Треть солнца

Ворон

Что-то копошилось внутри язвенной болью. Меня тошнит, и я лезу в карман куртки, в которой валяюсь, нащупывая там баночку таблеток. Трясущимися руками достаю её засовываю в себе рот одну, затем роюсь снова и нахожу блистер, выдавливаю одну, затем роюсь снова и снова и нахожу пузырёк с мерным шприцом. Набираю столько, кажется, два или три миллиграмма и сглатываю горечь, ищу бутылку воды, обычно стоящую возле матраса и запиваю. Таблетки больно режут горло и я жалею о том, что так неаккуратно это сделал. Глотаю снова, снова, снова, заливая свою кофту и шею водой.

Сегодня очередной важный день. День, в котором он должен решать кучу проблем. В сущности, ты сам их и устроил, Олеан. Ты сам виноват в том, что свалил на свою голову все эти беды.

Но ты ведь помогаешь людям. Ты стоишь за них. И выстоишь ещё...

Медленно поднимаюсь, пальцами скребя по матрасу. Сосед шевелится на своем месте и переворачивается на другой бок. Смотришь на него и видишь — морщится от боли. Наверное, в руке.

Ты поднимаешься и разминаешь затекшие плечи. Делаешь разминку и для шеи тоже.

Очередной важный день. Важных решений.

Ты потягиваешься ещё сильнее, до боли, чтобы разогнать сонливость и усталость. Лекарства, украденные вами в прошлый раз помогли Воронам избавиться от эпидемии. Но психический сдвиг так просто не исчезал, как и пресловутая усталость.

Ты, ты, ты... я. Я стряхиваю пыль с куртки и кутаюсь в нее сильнее. Становилось только холоднее, с каждым днем всё хуже и хуже. Как будто солнце решило окончательно всех добить, так еще и живем без нужного отопления, все держится лишь на паре аномальных, связанных с теплоемкостью, током и огнем.

Выхожу из комнаты, медленно и плотно закрываю за собой дверь и иду на завтрак. Будить Хэллебора бессмысленно — он наверняка поздно лег и не выспался из-за кошмаров, от которых он ворочается и я даже сквозь сон слышу его хриплые стоны. Пусть отдохнет ещё.

Захожу в наш просторный средний зал и беру свою порцию. Нахожу взглядом Эндрю, но не решаюсь направляться к нему. Однако, с тех пор, как мы подрались, возможности поговорить не было, поэтому я предупреждающе взмахиваю рукой с вилкой и подхожу к нему, Дэмиану и Гоголю. Гоголь с улыбкой тыкает своим столовым прибором то в щеку Дэмиана, то в его тарелку, то и дело крадя у него что-то. Кажется, Дэмиан готов всполыхнуть подожженным сеном, но почему-то всё ещё терпит. Ну разумеется... Эндрю едва смотрит на меня, но всё же вяло здоровается. Я сажусь рядом с ними и тычу в собственный завтрак в виде яичницы с куском сосиски и клубничного джема с маслом и ломтем хлеба.

— Мы берем большую часть наших на эту операцию. Я прослежу, чтобы каждый был максимально готов к осложнениям, — заглянув в глаза Эндрю, я задержался на нем и вновь осмотрел собравшихся. — Мы начнем тренировки благодаря тому, что сами успели узнать или умеем из практики, а также послушаем врача, учителя и директора. Ну и Гоголь, разумеется, знает пару приемов, я не сомневаюсь, Гоголь, опусти руку. И еще некоторые старшеклассники. Короче, учиться есть чему и у кого. Разумеется, мы не спецназ, но в этом и наше преимущество. Они не знают, как мы себя поведем, будут ждать либо организацию, подобную их, либо полный хаос. У нас же будет своя система. И мы с Хэллебором будем следить за тем, чтобы все работало, как часы...

Дэмиан снова отпихнул от себя Гоголя с его вилкой и подался вперед.

— Надеюсь, это сработает, но я в любом случае прикрываю ваши спины. И жду не дождусь начала операции, — коротко выдавил он. За этим читалось мимолетное «я виноват, поэтому хочу исправить всё», но было где-то далеко в глубине за кромкой стеной льда.

