Шипы

Отвести взгляд от зеркала кажется почти невозможным.

Кира наблюдает, как кто-то в отражении повторяет ее движения — пальцами по шипованному шраму, по укусам, по разбитой губе. По пустому, размытому туманом и тенью лицу. Поправляет тонкие лямки испачканного кровью и пылью когда-то красивого платья. Запускает пальцы в темно-серые волосы, будто пытаясь разворошить потухший костер, и пробудить искры на пепелище.

В ответ светятся лишь два льдисто-белых глаза. Ей даже цвета не досталось.

Ослепшая.

— Я убью твоего брата, — как будто о планах на выходные, спокойно сообщает она стоящей за спиной Мейре.

— Я не думаю, что у тебя получится, — таким же ровным тоном отвечает ведунья. — И даже не потому, что впервые не вышло.

Ауч.

— Я же говорила, у меня несколько теорий. Одна из них — что вы не можете больше друг другу навредить. Но, наверное, для чистоты эксперимента тебе надо будет снова в него ножиком потыкать, — она хмыкает и запрыгивает на подоконник, болтает ногами в воздухе, — лично прослежу, чтобы серебряный не взяла.

— Мой кинжал мне не вернут?

Кира набирает воды из крана в ладонь и полощет рот, пытаясь избавиться от противной кислой сухости на языке. Она странно и чужеродно смотрится в этой пафосной, под старину или действительно старинной обстановке, так что даже в ванной комнате она чувствует себя неуютно. Безукоризненно чисто, холодно и безжизненно — все под стать хозяину дома.

Мейра качает кудрявой головой, и от одного этого движения становится неизмеримо хуже — хотя, казалось бы, куда еще.

— Это святыня, — сквозь зубы цедит охотница, зажмуриваясь.

Прячась от безликого монстра в предательском зеркале.

— Может, тогда стоило с ней аккуратнее обращаться, — безразлично произносит Мейра, склоняя голову к плечу. — Кинжал тебе не за чем. Ты будешь под нашей защитой, пока это потребуется.

— Как благородно!..

— Хватит ядом капать, пол прожжешь. Никто этой ситуации не рад.

Как будто от этого легче.

— Получается, я в заложниках, — не открывая глаз, аккуратно спускается вниз, садится, совершенно не по-дамски скрестив ноги, так что задирается и без того короткая юбка. Упирается макушкой в холодную керамику раковины. Хочется в душ, выпить кофе и, наверное, застрелиться.

— Я бы назвала тебя скорее лабораторным образцом.

У нее удивительная способность делать все только хуже. Братец, видно, научил.

— Меня будут искать.

Глупая, избитая сценарная фраза. К тому же, полуправда; отец вряд ли спохватится быстро, потому что все полгода Кира провела в попытках максимально от него отделиться, чтобы он не пытался с ней связаться и навлечь на себя какую-нибудь беду. А вот Диана... Диана из-под земли любого достанет. Тем более, она должна была видеть их вместе с Мэттом в клубе, так что знает преступника в лицо.

— Ну и здорово, — ведьма пожимает узкими плечами. — Не найдут. Поскорбят. Смирятся. Редкость, что ли, для охотников — пропадать?

Обычное дело.

— Мне хочется, чтобы ты понимала — мы тебе больше не враги. Я понимаю, что ты чувствуешь себя жертвой, и вряд ли в случившемся есть твой какой-то коварный умысел. Но интересы и безопасность Мэтта для меня всегда будут превыше справедливости, — от ее тона у Киры защемило в груди. — Так что будь добра, не наживай себе ненужных неприятностей.

Одинокая капля воды падает из крана.

— Он хороший, на самом деле, —эта фраза звучит неожиданно невинно и по-детски. — Я думаю, вас связало не просто так. У вас много общего.

Ошейник и желание друг друга прикончить.

***

Теплая вода принимает в свои объятия, и Кира отрешенно водит кончиками пальцев по воздушным островкам пены на поверхности. Ничего из происходящего не похоже на реальность — ни украденные цвета, ни возможная магическая привязка к кровопийце, ни тихие девушки без лица, обращающиеся с пленницей, как с важной гостьей. Она смывает засохшие следы собственной смерти с ключиц; металлический запах смешивается с лавандовой отдушкой шампуня. Хочется верить, что это просто еще одно глупое видение, кошмар-наставление от Модир нерадивой послушнице. Что это сон.

Реальна только боль, когда мыло попадает в ранки на расцарапанных от падения на асфальт коленях.

Ее тело — место преступления, ее слепота на лица и цвета — сопутствующий ущерб; жертву никогда не спросят, можно ли, пожалуйста, над тобою надругаться? но и наручниками к злодею не пристегнут на время суда.

Она сползает на дно ванной, считает, на сколько хватает кислорода; сцены из того самого сна всплывают в памяти, но девушка остается под водой дальше. Двум смертям...

Язвительный голос Мэтта эхом бьется между стенок черепа. Что ты такое?

