нежности и полного отсутствии похоти. Тебе так нравилось, как эти мягкие губы целуют тебя, сколько чувств они вкладывают. В животе запорхали бабочки, а внизу, как по всем законам жанра, образовался тугой узел, от чего внутри стало как-то тепло и приятно. Внезапно вспомнив о том, что произошло часом ранее, ты уперлась руками в грудь парня и аккуратно оттолкнула его. Было противно от самой себя. От самого осознания того, что ты целовалась до Гука с Джуном, пусть и после против своей воли. — Что такое?
— Тебе должно быть противно.
— Почему?
— Потому что меня целовал Намджун несколько часов назад.
— Я уверен, что он её единственный это делал. В чём проблема? — Гук нахмурился и отсел немного поодаль, и почему-то это так задело, что в груди будто бы что-то лопнуло.
— Ну, я целовала его, теперь меня целуешь ты... Это же противно...
— Что? Целовать тебя? — Парень изогнул бровь и, взяв твою руку, переплел ваши пальцы. — Мэй , вот ты вроде умная деваха, но такая тупенькая.
— Чего?!
— А что? Я не прав что ли? Сидит тут, ест клубнику, улыбается, а мне ещё и противно должно быть. Обидно знаешь ли.
— Ну, блин, — ты сжала его большую руку сильнее, но всё равно не могла понять, чего сейчас добивается Чон. — Гукки?
— Чего тебе? — Обиженно фыркнул парень и отвернулся от тебя.
— Фу какой. Мужественный Чонгук мне нравился больше. Вон, сейчас пойду и позову обратно профессора!
— Я тебе пойду, глупая! — Он повалил тебя на твою же койку, смеясь и счастливо глядя на тебя. Ваши носы трутся друг о друга, а на лицах дебильные влюблённые улыбки, которые никак не проходят. Чон чмокает тебя в одну щеку, потом во вторую, потом в нос и только после этого снова в губы. Так нежно, легко, мило и как-то по-детски, что хочется навсегда укрыться в этом широком Чон Чонгуке и уснуть. — Никогда бы не подумал, что буду вот так валяться в больнице, в одной кровати с девушкой, которую раньше терпеть не мог.
— Да ты сам не сахарный!
— Да я знаю. Но, тем не менее, я так рад, что сейчас могу тебя обнимать.
— Эй, Гук, — ты краснеешь от таких прямолинейных слов и утыкаешься парню прямо в грудь. Он такой горячий, будто печка, а тебе и нравится. «Прям как Джейкоб из Сумерек», — думаешь ты и улыбаешься. — Ты мне нравишься.
— А я в тебя влюблён. А ещё поспорил с парнями, что если влюблюсь в тебя, то придётся бежать в одних трусах по центральному коридору, — и тут ты начинаешь дико ржать, представляя в голове эту картину. — Эй! Ну хватит! Я ж не знал!
— Ахахаха, Чон Чонгук! Боже!
— Вот тебе смешно, а мне бежать! — Он улыбается, глядя на тебя, не понимает, почему судьба решила свести именно вас и почему от одного только вида твоей улыбки хочется весь мир положить к твоим ногам. — Покажешь татуировку?
— Потом, Гукки. Потом... Не уходи только.
— Не уйду, — Чон чмокает тебя в макушку и кладет подбородок на неё. — А теперь спи.
Звучит двусмысленно, мило, и хочется верить, что он никогда не уйдёт. А пока, прижимаясь к его горячему телу, чувствуя, как бережно он перебирает твои пряди и рассказывает какие-то истории, заставляющие тебя улыбаться, ты благодаришь Бога за то, что он подарил тебе такого человека как Чон Чонгук.
— Дашь потрогать твои кубики?