Куин-старший спокойно на меня посмотрел и медленно, четко сказал:

— Не сомневайся, я иду. Мы будем тестировать также способности наших аномальных? Я отсиживаться вечно не собираюсь. Не надо меня оберегать.

Невольно сузив глаза, я всматривался в нашего милого художника, и все думал о том, что недавно вспоминал. О том, как людей меняет война, та или иная. И как они с тем же остаются и собой... ведь остаются же?

Я кивнул, допил свой чай и кивнул на выход.

— Буду ждать, пока все поедят, и расскажу об этом. Тренироваться будем также снаружи, но под присмотром аномальной Коула с читкой информации. Чуть что — сразу валим.

Я оглядел парней и слабо улыбнулся им. Дэмиан хмыкнул в ответ. Эндрю наконец задержал на мне свой взгляд.

— Как в старые времена.

...кто я?

Он всегда казался чувственно-бесчувственным. Перемотанные руки и фингал под глазом. Его отправляли к директору из-за этого много раз,

думали, он дерется или проблемы в семье. Но каким-то образом он выходил оттуда пятнадцать минут спустя обратно в класс и устало отшучивался,

что мегера-директорша вновь положила на него глаз. Ребята посмеивались, но не над ним, а вместе с ним.

После уроков он сидел на улице за одним из столиков и без интереса попивал напиток в коробке из трубочки. Пустой взгляд серых глаз, мелкие

пластыри на нижнем веке удерживающий шрам, оставшийся после синяка.

Я не знал, что творится внутри и не понимал, почему мне так интересно быть соучастником этого. Возможно, потому что я видел в нем себя.

Возможно, потому что я видел в нем кого-то большего, чем человека.

Я не могу смотреть на него без опустошающей пустоты в душе и с тем же подлинного интереса. Отворачиваюсь, потому что становится больно,

и сажусь за соседний столик.

Смотрю внимательно, достаю два сэндвича.

— Будешь?

Он не сразу реагирует. Лишь только краем глаза посмотрев в сторону, он понимает, что вокруг больше никого нет и смотрит на меня.

— Олеандр, верно?

Я протягиваю ему один из сэндвичей в упаковке.

Он улыбается без участия в этом глаз и качает головой.

— Нет, но спасибо, Веснушка.

Чувствую, как горят мои уши от этого прозвища и бросаю ему сэндвич в руки. Он ловит резко повернувшись ко мне и усмехается. Его глаза

все еще пусты.

Наш разговор на этом заканчивается и со звонком мы вместе уходим в класс.

Я видел, как он говорил с другими ребятами и пару раз для него играли на гитаре. Он смеялся без смеха в тоне своего голоса и даже пару раз похлопал. Я видел это все и считал остальных невероятно невнимательными, раз они не замечали того же. Впрочем... я не раз слышал от тех, с кем сам общался, что Олеандр кажется им пустым и пугающим. Он не дрался, потому что в нашей школе такое случалось редко, хоть она и была крайне безумна. Обычно, другие просто напивались, курили в раздевалках и иногда в свободное время от школы дрались на ножах.

У Олеана тоже был нож, но я не знал, лишь видел, как на переменках он играется с ним в тени с улыбкой на лице.

Он приходит в школу со сломанной рукой. На уроках не может писать и меня, как старосту, назначают помогать ему с этим. Не знаю, должен ли я скопировать ему весь текст в тетрадь или просто отдать свои конспекты, когда он поправится или как-то еще искать решение этой проблемы,

поэтому сажусь на предпоследнюю парту рядом с ним и здороваюсь.

— Никаких Веснушек, — холодно предупреждаю я и киваю на его руку. — И что мы будем с этим делать?

Он смотрит на меня с безэмоциональной ухмылкой и кивает на мою тетрадь.

— Просто сфотографируй их и пришли мне, а потом я все спишу. Пока буду пользоваться так.

Я киваю и достаю телефон. Потом понимаю, что чтобы отправить фотографии, мне нужны его контакты.

— Олеандр, слушай...

— Просто Олеан.

— Да. Я Коул, кстати.

— Я в курсе, Коэлло, так и что ты хотел?

— Да, я... Мне нужна какая-нибудь твоя соцсеть для фотографий.

Он снова улыбается мне пустыми глазами и достает свой телефон левой рукой.

— Держи, — на экране его профиль. Я копирую его никнейм себе и добавляю в друзья.

