Глава 7
Грëбанная рутина. Подъëм под голос матери и еë тихий уход. После хлопка дверью глаза уже не закрываются. Как они вообще прощают своих детей? Столько всего, а всё равно продолжают любить. И хоть ты всю их жизнь переверни и разруши что любят - никогда ребëнка своего не предадут.
Но свою жизнь тебе рушить не позволят. Себя не прощают за то, что курить начал или пить. А если это вещества... Голыми руками сами себя придушить готовы. И ведь эти слëзы, крики «Да в кого ты такой?!» не от радости судьбы.
Он до сих пор помнил глаза матери. Растерянные, плачущие, не верящие в то, что родной сынок употребляет. Но он не хотел этого видеть. Клялся в объятиях, стучал в грудь, твердил, что бросит... А сам? Продолжал скручивать и курить косяки, закидывался таблетками прямо под язык, снюхивал дорожки со стола и доставлял пакетики по заказчикам. Стыд охватывал полностью, будто зажимал в тисках, не отпуская.
— Блять. — тихо буркнул Кислов, когда тарелка с яичницей вывалилась из рук на пол. Осколки разлетелись по всей площади, оставив поджаренные яйца на маленьком кусочке.
Руки двигаются резко, быстро, убирая даже самые мелкие остатки тарелки. Щëтка совсем скоро разорвëт ламинат от агрессивных взмахов.
Но спустя пару десятков минут этот огонь внутри утихает. Знакомая фигура отталкивает калитку и проходит на территорию школы. Плавные движения бëдрами, качающийся на плече рюкзак, волосы собраны в высокий хвост, а взгляд с тревогой что-то ищет. И из-за этих зелëных глаз, хочется еë схватить и держать крепко, чтобы переживать перестала. Но чувства ниже пояса говорят о другом.
«— Кого она так высматривает?...
— Тебя, придурок. Фотки!»
«Фотки». Точно. Он не мог их долго забыть. Всю ночь разглядывал, взглядывался в детали, словно пытался найти какой-то компромат. На неë? Нет, на себя самого.
— Сюнь, погоди. — басистым голосом говорит Ваня, хватая сзади девушку за плечо. Она оборачивается, ошарашенная. — Че за херня вчера была? — грубо, резко спрашивает он. И себя же нахрен задушить готов от этого противного тона.
— Я... Я... Не знаю... — очень растерянно произносит девушка, пряча взгляд. Мускулистая ладонь, словно медвежий капкан, схлопывается на женском подбородке, заставляя поднять глаза.
— Не-не-не, Хенкина, хуйню ты какую-то затеяла. — качает головой кудрявый. — Мне Хенку переслать, чтоб он с тобой поговорил? — от угрозы горло пересыхает.
— Нет, пожалуйста. — вздрагивает она, хмурясь от боли. Пальцы впиваются в нежную кожу так грубо, что хочется кричать. Ваня выдыхает, отпуская еë. Его взгляд серьëзен, брови нахмурены, лишь кадык тревожно вздрагивает.
— Я тебя со школы заберу. — чëтко произносит он. — Про фотки никому. — его шаг становится поспешным, когда парень забегает в здание.
Но он так и не пошëл ни на один урок. Туалет на третьем этаже заполнился дымом от его сигарет, сменяющих одна за другой. И так противно внутри, что вырвать сердце хочется. Смотрит на руку, которой сжимал еë подбородок, и желает всë отдать, лишь бы повернуть время вспять и держать еë нежно. Врезал бы себе, да убиться не хочется, ведь тогда не увидит опять еë. И душу скрутить и придушить, только бы не чувствовать этого мучения внутри. Этих чувств, пронизывающих всë тело.
Телефон не умолкает, продолжая вибрировать. Сообщения и звонки сначала от Нади, затем от Риты. Киса хмыкает, зная, что может развлечься, убить эти мысли и чувства внутри, но почему-то не хочется.
— Ну и короче... — продолжала шëпотом Надя на уроке обществознания. — Я уже и так стала, и так... Ничего. Мы даже не поцеловались, понимаешь! — с каким-то удивлением сказала девушка. — Когда я уходила, он сказал: «Сорян, я так не могу». И к чему бы?