Она выныривает и шумно хватает воздух ртом. Мыльная вода стекает на язык и раздражает ссадину на губе.

Ощущение грязи никуда не уходит. Вымыться хочется изнутри.

***

Ей приносят мягкий хлопковый домашний костюм, по стилю совсем не совпадающий с одеждой Мэтта и Мейры; вот третий, безымянный пока, парень явно предпочитал что-то более расслабленное. Да и странно было бы, наверное, заковывать такую гору в смокинги постоянно.

Мысль о том, что пижаму ей выдали, чтобы она даже не пробовала на улицу сунуться в этой тюремной робе, никак не выходят из головы.

Киру ведут по коридорам, и она вглядывается в серые стены, пытаясь по обстановке лучше понять здесь живущих. Изнутри дом кажется огромным особняком, от каждой детали веет напыщенностью, старыми деньгами и бесконечной смертью. Высокие потолки, молчаливая прислуга, которой кормится их древний хозяин, холодный воздух из приоткрытых окон в массивных рамах. Ее клетка на неопределенный срок.

Пока не смогут вернуть зубастому золотому мальчику возможность снова пить. А это должно быть быстро — без подпитки вампиры высыхают, и вряд ли Мейра позволит своему братишке превратиться в кровожадную курагу. А потом... что потом случится с охотницей, которую не получилось обессмертить?

Ее приводят в гостиную — кожа, темное дерево, наглухо закрытые шторы; вампиров, к сожалению, на самом деле совсем не ранит солнце. Просто им выгоднее поддерживать этот миф, чтобы люди ощущали себя безопаснее днем, и легче становились жертвами. Входит в привычку жить во тьме, похоже.

Мейра встает при виде Киры; Мэтт не шелохнется. Безымянного здоровяка в комнате нет, и почему-то это пугает. Хотя какая разница — на арене против нее два хищника или три?

Она не знает, чего ожидать; ей ничего не объяснили, да и ведьма сама едва ли понимает, что собирается делать. На полу зажжено несколько свечей, дымятся какие-то пучки трав; пахнет сладко и терпко, хочется ослабить воротник и открыть окно. В полутьме горящие зеленые глаза на пустом лице Мейры смотрятся особенно чарующе, по-кошачьи; душонка ее брата просто сливается с комнатой.

Она мягко берет Киру под руки и ведет в центр круга из огней; напротив нее молча садится блондин. Пытаться прочитать эмоции человека — нелюдя — без лица совершенно невозможно, и охотница просто внимательно смотрит в два черных омута, в безответную тьму. Невольно старается дорисовать тонкие черты из памяти, но воспоминания искажены клубным светом, ночью и страхом.

Впрочем, подсвеченное снизу колдовскими огоньками, его лицо наверняка не показалось бы ей таким красивым, как вчера... а вчера ли это было? Она совсем не знает, сколько прошло времени, где она и с кем; кто она.

Мейра властно, требовательно протягивает брату ладонь; кивнув, он расстегивает пуговицу на рукаве рубашки и закатывает его чуть наверх, обнажая тонкие запястья. Птица, настоящая птица, белая ворона, ошибка природы, бастард Покровителей. Он подносит руку ко рту и резкая боль пронзает Киру; темная, густая кровь вампира и человека сочится на пол полупустого зала.

Шокированный вскрик девушки эхом мечется под высокими потолками.

— Этого еще не хватало...

Она наклоняется, кончиками пальцев собирает несколько капель сначала с кожи Киры, затем — Мэтта, смешивая их кровь, и неаккуратным, неожиданно грубым мазком наносит обоим метку на лоб. Густым, грудным голосом она начинает взывать к силам, недоступным более никому; ведуны балансируют на тонкой грани служения богам и отступничества. Сияние изумрудных глаз усиливается с каждым словом, Мейру окутывает полупрозрачный, стеклянный свет, и она с силой давит большими пальцами на бордовые отпечатки, опрокидывая двоим головы назад.

Колдовская зелень стекает дальше и нитями обвивается вокруг их тел, проникая внутрь; Кира чувствует, как корни врастают в ее легкие, выталкивая весь воздух, заполняют горло, не давая кричать. Сила в клубок сплетается в ее груди, но ее хрупкие ребра не справляются с давлением, и ломаются, ломаются, острыми осколками задевая органы, натягивая кожу, как ткань.

Тонкая, пульсирующая алая линия света проявляется в воздухе между охотницей и вампиром.

Она обвивается вокруг их шей, прямо по линии тернового шрама, и мерцает в такт ускорившемуся сердцебиению; красные отблески отражаются в дорожках слез на щеках Киры.

Из уст Мейры вырываются несколько слов, мурашками отзываются во всем теле. Нить натягивается сильнее, впиваясь в кожу, как колючая проволока. Ошибка.

Мэтт давится собственной кровью.