Теперь мы «друзья».

«пора приниматься за старое» — anarchistraven отправил вам в 03:03

«Что ты имеешь в виду?» — ответил в 03:05

«настало время революции, веснушка» — anarchistraven отправил вам в 03:10

«Хватит. О какой именно революции идет речь?» — ответил в 03:11

«пора достать ножи и перерезать пару глоток» — anarchistraven отправил вам в 03:20

«Олеан, успокойся, пожалуйста. Не надо никого резать. Что случилось? — ответил в 03:21

«не важно забудь что я сказал» — anarchistraven отправил вам в 03:40

Я кладу телефон и глубоко вздыхаю. Его рука зажила, но он продолжал приходить побитый и в бинтах. Сейчас у него перебинтована шея.

И никто уже даже не задает вопросов.

"Если тебе нужна моя помощь, только скажи» — отправил в 04:00

"нет не нужна. слушай, почему у людей текут слезы из глаз, это от боли?» — anarchistraven ответил вам в 04:10

"Наверное. Слезные железы автоматически испускают воду, когда нам очень больно» — отправил в 04:11

"круто значит боль от обиды и прочей хрени тоже физическая получается» — anarchistraven ответил вам в 04:33

"Эм... Я никогда не задумывался об этом, но да, получается что ты прав!» — отправил в 04:35

"рад помочь Коул» — anarchistraven ответил вам в 04:40

Рад помочь. Это я должен был как-то тебе помочь...

На следующий день все было в порядке если бы не особо пустое выражение на его лице. Он даже не пытался ухмыляться, как обычно, лицо

было серым и одежда потрепанной, будто он в ней спал. Такое не пришло бы мне в голову, если бы со мной не произошло однажды тоже самое.

Так устал, что уснул в одежде.

Он вяло отвечал на занятиях и был освобожден от физкультуры. На перемене я подошел к нему и тронул за плечо. Он вздрогнул, резко обернулся и сжался. Я испугался и отступил назад.

— Это я, Олеан... Извини, если напугал.

Он выпрямил спину и снисходительно осмотрел меня, расслабившись.

— Приветствую.

Я улыбнулся его периодически включающейся манере говорить напыщенно.

— Привет. Как себя чувствуешь?

— Немного голова болит, но все в порядке. Пойдем на улицу.

Он повернулся к выходу из коридора рядом с раздевалками и вышел, я поспешил за ним.

— В общем, я кое-что написал. Ты вроде как не большой ценитель художественной литературы, но если захочешь, можешь прочесть, — он скинул мне ссылку в сообщениях. Я кивнул и улыбнулся.

— Конечно, я прочту. А о чем там?

— О боге, который потерял свою божественность и пал на землю, как обычный смертный. Точнее, не просто пал, а родился как обычное дитя и забыл о том, что он бог. О том, как ему приходят в снах фейри и другие боги и зовут его, но за это надо расплатиться кровью. Буквально отдать им ее всю. И ему предначертан лежит тяжелый путь из полного отчаяния и боли понимания своего отличия от других, но непонимания в чем оно. О том, как он умирает. Снова и снова. Об ихоре, ставшим кровью, которую он сам пьет, изрезая себя. Об этом и многом другом.

Я молча слушал его, ошарашенным столь полным наполнением этого описания. Повернувшись к нему, я спросил:

— Это о тебе?

Он рассмеялся, но на вопрос не ответил.

— Мне кажется, это очень интересно. Я прочту и расскажу свое мнение, если оно тебе будет интересно.

Это ведь не только о нем. О людях, таких, как он, с пустыми глазами и синяками на лице. С губами в крови и перемотанными запястьями.

Божественность. Слишком далекая и слишком близкая к нам концепция, придуманная тем же человечеством.

— Мне нужно свежее мнение, — ответил он и посмотрел на меня. В его глазах будто бы промелькнуло что-то кроме мрака.

— А о чем ты думаешь, Коул?

Я опешил и сжал руку в кулак. Посмотрел на него и покачал головой.

— Моя семья совсем сходит с ума. Мать бесится, чтобы я всегда был дома и занимался, а отца как раз никогда нет.

Он слушает меня.

— Они совсем не могут договориться друг с другом, и маме, кажется, нездоровится. Брат дома тоже не появлялся уже давно. Все катится к чертям.