Внутри Сеня чувствовала облегчение. Киса не поддался кокетству подруги и не стал ранить еë сердце. Пусть она лучше остынет, чем почувствует себя грязной после его действий.
— Зачем тебя Киса у школы остановил, кстати? — вдруг спрашивает Соколовская. Рассказывать правду не хочется. Совсем. Она точно не должна об этом знать, как бы близко они не общались.
— Да Боря забыл ему зарядку отдать, попросил, чтобы я напомнила дома. — Надя кивает головой, даже не понимая, как же подруге тошно. От самой себя, от своих действий. От всего, что происходит вокруг.
И ей за это стыдно. Но страх и переживания не позволяют рассказать всë так, как есть. По правде, чисто, искренне. Она сама же себя душит этим, задыхаясь в больном омуте.
У входа в здание появляется знакомая фигура. Ноги, всë ещë ощущающиеся ватными, всë равно идут навстречу. Шагают, чуть потрясываясь от тревоги внутри.
— Сейчас тогда я вещи скину, поем и к тебе. — мягко информирует девушка.
— Нет. — слишком твëрдо и резко отвечает Кислов. — Я тебя покормлю. Ты же курицу и картошку ешь? — кивок. — Отлично.
Подъезд уже не кажется таким сырым и вонючим, когда Киса движется спереди. Запах его одеколона ударяет в нос, заставляя прикрыть веки и... споткнуться.
— Твою мать, Сюня. — сухо пытается сказать Ваня, тут же оборачиваясь и ловя девушку за шкирку. Из-за его мягкого «Сюня» по телу растекается тепло, а на губах застывает улыбка. — Смешно тебе, да?
Краем глаза глядя на то, как она неторопливо ест, перед ним одна за другой всплывают картинки. Всегда маленькая, весëлая, вечно жаждущая приключений девочка. Без привычного макияжа, резкости, притворства. Просто маленькая Хенкина - копия брата.
Когда она сгибается над тетрадкой по химии, его руки невольно ложатся на шею и плечи. Мурашками покрывается кожа, сердце учащает такт.
— У тебя так шея забита... — тихо произносит он, разминая пальцами мышцы. — Ляг на кровать спиной, я разомну. — Сеня неспешно сглатывает, подчиняясь ему. Словно доверяет, хотя это не так. Она прикрывает глаза от расслабления, когда он начинает массировать шею. Уперевшись большими пальцами спереди, парень проминает каждую точку. — По поводу фоток...
— Прости, не знаю, что на меня нашло. — прерывает русоволосая, не открывая глаз. — Просто это всë было ночью, я сама не поняла зачем и почему.
— Всë нормально, не переживай. — не прекращает движений Кислов. Его колени упираются в кровать по обеим сторонам от бëдер девушки, хорошо удерживая равновесие. — Ты, кстати, очень красивая. — вдруг хмыкает он. Есеня открывает глаза.
Его дыхание касается губ, а нос почти прижимается к коже. Слишком близко. Его левая рука поднимается к нежной щеке, а правая проводит путь к плечу, медленно сжимая его.
«Только не отдаляйся, боже, только не отдаляйся!»
— Мне нравится твоя помада. — улыбается он, чуть прищуриваясь, когда проводит большим пальцем по еë губам. Хенкина приоткрывает рот, чтобы вдохнуть прерывисто и быстро, попытаться отрезвиться. Но ничего не выходит. В голову лезет лишь одна фраза. С дерзостью, уверенностью она произносит еë:
— Хочешь попробовать на вкус?
Ваня тут же с жадностью впивается в чужие губы, сжимая пальцами еë плечо. Она не отстаëт. Отвечает с той же напористостью, прижимая к себе за шею. Его зубы проходятся по губам, покусывая их, а язык начинает вторгаться внутрь. Напором, грязно, быстро. Правая ладонь спускается на талию, не упустив шанса коснуться небольшой груди. Его дыхание тяжëлое, почти рычащее, а еë - прерывистое, переходящее на стон. Слыша это, уголок губ Кисы поднимается вверх, даже не разрывая поцелуя. Рука продолжает движение. Ниже, ниже, ниже и... очередной стон. Протяжный, негромкий, но до приторности сладкий. Средний и безымянный пальцы начинают медленное стимулирование прямо поверх ткани. Опять стон. За ним ещë один.