Мейра отшатывается, отпускает руки; колдовское свечение рассеивается в задымленном воздухе, и последним тает алый луч, ослабляя хватку, позволяя наконец дышать. Тело освобождается от корней, которые пустила маленькая девочка-ведунья; руки невольно тянутся ощупать ключицы, вокруг которых только что прорастал шиповник, лишь чтобы почувствовать нетронутые кости. Боль от чар Мейры оказалась всего лишь миражом, а вот за попытку вмешаться в алую связь их наказали без промедления. Кира ошарашенно смотрит на тыльную сторону ладони, которой только что вытерла кровь с губ.

— Я в порядке, — хрипит Мэтт, упираясь лбом в пол; вязкая бордовая лужица растекается по доскам там, где должны быть его губы. Он шипит сквозь зубы грязное ругательство, обхватывает себя руками, будто пытаясь обнять и успокоить. — Никогда больше так не делай, пожалуйста, Мей... Мей?

Ведунья кивает и с глухим ударом падает на колени; ее колотит так, что даже Кире на секунду становится страшно. Вампир бросается к сестре, прижимает ее к узкой груди и гладит, оставляя кровавые следы на кудрявых волосах, приговаривая что-то убаюкивающее; он держит ее бережно, как хрупкую фарфоровую куклу с трещиной, в ужасе от мысли, что та развалится.

Кира собирается в позу ребенка на полу, хватает себя за колени, будто стараясь сохранить тепло; последняя свеча потухает, и так они и остаются на какое-то время — олицетворение бесконечного острого одиночества на фоне сцены семейной искренности.

Дым растворяется в полумраке.

***

Мейре он приносит плед и кружку какао, Кире — мокрое полотенце вытереть лицо; та отгоняет мысли о том, как ее кровь для него пахнет и что он снова голоден. Единственное, в чем хороша эта серая безликость сейчас — не видно будет клыков, даже если его потянет.

Они долго сидят в тишине, только тикают старые часы на стене. Девочка сидит на диване, греет руки о кружку, но ни глотка не делает; брат ее садится на пол рядом, облокачивается спиной и запрокидывает голову на подушки. Снова белые пряди склеились от крови, как тогда в подворотне, но в этот раз — от его собственной.

— Ты должен рассказать Виктории, — еле слышно произносит Мейра. — И Юне.

— Что рассказать, Мей? Я не понимаю, что говорить. Тем более Юне... зачем?

— Ты нарушил приказ Альянса, и оказался прикован к человеческой девушке связью, которая вас обоих чуть не убила, когда я попыталась ее разрушить, — она повышает голос, и каждое слово звучит гулко, будто падает в колодец. — Ты правда считаешь, что можно просто скрыть это от своей невесты?

О как. Невесты, значит.

Мэтт страдальчески вздыхает. Кира особенно ясно чувствует себя лишней в этом разговоре.

— Что эта нитка значит? — она старается звучать громко и дерзко. — Что эта связь, — проводит пальцем круг рядом со своей шеей и ведет его дальше, показывая путь алой удавки в сторону Мэтта, — делает?

— Ты ее видела?!

Мейра срывается на визг; не ожидав такой реакции, Кира вздрагивает и хмурится. Поставив нетронутое какао на столик, ведунья вскакивает и начинает мерить шагами комнату, судорожно запускает руки в густые волосы с несколькими темными от крови брата локонами.

— Олененок, — язвительно передразнивает она вампира. — Вот это вкус у тебя, Мэттью, кого еще в дом притащишь? Какую неопознанную дрянь?!

— Это из-за него все случилось, а дрянь — я?

Еле сдерживается, чтобы не встать и не плюнуть нахалке в отсутствие лица.

— Стоите друг друга, — Мейра, будто проверяя ее терпение, подходит вплотную и, чуть задрав голову, внимательно смотрит зелеными огоньками Кире в глаза. — Ты не человек, ты никогда им не была, так зачем строить из себя оскорбленную невинность? Просто с любой девушкой из клуба ни за что бы такое не возникло; я не смогла ничего прочесть в тебе, как будто ты — чистый лист!

— Меня убили, и я вернулась к жизни, — ледяным тоном осадила ее охотница. — Нечего там читать.

Кем бы она ни была теперь, она точно пустая.

— Либо у тебя просто великолепная защита, которую я не смогла пробить, — она хмыкает, успокаиваясь. — Ну ничего, мы тебя разгадаем — придется. Может, у Мэтта лучше получится. Вы будете много времени вместе проводить.

— Исключено, — отрезает блондин, складывая руки на груди.

— Не волнуйся, братец, она тебе не навредит. Как и ты ей не сможешь — без ее согласия. Нужно будет уговаривать, — ей смешно от собственных слов. — Ваши души связало. Если одного ранят — другая с ним разделит боль, если ее убьют — строгать два гроба нужно. Так что теперь она жизнь твоя, сила твоя — ты сам захотел ее крови, теперь чужую и не сможешь пить. Познакомься поближе со своей ошибкой, Мэтт. Я не знаю, как ее исправить.

Старинные часы останавливают ход.