Но я к этому даже привык.

Он поворачивается ко мне и говорит:

— Им нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что каждый живет по своим правилам и каждый божество собственной жизни. Каждый приходит к этому

в своем темпе. Это не дается сразу, с рождения.

Я задумался об этом и хитро улыбнулся своему однокласснику.

— Я бы не утверждал так, Олеан.

Он внимательно смотрит на меня и таинственно улыбается в ответ.

Я думаю, что он знает. Он знает все.

Он стоит на берегу скалы. Я бегу за ним и кричу, но он лишь на секунду оборачивается. Его глаза наполнены светом и он улыбается мне.

Заходящее солнце освещает его голову, словно нимб.

Я бегу быстрее, но спотыкаюсь, встаю и бегу вновь, но он падает.

Падает, падает, падает. Прямо в ледяную воду внизу.

Я бегу к ней и хочу спрыгнуть, но понимаю, что разобьюсь. Скидываю одежду и ныряю вниз.

В больнице мне говорят, что я сломал себе пару ребер и руку, а Олеан до этого, прежде чем прийти туда, вколол в себе дозу одного из

запрещенных веществ. Смертельную дозу.

Я вспоминаю, как он падал.

И падал, и падал, и падал.

Потом пала моя мать. И уйдя из дома,

уйдя из дома,

уйдя из дома,

упал я.

Вырезав на своих руках слово «бог».

Волк

Я просыпаюсь в холодном поту. Не понимаю, что это было и не сильно хочу задумываться. Но не могу избежать этого, словно... как там.

Не помню всего, но помню падение и слова о богах. Я думаю о них, и думаю, и думаю, но все равно не могу уловить сути. Она ускользает, просачивается сквозь пальцы и исчезает на задворках сознания.

После нескольких дней тренировок, терпение Эндрю иссякло и он пришел ко мне. Я объяснил ему, что почти всё готово и я вычислил нужное нам место с протезом сердца для Августа, и к тому же, нас будет ждать там старый друг. Он едва ли поверил мне, но выглядел слегка успокоенным. Вскоре после этого я редко замечал его возле Августа — словно бы в один миг он совсем перестал к нему ходить. Это было необычно, но, вероятно, Куину просто надоело любоваться собственным бессилием, и ему слишком больно видеть друга в таком положении. Любой мог бы его понять.

Не всегда ребята слушались Бенджамина, других старшеклассников, а особенно директора и Юнигана, но им приходилось выполнять приказы. Я нес свой пост на улице и следил за возможным приближением любого живого существа, но всё было довольно тихо. Сам я также тренировался — в большей степени потому, что у меня теперь отсутствовала одна конечность. Старшеклассник по имени Габи помогал мне с адаптацией в плане ощущения искусственной конечности и привыкаю к мысли о том, что там её больше нет — у него не было глаза. Он носил протез, а иногда просто повязку с различными стилями и изображениями, за что его прозвали Черным Корсаром. Его глаз был вырезан ещё до аномалии солнца, поэтому подобно моей руке не смог восстановиться.

Его советы были весьма полезны, хоть конечности мы потеряли совсем разные и в сущности даже противоположные. Принцип привыкания всё равно был похожим.

В конечном итоге мы должны были совершить нападение на очередную лабораторию, чтобы обеспечить Августа сердцем, а меня рукой, раз там будет Лука, согласный нам помогать и способный на это. Операции будут проводиться там же в той степени быстро, как позволяет необходимость аккуратности и точности.

Уже завтра мы выйдем в свет. И я не уверен, что вновь хотел покидать нашу уютную тьму.

Я шел по коридору, расправляя капюшон мантии и затем подвязывая один из рукавов так, чтобы он не мешался. Олеан и остальные уже ждали меня у входа, поскольку идти должен был первым я, ведь знаю точное расположение лаборатории по аномальностям. Я, как и раньше, вышел вперед, Олеан крепко меня схватил, отдав последние напутствия и приказы, и мы вошли в тень.