— А ты и не против, да? — усмехается парень хрипло. Он приоткрывает глаза, но лишь немного, оставляя веки почти в прежнем положении. Кислов садится на кровати и, закусив губу, быстро стягивает с себя кофту. На его голый торс тут же падает взгляд. Робкий, быстрый, едва скрывающий желание. И он этому рад. Раздвинув еë ноги своим коленом сильнее, опять оказывается сверху, нависая над ней. Его губы касаются шеи. Влажно, мокро и долго. Взяв еë ладошку в свою, прикладывает к паху. — Чувствуешь? — она выдыхает, ощущая возбуждëнный орган. Его пальцы вновь оказываются на промежности. Ваня замечает, как еë губы подрагивают. — Неужели ты совсем девочка? — бросает он горячий воздух прямо в ухо усмешкой. Она положительно мычит, не в силах сказать и слова. — Я могу это исправить. — так же грязно шепчет он. Пальцы невольно сжимают его через штаны. — Нет, мне нужен твой ответ, милая.
— Да... — выдохом, совсем шëпотом, говорит она. Разум пьянеет под касаниями, особенно, когда ширинка джинс растëгивается.
— Ты уверена? — серьëзнее спрашивает он, замедляясь. И твою мать, она кивнула. Быстро, словно торопясь. — Хорошо... Напомню - ты можешь сказать «стоп» в любой момент. — хрипит он, начиная покрывать поцелуями шею и ключицы. Рука сползает под бельë, а она повторяет эти движения на нëм. Потянув верëвочку, развязывает спортивки, окуная горячую ладонь под боксëры. Пальцы обхватывают орган и они ублажают друг друга, слыша стоны.
И всë становится как в тумане. Контрацептив показывается в его руке. Весь низ обоих оказывается в стороне. Его плечи разводят бëдра, удерживая их руками, а язык... Движется по ним. По внутренней стороне. Затем зубы оставляют укусы, которые долго не сойдут, а с еë губ слетают крики и стоны от пошловатой грубости. Потом дрожь окутывает полностью, заставляя вцепиться в его волосы и громко выкрикивать это сладкое, но такое протяжное - «Ваня».
Он входит плавно, доставляя наименьший дискомфорт. Расслабляет поглаживаниями, нежностью и совсем неторопливо продолжает движение. Ноготки проводят по спине, царапая кожу, а грудь зажата в его руках.
После этого начинается резкость. Глубина. Стоны слетают чаще, громче, подталкивая парня накрыть женские губы, чтобы быть немного тише.
Он валится без сил на кровать, тут же прижимая девушку к себе. Еë ноги всë ещë дрожат, пульс неравномерен, а дыхание восстанавливается.
— Я думал, ты не отдашься. — шëпотом произносит он, довольный своей работой.
— Я тоже. — отвечает она, прикрывая глаза на его груди. Ладони мягко поглаживают голый торс, успокаивая нервы. — Но рядом с тобой... что-то идëт не так.
— Понимаю. — кивает парень. Его рука притягивает еë ближе. — Мы же не?...
— Никому. — твëрдо говорит она, открывая глаза. Сеня замечает татуировку. «Чëрная весна». — Что это?
— Тебе Хенк не рассказал? — отрицательное мычание. Тяжело выдохнув, Ваня говорит: — Не сейчас, ладно?
— Хорошо. — кивает она. Взгляд Кисы переводится на часы.
— Блять, мама скоро придëт. — тревожно говорит он, поднимаясь. — Я тебя провожу.
И вот он снова меняется. Ухмылка, икра в глазах, а руки в карманах. Стоит так, словно одержал победу в каком-то сражении. И голос вновь противный, грубый.
— Расскажешь кому-то и фотки полетят по сети. — Хенкина точно заметила его оскал. Затем он добавляет: — Ну и все узнают, какая ты шлюха.