Лаборатория казалась больше похожей на старый исследовательский студенческий центр. Здесь скорее, судя по витиеватой лепнине и древнегреческим статуям, скорее изучали Софокла или Еврипида, нежели новые аномальные технологии и тем более современные замены органам. Но такова была реальность, и подобная атмосфера, вероятно, и вызвала на лице ла Бэйла рассеянную ухмылку. Я проследил за его взглядом и мы остановились напротив большой репликации «Орфей в Царстве мертвых», я вычитал эту информацию из самой картины, применив аномальную. Сказав об этом Олеану, он задумчиво кивнул в сторону репликации и протянул:

— Да уж, что только не сделают для божества, верно?

Я посмотрел на него с лёгким шоком и отупением.

— Он был, кажется, полубогом...

— Конечно, и богом для людей, что воздали ему все эти почести и истории. Ты так не думаешь?

Я снова взглянул в глубину картины, на адских существ и грешников, погнутые деревья и невообразимые строения. И человек во всём этом, один, в окружении врагов.

— Да, ты прав. Что только люди не сделают для бога.

Мы рассредотачиваемся, как планировали, но к каждой группе приставлена еще одна — и скрыта, как видимо, так и в плане ощущения присутствия бессмертных на случай нападения Сов. Мы входим внутрь и вырубаем охранников, что оставляет за собой пару ушибов, но в целом большинство справляется довольно быстро. Нас просто больше, и мы быстрее. Не уверен, владеют ли аномальной эти охранники — вроде как в посту должны быть трое без аномальных, один с аномальной... Трое здесь есть.

Я повернулся и крикнул, чтобы остерегались, но тут Олеан вышел из-за угла, таща за собой отключенного или... мертвого охранника, то есть бессмертного. Он бросил того на пол и присвистнул.

— Медленно соображаешь, Хэллебор. Ты же сам мне об этом говорил... сколько их. Время. Паузы, — он театрально выдержал одну и затем двинулся вперед. — Не останавливаемся. Всё по плану.

Соарэлле стоит в дверном проёме и со слабой, изнеможенной улыбкой смотрит на нас. Вернее, он натянул ее как только мы появились из-за угла. Он распахивает руки, чтобы обнять каждого, но мы оба лишь мрачно смотрим на него. Потом происходит невообразимое предательство: Олеан протягивает руку и пожимает ее Соарэлле, а тот в ответ улыбается, как идиот, и обнимает его. Ла Бэйл не сразу вырывается и кивает брату за спину:

– Они там?

Брат кивает, но затем поднимает вверх указательный палец и назидательно добавляет:

– Да, но только рука. Внутренние органы на другом этаже.

Я цикаю с досады, что не просчитал этого раньше. Придется тащить Августа ещё дальше.

Соарэлле, или как называл его Олеан – Лука смотрит на меня и все же протягивает руку, чтобы взъерошить волосы. Когда его взгляд натыкается на моё плечо, зелёные глаза брата будто становятся темнее, гаснут. Он все же притягивает меня к себе и крепко обнимает.

Я фыркаю, но ловлю себя на том, что не отталкиваю его. И даже слегка обнимаю в ответ.

Затем он, держа меня за плечи, смотрит в мои глаза и шепчет:

– Я всё исправлю.

А затем улыбается, я вижу эти знакомые, родные ямочки на его щеках и чувствую боль в груди. Или это болело мое механическое сердце, или что-то другое: страх утраты. Страх того, что Соарэлле, мой родной брат, так далеко и уже так давно. Я не знаю, могу ли злиться на него больше. Я злюсь, но не могу отказать себе в радости от того, что сейчас мы вместе. Я не разумом, а где-то в глубине души понимаю, что планировал эту операцию так тщательно ещё и потому, что хотел увидеть брата.

Он вытаскивает контейнер и достает из него протезированную руку. Велит мне садиться на койку и приносит необходимые инструменты. Я сажусь. Топорно смотрю по сторонам. Ощущения странные: вроде бы эмоции есть, а вроде бы и нет их.

— Я постараюсь разузнать у отца про новое сердце для тебя, Коул, — тихо говорит он.

Брат аккуратно помогает мне снять плащ и я огрызаюсь, сам заканчивая дело. Снимаю с себя свитер и открываю ему пустое плечо сидя в одной футболке. Он просит снять и её, и я нехотя подчиняюсь.

Слушаться старшего брата? Пожалуй, слишком поздно для нас обоих.

Я закрываю глаза, пытаясь представить, что всё в порядке. Это нормальная ситуация и всегда было так, как раньше.

Но даже раньше не было так, как надо.

Он сбежал от нас.

Все бегут из этого дома.

И я сбежал.

Я открываю глаза.

Кирин

Иду вместе с Сашей и врачом посередине выпавшей мне группы. На руках я и еще пара помогающих тащат Августа на самодельных носилках. Расходовать меньше энергии и сохранять силы нам позволяет аномальная Адель, девушки с маленьким братом, но всё равно идти по снегу достаточно сложно.

Но меня это не остановит. Я, черт возьми, участвую во всем этом только из-за брата и Августа. Ради них обоих...

На самом деле... даже ради Коула и Олеана. Они так сломлены сами по себе, я вижу это, но пелена красной ярости закрывает мне глаза. Коул знал, на что идёт, и Олеан знал, но они всё равно оба чуть не погибли во тьме. И что мы должны были без них делать? Пойти и сдаться Совам? Повесить груз ответственности, к которой он всех обязал, на Веймина?

Но я понимал, почему. Почему они так поступили. Почему чуть ли не бросили всё.

И я не винил их. Больше нет. Если мы спасём Августа... а мы обязательно спасём, я буду знать, что они пришли в относительный порядок и собрались.

Даже сейчас, они уже пытаются. Собрали такую огромную команду на вылазку, хоть и знают, что за Воронами неуклонно охотятся Совы. Но всё равно, мы... то есть они, делают дело. Я уже не знаю, хорошо это или плохо.

Я в принципе плохо видел разницу между плохим и хорошим теперь.

Наверное, мои мысли превратились в паука, потому я то я не мог сформулировать их чётче он ускользал непонятно куда и найти его представлялось невозможным, но ты знаешь что он где-то здесь, и всё ищешь его глазами, и наконец на секунду ловишь его взглядом, а потом он вновь исчезает. Так и мои мысли.

Впрочем, точная

уверенность внутри тоже существовала.

С хлопком пришибить эту мысль и не думать о ней больше.

Или остановить, приютить и кормить мухами.

Мы подходим к месту назначения и половина группы отслаивается от нас. Перегруппировка, снова идём в середине. Первая группа с Коулом и Олеаном проходят внутрь, мы же идём сразу за ними. Адель на последнем издыхании.

Я знал, что для транспортировки Августа его рана была на время зашита и возможно срастется через пару дней, поэтому операция должна пройти сегодня. Так что я поторапливал других и старался принять на себя больше веса, чем все остальные. Он не был тяжелым, впрочем, вся проблема была в ходьбе.

Мы проходим в здание миновав уже вырубленную охрану, что довольно опрометчиво ставить не столь много людей: хотя Совы, скорее всего, все ресурсы тратят на наши поиски.

Мы шли вперед уже с легкостью, поскольку в здании было чисто, никакого снега. Облегчение задачи.

Теперь мы тащили его вдвоем с Аляской, идя по коридору. Надеюсь, нужный человек находится на первом этаже... Впрочем, без разницы. Я его и один дотащу.

Когда мы дошли до Олеана, стоящего возле закрытых дверей в какой-то кабинет, он махнул рукой и сказал:

— Сейчас закончат с Хэллебором, займемся Сорокиным.

Мы послушно положили Августа на носилках на пол, хоть у меня и зудели кулаки.

Мог бы назвать его Августом. Просто Августом.

Мы ждали около получаса, или часа, я потерял счёт времени, и наконец Коул вышел вместе с высоким похожим чем-то на него парнем в халате и под его уже ставшей слегка обыденной пустотой под правым плечом красовалось что-то блестящее.

Аляска закричал «покажи» и Коул, с некоторой неуверенностью, вытянул руку немного вперед и вверх. Он покрутил ей, пытаясь освоиться, но пальцы едва его слушались, так что он опустил протез и накрыл его левой ладонью.

— Это супер круто, чувак! Теперь у тебя робо-рука. Ты настоящий...

— Киборг, — перебил его Олеан и слабо улыбнулся. — Отлично. Лука, — он, не тратя больше времени на эту детский интерес и радость Воронов тому, что теперь среди них есть персонаж фантастического сериала, и принялся за дело. — Где мы будем оперировать ещё одного нашего парня, который с сердцем, — он оглядел его слегка недоверчиво и с едва заметным шипением добавил: — Я тебе сообщал. Через Коула.

Он встал в позу ожидания, скрестив руки на груди. Так называемый «Лука» — откуда ребята знакомы с ним оставалось для меня загадкой, почесал затылок и виновато посмотрел на носилки.

— Да, об этом... — он вздохнул и покачал головой. — Нам понадобится переместить пациента на второй этаж.

"Пациента". Этот парень нравился мне всё больше.

Я кивнул головой, потому что так и подумал, и принялся наклоняться к Августу, чтобы поднять его на руки, но меня остановил Аляска.

— Погоди, давай я просто...

— Нет, так будет проще, — парировал я, кивая на носилки. — Пусть лежат здесь. Я возьму его на руки и поднимусь по лестнице, а с этим будет только морока.

Он потупил взгляд, но вскоре отступил.

Я аккуратно взял холодного, как лёд друга на руки и прижал к себе, крепко сцепив пальцы на его одежде.

Таскать его на спине было опасно из-за раны, так что это лучший способ.

Сообщив о своей готовности, мы отправились за Лукой в сторону лестницы.

Наверняка для такой работы без лифта здесь нужны мускулы не хуже, чем на ипподроме — вскользь подумал я, шагая на первую ступень.

Адель старалась касаться моей спины, но я с улыбкой уверил её в том, что справлюсь без поддержки. Она и так выглядела измученной.

Когда мы поднялись на второй этаж и дошли до нового кабинета, я зашёл внутрь, положил Августа на операционный стол и вопросительно посмотрел на Луку. Он ответил мне таким же взглядом, а затем, сказав что-то «ах, ну да", сложил ладони вместе.

— Я подготовлю всё для операции, и ты, как я понимаю...

— Я его друг.

— Ну да, конечно, — мягко заверил меня парень и повернулся спиной. Он начал шерудить в своих инструментах и искать новые перчатки, и я молча ждал.

— Так ты будешь оставаться здесь всё время, так?

— Если можно.

— Не думаю, что это хорошая идея, — начал было он, но я только взглянул на него в ответ. Лука замолчал и пожал плечами.

— Понимаю.

Я покачал головой, не отказываясь от его понимания, но не осознавая собственную слабость перед этой операцией. Это не было какой-то больницей, всего лишь исследовательский центр, так что вряд ли санитария была так уж чиста, хотя пахло лекарствами и чистящими средствами, которые обычно используют в больницах. Я боялся, что что-то пойдет не так, и боялся, что ничего не смогу с этим сделать.

В кабинет вошли Олеан, Коул, а за ними запыхавшись притаился Дэмиан. Он должен был быть в другой группе, стоять на стрёме и выбивать дурь из возможно подоспевшей помощи, если бы вдруг охранники успели нажать тревожную кнопку, но видимо, всё было тихо и он прибежал сюда. Я краем губ улыбнулся брату и он чётко кивнул мне. Затем его лицо исчезло и дверь закрылась за нашим лицейским врачом, Сашей и еще одним парнем-медиком.

— Отлично, значит это моя помощь, а вы, ребята, поглазеть пришли? А ну брысь отсюда, — шикнул Лука на парочку лидеров и они, один с недовольством, а второй со спокойствием, ушли.

Сашу всю трясло. Я положил руку ей на плечо и прошептал:

— Ты сможешь, Саша. Ради него, ты должна.

Она ещё пару секунд дрожала, а затем, сжав руки в кулак, успокоилась. Посмотрела на меня, отвернулась и приняла от Луки хирургические перчатки.

Я отошёл в сторону по их просьбе и ничего не трогал, хотя меня заставили также надеть перчатки и даже вручили халат с шапочкой... зачем, мы всё равно не были изначально чистыми, да и Август любую занесенную инфекцию при правильной трансплантации переживёт. Вероятно, простая формальность. Я не был врачом.

Лука достал из запертого на замок чистого железного ящика прозрачную коробку с механическим сердцем: от него шли трубочки с кровообращением и слева написаны какие-то инструкции на самой упаковке. Но это только подготовка. Всё ещё впереди, доставать сердце пока рано.

Я стоял там и наблюдал за операцией на протяжении всех двух или трёх часов. Так мало крови, потому что она перестала течь... Видел, как его терзают на части, и... нет. не терзают.

Они его спасают.

Меня бросало то в жар, то в холод и я не мог стоять на месте, но заставлял себя. Немного ошибутся, и что-то пойдет не так, всё перевернётся, Августу не ожить...

Я стоял на месте и чувствовал, как затекают и становятся ватными ноги, но стоял и смотрел.

Наконец Лука достаёт сердце из своей прозрачной коробки и кровь перестаёт течь по прикрепленным к ней трубкам, и он аккуратно, с поддержкой Саши и врача кладёт его просто внутрь грудной клетки Августа. Так просто... кажется. Что они все переживают, я не мог даже гадать.

Особенно Саша.

Я сжимал и разжимал кулаки, пока они что-то ровняли или подстраивали, и вытирал пальцами в перчатках глаза, чтобы не рухнуть от бессилия.

Когда они принялись зашивать его, я встрепенулся. Получилось? Что они скажут? Долго ли ещё ждать, пока он очнется?

Я прислонился к стене, стараясь не упасть, когда включился свет и Августу наложили бинты на рану. Я нервно ринулся к Луке и едва сглатывая слова, спросил:

— Как он? Он оправится?

Лука снимал перчатки и задумчиво смотрел на меня. Казалось, его взгляд ушёл куда-то в сторону двери, поблуждал по палате и вернулся к Августу, а затем ко мне.

— Ещё рано говорить об этом...

— Эндрю.

— ...Эндрю. Он должен очнуться в ближайшие полтора часа, но иногда это занимает дольше времени. У Коула уходил час на оправку, когда он ещё был... смертен. Тут может быть быстрее. По крайней мере его пульс скоро начнёт биться, это должно произойти минут через пять.

Я кивнул и поспешил к Августу, но остановился, потому что рядом стояла Саша. Она глубоко вдыхала и выдыхала, затем повернулась ко мне и слабо улыбнулась.

— Кажется, мы справились.

Я кивнул ей в ответ.

— Похоже на то.

Зашли Коул и Олеан и отозвали меня в сторону. Я не хотел отходить и должен был быть рядом, если он очнётся, но всё же пошёл за ними.

Отведя меня в сторону, парни начали о чём-то пререкаться, как всегда, но со странными интонациями: более яростными в голосе Олеана, чем обычно, и более однотонными в голосе Коула. Наконец, мой слух активировался и я уловил важную информацию.

— Нас пока не засекли, но надо убираться поскорее. Коул чувствует какое-то присутствие неподалеку, или как он там это делает, и кажется, это по наши души. Так что собирайте его как можно скорее и сматываемся отсюда.

Я кивнул, видя их мрачные лица и направился назад. Открывая дверь, я гадал, сколько же времени я с ними провёл. Должно ли было пройти пять минут... или нет... и сколько я стоял, не слушая их, просто уперев взгляд в окно?

Я зашёл внутрь и увидел стоящую возле Августа Сашу. Мне было не видно её лица, так что я направился к ней и увидел, что она держит его за запястье.

Я подошел ближе и с надеждой заглянул ей в лицо.

— Слышишь пульс, да?

Она долго смотрела в лицо Августу, такому спокойному и бледному. А затем обернула свой лик ко мне.

Она была бледна так же, как и он, и красива в своём отчаянии словно падший ангел.

— Прошло десять минут. Его пульса нет.

Ворон

Мы направились к выходу до того, как узнали, что случилось в итоге с Августом, но догнавший нас Аляска сообщил, что дело плохо. Я сжал зубы от ярости и боли.

— Твою мать. Твою мать. Твою мать...

Коул, как тень, возник рядом и посмотрел на меня.

— Успокойся, Олеан. Может быть, нужно ещё время. Или ему не подходит моё сердце. Мы найдём новое.

Я резко вытащил из кармана аномальное оружие и взмахом активировал его, мой кинжал показался наружу. Что-то казалось не таким, как прежде, что-то изменилось...

Мы вышли из здания и оглянулись вокруг. Совы.

Повсюду. Совы. Смотрят на нас с ожиданием и огн1ём в глазах, уставшие, но сильные, готовые вот-вот вцепиться в нас своими когтями.

Коул вытащил свой аномальный клинок и мы встали друг к другу спинами.

— Твою мать, — повторил я, и началось сражение.